- У барона фон Гольбаха? - спросил Хорст. И обращаясь к Фридриху, сказал - Отличный человек ваш дядюшка, обер-лейтенант. Мне доводилось встречаться с ним…
- Да? - сказал фон Герлах и полез в лимузин Хорста.
По дороге они несколько раз встречали эсэсовские пикеты и длинные вереницы машин у водителей и пассажиров которых патрули проверяли документы.
Но лимузин Хорста лишь замедлял скорость, и эсэсовцы расступались, вскидывая вверх правые руки, едва увидев за лобовым стеклом Хорста, сидевшего за рулем.
- В чем дело? - спросил Вернер у Хорста. - Почему такие строгости сегодня? Ведь мы только вчера еще проезжали по этой дороге, никаких кордонов не было видно.
- Как? - оберштурмбанфюрер повернул голову. - Вы ничего не знаете?
- А что мы должны знать? - спросил сидевший позади Фридрих фон Герлах.
- Русские прорвали фронт от Балтики до Карпат, - сказал Хорст. - Бои идут и здесь, в Восточной Пруссии. Мы держимся стойко. Особенно жарко в районе Пилькаллена. Мобилизуем все резервы. Вас, очевидно, давно ждут в штабе, гауптман. Да и вас тоже, фон Герлах.
- Да, я еду сейчас прямо в штаб, - проговорил Вернер.
- Я заеду за вами вечером, фон Шлиден, - сказал Хорст. - А что вы будете делать, обер-лейтенант?
Фридрих не отвечал. Вернер повернулся назад - он сидел рядом с Хорстом - и увидел бледное лицо обер-лейтенанта, подернутые тусклой пленкой глаза и дрожащие, выговаривающие что-то губы.
- Тебе плохо, Фридрих? - с тревогой спросил гауптман. - Скоро приедем, потерпи…
- Русские в Восточной Пруссии, - расслышал Вернер шепот Фридриха. - История повторяется…
Лимузин мчался по улицам Розенау. Когда он пересек мост через Прегель и мимо замка Альтштадт поднимался к Параденплац, на заднем сиденье раздался выстрел.
6
Фигуры расставлены, можно открывать партию. В отступление от правил первыми начинают черные… И проигрывают.
Теперь центр нашего внимания будет сфокусирован в основном на Кенигсберге. Мы проследили путь, которым шел сюда Янус, знаем основные его заботы, знакомы с тем, что делается за пределами Восточной Пруссии и какие в ее отношении планы вынашиваются по обе стороны Западного и Восточного фронтов.
Может быть, еще раз или два мы отвлечемся, чтоб дополнить тот перечень объективных причин, что привели к появлению страшного бункера… Но цель наша ясна и определена: Кенигсберг. Мы останемся в нем вместе с Гауптманом, потом майором вермахта, Вернером фон Шлиденом и посмотрим на осажденный город глазами осажденных, увидим его изнутри, с позиций тех, кто ждет расплаты за содеянное ими самими или их соотечественниками.
"Тот, кто убил, должен умереть", - утверждал Иммануил Кант.
Глава третья
История повторяется
Шелленберг терпит фиаско. - Агент Кохлер. - "Двойник" - Как крепко спят разведчики. - Наступление. - "Свободная родина" действует. - Смерть часового. - Прыжок через Дайме. - Взрыв в Кенигсберге. - Рапорт Рюберга. - На Кенигсберг!
1
Вальтер Шелленберг не только отвечал перед Гиммлером за секретность работ в области ядерных исследований, которые велись в Германии. В задачи его Шестого управления, ведающего разведывательной работой РСХА за рубежом, входило и наблюдение за возможной деятельностью в этом направлении противников рейха.
Как уже говорилось, Альфред Шпеер, министр вооружения, узнав от Вернера Гейзенберга об ужасной мощи атомной бомбы, запросил РСХА на предмет узнать, не угрожает ли подобная опасность рейху со стороны членов антигитлеровской коалиции. Нет, не угрожает, официально ответил Вальтер Шелленберг. Тогда, в 1942 году, ему и невдомек было, что агент абвера, химик Альфред Холхауз, закодированный как Р-2232, с ноября 1940 года сообщает из Соединенных Штатов Америки про именно подобного рода опасность.
