Я видел рабскую Россию
Перед святыней алтаря:
Тремя цепями, склонивши выю,
Она молилась за царя.
И не молится теперь эта наша Совдепия своему грузинскому царю? А перед старыми господами народ, конечно, шапки не ломает. - В глазах Берендса горели недобрые огоньки. Он подошел к буфету, снова налил себе коньяку и выпил.
- А что в свое время Пушкин сказал о нас:
Мы малодушны, мы коварны,
Бесстыдны, злы, неблагодарны;
Мы сердцем жадные скопцы,
Клеветники, рабы, глупцы.
Хованский слушал, хотя разговор на отвлеченные темы его не интересовал.
- Людвиг Оскарович, в словах Рылеева звучит боль, а стихи Пушкина посвящены черни. Народу он хотел быть "любезен", в ваших же словах я слышу злость Ницше, а привязать язык злоречию так же невозможно, как запереть поле воротами. Время покажет, кто мы. Лучше скажите, где Ирина Львовна? Не уехала ли?
- Пойдемте. - Берендс направился к кухне. - Она в нашей радиорубке, как я ее называю. Принимает и дает сведения.
- Давно бы так. Но о наших с вами делах с ней ни слова.
- Шерше ля фам? - кисло улыбнулся Берендс. - Думаю, с ней договориться просто, она ведь полька; упряма как ослица, терпеть не может немцев за все те зверства, которые они учинили в Польше. И она права. Мне стыдно за немцев. В них сейчас маниакальная свирепость.
- Да, та самая, которую вы так щедро приписываете русским?
Берендс закивал головой, хотел зашаркать ногами, но качнулся и схватился за стену. Он был порядком пьян. Потом взял себя в руки, чуть пошатываясь, направился в кухню, подошел к буфету, держась одной рукой за угол, другой схватился за рычажок и сказал:
- Фокус, покус, преперандус! - И буфет отошел в сторону. - Ирена, к нам пожаловал дорогой гость. Он нас спас от самосуда. Представь: на стене дома была надпись: "Смерть немецким шпионам!"
В эту минуту раздался резкий звонок.
- Наверно, немцев несет черт. Вы, Ирена, оставайтесь в своей рубке, а вы, Алексей Алексеевич, поднимитесь наверх в гостиную. - И, убедившись, что буфет задвинут, добавил: - Там, за портьерой, укромное местечко, можете удобно расположиться и наблюдать, я их туда приведу.
5
Их было двое. Оба в жандармской форме. Один высокий, сухопарый блондин с плоским черепом, маленькими глазками, и второй, видимо, его начальник, хорошо сложенный брюнет, которого можно было назвать красивым, если бы не его рот, напоминающий узкую щель.
- Что у вас нового, господин Берендс? - проговорил брюнет, разваливаясь в кресле. - Прежде всего дело: дайте список людей, которых вы подозреваете в причастности к коммунистической партии, а также враждебно относящихся к великому рейху! Завтра мы должны их свести в один.
Берендс потоптался на месте и нехотя протянул:
- Он у меня еще не готов, господин капитан.
- Очень жаль, вы срываете наш план, мне придется доложить об этом господину майору Гольгейму. У всех все готово. - Он похлопал себя по карману жандармского кителя.
- Я занимаюсь русскими эмигрантами, а они в основном настроены лояльно. Югославскими коммунистами, как вам известно, занимается летичевский "Збор". У меня несколько человек, да и то с весьма мутными настроениями… - Берендс старался держаться трезво.
- Вот и напишите, не то Гольгейм опять меня к вам погонит. И я продиктую еще несколько фамилий, и все будет ганс гут. Вы сидите, коньячок попиваете, а нам с Вилли приходится по ночам бродить. Того и гляди подстрелят.
Берендс открыл свой бар.
- Коньяк, виски, шнапс, водка, люта? На улице свежо. А вам идти, наверно, еще далеко…
- На Кнеза Милоша… - выпалил до сих пор молчавший Вилли.
- Ах, Вилли, Вилли, что мне с тобой делать? Хозяина интересует, что нам налить, а не куда мы идем. Мне, господин Берендс, добрую рюмку коньяку. Да и ему тоже! - Он взял с подноса до половины наполненную пузатую рюмку, погрел ее в ладонях, поднес к носу, подмигнул и сделал глоток. - Мартель! Старый, добрый мартель. Такого теперь уж не найдешь. Будьте здоровы! Хайль!
- Сегодня, я уж не говорю о бомбежке, у меня тяжелый день, вот я и "попиваю коньячок". В пять вечера перед нашим домом устроили самосуд. Страшно было смотреть, просто растерзали человека. А поздно вечером я увидел на фасаде дома надпись: "Смерть немецкому шпиону-юпитерцу!" И стрелка к нашей двери. Вот так! - И Берендс закивал и заулыбался.
