- Рум, взять! - приказал Огнев.
Собака причудливой длинной тенью рванулась за убегавшим, настигла его и повалила на землю.
- Ну что, попробовал? - угрюмо спросил нарушителя Огнев. - А ну, пошли!
Нарушитель посмотрел на него, и пограничник увидел в глазах его большую и непримиримую ненависть.
- Иди, иди, - торопил его Огнев. - Это тебе за мечту.
Нарушитель снова посмотрел на него, но уже недоумевающе. Впрочем, откуда он мог понять, о какой мечте говорил пограничник!
Дружба
Они выросли на одной улице, в одном доме. Отцы работали на заводе "Цилиндр", были приятелями, и дружба их будто по наследству передалась детям. Ребята вместе играли во дворе, вместе начали ходить в школу. Илюшка - Андрюшка - так и звали их. Это была неразлучная пара. Шло время. Из пионеров перешли в комсомол. Илья Черенков работал в райкоме комсомола; Андрей Борейко, формовщик завода "Цилиндр", вечерами занимался в техникуме. Встречались реже, но дружба не слабела. Она становилась глубже, содержательней.
1936 год был горячим годом для Борейко: кончил техникум, готовился к зачетам; времени нехватало. Встретит бывало на ходу Илью:
- Ну как дела?
- Ничего. А твои?
Перекинутся несколькими словами - и все. Андрей техникум кончил на "отлично", а через несколько дней его призвали в армию.
Второй год служит в погранотряде Борейко. Вначале грустил; казалось, никогда не привыкнет к огромным лесным просторам, к какой-то особой тишине границы. Квалифицированный механик, комсомольский активист, Борейко скучал по заводу, по машинам. По натуре несколько суетливый, он с самого начала встретил здесь дружескую, сдерживающую дисциплину, и ломались незаметно для него старые привычки. Крепли и росли новые черты характера: спокойствие, выдержка, внутренняя дисциплина. Они приходили постепенно, их воспитывало командование, к ним приучала окружающая обстановка. Андрей полюбил границу, сроднился с отрядом и уже с грустью думал, что через несколько месяцев придется отсюда уехать. Он часто писал другу. Илья отвечал, что загружен работой, пользуется большим доверием секретаря райкома. Много и подробно рассказывал о секретаре. Читал Андрей, и было не по себе: чувствовал, что новые люди вошли в жизнь друга и, может, далее заслонили старое.
В марте 1937 года Андрей получил большое письмо от Ильи. Письмо было из Курбинска - городка недалеко от отряда, где служил Андрей: всего сутки езды. Илья писал, что секретаря райкома арестовали - оказался троцкистом. Его, Илью, с работы сняли за связь с секретарем и притупление бдительности. За это и выговор записали в личное дело. Писал Илья, что послали его в город Курбинск заместителем секретаря райкома комсомола, что он уже два месяца как работает здесь; скучает, хочет повидать Андрея. Андрей и обрадовался и расстроился, читая письмо. Уверен был, что зря, по ошибке, получил выговор Илья. Так и комиссару сказал, отпрашиваясь в отпуск на несколько дней: "Не такой парень Илья, чтобы проглядеть врага. Знаю его. С детства дружим, - как за себя, ручаюсь". Отпуск Андрей получил.
Приехал в Курбинск. После полуторагодового пребывания на границе Андрей почувствовал, что здо́рово отвык от городской обстановки. Еще недавно такая знакомая, городская жизнь сейчас казалась непривычной. Отпуск был кратковременный: день на дорогу, день для встречи и - назад. С вокзала отправился в райком. Серое одноэтажное здание. На стене вывеска: "Курбинский РК ВЛКСМ". Вошел.
Илья сразу узнал друга:
- Андрюха, чорт, вот здо́рово!
Больше двух часов беседовали друзья. Время шло незаметно.
- Вот обида-то какая! - спохватился Илья. - Мне же в райком партии надо - вызвали. И так уж опоздал. Ты, Андрюша, иди ко мне, отдохнешь немного. Я скоро вернусь. Кстати, у меня сегодня кое-кто соберется, проведем вечерок. Вот возьми ключ. Я ведь один, по-холостецки, сам себе хозяин.
Андрей ушел. Он устал, и после дороги хотелось отдохнуть.
