Он плеснул сухого шерри в два бокала, стянул необъятный свитер из тонкой шерсти и плюхнулся в потрепанное кресло. Повязал под воротник клетчатой рубашки шелковый шарф и принялся рыться в кисете так, будто что-то в нем потерял.
Трудно сказать, сколько Бирду было лет, ясно только, что за пятьдесят. В его густой шевелюре не имелось и намека на седину. Кожа чистая и настолько тугая, что видны были мышцы, идущие от скулы к челюсти. Маленькие плотно прижатые уши, темные блестящие и живые глаза, а при разговоре он смотрел прямо на собеседника, как бы желая подчеркнуть свою искренность. Я и понятия не имел, что он бывший морской офицер и увлекся живописью лишь восемь лет назад. Я бы скорее принял его за механика, владельца собственной мастерской. Тщательно набив трубку, он медленно ее зажег. И только после этого продолжил разговор:
- Вообще не ездите в Англию?
- Нечасто, - ответил я.
- Я тоже. Мне нужно еще табаку, так что, как в другой раз поедете, поимейте в виду.
- Хорошо, - кивнул я.
- Вот этот сорт. - Он показал мне пакетик. - Похоже, во Франции такого нет. Единственный сорт, который я курю.
У него были манеры старого вояки, локти плотно прижаты к телу, подбородок опущен. Он использовал слова вроде "родстер", и это говорило о том, что он давненько уже не жил в Англии.
- Я намеревался сегодня откланяться пораньше, - сказал он. - Завтра трудный день. Анни, завтра начнем пораньше! - крикнул он натурщице.
- Хорошо! - откликнулась она.
- Можем перенести ужин на другой день, - предложил я.
- Нет необходимости. Вообще-то, откровенно говоря, я его с нетерпением ждал. - Он почесал крыло носа.
- Вы знакомы с месье Даттом? - спросил я. - Он обедает в "Пти-Лежьонер". Крупный седой мужчина.
- Нет, - ответил Бирд. И хмыкнул. Он отлично умел выражать таким способом свое отношение. В этот раз его хмыканье было легким и едва различимым. Я сменил тему, уходя от разговора о человеке с авеню Фош.
Бирд пригласил на ужин еще одного художника. Тот пришел около половины десятого. Жан-Поль Паскаль был красивым стройным мускулистым юношей, имевшим эдакий ковбойский вид, столь любимый французами. Его высокая сухощавая фигура резко контрастировала с плотной коренастой статью Бирда. Загорелый, с идеальными зубами, он был одет в дорогой синий костюм и галстук с вышивкой. Сняв темные очки, он убрал их в карман.
- Английский друг месье Бирда, - повторил Жан-Поль, пожимая мне руку. - Приятно познакомиться.
Его рукопожатие оказалось мягким и застенчивым, словно ему было стыдно за свой вид кинозвезды.
- Жан-Поль не говорит по-английски, - сообщил Бирд.
- Он такой трудный, - сказал Жан-Поль. - Я немножко говорю, но не понимаю, что говорят мне.
- Именно в этом и вся суть английского, - заметил Бирд. - Иностранцы могут донести до нас информацию, но англичане могут по-прежнему спокойно беседовать между собой без опаски, что их кто-то поймет. - Физиономия его оставалась серьезной, но он натянуто улыбнулся. - Но Жан-Поль все равно свой человек - художник. - Он обратился к парню: - Как прошел день, Жан-Поль?
- Работал, но не сказать, чтобы много сделал.
- Главное, не ленись, мой мальчик. Ты никогда не станешь великим художником, если не приучишь себя стараться.
- Ой, ну каждый идет своим путем, продвигается со своей скоростью, - возразил Жан-Поль.
- Твоя скорость слишком мала, - провозгласил Бирд и протянул Жан-Полю бокал шерри, даже не спрашивая, чего тот хочет. Жан-Поль обратился ко мне, желая объяснить свою кажущуюся лень.
- Трудно начать картину - и это факт! - потому что стоит только провести одну линию, и ты обязан подгонять все последующие мазки под нее.
