Норрис снова вспомнил Розу и то, как беззаветно она была предана сестре.
- Я не могу представить ее в роли преступницы.
- Какой она вам показалась?
- Умной. И решительной. Но только не воровкой. Гренвилл кивнул.
- Я передам ваши суждения господину Пратту.
Посчитав, что разговор окончен, Норрис собрался было подняться с места, но Гренвилл остановил его:
- Минутку, господин Маршалл. Или у вас есть какието другие дела?
- Нет, сэр.
Норрис снова опустился на стул. Под взглядом молчавшего профессора юноша чувствовал себя неуютно.
- Довольны ли вы покуда ходом вашего обучения? - поинтересовался Гренвилл.
- Да, сэр. Вполне.
- А доктором Краучем?
- Он великолепный наставник. И я счастлив, что он взял меня к себе. Благодаря ему я многое узнал об акушерстве.
- Хотя, как я понимаю, у вас есть собственные суждения на эту тему.
Норрис почувствовал себя неловко. Неужели доктор Крауч нажаловался на него? Неужели ему придется за это ответить?
- Я не хотел подвергать сомнению его методы, - возразил юноша. - Я только хотел поделиться…
- А разве не стоит сомневаться в методах, которые не действуют?
- Я не должен был противоречить ему. Конечно же, я не обладаю опытом доктора Крауча.
- Нет. Вы обладаете опытом фермера. Норрис вспыхнул, и профессор добавил:
- Вы считаете, я только что оскорбил вас.
- Не смею знать ваших намерений.
- Я не собирался вас оскорблять. Я знавал умников среди фермерских мальчишек. И достаточно идиотов среди джентльменов. Своим замечанием насчет фермера я хотел сказать, что у вас есть практический опыт. Вы наблюдали за процессом созревания плода и его рождения.
- Но, по вполне очевидному замечанию доктора Крауча, корову нельзя сравнивать с человеком.
- Конечно же, нет. Коровы куда дружелюбнее. Ваш отец наверняка согласился бы со мной, иначе почему он все время прячется на ферме?
Норрис был потрясен.
- Вы знакомы с моим отцом? - спросил он после короткой паузы.
- Нет, но кое-что о нем знаю. Он наверняка гордится тем, что вы избрали такой сложный курс обучения.
- Нет, сэр. Ему не нравится мой выбор.
- Неужели такое возможно?
- Отец собирался вырастить фермера. И считал, что книги - пустая трата времени. Я бы наверняка никогда не попал сюда, в медицинский колледж, если бы не щедрость доктора Хэллоуэлла.
- Доктора Хэллоуэлла из Белмонта? Того джентльмена, что написал вам рекомендательное письмо?
- Да, сэр. Я и вправду не знаю человека добрее. Он и его супруга всегда с радостью принимали меня в своем доме. Он сам обучал меня физике и давал книги из личной библиотеки. Похоже, каждый месяц в ней появляются новые тома, и он разрешал мне брать любые. Романы. Книги по греческой и римской истории. Произведения
Драйдена, Поупа и Спенсера. У него невероятное собрание.
Гренвилл улыбнулся:
- И вам оно очень пригодилось.
- Книги были моим спасением, - признался Норрис, внезапно смутившись оттого, что использовал такое сильное слово.
Но слово было точным - книги спасали его от безрадостных вечеров, проведенных на ферме, когда они с отцом почти не разговаривали. Если им и приходилось перемолвиться словечком, то лишь о сене, которое еще не просохло, или о том, что корове пришла пора телиться. Они никогда не обсуждали то, что мучило обоих.
И никогда не станут это обсуждать.
- Жаль, что отец не ободряет вас, - проговорил Гренвилл. - Но даже без особых преимуществ вы уже многого добились.
- Я нашел себе… занятие… здесь, в городе. - Пусть даже работа с Джеком Берком вызывала у Норриса отвращение. - Мне хватает на оплату учения.
- Ваш отец не оказывает содействия?
- Ему почти нечего посылать мне.