Впрочем, и сотрудникам хитроумного Канариса понадобилось полтора года на раскачку, прежде чем они доложили обо всем адмиралу, и тот вместе с Пикенброком, начальником разведывательного отдела абвера, решил послать в Штаты первого в истории человечества "атомного" шпиона.
Им был некий Кохлер, голландец, католик, разведчик со стажем, который захватывал всю первую мировую войну, потом Кохлер был законсервирован как агент абвера в Нью-Йорке, отозван, когда стал мухлевать в финансовых отчетах, оправдался перед адмиралом и теперь, получив необходимую подготовку, касающуюся тайн атомного ядра, был готов отправиться за океан, чтобы попытаться проникнуть в тайны атомного оружия.
Как известно, самое трудное в деятельности разведчика - начальный период, который начинается с проникновения, внедрения, легализации. Случай с маленьким, замученным голландцем-антифашистом католического происхождения, гонимым и преследуемым гитлеровцами, попросту уникален и вошел во все хрестоматии, по которым в специальных школах учатся будущие шпионы.
Идея легализоваться в Америке была ошеломляюще простой и потому гениальной. С липовыми документами Кохлер прибыл в Мадрид и явился к вице-консулу США, отрекомендовался эмигрантом-антифашистом и стал просить въездные визы для себя и жены.
- Вообще-то я не только антифашист, сэр, - со смущенной и виноватой улыбкой сказал Кохлер, - но и специальный агент абвера, направленный в вашу страну. Простите, сэр…
Кохлер пояснил обалдевшему от такого признания вице-консулу:
- Иначе бы мне никогда не выбраться сюда. Пришлось для вида согласиться работать на этих коричневых ублюдков, чтобы спасти свою жизнь и жизнь своей жены, наци преследовали нас как католиков и добрых патриотов, сэр. Но я хочу помогать союзникам. Если вы пустите меня в Америку, то я буду работать на вас, а вид буду делать, что продолжаю оставаться агентом абвера.
Кохлер передал вице-консулу всю свою шпионскую амуницию: молитвенник-шифровальник, микропленки со схемами монтажа рации, ноты голландского национального гимна, где между строк тайными чернилами было зафиксировано расписание работы радиостанции, выхода в эфир и ее позывные, сильную лупу, которой снабжали всех немецких агентов, доллары, золотые монеты, коллекцию редких почтовых марок - их Кохлер должен был обратить в валюту.
Американцы клюнули на такой едва ли не голый крючок. Директор Федерального бюро расследований Гувер решил рискнуть и попросил госдепартамент дать визу этому загадочному "антифашисту".
И Кохлер стал "работать" на янки. В эфир он вышел впервые 7 февраля 1943 года. Собственно говоря, вышел не сам, работал на рации радист ФБР, имитирующий радиопочерк "Доброго католика". В радиограмме говорилось:
"Готов приступить к работе. Чувствую себя в безопасности, но соблюдаю осторожность. Буду слушать вас в 19.00. Если связаться не удастся, повторю попытку на другой день в то же время".
Так началась двойная игра. Кохлер передавал достоверную, только вот не особенно секретную информацию о погоде, о движении судов, отправке воинских соединений в Европу с описанием присвоенных им нарукавных эмблем. В свое время Кохлер убедил вице-консула в Мадриде, что именно для этого он посылался в Америку. Конечно, среди всех этих сведений совершенно отсутствовала информация о ядерном оружии, ради которой Кохлера посылали через океан. И это немудрено. Секреты "Проекта Манхэттен" американцы оберегали пуще глаза. Но в адрес Кохлера тем не менее постоянно шли поздравления и благодарности.
Довольны были и американцы. Шеф ФБР Гувер считал, что они дурачат джерри, вводят в заблуждение немцев по поводу времени и места высадки союзников в Европе, а также на всякий случай держат в запасе возможность выявить других агентов в США, если им поручат связаться с Кохлером.