- Чушь, - сказал Бирд. - Начать проще всего, несколько сложней, хотя вполне терпимо, продолжать, но трудно - чертовски трудно! - закончить.
- Как любовную связь, - заметил я. Жан-Поль рассмеялся, Бирд вспыхнул и почесал нос.
- Ай, работа и женщины несовместимы. В молодости женщины и свободный образ жизни весьма привлекательны, но с возрастом женщины лишаются красоты, а мужчины остаются без должной квалификации. Результат - нищета. Поинтересуйтесь об этом у вашего приятеля месье Датта.
- Вы друг месье Датта? - удивился Жан-Поль.
- Я его едва знаю, - ответил я. - Расспрашивал Бирда о нем.
- Не задавайте слишком много вопросов, - предостерег Жан. - Он очень влиятельный человек. Поговаривают, он граф Перигор, из древнего рода, могущественный человек. И очень опасный. Он врач и психиатр. Говорят также, что широко использует ЛСД. Его клиника - самая дорогая в Париже, но он также закатывает и самые скандальные вечеринки.
- О чем это ты? - спросил Бирд. - Объясни.
- Ну, ходят разные слухи, - сказал Жан. Он смущенно улыбнулся и собрался было промолчать, но Бирд сделал нетерпеливый жест, и Жан-Поль продолжил: - Ходят слухи об игре на деньги, о высокопоставленных людях, у которых начались крупные финансовые проблемы, и в результате они… влипли.
- Влипли… означает умерли?
- Это означает попали в неприятности. Жаргон, - объяснил мне Бирд по-английски.
- Один или двое высокопоставленных лиц покончили с собой, - сказал Жан. - Поговаривали, что у них были крупные долги.
- Дураки чертовы! - фыркнул Бирд. - Таковы нынешние власти предержащие: ни стойкости, ни силы духа. И этот парень, Датт, как-то со всем этим связан, да? Так я и думал. Впрочем, хватит об этом. Говорят, учиться следует на чужих ошибках. Еще по шерри, и можно отправляться ужинать. Как насчет "Ля-Куполь"? Это одно из немногих еще открытых мест, где не нужно резервировать столик заранее.
Вновь появилась натурщица Анни в простом зеленом платье с короткими рукавами. Она фамильярно чмокнула Жан-Поля и пожелала нам всем приятного вечера.
- Завтра прямо с раннего утра, - сказал ей Бирд, расплачиваясь за сегодняшний сеанс.
Девушка кивнула, улыбнувшись.
- Симпатичная девочка, - заметил Жан-Поль, когда та ушла.
- Да, - согласился я.
- Бедный ребенок, - сказал Бирд. - Париж - сложный город для молоденькой девушки без денег.
Я заметил ее дорогую сумочку из крокодиловой кожи и туфельки от Шарля Журдена, но промолчал.
- Не хотите пойти на вернисаж в пятницу? Там будет бесплатное шампанское. - Жан-Поль достал полдюжины отпечатанных на позолоте приглашений, одно протянул мне, а второе положил на мольберт Бирда.
- Да, сходим, пожалуй, - сказал Бирд. Ему явно нравилось руководить нами. - Ты на своем модном драндулете, Жан?
Тот кивнул.
Машиной Жана оказался белый "мерседес"-кабриолет. Мы доехали до Елисейских полей с откинутым верхом. Мы хорошо поели и выпили, а Жан-Поль забросал нас вопросами типа "правда ли, что американцы пьют кока-колу, потому что она полезна для печени?".
Было уже около часа ночи, когда Жан-Поль высадил Бирда возле дома. И настоял, чтобы отвезти меня до "Пти-Лежьонер".
- Я очень рад, что вы пришли сегодня, - сказал он. - Бирд считает, что он единственный художник-трудяга во всем Париже, но нас много, кто трудится не меньше, чем он, но по-своему.
- Служба на флоте, видимо, не самое подходящее место подготовки для художника, - заметил я.
- А для художников вообще нет подходящего места подготовки. Как нет подходящего места, чтоб подготовиться к жизни. Человек просто делает то, на что он способен. Бирд - искренний человек, жаждущий писать и обладающий достаточным талантом. Его работы уже вызвали серьезный интерес здесь, в Париже. А если у вас есть репутация в Париже, то весь мир у ваших ног.
