Лина уже почти дошла до Найтсбридж. Она взглянула направо на неуклюжий пьедестал Мемориала Альберта - маловыразительный кирпично-красный монумент достойному викторианскому мужу. Эта статуя напомнила Лине об отце. В последние годы перед смертью, постаревший и апатичный, господин Алвен целые дни проводил в Гайд-парке, читая арабские газеты и размышляя о своей деловой никчемности. Неумение делать деньги было самым большим недостатком ее отца; Лина подозревала, что в этом корень ее нынешних трудностей. Господин Алвен был умным, развитым человеком, сторонником арабского просвещения; он посылал дочь в американские школы в Аммане и Дамаске, а потом в Лондонский университет, восторгался любой завоеванной ею академической наградой, как своей собственной. Но он отказывался понимать, что его любимый век просвещения заканчивается. Настали времена, когда самые тупые и отсталые из арабов - бедуины из пустыни - стали покупать и продавать образованных арабов, как верблюдов. Иракцами, когда-то самым ученым из исламских народов, управляла шайка головорезов и насильников. А англичане и американцы, миссионеры прогресса, зажегшие этот факел, простирались ниц и перед бедуинами, и перед головорезами.
Незадолго до смерти отец Лины назвал все это "Ашр аль-Джахилийя" - новым веком невежества, вроде того, что царил на Аравийском полуострове до появления пророка Мухаммеда. В этом мире единственное, что знала Лина, - это что ей нужны деньги. Деньги и покой - вот способ выжить в век невежества. Деньги означали независимость и защищенность, даже если их давал Назир Хаммуд. Покой означал спасение. Подходя к серому бетонному зданию на Найтсбридж, она снова задумалась о своем будущем "порше": все-таки - белый или черный?
Лина поднялась на лифте на шестой этаж и, набрав цифровой код замка, открыла массивную дверь в бухгалтерию. Было начало девятого, и на работу почти никто еще не пришел. Поискав юношу-египтянина, разносившего кофе, и не найдя его, она сварила себе чашку кофе сама и уселась за свой стол. Загрузив компьютерную систему, она начала свою обычную процедуру проверки бухгалтерского учета.
Компьютерная система в "Койот инвестмент" отражала страсть мистера Хаммуда к секретности. Он приобрел ее по необходимости, как всякий бизнесмен, которому нужны современные средства работы. Но ему необходимо было также ограничить доступ к этим средствам, и в этом он был типичным иракцем: среди арабов они оказались единственными, у кого уважение к технологиям переросло в желание их контролировать. Багдадский режим, например, отбирал на границе все пишущие машинки. Даже эти нехитрые приспособления считались мощным средством распространения информации, которое должно было контролироваться режимом, а не его врагами. Хаммуд применял те же правила в "Койот".
Основная работа Лины как менеджера компьютерной системы состояла в слежке за своими коллегами. Конечно, Хаммуд не называл это так прямо, но смысл был именно в этом. Он и профессор Саркис установили систему, которая могла работать как огромное устройство для шпионажа. Каждый раз, когда сотрудник открывал какой-нибудь файл, он оставлял метку, которая могла наблюдаться и отслеживаться. Лина должна была каждый день проверять все эти "следы на снегу", чтобы выяснить, кто чем занимался.
Она начинала с просмотра деятельности за предыдущий рабочий день каждого из двадцати пяти сотрудников "Койот", зарегистрированных в системе и имевших пароли. Для каждого из них существовала пользовательская инструкция. Лина устанавливала, какими файлами они пользовались регулярно, а также день недели и время, когда они выполняли ту или иную работу. Если в этих данных она обнаруживала что-либо неправильное - кто-то запросил файл, не относящийся непосредственно к его или ее работе, или кто-то просматривал файл позже обычного рабочего времени, - она должна была немедленно поставить в известность профессора Саркиса. Единственными регистрационными записями, находившимися вне пределов ее контроля, были те, которые принадлежали мистеру Хаммуду и профессору Саркису. "Никогда, никогда, никогда!" - наставлял ее профессор Саркис, когда она стала менеджером системы. Он предупредил ее, что если она попытается прочитать персональные файлы мистера Хаммуда, то сама оставит след, который они смогут обнаружить.
В этом состояла еще одна причуда системы: у нее было как бы два мозга. В качестве низшего мозга работала Лина как менеджер системы; она контролировала обычные функции системы, которые можно сравнить с дыханием и питанием организма, - занесение и стирание бухгалтерских записей, мониторинг. Эта власть дана была Лине с условием, что за ее пределы она не выйдет, - как доверенному зэку в тюрьме. Высшим же мозгом были Хаммуд и Саркис; они планировали сделки и осуществляли движение денег. У них, как и у Лины, были средства просматривать любые файлы в системе и контролировать записи всех операций, но они требовали, чтобы в их собственные файлы никто и никогда не заглядывал. Это уже можно было сравнить с односторонним зеркалом, позволявшим Хаммуду и шефу службы безопасности присутствовать повсюду невидимыми. Вот и сейчас Лина не была уверена, что Саркис не сидит у своего терминала и не следит за тем, как она следит за другими.