- Надеюсь, с Софией он был щедрее. Она заслуживает большего.
Норрис был поражен, услышав это имя.
- Вы знаете мою мать?
- При жизни моей супруги Абигейл София была ее лучшей подругой. Но это было много лет назад, еще до вашего рождения. - Гренвилл немного помолчал. - Когда София вдруг вышла замуж, мы оба были удивлены.
Но самым удивительным, подумал Норрис, наверняка был тот факт, что в мужья она выбрала малообразованного фермера. Хоть Айзек Маршалл и был красивым мужчиной, его никогда не интересовали музыка и книги, которые так высоко ценила София, его не интересовало ничего, кроме зерна и домашнего скота.
Немного поколебавшись, Норрис спросил:
- А вы знаете, что моя мать больше не живет в Белмонте?
- Я слышал, что она в Париже. Она до сих пор там?
- Насколько мне известно.
- Однако наверняка вы не знаете?
- Она так и не написала. Думаю, ей было непросто жить на ферме. И она… - Норрис осекся, воспоминание о том, как уезжала матушка, внезапно сжало ему грудь, словно чья-то рука.
Днем ее отъезда была суббота, и Норрис почти не помнил его, потому что был очень нездоров. Он был слаб и по прошествии нескольких недель, когда, еще нетвердо держась на ногах, Норрис вошел на кухню и увидел своего отца, Айзека, тот стоял у окна, глядя в летний туман. Отец обернулся к Норрису, его лицо носило такое сдержанное выражение, словно они были чужими друг другу. "Я только что прочитал письмо от твоей матери. Она не вернется", - вот и все, что сказал Айзек, затем он вышел из дома и отправился в хлев доить коров. Зачем нужен муж, который страстно увлечен тяжелой работой и испытывает восторг при виде хорошо вспаханного поля?
Мать сбежала именно от Айзека, именно он стал причиной ее отъезда.
Время шло, писем больше не было, и Норрису пришлось признать ту страшную правду, с которой одиннадцатилетний ребенок сталкиваться не должен: его матушка сбежала и от него тоже, оставив Норриса на попечение отца, который любил коров больше, чем собственную плоть и кровь.
Норрис втянул воздух в легкие и, выдыхая, представил себе, что вместе с воздухом уходит и его боль. Но боль не утихала - он по-прежнему жаждал хотя бы одним глазком взглянуть на женщину, которая подарила ему жизнь.
А потом разбила ему сердце. Норрису вдруг до того захотелось покончить с разговором, что он сказал довольно резко:
- Я должен вернуться в анатомическую залу, сэр. Это все, о чем вы хотели поговорить со мной?
- Есть еще кое-что. Насчет моего племянника.
- Чарлза?
- Он очень хорошо отзывается о вас. Даже восхищается вами. Когда его отец умер от лихорадки, он был еще очень юн, и, боюсь, Чарлз унаследовал нежный нрав родителя. Когда он был еще маленьким, моя сестра все время нянчилась с ним, потому он такой восприимчивый. Поэтому же анатомические занятия столь болезненно влияют на него.
Норрис вспомнил картину, которую только что видел в анатомической зале: бледный, трясущийся Чарлз берет в руки нож и в слепой досаде начинает кромсать труп.
- Учение кажется ему сложным, а от своего друга, господина Кингстона, он не получает должного ободрения.
Одни лишь насмешки, - сказал профессор.
- Венделл Холмс - хороший и надежный друг.
- Да, но, пожалуй, вы самый умелый анатом в группе. Так говорит доктор Сьюэлл. А потому я буду очень признателен, если вы, увидев, что Чарлз нуждается в особом наставлении…
- Я с радостью присмотрю за ним, сэр.
- И вы не расскажете Чарлзу о нашем разговоре?
- Можете на меня положиться.
Они оба поднялись со своих мест. Гренвилл некоторое время разглядывал юношу, словно пытаясь оценить его.
- Что ж, буду полагаться и впредь, - произнес профессор.