Я немного посидел, кивая, затем открыл дверцу "мерседеса" и вылез.
- Спасибо, что подбросили.
Жан-Поль нагнулся, протянул мне визитку и пожал руку.
- Позвоните мне, - сказал он и, не выпуская моей руки, быстро добавил: - Если хотите побывать в доме на авеню Фош, я могу это тоже устроить. Не уверен, что могу вам порекомендовать туда идти, но если у вас есть лишние деньги, могу вас познакомить. Я близкий друг графа. На прошлой неделе я привел туда принца Бесакоронского - это еще один мой хороший друг.
- Спасибо. - Я взял визитку. Жан-Поль нажал на акселератор, и мотор взревел. Подмигнув, молодой человек добавил:
- Но потом никаких жалоб!
- Никаких, - согласился я. "Мерседес" уехал.
Я проследил взглядом, как белая машина на приличной скорости, визжа колесами, уходит за поворот. "Пти-Лежьонер" был закрыт. Я вошел через боковую дверь. Датт с моей квартирной хозяйкой по-прежнему сидели за тем же столиком, что и днем. И по-прежнему играли в "Монополию". Датт читал свою карточку.
- Идите в тюрьму. Прямиком в тюрьму, не заходя на клетку "старт". Не получайте 20 000 франков.
Мой домовладелец рассмеялся, Датт ему вторил.
- Что скажут ваши пациенты? - воскликнул мой квартирный хозяин.
- Они очень снисходительны, - ответил Датт. Казалось, он очень серьезно относится к игре. Возможно, таким образом он получал больше удовольствия от процесса.
Я на цыпочках поднялся к себе. Отсюда открывался хороший вид на Париж. Через весь темный город тянулись красные неоновые артерии индустрии туризма от Пигаль через Монмартр до бульвара Сен-Мишель: незаживающая рана Парижа, которую он нанес себе сам.
Джо что-то прощебетал. Я прочел визитку Жана: "Жан-Поль Паскаль, художник".
- И большой друг принцев, - добавил я. Джо кивнул.
Глава 4
Двумя вечерами позже меня пригласили присоединиться к игре в "Монополию". Я скупил отели на улице Лекурб и заплатил ренту на Гар-дю-Нор. Старина Датт педантично сгреб игровые деньги и объяснил, почему мы разорились.
Когда только Датт оставался единственным платежеспособным, он отодвигал стул и, глубокомысленно кивая, укладывал деревяшки и картонки в коробку. Если бы в игре можно было покупать стариков, то Датт шел бы под маркировкой "Большой, Белый, Лысый". Глаза его за затемненными стеклами очков были влажными, а губы мягкими и яркими, как у девушки, а может, лишь казались таковыми на фоне белой кожи лица. Макушка как сверкающий купол, а волосы вокруг плеши седые, мягкие и пушистые, как облака вокруг вершины горы. Он практически не улыбался, но был доброжелательный, хоть и несколько занудный, как это частенько бывает с одинокими людьми обоих полов.
Мадам Тастевен, проиграв, удалилась на кухню готовить ужин.
Я предложил сигарету Датту и моему квартирному хозяину. Тастевен сигарету взял, а Датт отказался театральным жестом.
- Бессмысленное занятие, - изрек он и снова сделал движение головой, будто благословлял толпу в Бенаресе. Говорил он, как человек из высшего общества, и не из-за используемой лексики или правильного спряжения, а потому что он как бы выпевал слова в стиле "Комеди Франсез", тоном выделяя определенное слово и резко опуская интонацию на всей остальной фразе, словно выбрасывая окурок "Голуаз". - Бессмысленное занятие, - повторил он.
- Это удовольствие, - ответил Тастевен, попыхивая сигаретой. - Смысл тут ни при чем.
Голос у него напоминал ржавую газонокосилку.
- Погоня за удовольствиями - дорога в никуда, - сказал Датт. Он снял очки без оправы и, моргая, взглянул на меня.
- Это вы говорите, исходя из собственного опыта? - поинтересовался я.