Элен Копакен никогда бы с этим не смирилась, подумала Лина. На компьютерном факультете в университете Элен была ее лучшей подругой. Своими способностями она превосходила всех на своем курсе - и женщин и мужчин. Они с Линой до сих пор довольно часто перезванивались. Их треп обычно заканчивался тем, что Элен внушала ей: перестань быть такой "хорошей". Если бы Элен узнала о системе в "Койот", то сочла бы это унижением и варварством - менеджеру системы запрещено просматривать какие-то файлы в ней! - и посоветовала бы Лине немедленно все бросить. Но что понимала Элен? Она была не из Ирака. Она никогда не испытывала страха.
В то утро Лина работала около трех часов, проверяя все входы и выходы пользователей системы и сравнивая их со служебными инструкциями, но ничего подозрительного не обнаружила. Подходило время ленча. Она пошла к своей подруге Ранде Азиз спросить, не хочет ли та посетить новое кафе на Бошамп-плейс. Но Ранды на месте не оказалось, и Лина, не чувствуя особого голода, решила остаться на работе: может быть, профессор Саркис будет доволен, если увидит ее за работой во время ленча.
Итак, хорошая девочка - образцово-показательная "кхош бинайя" - брала верх. Следующим этапом ее работы была проверка системы контроля денежных операций. Компьютер распечатывал все выплаты с лондонских счетов компании и все поступления на эти счета. Задача Лины состояла в том, чтобы проверить, не трогал ли кто-нибудь эти записи. В эту процедуру входила и так называемая "проверка суммы". Компьютер собирал данные по всем перечислениям наличности - долларовые суммы платежей, цифровые коды источников и адресатов этих денег, дату и время их совершения - и сводил их в общую сумму. Эта сумма играла роль сургучной печати: если какие-то данные менялись, то всю сумму нужно было пересчитывать. Компьютер регулярно проверял собственные результаты суммирования, но Назир Хаммуд доверял ему ничуть не больше, чем людям, поэтому Лина должна была проводить повторную проверку.
Она старалась не обращать внимания на подробности записей в этой системе. Складывай числа - и все. Так указал профессор Саркис, и она старалась так и делать. Но поступления и платежи подчас казались очень странными. Партнерами их фирмы были банки, находящиеся в самых невероятных местах - на Нидерландских Антилах, на островах Канала, в Лихтенштейне, в Панаме. Не было сведений о том, за что переводились деньги: приобрела ли "Койот инвестмент" недвижимость в Панаме или, например, голландскую пароходную компанию? Или за этими сделками стояли какие-то другие платежи, фактически совершавшиеся где-нибудь в Сингапуре или Сан-Пауло? Объяснений этому Лина в компьютерных записях не находила и, как любил повторять Саркис, не имела нужды их искать. Вот она и делала только то, что ей велели, скользя по поверхности и стараясь не задумываться над возникавшими вопросами.
Это произошло почти случайно. Лина уже заканчивала просмотр системы контроля наличности и суммировала полученные числа, чтобы убедиться, что сумма выплат, зарегистрированных системой, совпадает с официальными данными, которые каждую неделю представляются ревизорам. Сравнив два итога, она увидела, что расхождение необычайно велико - около двенадцати миллионов долларов. Первой мыслью ее было - что она ошиблась и ее могут за это наказать. Она еще раз прошлась по записям в системе и увидела, что именно такая сумма - 11 920 000 долларов - была выплачена на прошлой неделе одному из торговых филиалов "Койот" - панамской компании "Оскар трейдинг". Про эту компанию она ничего не знала.
Просто складывай числа! Но что, если они не складываются? Только из опасения, что у нее могут возникнуть неприятности, она решила запросить системный файл панамской компании. Чья она? Иракский бухгалтер, который вел счета кредиторов, был такой небрежный; может быть, это он ошибся? И, воспользовавшись своим правом менеджера, она дала общесистемный запрос.
Она даже особенно не задумывалась - настолько это была обычная проверочная процедура. Но когда файл появился на экране, у нее перехватило дыхание: это была директория "HAMMOUD\PER". Она совершила жуткий промах - документы по панамской компании находились в персональном файле Хаммуда! Больше никто не имел права доступа к нему. Она словно проткнула дырку в невидимой стене - и за ней мелькнуло лицо Назира Хаммуда. Что хуже всего, она оставила электронный след, который кто-нибудь обязательно заметит.