13
Даже незаинтересованный наблюдатель с первого взгляда понял бы, что четверо юношей, которые в тот вечер зашли в "Ураган", занимали неодинаковое положение в обществе. Если можно судить о человеке по качеству сюртука, то Норрис очень сильно выделялся на фоне трех своих коллег и уж тем более на фоне знаменитого доктора Честера Крауча, пригласившего четырех учеников выпить с ним по стаканчику на ночь. Через многолюдную таверну Крауч направился прямиком к столу, стоявшему возле камина. Там он сбросил свое тяжелое пальто с меховым воротником и передал девушке, которая стремглав примчалась к группке джентльменов, стоило им лишь переступить порог. Служанка таверны была не единственной особой женского пола, заметившей их появление. Три молодые дамы - возможно, приказчицы или деревенские искательницы приключений - принялись разглядывать молодых людей, одна из них покрылась румянцем, поймав на себе взгляд Эдварда, а тот только пожал плечами - он уже давно привык к женскому вниманию.
При свете яркого огня Норрис не мог не восхищаться стильным шейным платком Эдварда, повязанным а la Sen timentale, и зеленым сюртуком с серебряными пуговицами и бархатным воротником. Трое коллег Норриса даже для грязной работы в прозекторской, где они анатомировали старика ирландца, наряжались в изящные рубашки и марсельские жилеты,
Он никогда не надел бы такой дорогой муслин, зная, что рискует посадить на него пагубное пятно. Рубашка
Норриса была старой и поношенной и стоила куда дешевле, чем один шарф Кингстона. Норрис посмотрел на свои руки и увидел застывшую под ногтями кровь. Смрад старого трупа я понесу на своей одежде домой, подумал он.
- По стаканчику бренди с водой для моих замечательных студентов! - крикнул доктор Крауч. - И блюдо устриц!
- Хорошо, доктор, - отозвалась служанка, она лукаво взглянула на Эдварда и поторопилась за выпивкой, минуя столы, вокруг которых теснился народ.
Венделл и Чарлз тоже носили модную одежду, но первый был слишком невысоким, а второй - чересчур бледным и застенчивым, чтобы притягивать восхищенные взоры. А на Норрисе были поношенный сюртук и разваливающиеся ботинки. На такого вряд ли кто посмотрит дважды.
В таверне "Ураган" Норрис был нечастым гостем. Пусть кое-где и мелькали невзрачные сюртуки или выцветшие формы офицеров, сидевших на половинном жалованье, основная масса здешних посетителей носила высокие воротники и хорошую обувь. Норрис заметил изрядное количество коллег-студентов из медицинского колледжа - они жадно загребали устриц теми же руками, которые всего несколько часов назад запускали в окровавленные тела покойников.
- Первое анатомирование - это только начало, - заметил Крауч, повышая голос, чтобы его не перекрывал шум таверны. - Невозможно постичь всю гениальность механизма, не увидев различий между юностью и старостью, мужчиной и женщиной. - Придвинувшись к четырем студентам, он заговорил чуть тише: - Доктор Сьюэлл надеется на следующей неделе обеспечить новую партию. Он предложил целых тридцать долларов за каждый, но есть трудности с доставкой.
- Люди все равно постоянно умирают, - проговорил Эдвард.
- Однако нам все-таки недостает трупов. Последние годы мы полагаемся на поставщиков в Нью-Йорке и
Пенсильвании. Но сейчас повсюду приходится сталкиваться с соперничеством. В этом году Врачебнохирургический колледж Нью-Йорка принял двести студентов. Университет Пенсильвании - четыреста. Мы бьемся за тот же товар, за который дерутся другие учебные заведения, и с каждым годом положение только ухудшается.
- А вот во Франции таких трудностей нет, - сказал Венделл. Крауч с завистью вздохнул:
- Во Франции прекрасно понимают, что необходимо для всеобщего блага. Медицинские учебные заведения Парижа имеют открытый доступ в благотворительные больницы. Студенты могут использовать для занятий столько трупов, сколько необходимо. Да, вот где надо изучать медицину!