Комната у Ильи маленькая. Книжный шкаф, письменный стол, и на нем, в самом центре, фотография Андрея. Андрей был растроган: "Помнит Илья, бережет дружбу, а я-то думал…"
Расположился по-домашнему: снял сапоги, ремень; захотелось курить. Папирос не было. В поисках курева открыл стол. Открыл и увидел: в левом углу желтели переплеты двух новеньких комсомольских билетов. Ого! В надежном месте хранит Илья комсомольское хозяйство! Андрей улыбнулся, раскрыл билет. Отчетливыми черными чернилами выведена фамилия владельца: "Орлов Иван Владимирович". Внизу печать комсомольского райкома. Открыл второй. Пустой. Печать райкома, такая же сочная, красовалась внизу.
"На предъявителя, - подумал Андрей, хмуря брови. - Безобразие какое! Как комсомольскими билетами раскидывается!" Закрыл стол, забыв о папиросах.
Когда пришел Илья, не утерпел Андрей, упрекнул:
- Ты, Илюша, действительно с бдительностью не в ладах. Зачем домой из райкома документы таскаешь?
Илья вначале не понял, о чем речь, а потом догадался, улыбнулся, махнул рукой.
- Да, понимаешь, завтра в одну комсомольскую организацию еду по конфликтному делу Орлова: исключили парня… ну, вот и взял с собой билеты, чтобы с утра в райком не заходить.
Вечером у Ильи собрались друзья. Четверо мужчин и две женщины. Выпили, закусили. Андрей никого не знал из гостей, но все они казались славными, простыми ребятами. Танцовали. Андрей - плохой танцор. Вытащила его на середину комнаты вертлявая, хорошенькая Дина; обнял ее. Почувствовал дыхание девушки на щеке у себя, крепче обнял, сделал пару шагов, стараясь попасть в такт музыке, но ускользал обманчивый мотив. Неуклюже повернулся, двинул невпопад ногой, и взвизгнула девушка: красноармейский сапог придавил ей ногу. Смущенный неудачей, Борейко отошел в сторону.
"Чорт дернул! - ругал он сам себя. - Тоже танцор нашелся".
А в комнате уже звучал новый танец.
Андрей уселся у патефона и смотрел на танцующих. И все чаще глаза останавливались на недавней партнерше.
Дина смеялась, часто поглядывая на Андрея.
- Что, понравилась? - тихо спросил Илья, незаметно зайдя за спину Андрея.
Вопрос застал врасплох. Смутившись, Андрей мотнул головой.
- Ну-ну, можешь поухаживать. Только завтра едешь - времени мало осталось.
Компания расходилась поздно. Перед уходом гостей Андрей заметил, что Илья о чем-то говорил с Диной. Они стояли у стола вдвоем и тихо беседовали. Дина изредка взглядывала на Андрея; лицо ее было серьезно, без улыбки.
"Наверное, обо мне. Кто его только просил!" Андрей досадливо отвернулся.
Прощаясь, Дина задержала в руке горячую руку Андрея.
- Илья говорил, вы завтра уезжаете. Это правда?
Андрей молча кивнул головой.
- Жаль. И не скоро приедете?
- Вот отслужу и приеду вас навестить, а может быть, и до этого удастся еще приехать.
Дина обрадованно закивала головой:
- Да, да, обязательно. Вы напишите мне.
Вытащила из маленькой сумочки блокнот; вырвав листок, набросала несколько слов. Протянула Андрею:
- Напишите что-нибудь. Я буду очень рада. Это не домашний адрес, - добавила она. - Не хочу, чтобы кто-нибудь, кроме меня, мог читать ваши письма. Пишите "до востребования". Я буду ждать. Обязательно пишите.
- Напишите что-нибудь. Я буду очень рада, - сказала Дина.
Андрей взял. Просьба девушки была приятна. Семнадцать месяцев суровой боевой жизни в отряде - и такая внезапная встреча с этой стройной светловолосой девушкой, у которой чуть подкрашенные губы и еле заметные лучики морщинок около глаз. Он нравится Дине, Андрей чувствовал это, и не хотелось прощаться.
Наконец гости ушли. Борейко остался ночевать у Ильи. Развернул оставленный листок: "Город Курбинск, первое почтовое отделение, до востребования Д. Лузгиной". Несколько раз прочел эти короткие, сухие слова, бережно свернул, спрятал в бумажник.
Илья принес из коридора раскладную кровать. Раздеваясь, друзья лениво перебрасывались словами:
- Да, Андрюша, что ни говори, а приятно иногда после работы собрать хорошую компанию, подурачиться, потанцовать… А то прямо в молодых стариков превращаемся.
- А эти ребята - тоже комсомольцы? - спросил Андрей, думая о Дине: кто она, откуда?