А сам Кохлер… Этот "пострадавший от наци" голландец водил за нос всеведущего и проницательного Гувера, играя в тройную игру. Когда Вальтер Шелленберг, после отстранения адмирала Канариса от руководства абвером, заполучил в свои руки всю его агентуру, бригаденфюрер приказал обревизовать весь ее личный состав и определить, кто из агентов является наиболее ценным работником. И вот, несмотря на придирчивость и пристрастность, коими руководствовался Шелленберг, перетряхивая кадры ненавистного ему адмирала, Кохлер удостоился высшей оценки. И это несмотря на ту муру, которую он слал в Германию, находясь "под колпаком" у Гувера!
Дело в том, что Кохлер сумел найти другой канал связи и в действительности работал на Канариса, а потом на Шелленберга, работал по-настоящему, всерьез. Его специально готовили на роль двойника, которую он с таким успехом разыграл перед вице-консулом в Мадриде, а затем перед сотрудниками ФБР в Америке.
Сдав американцам 6 тысяч долларов, якобы выданных ему абвером, десять тысяч Кохлер провез спрятанными в корсете жены. В Рочестере, штат Нью-Йорк, у него был сообщник, о котором не подозревало ФБР. У них была рация, но пользовались они ею в крайних случаях. Чаще донесения отправлялись с помощью курьерной сети, которая была специально создана для Кохлера на испанских и других нейтральных торговых судах. Дезинформация, инспирируемая Гувером, шла от Кохлера в Гамбург, а подлинная - в Париж, где находилось солидное подразделение абвера, возглавляемое полковником Ваагом.
Серьезных сведений Кохлер передал втрое больше, нежели псевдошпионского трепа.
Вальтер Шелленберг пытался активизировать действия Кохлера, связанные с поисками прямых свидетельств того, что американцы делают атомную бомбу. Но Кохлер так и не смог добыть никакой информации о ядерных исследованиях в Соединенных Штатах. И потому бригаденфюреру удалось так легко убедить Генриха Гиммлера, что бой в Гембицком лесу, утрата последних запасов тяжелой воды не столь существенны. Сверхоружие - это область фантастики, хотя и превосходный пропагандистский прием доктора Йозефа Геббельса. Воевать надо обычным оружием.
Но судьба нацистской Германии была уже решена. И не с помощью атомной бомбы, на создание которой президент Рузвельт выделил уже два миллиарда долларов.
Судьба Германии была решена в первую очередь с помощью русского оружия.
2
Они не спали вторые сутки и, возвращаясь из штаба, буквально шатались от усталости.
- Большое спасибо, - сказал начальник армейской разведки. - "Язык" ваш очень знатный. Всех представлю к награде. А сейчас спать. До обеда. Если сумеете…
Он хитро прищурился и подмигнул сержанту Изету Гаджиеву. Разведчики вернулись в расположение, хотели позавтракать, но после вылазки за линию фронта, бессонной ночи есть не хотелось, и, поковыряв ложками в банках с тушенкой, они завалились спать со своим командиром лейтенантом Анатолием Новиковым.
Спали разведчики беспокойно и чутко, как спят на войне, заново переживая во сне подробности похода в немецкий тыл. В то же время сон их был крепок, и пророчество начальника разведки не сбылось. Канонада, начавшаяся утром, не разбудила ребят.
Уже закончилась двухчасовая артиллерийская подготовка, и войска 3-го Белорусского фронта с криками "ура" рванулись вперед, туда, где синеватое утро скрывало ненавистную землю и уже захлебнулись первые атаки, и русская кровь окропила снежное покрывало, сейчас почерневшее от порохового дыма. А ребята все спали и спали, и разведчики имели право на этот сон.
Первым поднялся Степан Кузьмичев. Ему захотелось курить, но табака не было под рукой, и Кузьмичев окликнул дневального. От звука его голоса проснулся и приподнялся на локте Гаджиев.
- Почему шумишь? - спросил он.