- Я много чего в своей жизни делал, - ответил Датт. - А кое-что и дважды. Мне довелось пожить в восьми странах на четырех континентах, побывать и нищим, и вором. Бывал счастлив и несчастлив, богат и беден, бывал хозяином и бывал слугой.
- И секрет счастья в том, чтобы воздерживаться от курения? - съехидничал Тастевен.
- Секрет счастья - воздерживаться от желания, - поправил Датт.
- Если вы так думаете, то почему чуть ли не каждый день приходите в мой ресторан? - спросил Тастевен.
В этот момент вернулась мадам Тастевен с подносом, на котором стояли кофейник, тарелки с холодным цыпленком и заячьим паштетом.
- А вот вам и повод не курить, - сообщил Датт. - Я ни за что не позволил бы табаку портить вкус еды, которую тут подают. - Мадам Тастевен зарделась от удовольствия. - Иногда я думаю, что моя жизнь слишком уж идеальна. Мне нравится моя работа и никогда не надоедает, и я ем вашу восхитительную пишу. Просто идеальная жизнь.
- Вы потакаете своим желаниям, - заметил Тастевен.
- Возможно. Ну и что? А вы разве нет? Вы бы могли заработать куда больше, если бы работали в одном из этих трехзвездочных ресторанов, но вы предпочитаете управлять вот этим маленьким ресторанчиком, можно сказать, только для своих.
- Пожалуй, вы правы, - согласился Тастевен. - Я люблю готовить, и, по-моему, мои посетители ценят мою работу.
- И даже очень. Вы здравомыслящий человек. Это же сущая глупость - ежедневно ходить на работу, которая не нравится.
- Но, предположим, - вмешалась мадам Тастевен, - эта работа принесет много денег и позволит ему отойти от дел и заниматься чем угодно?
- Мадам, - ответил Датт. Его интонация стала торжественно-напевной, как у рассказчика во французских художественных фильмах. - Мадам Тастевен, - повторил он, - в Кашмире есть пещеры - пещеры Амарнатх - самое священное место в мире у поклонников индуистского бога Шивы. Паломники, отправляющиеся туда, - главным образом старики. Иногда больные. Многие умирают в пути на высоких перевалах, крошечные палатки смывает ливнями. Но их родственники не ропщут. Для них это не имеет значения. Даже собственно прибытие туда - а это непременно должно происходить в ночь полнолуния - не столь важно, сколько само паломничество. Многие из паломников знают, что никогда туда не дойдут. Дело в том, что именно паломничество свято, это как у экзистенциалистов: жизнь важнее смерти. Чем бы люди ни занимались, они слишком торопятся дойти до конца. Будь то половой акт, поедание великолепного блюда, игра в гольф - во всем есть искушение поспешить, побыстрее заглотить или побежать. А это глупо, поскольку по жизни следует идти неспешно и заниматься той работой, которая по душе, а не суматошно мчаться к смерти в погоне за амбициями.
Тастевен глубокомысленно кивнул, а я перестал жевать холодного цыпленка. Датт сунул салфетку за воротник и с удовольствием отведал заячьего паштета, пожевав губами и прокомментировав количество соли. Закончив, он обратился ко мне:
- По-моему, у вас есть телефон.
И, не дожидаясь ответа, встал и направился к дверям.
- Конечно, можете им воспользоваться, - сказал я и исхитрился взлететь наверх раньше его. Джо заморгал от неожиданно зажегшегося света.
Датт набрал номер и сказал:
- Алло, я в "Пти-Лежьонер", буду готов уехать минут через пять. - И повесил трубку. Затем подошел ко мне, стоящему возле Джо, и сказал: - Кажется, вы расспрашивали обо мне.
Я не ответил.
- Это бесполезное занятие.
- Почему?
- Потому что, что бы вы ни накопали, мне это никоим образом не повредит.
- Искусство Дзен в тайной деятельности?
Датт улыбнулся:
- Искусство Дзен в приобретении влиятельных друзей.