- Нет, - усмехнулся Илья. - Комсомольцев среди них нет. Но ребята не плохие. Возьми, например, Дину. Веселая, толковая девушка, умеет и пожить и повеселиться. Живет вдвоем с отцом. Была замужем, развелась. Муж бросил. Прохвост какой-то. Где сейчас - неизвестно.
Андрей не расспрашивал. Не хотелось показать, что его интересует жизнь этой случайно встреченной женщины. А Илья продолжал:
- Живем мы с тобой, дружище, в суровое время. По двадцать пять обоим, стукнуло. А что видели? Работа, работа и еще раз работа. Правильно я говорю?
Борейко молча кивнул головой. И, словно ободренный молчаливым согласием, крепко выпивший Илья говорил:
- Личной жизни нет. В этом самое главное. Жертвенное мы с тобой поколение, Андрюша. Я понимаю неизбежность такого положения: переходная эпоха, классовые бои и прочее и прочее. А мириться с этим все-таки трудновато. И знаешь, приходит иногда такое сумасшедшее желание, - Илья закинул за голову руки, мечтательно смотрел на лампу, - начать весело жить, по-настоящему! Придать жизни этакую остроту, смак, романтику…
Андрей не вытерпел:
- А в чем ты нашел ее, эту самую романтику? В вечерах с выпивкой и патефоном?
И вскинулся Илья. Почти закричал:
- Ни черта ты не поймешь, дурья голова! В риске, пойми, в риске!
Крик пресекся, словно запоздалая мысль погналась за вырвавшимся словом, поймала и придавила его. И уже лениво, спокойно Илья закончил:
- А вообще ты прав. В вечерах, вроде сегодняшнего, романтики мало… Ну, а риск придется, наверное, оставить до войны. Первый тогда пойду. Хотя по здоровью и в армию не берут, - Илья добродушно рассмеялся. - Ты счастливый. Небось, сколько интересного на границе видишь!
Илья спрашивал просто, и все же напряжение, скрытое за простодушием, уловил Андрей. Ответ, готовый сорваться, о большой, интересной жизни и работе на границе он удержал; неопределенно пожал плечами. Вздохнул.
- Ну, знаешь, той романтики, о которой ты говоришь, там, конечно, нет.
- А ты скучаешь по такой жизни? - задал еще один вопрос Илья.
И второй раз был неискренним Андрей. Хотелось говорить о работе, об увлечении ею, о дружбе и… ничего не сказал. Промолчал.
- Ну, ладно, давай спать, - мягко сказал Илья. - Жалко, завтра едешь… Потолковали бы еще. Ну, да ничего. Встретимся скоро…
На следующее утро Андрей проснулся на рассвете. Отряд приучил его рано вставать; Неслышно поднялся, встал, сладко потянулся. Уткнувшись в подушку, на скомканной простыне спал Илья. Рядом на стуле лежала недокуренная папироса. Илья спал крепко. Он дышал тяжело, неровно. Задумчиво разглядывал Андрей спавшего приятеля, словно что-то новое увидел в нем. Быстро, оделся, посмотрел на часы. Скоро ехать. Не хотелось будить Илью. Решил на прощанье черкнуть несколько слов, поблагодарить за гостеприимство. В поисках бумаги и карандаша открыл стол и сразу вспомнил: вчера здесь в левом углу лежали два комсомольских билета. Сейчас одиноко желтела обложка одного. Билета на имя Орлова не было.
Опять пограничный отряд. Радостно встретили товарищи. Доложил начальству, а вечером в красном уголке, в кругу друзей, рассказывал. Андрей о городе, о райкомовце Черенкове, о встрече с Диной. Обо всем рассказывал Андрей. Не рассказал только про ночную беседу с Ильей. Думал упрямо, много, и казалось, что начинает постепенно по-новому узнавать своего старого друга. Росли сомнения, глухие, мучительные, пока неясные.
В предвесенний мартовский вечер Борейко: вышел в дозор; Шел и думал, что сегодня же, вернувшись назад, обо всем подробно поговорит с комиссаром.
Кругом безлюдный, покрытый снегом пограничный лес. Дремлют старые сосны; тихо в лесу, ни души. Все ближе к границе идет пограничник. Здесь, в ложбине, пост. И исчезает человек. Хитер и коварен враг, но трудно даже его волчьему взгляду распознать пограничника: белый халат с капюшоном скрыл человека, превратил его в неподвижное белое пятно, слившееся с снеговым покровом.
Потянулись часы, напряженные, ответственные, и зоркости глаз ничуть не мешала дума о золотоволосой девушке, которая ждет письма. А кругом - тишина! Ни ветра, ни птицы не слышно.