У Лины заныло в желудке. Она немедленно закрыла этот файл и взялась за другие проверочные процедуры, но минут через десять поняла, что не может сосредоточиться. Она уже собиралась прервать работу и уйти в дамскую комнату, как зазвонил телефон.
Еще не подняв трубку, она уже знала, что это профессор Саркис. Он хотел видеть ее в своем кабинете сейчас же. Лина ответила было, что придет через пять минут, но он потребовал, чтобы она пришла немедленно. Никаких пяти минут! Голос Саркиса звучал особенно резко и неприятно. По дороге в холл на лбу у Лины выступила испарина, в горле застрял ком, она почувствовала слабость в ногах.
Кабинет профессора Саркиса, находившийся рядом с огромным кабинетом Хаммуда, был чуть больше туалета. На столе у него громоздились годовые отчеты компаний, которые "Койот инвестмент" приобрела, собиралась приобрести или недавно продала. Здесь в одной шаткой груде бумаг было все: сеть гостиниц в Азии, компания по распоряжению собственностью в Майами, бюро обслуживания кредитных карт в Аммане. Хаммуд имел славу всеядного покупателя, и новые проспекты поступали ежедневно. На столе стоял также компьютерный терминал. Позади стола на конторке высились еще бо́льшие груды бумаг, лежало арабское пособие по бухгалтерскому учету, стояла бутылка армянского бренди и флакончик с аспирином.
И перед всем этим восседал Саркис - самый доверенный из доверенных сотрудников. Говорили, что Правитель считает иракских армян-христиан - таких, как профессор Саркис, - особенно уязвимыми, а потому доверяет им больше всех. В новом Ираке они стали придворными финансовыми советниками - подобно тому, как их предки состояли при султане в Оттоманской империи. Они всегда были к услугам Правителя. Говорили, что отец профессора Саркиса, портной, был так близок к Правителю, что когда-то шил для него форму. Чтобы никто об этом не забывал, профессор Саркис держал на виду на своем столе большую фотографию молодого Правителя в форме.
Увидев Лину, секретарша Саркиса нажала кнопку. "Войдите!" - прозвучал его голос через закрытую дверь. Когда Лина вошла, он приподнялся со стула и с грозным видом повернулся в ее сторону. Лина села возле его стола, закинула ногу на ногу и повторила сама себе, что не делала ничего плохого. В руках она держала свою сумочку и вдруг вспомнила, что в бумажнике все еще лежит визитка Сэма Хофмана. Она сделала легкое движение, чтобы сумочка сползла со стола и повисла на руке. Ее начальник смотрел на нее не отрываясь. Лина откашлялась.
- Что-нибудь не так, профессор Саркис? - спросила она. Ей не хотелось оттягивать разговор.
- Что? - переспросил он, стуча рукой по своему слуховому аппарату.
- Что-нибудь случилось? - повторила она.
- Да, - тихо сказал он, оглядывая ее снизу доверху. - Мистер Хаммуд будет очень недоволен, когда вернется.
- Почему? Я не сделала ничего плохого. Я только выполняла свою работу.
В ответ на эти оправдания профессор Саркис взорвался.
- Ложь! - крикнул он и ударил кулаком по столу. - Вы лжете!
Она ждала, что он спросит про проверку компьютерных файлов, но он по-прежнему молча и зло смотрел на нее.
- Что же я сделала? - спросила она снова, на этот раз почти рыдая.
Армянин поднял вверх палец, а потом "навел" на нее, словно пистолет.
- Вы стали слишком умной. Суетесь не в свои дела.
- Я никуда не суюсь. Я делаю все, что вы говорите.
- Да-да, уважаемая, именно суетесь. Я предупреждал вас - не лезьте в дела мистера Хаммуда. Никогда! И все же вы это делаете. Как же вам теперь доверять?
- Простите меня, - тихо проговорила она. - Это больше не повторится.
- Что? - переспросил он, приложив ладонь к плохо слышащему уху.
- Это больше не повторится, - сказала она еще раз. - Простите меня.
Саркис фыркнул.
- А зачем вы разговаривали с этим иностранцем, а? Вот что я хочу знать.
Лина снова ощутила комок в горле, у нее словно тисками перехватило дыхание.
- С каким иностранцем? - только и смогла она выдавить из себя.
- О Эчмиадзин! - прорычал Саркис, употребляя название священного города армян как проклятие, и еще раз стукнул по столу. - Вы знаете, о ком я говорю. О человеке на вечеринке у Дарвишей. О человеке, с которым вы уехали домой. Об этом Хофмане. Нечего меня дурачить, уважаемая! - Он сплюнул в корзину для бумаг.