Я ничего не ответил. Раскрыл ставни, за которыми открывался Париж. Теплые улицы, полицейский, любовная пара, четыре кошки, штук пятьдесят помятых "deux-chevaux" и заставленный мусорными баками тротуар. Жизнь в Париже протекает на улице, а обитатели смотрят из окон, как люди покупают, продают, крадут, ездят, дерутся и ссорятся, едят, болтают, позируют, жульничают или просто глазеют по сторонам на парижских улицах. И ярость их тоже выплескивается на улице. Прошлой ночью у общественных бань был ограблен и зарезан месье Пикар, хозяин прачечной. Он умер, а его кровь забрызгала порванные плакаты избирательной кампании, клочьями свисающие с древних ставней, и эти пятна видны до сих пор.
Подъехал черный "даймлер" и остановился с легким скрипом.
- Благодарю за предоставленную возможность воспользоваться телефоном, - сказал Датт. И уже в дверях, обернувшись, добавил: - Мне бы хотелось на следующей неделе еще раз с вами поговорить. Вы должны рассказать мне, что именно вас так интересует.
- В любой момент, - согласился я. - Хоть завтра, если угодно.
Датт покачал головой:
- На следующей неделе будет в самый раз.
- Если вам так угодно.
- Да, - сказал Датт и ушел, даже не потрудившись попрощаться.
После ухода Датта Джо крутанулся на насесте, а я убедился, что документы по-прежнему лежат там, где спрятаны. Может, следовало попросту отдать их Датту пару минут назад, но мне очень хотелось пообщаться с ним снова на следующей неделе.
- Думается мне, Джо, мы единственные в этом городе, у кого нет влиятельных друзей, - изрек я. И накрыл клетку покрывалом, прежде чем он успел ответить.
Глава 5
Предместье Сен-Оноре, пятница, семь тридцать вечера. Крошечная художественная галерея была забита под завязку. Шампанское, бесплатное шампанское лилось на высокие замшевые сапоги и поношенные сандалии. Я убил добрых минут двадцать пять, добывая треугольные кусочки копченого лосося с круглых тостов, что не есть достойное занятие для взрослого мужчины. Бирд разговаривал с Жан-Полем, постукивая по одному из абстрактных панно. Я направился было к ним, но меня перехватила за руку молодая женщина с подведенными зелеными тенями глазами.
- Где художник? Тут кое-кто хочет приобрести "Существо, боящееся машин", а я не знаю, цена сто тысяч франков или пятьдесят…
Я обернулся к ней, но она уже схватила кого-то еще. К тому времени, как я добрался до Бирда с Жан-Полем, львиная доля моего шампанского оказалась пролитой.
- Тут есть просто жуткие люди, - сказал Жан-Поль.
- Нормально, пока они снова не начнут играть этот оглушающий рок-н-ролл, - ответил Бирд.
- А играли? - спросил я.
Бирд кивнул.
- Не выношу его. Прошу прощения и все такое, но не выношу.
Женщина с зеленым тенями плыла сквозь море плеч, затем приложила руки рупором ко рту и прокричала мне:
- Они сломали один из золотых стульев. Это важно?
Мне было неловко видеть ее такой взволнованной.
- Не беспокойтесь! - отозвался я. Она кивнула, облегченно улыбнувшись.
- Что происходит? - поинтересовался Жан-Поль. - Вы что, хозяин этой галереи?
- Дайте мне время, и, быть может, я устрою вам персональную выставку.
Жан-Поль улыбнулся, давая понять, что оценил шутку, но Бирд вдруг среагировал несколько неожиданно.
- Послушай, Жан-Поль, - сурово проговорил он, - сейчас для тебя персональная выставка будет фатальной. Ты никоим образом к ней не готов. Тебе нужно время, мой мальчик, нужно время. Сперва научись ходить, а потом уже бегать. - Бирд повернулся ко мне. - Сперва ведь учатся ходить, а потом бегать, не так ли?
- Нет, - возразил я. - Любая мать вам скажет, что большинство детей начинают бегать раньше, чем ходить. Ходить труднее.
Жан-Поль подмигнул мне:
- Вынужден отказаться, но спасибо тем не менее за предложение.
- Он не готов, - повторил Бирд. - Вам, ребятишкам из галерей, придется подождать. Не торопите этих молодых художников. Это нечестно. Нечестно в отношении их.