Дневальный не отозвался. Степан натянул сапоги, пересек большую комнату, оборудованную под жилье для разведчиков, и вышел в коридор.
Дневального он нашел на крыльце. Тот стоял вместе с какими-то солдатами-артиллеристами и, задрав голову, смотрел в небо, наполненное рокотом самолетов.
- Наступаем! - сказал дневальный. - Видишь? - Он махнул рукой к горизонту, из-за которого вырвались новые стаи штурмовиков.
- Черт ты полосатый! - сказал Кузьмичев. - Не мог разбудить, да?
- Ха! - ответил дневальный. - Такая была команда. А после обеда лейтенанту Новикову в штаб велено.
- Обед - это хорошо, - послышался голос Гаджиева, и его кудлатая голова высунулась из-за двери. - Давай обед, завтрака не было, два обеда надо…
Из-за угла двухэтажного дома напротив вывернула санитарная машина и на большой скорости рванула по улице поселка.
- Вот и первые, - тихо сказал один из артиллеристов и потянул приятеля за рукав. - С этих ребят уже хватит.
Кузьмичев проводил машину глазами и, поеживаясь от холода, пошел в дом, где уютно потрескивали дрова в печке, пахло свежим хлебом и человечьим духом.
Когда он вернулся в комнату, разведчики уже поднялись.
3
Здесь все построили надежно и добротно. Железобетонные доты ощетинились стволами пулеметов. Дзоты защищало трехслойное покрытие. Укрепления из бревен в обхват и километры колючей проволоки. Рвы с отвесными стенами и острые надолбы, словно хищные зубы неведомых чудовищ. И земля, зловещая и чужая. Каждый метр ее пристрелян, каждый метр начинен смертью. Два часа разговаривал с немцами бог войны. Два часа предъявляли гитлеровцам артиллеристы кровавый счет за содеянное ими в России. И летели в воздух обломки металла и дерева, комья земли и куски человеческих тел… И наступила тишина. Страшная тишина. Потом на востоке раздался зловещий комариный писк. Он ширился и рос, превращаясь в раскатистый гул и рокот… А с земли вдруг поднялись и двинулись вперед такие маленькие с воздуха фигурки! И в массе своей они превращались в силу, не знающую равных. Вслед за огневым валом, не отрываясь от него, устремлялись на врага русские солдаты.
В атаку шли пехота и танки. Двадцать с лишним стрелковых дивизий и девять танковых бригад с маху ударили в первую линию немецкой обороны. Ударили одновременно по участку фронта в сотню километров шириной… Это была неодолимая сила. Ее питали заводы Урала, слезы солдаток и святая ненависть советского человека. Ничто, казалось, не сможет устоять перед первым ударом.
Но первая линия устояла. Яростно штурмовала Красная Армия бетон и колючую проволоку. Войска откатились и вновь пошли на приступ, неудержимые в своей священной озлобленности. И закончился первый день наступления. Только несколько тысяч метров прусской земли было захвачено в этот день. 3-й Белорусский рвался к Гумбиннену, но каменные форты Пилькаллена закрыли ему дорогу. Сильный еще враг пришел в себя. Он подтянул резервы и попытался контратаковать. Все тяжелее и тяжелее русским солдатам продвигаться вперед. И надо не упустить инициативу. Надо расширять прорыв, гнать врага все дальше и дальше.
И прошел еще один день.
"Теперь пора", - решает Черняховский и бросает в бой танковый корпус. Надрывно ревут моторы, гусеницы с противным скрежетом утюжат немецкие окопы, разлетаются в прах бревенчатые накаты и замолкают жалящие пехоту пулеметы. Танкисты генерала Бурдейного прорывают вторую линию обороны.
Первые дни были самые трудные. Многим матерям и женам в России полетели в эти дни с прусской земли жестокие похоронки… Но через пять дней, 18 января 1945 года, 28-я армия генерала Лучинского вышла на подступы к городу Гумбиннену.
Опорный пункт Байтчен был крепким орешком. Трудно пришлось его разгрызать, но русским по зубам и не такие! Разгрызали, а 21 января красный флаг развивался над Гумбинненом.
