Но не только в играх проводили время Коля и Васька, - были у них и другие дела, посерьезнее. Часто под вечер уединялись они в густом лесу, усаживались у подножья облюбованного ими огромного, столетнего дуба, и начиналась учеба. Николай учил грамоте приятеля. Учеба давалась Ваське с трудом. Неповоротливый, словно застревавший во рту язык и неокрепший, младенческий ум Васьки тяжело воспринимали азбучные премудрости. Но Ракитин не сдавался, не унывал. Настойчивый, упорный, он не отказывался от принятого решения.
"Будет Васька читать и говорить понятно, будет", решил он и всеми силами добивался цели.
Вскоре Васька и сам пристрастился к занятиям. Вечерами заходил к Ракитину, тянул его за рукав.
- Пойдем, - бормотал он.
Нередко приятели засиживались до темноты. Наверху от легкого ветра шелестели невидимые листья. Ночь опускалась холодная, густая; она несла за собой неслышимые днем шорохи. Приятели сидели, прижавшись друг к другу. Николай рассказывал. Чаще всего рассказы выдумывал сам, иногда передавал истории, которые слышал от отца и пограничников.
Многого в этих рассказах Васька не понимал, но слушал хорошо, внимательно, и, когда Николай кончал говорить, он толкал его в бок, просил еще. Так все лето и оставался в деревне Васька. Ушел он, когда начались холода, глубокой осенью.
Снова пришла весна. Почернели поля, потянулись с юга журавли. В раннее мартовское утро в селе показалась знакомая фигура летнего гостя - Васьки Хромого. Он шел, высокий, худой, в потрепанной тужурке, в залатанных штанах. Шел, припадая на левую ногу. Длиннорукий, лохматый, хорошо знакомый.
Ребята первые увидели Ваську.
- Вася, здоро́во! - наперебой кричали они, вприпрыжку устремляясь за ним.
Нищий улыбался, приветливо кивал головой, бормотал какие-то непонятные слова.
- Вась, а Вась, а Колька-то по тебе скучает, ждет. Ты к нему, да? А где ты был? Расскажешь? - смеялись ребята.
Васька шел неторопливо, размахивая руками. Ребята, улица - все было ему давно и хорошо знакомо.
- Здравствуй! - раздался голос Николая.
Он сбежал с крыльца колхозной конторы и, улыбаясь, направился навстречу Ваське. Коля не скрывал своей радости при виде приятеля. Он широко улыбался, глаза его искрились от удовольствия.
- Здравствуй! Пришел наконец!
- Здравствуй, Вася! Пришел наконец!
Но Васька не принял руки друга. Глядя исподлобья, он что-то хмуро пробормотал про себя и быстро прошел мимо. Николай стоял посреди улицы с протянутой рукой. Он ничего не понимал… Неужели забыл?.. Мальчик чувствовал слёзы на глазах, щеки заливала краска стыда. Забыл…
Беспокойной стайкой сзади сгрудились ребята. Всегда смешливые и задиристые, они сейчас не смеялись.
- Вот те на! - кто-то сказал из них растерянно и недоуменно.
Хромая, Васька торопливо шел по улице. Впереди, там, где кончалась деревня, змейкой вилась почерневшая от талого снега дорога. А еще дальше начинался густой, на десятки километров раскинувшийся лес.
Николай сделал несколько шагов… Васька уже не шел, а бежал. В толпе ребят послышался смех.
- Вот двинул… Куда это он? Ну и дружок у Кольки!
Кто-то из озорства пронзительно свистнул. Николай расширенными глазами провожал удалявшуюся фигуру нищего, потом резко повернулся и, расталкивая ребят, бросился к дому.
- Ты что, как чумовой? - спросил отец, когда сын ворвался в комнату.
- Отец, это не Васька, не Васька! - почти закричал мальчик. - Не узнал он меня! И ростом выше, худой, плаза хитрые, злые, бежит из деревни… Уйдет…
Ракитин встал из-за стола. Он уже привык к неожиданностям и "подаркам" границы.
- Пойдем! - отрывисто приказал он сыну.
Вытащил из ящика стола патроны и на ходу сорвал со стены ружье. Когда они выбежали на улицу, нищий был далеко. Он быстро, и уже не хромая, бежал по дороге к лесу.
- Стой! - закричал Ракитин. - Стой, стрелять буду!
Васька даже не оглянулся. Он бежал все быстрее, наклонив голову, размахивая руками.
Ракитин выстрелил не целясь. Он стрелял, чтобы услышали на заставе. Отец и сын бежали по дороге, за ними неслись ребята, выскакивали из домов колхозники.
Только один раз остановился Васька. И в этот момент Коля услышал знакомый осиный звук пролетевшей пули: Васька стрелял.