Лина полностью утратила контроль над собой. У нее было ощущение, словно с нее сорвали одежду. Страшно было не то, что она совершила ошибку, а то, что они так внимательно за ней следили.
- Уверяю вас, - проговорила она, и слеза скатилась у нее по щеке. - Я с ним раньше никогда не встречалась.
- Тутум калог! - прогремел он, употребив армянское выражение, которое означает "дынная голова". Он снова стукнул по столу, так что горы бумаг вздрогнули. - Вы лжете!
- Я раньше его ни разу не встречала, - повторила она. - На этой вечеринке - в первый раз.
- Ложь! - Казалось, он плевался словами, с яростью сверля ее горящим взглядом. - Тот же Хофман приходил к вам в офис, назвавшись Уайтом. У нас есть снимок. Так что нечего меня обманывать. Что вы ему рассказали? Все наши секреты, а?
От этого последнего крика Лина совершенно обессилела. Она закрыла лицо руками и зарыдала. Ее охватило чувство полной беззащитности и слабости, ощущение почти физического насилия над собой. Она поддалась обаянию Хофмана, уступила его любопытству, а теперь вот осталась один на один с разъяренным Саркисом.
- Эшек! - сказал Саркис примирительно; по-армянски это означало "осел". Он взял бутылочку аспирина, вытряхнул полдюжины таблеток в ладонь и отправил их в рот. - Сядьте нормально! Отвечайте! Вам ведь кое-что известно, верно? - Он протянул ей салфетку, что для него было актом неслыханной щедрости. Она высморкалась.
- Я очень виновата, профессор Саркис, - сказала она, все еще содрогаясь от плача. - Но я говорю правду. Я не знала, что Хофман - это Уайт. И до вечеринки я с ним ни разу не встречалась. Я ничего не рассказывала ему о нашей компании. Он хотел познакомиться со мной, и я позволила ему отвезти меня домой, но это все.
- Акпар! - сказал он, что по-армянски значит "брат", но и это слово у Саркиса было ругательством. Он снова наставил на Лину палец. - И вы опять собираетесь встречаться с этим парнем? Только не врать мне больше!
- Нет, сэр. Никогда. Он высадил меня у дома, и я сказала, что не могу с ним встречаться. Честное слово. Я обещаю вам.
При упоминании о "честном слове" Саркис сверкнул глазами.
- Он вам дал что-нибудь? Номер телефона? Визитную карточку? Что-нибудь такое.
Лина взглянула на него, снова ощутив ужас. Но дрожь у нее уже прошла.
- Нет, - солгала она, - ничего. - Сейчас ее голос был гораздо тверже, чем тогда, когда она говорила правду. Ее сумочка висела сбоку.
- Ничего? - Саркис внимательно смотрел на нее, но по ее красным заплаканным глазам ничего понять было нельзя. Может, говорит правду, а может, и врет. Но на самом деле это и не важно. Саркис знал, что напугал ее, и этого было достаточно. Он противно, почти не разжимая губ, улыбнулся Лине. - Ну, и что же нам с вами делать, раз вы гуляете с иностранцами? Можете ли вы оставаться доверенным сотрудником, как по-вашему?
Лина кивнула, но не ответила. В эту минуту она и сама не знала, чего она больше боится - того, что они с ней сделают в "Койот", или того, что может случиться, если она попробует уйти.
Саркис дал ей еще одну салфетку и жестом приказал встать.
- Пока все. Плакать больше нечего, о’кей? Может, вы хотите отпроситься на оставшиеся полдня? Выкиньте из головы все глупости. И ничего не говорите другим доверенным сотрудникам. Пожалуйста, ни с кем не разговаривайте. Я поговорю с мистером Хаммудом, когда он вернется в Лондон, и скажу ему, что вы раскаиваетесь в своей ошибке. Посмотрим, что будет. О’кей?
- Да, - промямлила она. - Благодарю вас.
- О’кей. И чтобы никуда не соваться! - Он проводил ее до двери. Возвращаясь в свой кабинет за вещами, Лина слышала, как Саркис орал на свою секретаршу.
Глава 8
В понедельник утром Сэм Хофман первым делом позвонил своему знакомому Асаду Баракату - палестинскому банкиру. Это слово, впрочем, неточно обозначало его профессию. Руководимая им организация превратилась в некую частную финансовую систему, охватившую весь Ближний Восток, и знал он намного больше, чем обычные банкиры. Отец Хофмана познакомился с ним несколько лет назад, и Сэм подозревал, что Баракат, как и многие лондонские арабы-"старожилы", когда-то числился в ЦРУ в ведомостях на зарплату. Для Сэма Хофмана он был самым ценным источником информации, а значит, и самым дорогим.