Служанка вернулась, неся напитки и блюдо с дымящимися устрицами, все это она поставила на стол.
- Доктор Крауч, - обратилась служанка к врачу. - Один джентльмен хочет поговорить с вами. Говорит, что его жене пришло время рожать и она очень страдает.
Крауч оглядел таверну.
- Какой джентльмен?
- Он ожидает на улице, в экипаже. Вздохнув, Крауч поднялся с места.
- Похоже, я вынужден вас покинуть.
- Может, мы составим вам компанию? - предложил Венделл.
- Нет, нет. Нельзя позволить, чтобы устрицы пропали. Увидимся утром в палате.
Доктор Крауч направился к двери, а четверо студентов, не теряя времени даром, набросились на угощение.
- Вы знаете, он прав, - заметил Венделл, вытащив сочную устрицу. - Нужно учиться в Париже, и доктор Крауч не единственный, кто говорит об этом. Нам не повезло. Доктор Джексон убедил Джеймса закончить обучение именно там, да и Джонни Уоррен скоро отправится в Париж.
Эдвард презрительно фыркнул:
- Если у нас такое дрянное образование, почему вы все до сих пор здесь?
- Мой отец считает обучение в Париже излишней расточительностью.
Для него это всего лишь расточительность, подумал Норрис. Для меня же - нечто недостижимое.
- А ты разве не хочешь поехать туда? - удивился Венделл. - Стать учеником Луи и Шомеля?
Разглядывать свежие трупы, а не полузасоленные образцы, которые прогнили почти до костей? Французы понимают толк в науке. - Он положил на блюдо пустую устричную ракушку. - Именно там и нужно изучать медицину.
- Когда я поеду в Париж, - усмехнулся Эдвард, - ничего изучать я там не стану. Разве что женскую анатомию. А ее можно изучать где угодно.
- Хотя и не так всесторонне, как в Париже, - улыбнулся Венделл, вытирая с подбородка горячий устричный сок.
- Если, конечно, верить историям об энтузиазме француженок.
- При наличии туго набитого кошелька энтузиазм можно купить где угодно.
- Значит, и у таких коротышек, как я, есть надежда. - Венделл поднял свой бокал. - Эх, похоже, у меня родился стих. Ода французским дамам.
- Нет, только не это, - простонал Эдвард. - Давайте сегодня обойдемся без виршей!
Эта фраза не рассмешила только Морриса. Разговоры о Париже, о женщинах, которых можно купить, разбередили его глубокую детскую рану. "Мать оставила меня ради Парижа". И кто же тот мужчина, что заманил ее туда? Хоть отец и отказывался говорить об этом, Норрис в конце концов пришел к неизбежному выводу: конечно же, без мужчины не обошлось. Софии едва исполнилось тридцать, умной, жизнерадостной красавице приходилось сидеть на ферме в тихом Белмонте. Она встретила его во время поездки в Бостон - но когда именно?
Что он пообещал Софии, какую награду предложил за то, чтобы она бросила сына?
- Ты ужасно молчалив сегодня, - заметил Венделл. - Это из-за беседы с доктором Гренвиллом?
- Нет, я же рассказал тебе. Мы говорили о Розе Коннелли.
- А! Эта ирландка, - поморщившись, проговорил Эдвард. - Мне кажется, у господина Пратта есть гораздо больше свидетельств против нее, чем нам с вами об этом известно. И дело не только в затейливой безделушке, которую она украла. Воровки еще и не на то способны.
- Не понимаю, как можно говорить про нее такое! - возмутился Норрис. - Ты ведь совсем ее не знаешь.
- В тот день мы все были в родильной палате. Она не выказала ни капли уважения доктору Краучу.
- Но это не значит, что она воровка.
- Это значит, что она неблагодарная девица. А это почти одно и то же. Эдвард положил на блюдо пустую устричную ракушку. - Помяните мое слово, джентльмены. Скоро мы кое-что узнаем о Розе Коннелли.