На опушке леса беглеца поймали пограничники. Стороной от деревни они пронеслись на лошадях и перерезали ему путь. А еще через час у начальника пограничной заставы Николай увидел смуглое скуластое лицо врага. С лица пойманного был стерт легкий грим, делавший его похожим на Ваську. На краю стола, вместе с пустым наганом, валялся всклокоченный русый парик.
Прошло два дня. Вечером к Ракитину пришел пограничник и сказал Николаю, что начальник заставы ждет его. Пошли вдвоем; доро́гой молчали. Начальник встретил мальчика приветливо. Он вышел из-за стола и протянул мальчику руку. Всегда веселое, живое лицо начальника, частого гостя отца Николая, было сейчас сумрачным и грустным.
- Дружка твоего нашли, - тихо проговорил начальник, глядя в сторону. - Ты ведь его лучше всех знал… Пойди посмотри, не ошиблись ли… опознай.
Он легонько обнял мальчика за плечи. Вдвоем прошли в соседнюю комнату. На скамье лежал Васька, убитый, искалеченный. Его нельзя было узнать… Коле стало трудно дышать. Губы сделались горячими, сухими. Будто издалека доносился голос начальника:
- Перебросили сегодня на нашу сторону тело Васи. Нашего Ваську они подстерегли, захватили, а под видом его хотели, чтобы бандит прошел. Не вышло, ну и расквитались.
Больше Коля не мог слушать. Слезы душили его. Он повернулся и бросился из комнаты.
Бежал долго и, когда застава осталась далеко позади, остановился, тяжело дыша. Кругом лес; чуть слышно, мирно шелестели листья.
Коля не плакал. Он стоял молча. Он смотрел в сторону, где находилась граница и где были люди, убившие Ваську… Мальчик смотрел, и в глазах его горела большая, настоящая ненависть.
Чемпион
Ему снился стадион, беговая дорожка, переполненные трибуны. Стометровка, на которой чемпион сегодня поставил свой новый всесоюзный рекорд, не поглотила всех сил, всей кипучей молодой энергий. Тело пружинило, словно для последнего броска вперед, к белеющей ленте финиша; руки сжимались в кулаки, дыхание становилось прерывистым.
Отец, сидевший в углу с газетой, подмигнул матери:
- Васька-то еще бегает…
Мать молча кивнула головой. Она была сегодня на стадионе. Она и раньше не пропускала ни одного выступления сына. И, когда сегодня по зеленому полю радиорупоры сообщили, что Василий Ладынин поставил новый всесоюзный рекорд, она была меньше всех удивлена. Иначе и не могло быть. Борьба сына со временем, за десятый, сотые доли секунды, ей была хорошо известна. "Вася в блестящей форме", часто говорила она.
Обычно при таких разговорах муж косил из-под очков глаза.
- Слушай, Прасковьюшка, - щеки его подбирались вверх, глаза делались маленькими, смешными: - ты бы трусики одела и с Васькой бегала. Скажите, пожалуйста, тоже чемпионка нашлась!
Но Прасковья. Сергеевна была права. Двадцатитрехлетний Василий Ладынин, студент Института физической культуры, действительно находился в блестящей спортивной форме. Она далась не сразу. Несколько лет настойчивой и упорной работы над собственным телом, собственной волей, режим, регулярные тренировки, на которых злейшим врагом была неумолимая стрелка секундомера, - все это незаметно делало свое дело. Первоклассный спринтер Василий Ладынин, о котором еще совсем недавно в спортивных обществах говорили, как о юноше, подающем большие надежды, побил всесоюзный рекорд, почти вплотную приблизился к мировому рекорду феноменального Оуэнса.
* * *
Лучи воровато проскочили сквозь тюль занавесок, сломались в зеркале стоящего в углу шкафа и заиграли на потолке и обоях. В комнату тихо вошла мать.
- Васюша, вставай, семь часов.
Привычный голос матери разбудил. Василий, жмурясь от света, поднялся и сел на кровати.
- Хоть сегодня дала бы поспать… Заслужил, кажется, - пошутил он.
- Вставай, вставай, чемпион. Мало еще заслужил, вот как-то там заслужишь.
Там! Сын знал, о чем говорит мать. Знал заветную мечту ее. Вчерашняя победа укрепила за ним бесспорное право в числе десяти сильнейших легкоатлетов отстаивать честь Советского Союза на мировой спартакиаде. Теперь он наверняка попадет в эту отборную десятку сильнейших. Вчера после соревнований председатель комитета прямо сказал:
- Экзамен, Ладынин, выдержал! Хорошо выдержал! Смотри не подкачай и на международных.
* * *
Стояла жаркая солнечная осень. Занятия в институте еще не начинались. После завтрака Ладынин отправился на стадион. На футбольном поле несколько подростков из детской команды усердно гоняли мяч. На одном из поворотов неразлинованной, потерявшей свой праздничный вид беговой дорожки группа спортсменов о чем-то горячо спорила. Ладынин направился к ним.