И вдруг Борейко заметил: в нескольких десятках шагов от него двигался снег. Словно ожившая, снеговая глыба ползла по земле. Закутанный в белое, еле различимый в сумерках, припав к земле, полз враг. Вот он около ложбины. Не заметив притаившегося в ней пограничника, уходит все дальше от границы, в глубь леса.
Лес примыкал к селу. Туда извилистыми лесными тропинками пробирался нарушитель. Расчет был прост: завтра в селе выходной, праздничный день; колхозный базар; затереться в толпе, обезличиться, а к вечеру уже своим, приглядевшимся, двинуться дальше, в глубь страны, на выполнение преступного задания иностранной разведки. Ползли двое: нарушитель, а за ним пограничник. Все глубже в лес. Темнота помогла сократить расстояние. Теперь они почти рядом. Мгновение - и Андрей обрушился на нарушителя. Борьба была недолгой.
Высокий, еще молодой мужчина, рыжеватый, в ватном пиджаке, в сапогах, теплой шапке, стоял перед начальником погранотряда. В углу комнаты лежал его недавний наряд: в нескольких местах порванный белый халат. Андрей находился тут же.
- Борейко, обыщите его, - распорядился начальник.
Тощий бумажник, извлеченный из кармана, покорно лег на край стола. Больше ничего не было.
- Посмотрите, что в бумажнике, - сказал начальник.
И Андрей, открыв его, увидел комсомольский билет.
Раскрыв обложку, пограничник прочел: "Орлов Иван Владимирович". Внизу, в левом углу, красовалась печать Курбинского райкома. И еще увидел Андрей в рваном бумажнике нарушителя клочок бумаги с записью: "Д. Л. I." Увидел и вспомнил. Отчетливо вспомнил светловолосую девушку, покорную и ласковую руку и просьбу писать "до востребования - первое почтовое, Д. Лузгиной".
Начальник прочитал записку, усмехнулся:
- Явочная!
Шпион молчал.
Андрей подошел и, наклонившись к начальнику, тихо сказал, что ему известно, откуда билет и чей адрес у нарушителя.
Васька Хромой
Жители пограничного села Рузино привыкли к тому, чтобы с наступлением весны в село приходил Васька Хромой.
Так повелось издавна. Голубели прожилки рыхлого потемневшего снега, оседали и мокли сделанные ребятами за зиму из снега старики и бабы, и в эти теплые мартовские дни появлялся в деревне нищий, дурачок Васька Хромой.
- Птица перелетная, тепло почуял, - говорили о нем колхозники.
И так каждый год, уже пять лет подряд, Васька Хромой, долговязый парень, косноязычный и лохматый, не имевший ни дома, ни родных, приходил в Рузино, как в родной дом.
Оставался в деревне Васька недолго: недели две, три - неуживчив был, тянуло на новые места. Много раз предлагали ему колхозники остаться, работать пастухом или при конюшне, но Васька отказывался, мотал головой: "Нет… уйду". Гостем жил Васька в деревне. Умом, как ребенок, он и тянулся к ребятам, любил их незатейливые веселые игры. Гонял голубей; хромая, бегал в салки…
С прошлого года. Васька изменил своей привычке кочевать с места на место. Все лето пробыл он в деревне Рузино, никуда не ушел. А причина этому была проста: крепкая дружба родилась между ним и сыном председателя колхоза - пятнадцатилетним пионером Колей Ракитиным.
Началась эта дружба так: однажды рано утром Коля услышал на улице заливистый лай собак, чей-то хохот, испуганные крики. Выскочил на крыльцо и увидел: прямо к его дому, как ошалелый, мчался Васька. Глаза его были широко открыты. Он тяжело дышал. Две маленькие собачонки преследовали Ваську. Его испуг, свист и науськивание какого-то пьяного прохожего привели собак в неистовство. Они наскакивали на Ваську, хватали его за ноги, рвали штаны.
- Шарик, Бобка, назад! - Коля бросился к собакам и отогнал их. - Ты что дразнишься? - злобно спросил он пьяного.
- А тебе что? - вызывающе ответил тот, повернулся и, пошатываясь, отошел в сторону.
После этого случая крепко привязался Васька к Ракитину. Все лето не отходил от него. Куда Николай - туда и он. Пробовали было некоторые озорные ребята подтрунивать над их дружбой, да ничего не получилось. Коля внимания не обращал на них, ну а с Васьки, как с гуся вода. Он гордился дружбой Николая, был постоянно с ним, и этого для него было вполне достаточно.