На второй день войска 2-го Белорусского фронта вошли в Инстербург - в город, лежащий на пути к Кенигсбергу.
История повторилась. Сто восемьдесят семь лет назад в этот город на белом коне торжественно въезжал командующий русской армией фельдмаршал граф Апраксин.
Армия двигалась на запад. На тринадцатый день наступления, 26 января 1945 года, жесткими, ко всему привычными сапогами солдаты 3-го Белорусского фронта отмерили сто двадцатый километр тяжелого пути. Линия Дайме встала у них на дороге. Крутой и обрывистый берег реки - сплошная крепостная стена. За нею - тридцать километров пути до Кенигсберга.
4
Когда похоронили Фридриха фон Герлаха, Янус отдал должное такту Вильгельма Хорста, который нигде не словом не обмолвился о том, что обер-лейтенант застрелился в его машине.
Когда они оба, и фон Шлиден, и оберштурмбанфюрер, убедились, что Фридрих мертв, Вильгельм Хорст сказал, не глядя на Вернера:
- Жаль беднягу… Не повезло ему. В первый же день русского наступления попасть под налет их штурмовиков.
Янус все понял. И эта версия, которую так естественно предложил оберштурмбанфюрер, сопровождала Фридриха фон Герлаха в последний путь, пока его не зарыли в родную землю на кладбище возле Штейндамм, рядом с Амалиенау, где стоял родовой особняк Герлахов.
Привязавшись к умному и высокообразованному Фридриху, Вернер с трудом приходил в себя после такой нелепой смерти обер-лейтенанта. Янус упрекал себя за то, что не предпринял ничего такого, могущего предотвратить столь печальный конец. Но с другой стороны - как он мог предвидеть, что Фридрих фон Герлах выберет именно такое, бескомпромиссное решение.
И другое обстоятельство не давало ему покоя.
Вернер фон Шлиден в который раз вспоминал о странной встрече на Оттокарштрассе, у дома Вольфганга Фишера.
"Племянница, сказал он мне, дочь старшего брата, приехала из Силезии, - думал Янус. - Но как она, эта племянница, добралась сюда в такое время из Силезии? Ее зовут Марта… Но так похожа она на мою Лену. Лена, Лена… Где ты теперь, родная? И помнишь ли еще о своем Сереже, который так неожиданно исчез из твоей жизни, даже не простившись. "Никаких проводов с людьми не состоящими с вами в ближайшей степени родства", - строго сказали тогда в управлении. А ведь Лена могла подумать бог знает что… И конечно, подумала. Может быть, отец как-то сумел… Намекнуть ей, что ли… Нет, вряд ли. Уж кому, как не мне, знать характер генерала Вилкса. Он всегда твердил, что пренебрежение правилами гибельно для разведчика. А главное, вредит тому делу, ради которого его послали во вражеский стан. Но кто эта молодая женщина, которую Фишер назвал Мартой, своей племянницей? Приехала из Силезии?.. Да ведь там уже Красная Армия! А прежде я ее в доме Фишера не встречал. Надо было заговорить с нею. Притвориться развязным офицером, которому все дозволено, пойти следом, спросить имя, пригласить куда-нибудь… Но зачем? Только потому, что она так похожа на мою Лену? Несерьезно. А ведь сейчас я припоминаю, что она как-то странно посмотрела на меня и, кажется, вздрогнула, будто узнала. Но откуда племяннице Фишера из Силезии знать Вернера фон Шлидена? Хотя… Она могла наблюдать меня, когда я приходил к бакалейщику, сама оставаясь при этом незаметной. Хорошо, оставим ее в покое, аллах с ней, этой Мартой".
Его мысли перенеслись в то далекое довоенное время, когда Сиражутдин был молод и полон сил, настроен романтически, насколько может быть романтиком человек, заканчивающий разведшколу и собирающийся отправиться на работу по профессии, на которой жизнь твою не возьмется застраховать ни одна страховая компания в мире.