- А, Ладынин! Иди сюда, мы как раз о тебе говорим. Вот тут некоторые горе-теоретики твой вчерашний успех считают случайным - утверждают, что больше такого результата ты не повторишь.
Говоривший, высокий плечистый юноша, вопросительно посмотрел на Василия.
- А кто это говорит? - Василий с любопытством огляделся. Неверие в его рекорд, а следовательно, в его силы было оскорбительно для него, но не хотелось показать виду, что обижен.
- Кто говорит? Да вот…
- Ты не передергивай, пожалуйста, Павел, - вмешался один из группы. - Такого разговора не было. Просто говорили, что и ветерок тебе, Вася, помог, и вообще удачно бег для тебя сложился.
- В общем, понятно, - прервал Павел. - Объективные обстоятельства: не было бы их, не было бы рекорда. Так, что ли, понимать прикажешь, Семенов? Эх вы, дружки-приятели! Кому уж, как не вам знать о тренировках Ладынина, о его режиме, способностях! Пойдем, Вася.
Павел обнял Василия и повел его к раздевалке. В этот день приятели не расставались. Ладынин был зол на ребят, которые усомнились в прочности вчерашнего рекорда. Большинство из них действительно знали о его большой "черновой" работе, предшествующей рекорду, заходили к нему домой, интересовались, а сейчас такие разговоры, и главное - перед самой поездкой… У, черти!
* * *
Просто и незаметно иногда рождается дружба. Павел уже несколько раз побывал у Василия дома. Он сражался в шахматы с отцом, советовался с Прасковьей Сергеевной о режиме сына.
- Ну, дружище, как тебе не побеждать: ведь у тебя мать живой хронометраж! С этаким тренером мировой рекорд можешь считать у себя в кармане, - смеясь, говорил приятелю Павел.
Над собой Ладынин работал настойчиво и много. Приближалась поездка за границу. Теперь он почти не уходил со стадиона. Горячие денечки! И на сто и на двести метров результаты были классные, но хотелось еще лучших. Хотелось отшлифовать некоторые детали старта, не нравилась, работа левой руки. Сейчас, когда еще в бег не вкладывались все силы, Василий прислушивался к самому себе, словно проверял слаженность отдельных частей организма, бесперебойность всей его работы.
Произошло это под выходной день. К Ладынину, только что вышедшему из раздевалки, торопливо подошел Павел. У него был серьезный и озабоченный вид.
- Вася, дело есть. Сядем на минутку… Знаешь, сегодня на твоей тренировке был один приезжий, мой знакомый. Большой знаток! И знаешь, Вася, он вдребезги раскритиковал твой стиль. Говорит, с таким стилем и такой техникой нечего соваться за границу. Я ему рассказал о твоем последнее рекорде. Он смеется, говорит: это просто случайность. Он считает, что у тебя большие данные, но что бег совершенно не разработан. Он смеялся, что у тебя левая рука, как у паралитика, и старт никудышный.
Василий обиделся:
- Ну, знаешь, твой знакомый чересчур много берет на себя.
Но как странно! Знакомый Павла как раз подметил то, что больше всего беспокоит и его самого: левая рука, старт. Эта мысль погасила вспыхнувшую досаду, и Василий уже спокойно спросил:
- А кто он, твой профессор?
- Видишь ли… - Павел задумался. - Нам с тобой, Вася, как-то не приходилось откровенно говорить о нашем житье-бытье, говорили всё больше о беге, о рекордах. Дело в том, что у меня брат за границей. Уже давно там, с начала революции. Я с тех пор его и не видел: общего ничего нет, разные люди. Но письма изредка получаю. А вчера приехал один, представитель фирмы, где брат сейчас работает. Зашел, письмо от брата принес, ну, мы и разговорились - о спорте начали говорить. Он, оказывается, крупный тренер, многих чемпионов легкоатлетов тренировал. Я и пригласил его сегодня на стадион. Он сразу обратил на тебя внимание. Говорит: "Из этого парня я бы в год европейского чемпиона сделал, а сейчас сыроват, крепко сыроват".
Павел умолк. Василий сидел нахмуренный, злой.
- Васька, идея! - Павел хлопнул по плечу приятеля. - Что, если нам сегодня к нему отправиться? Потолкуешь с ним, - может, действительно что-нибудь полезное посоветует.
Василий растерянно пожал плечами.
- Неудобно, пожалуй, все-таки иностранец. Ты бы лучше его еще раз сюда вытащил. Собрали бы ребят, поговорили.
Павел укоризненно покачал головой.
- Честное слово, ты ребенок. Ты хочешь, чтобы иностранец в присутствии всех назвал тебя неподготовленным, выругал за технику. Брось, не давай повода дружкам-приятелям болтать о случайности твоих успехов. Сейчас не время для этого. Спартакиада не за горами. Поедем лучше.