В тот вечер Норрис выпил лишнего. Он ощущал это, неровно бредя вдоль реки по направлению к дому, желудок юноши был набит устрицами, а лицо раскраснелось от бренди. Норрис великолепно поужинал, он не ел так со дня приезда в Бостон. Сколько же было устриц - он даже и не думал, что сможет съесть столько! Но тепло, которое принес с собой алкоголь, не спасало от пронзительно холодного ветра, дувшего с реки Чарлз. Он подумал о трех коллегах, направлявшихся в свои превосходные жилища, и представил себе, какой яркий огонь и уютные комнаты их ожидают.
Его башмак зацепился за булыжник, выступающий из мостовой, и Норрис, споткнувшись и начав падать, с трудом удержал равновесие. Покачиваясь, обомлевший от выпитого юноша остановился на ветру и устремил взор на другой берег реки. На севере, у противоположного конца моста Тюремного мыса призрачно светились окна городской тюрьмы. А на западе, на мысу Личмира виднелись огни другого острога. Вот уж действительно вдохновляющее зрелище - со всех сторон тюрьмы, словно напоминание о том, как низко можно пасть. Бывший джентльмен становится простым торговцем, подумал юноша, стоит лишь допустить просчет в делах или оказаться неудачником в картах. Лишился хорошего дома и экипажа - раз! - и превратился в обыкновенного цирюльника или колесного мастера. Еще один просчет или безнадежный долг - и оказываешься на улице в нищенских лохмотьях, торгуя спичками или занимаясь чисткой ботинок за пенни. Ну а если допустишь еще один просчет, вот тогда придется тебе дрожать в камере на мысу Личмира или таращиться сквозь прутья решетки в Чарлзтауне.
А уж оттуда можно сделать лишь один неверный шаг - на этот раз в могилу.
Да, мрачная картина, но она подпитывала честолюбие Норриса. Вперед его толкали не соблазн наесться устрицами вдоволь и не пристрастие к телячьей коже и бархатным воротникам. Нет, ему помогал вот такой взгляд в противоположную сторону - за край пропасти, взгляд на то, как можно пасть.
Я должен учиться, решил он. Еще не очень поздно, и я пьян не до такой степени, что не смогу прочитать очередную главу Вистара и получить еще кое-какие знания.
Однако, забравшись по узкой лестнице на свой холодный чердак, Норрис почувствовал такую усталость, что у него не хватило сил открыть учебник, лежавший на столе у окна. Чтобы сэкономить свечи, он ходил по комнате в темноте. Лучше, не тратя свет, проснуться пораньше, когда голова будет свежее. Когда можно будет читать без свечи. Норрис разделся в тусклом ночном сиянии, проникавшем из окна, глядя на больничные владения, он развязал шейный платок и расстегнул жилет. Там, вдалеке, за черным полем, в больничных окнах подрагивал свет.
Норрис представил себе полутемные палаты, в которых эхом разносится кашель, и длинные ряды кроватей со спящими пациентами. Пусть учиться придется еще долго, Норрис ни секунды не сомневался, что он должен быть здесь. Что это самое мгновение, проведенное на холодном чердаке, - часть долгого пути, на который он ступил еще мальчишкой, впервые увидев, как отец разделывает убитую свинью. Потрогав ее сердце, все еще трепетавшее в груди, Норрис прижал руку к собственному телу, ощущая биение собственного сердца, и подумал: мы похожи.
Свинья, корова или человек - механизм один и тот же. Если я пойму, что заставляет работать горн, почему вращаются колесики, я узнаю, как сделать так, чтобы механизм продолжал работать. Узнаю, как обмануть Смерть.
Он сбросил подтяжки и, стянув брюки, повесил их на спинку стула. Потом, дрожа, залез под одеяло. Сытый и все еще разомлевший от бренди, он почти сразу же уснул.
И едва ли не мгновенно проснулся от стука в дверь.