Павел решительно встал и направился к выходу. Ладынин медленно двинулся за ним.
* * *
Господин Рунке был очень гостеприимен. Он восторженно отзывался о русских спортсменах… Но техника, техника неважная…
Он показывал гостям иностранные журналы, с блестящих страниц которых глядели мировые спортивные знаменитости; говорил, что со многими из них хорошо знаком.
Василию не терпелось, хотелось поговорить о технике бега. Наконец он задал вопрос. Господин Рунке добродушно улыбнулся.
- Вы очень нетерпеливы. Не беспокойтесь, всему свое время. И о технике поговорим, - я вас еще по косточкам разберу.
Рунке говорил с акцентом. Низенький, с подвижным круглым лицом, подстриженный ежиком, он невольно располагал к доверию. С ним было просто, рассказывал он презабавные истории, и Василий чувствовал себя отлично.
- Оскар Христофорович, что это у вас? - Павел вертел в руках маленький черный ящик.
Приятели немного выпили. Раньше Василий почти не пил; крепкое пряное вино путало мысли, разливало по телу приятную усталость. Василий сидел на диване, рядом с хозяином.
- Тише, тише вертите! - Оскар Христофорович замахал руками на Павла. - Это фотоаппарат, он заряжен.
Но Павел разобрался в хитроумном ящичке.
- А ну, сидите смирно! - шутливо скомандовал он, навел аппарат на Василия и Рунке и щелкнул.
- А ну, сидите смирно! - скомандовал Павел и навел фотоаппарат на Василия и Рунке.
В этот вечер разошлись поздно. Оскар Христофорович пригласил Ладынина заглянуть к нему через два дня.
* * *
Прасковья Сергеевна ждала сына. Последнее время ей редко удавалось видеть его. Со своим новым приятелем Павлом Вася был неразлучен. Прасковья Сергеевна радовалась их дружбе. Павел казался парнем хорошим, простым, вежливым. Он заботился о Васе, о его режиме, тренировках. Но сегодня настроение Прасковьи Сергеевны немного испортилось. Вечером к Василию пришел его старый приятель, комсомолец Андрюшка Семенов. Васи не было дома. Из разговора с Андреем мать поняла, почему сын отошел от старых друзей.
- Вы поймите, Прасковья Сергеевна, не хотели мы Ваську обидеть, а он сразу на дыбы, - оправдывающимся тоном говорил Андрей. - Ну, да не он это: науськивает его чорт этот длинный.
И сейчас мать ждала сына: хотелось поговорить с ним, поругать, что скрыл от нее свою обиду и ссору со старыми друзьями.
Василий пришел поздно. У него был усталый и довольный вид. Объяснение с сыном Прасковья Сергеевна решила перенести на завтра. От ужина Вася отказался - хотелось спать.
Уже выходя из комнаты, погасив свет, по старой привычке, мать подошла поцеловать сына. Василий спал. Наклонилась к нему и почувствовала запах вина. Это было неожиданно. Вася рюмки в рот не брал, а сейчас, в решающие дни тренировок, перед самым отъездом, начал пить. Осторожно отошла от кровати, забыв поцеловать.
* * *
Вторая встреча Ладынина с господином Рунке носила еще более дружеский характер. Василий рассказал, как он тренировался, под чьим руководством. Оскар Христофорович слушал внимательно. Он говорил, что все это ему нужно для того, чтобы знать спортивные данные своего молодого друга и будущего ученика.
Вечер кончили в ресторане. С эстрады раздавались тягучие звуки танго.
Василий несколько раз танцовал с беловолосой накрашенной девицей. Оскар Христофорович был в восторге.
- Вы молодец, вы настоящий мужчина! - говорил он каждый раз, когда утомленный, захмелевший Вася возвращался к столику. - Вы тип европейского спортсмена… Надо уметь жить!
И Рунке увлеченно рассказывал Ладынину о жизни чемпионов за границей.
- Да! - внезапно вспомнил Оскар Христофорович. - Вы же еще не видели.
Он извлек из бокового кармана фотографическую карточку и показал Васе. На фотографии он и Ладынин в дружеской позе сидели на диване. Рука Оскара Христофоровича покоилась на Васином плече.
- А ну, пишите, - сказал Рунке и перевернул карточку. - Хочу иметь память, а то чемпионом станете, загордитесь, узнавать не будете. - Оскар Христофорович протянул "вечную ручку".
Василий вывел: "На память. В. Ладынин".
Позже, у себя в номере, гостеприимный Оскар Христофорович вручил молодому другу замечательные часы-секундомер.
- Ничего, ничего, - говорил он, добродушно улыбаясь, - заплатите, когда деньги будут, я подожду.