- Крепитесь, господин Берендс, скоро мы станем здесь хозяевами, заставим этих дикарей нам служить, коммунистов уничтожим. Не стесняйтесь, вносите в список и людей с "обтекаемыми настроениями". Человек десять - двадцать, а остальных я вам продиктую для большей убедительности. Мы сразу ими займемся, как только наши войска войдут в Белград. - Он щелкнул пальцами, будто выстрелил из пистолета.
Алексей смотрел в дырку, проделанную в гардине, и думал: "У него списки коммунистов, которых они собираются расстреливать, и, возможно, адреса радиостанций. Если нам удастся накрыть верхушку, то весьма вероятен разгром "Юпитера" в Белграде, а может быть, и разгром всей "пятой колонны". Скоро придет Черемисов. Тех двух возьмем на улице, белобрысый - слабак, все расскажет".
Капитан подставил снова свою пузатую рюмку, отпил добрый глоток, откинулся на спинку кресла, почти совсем разлегся в кресле и обратился к Берендсу:
- Вам известен русский эмигрант Чертков? Агент франкистской разведки, работал и на итальянцев. Эти русские почти всегда с двойным дном.
- Черткова я знаю, - кивнул Берендс, - его задачей было давать сведения о заходящих в югославские порты пароходах, направляющихся в республиканскую Испанию.
- Точно! Он сообщал об этом франкистам и Овре , а те их топили. Так вот, у него есть друг и помощник, начальник русского отдела тайной полиции Николай Губарев, которого вы тоже знаете.
- Конечно, он наш человек! - подтвердил Берендс.
- Не только! Оба они имеют задание проследить, куда в случае эвакуации направят золотой запас Югославии. Чертков от Овры, Губарев - от нас.
- В Англию, конечно?!
- Золото сперва должно попасть в югославский порт, а, как вам известно, итальянский флот ловить ворон не будет. Хорошо бы натянуть Овре нос, а?
- Сообщить об этом барону? - Берендс достал из бара непочатую бутылку.
- Я пруссак и не люблю торопиться, все в свое время, и барон фон Гольгейм тоже пруссак. А о золоте вы помалкивайте! - спохватился захмелевший капитан.
Берендс хлопнул себя по лбу:
- Все белградские секреты в надежном тайнике.
"Людвиг Оскарович порядком пьян, но соображает ясно и, видимо, понял, что с этими типами мы разделаемся, потому старается их напоить", - отметил про себя Хованский.
- Загадки белградских катакомб? Доктор Фридрих Фехнер о них знает больше и многое разгадал, - засмеялся капитан.
"Тот, который сформировал "пятую колонну" в Югославии", - вспомнил Алексей.
- Из истории старого Белграда Фехнер вычитал интересные вещи! Еще в античном Сингидунуме - так назывался Белград до девятого века - был свой водопровод, кое-что сохранилось от него до сих пор. Кельты брали для постройки домов известняк, вот почему при рытье нынешних котлованов рабочие натыкаются на подземные ходы, на целые лабиринты катакомб. Ходы начинаются недалеко отсюда, на Ташмайдане, и тянутся к Саве и Дунаю. Когда последний раз выбивали турок из крепости, жители боялись, как бы войска не воспользовались подземными ходами и не устроили резню, и поставили стражу у городского суда, у дома певчего общества Станковича, около "Риунионы" и где-то на улице Кнеза Милоша…
"Может быть, возле нас? Жора говорил, что у него в подвале есть подземный ход, - подумал Алексей. - Ведь контрабандисты должны были как-то доставлять товар с Савы? Потом ход, наверно, замуровали".
- Копали их и во время бесчисленных осад, - продолжал рассуждать капитан, попивая из своей пузатой рюмки. - Сулейман Великолепный в тысяча пятьсот двадцать первом году сделал подкоп и взорвал главные башни Калемегдана. То же сделал и наш баварский принц Максимильян Эммануил в шестьсот восемьдесят восьмом…
- А зачем все это понадобилось доктору Фридриху? - спросил Берендс.
- О подземельях могут знать и коммунисты! Тогда придется вылавливать их, как крыс, и под ноготь… Что это?
Скрипнула ступенька деревянной лестницы. "Наши, - подумал Алексей. - Чертов немец, услышал", - и вытащил из-за пояса пистолет.
- Это, наверно, Ирене! Важные новости? - беззаботно пробормотал Берендс и спокойно направился к лестнице. - Сейчас я вас, Ирен, позову, не поднимайтесь к нам, Ирен. Лучше мы спустимся вниз. Капитан боится, как бы не подслушали секрета государственной тайны, которой уже исполнилось более тысячи лет, что под Белградом катакомбы… Хе-хе-хе!
- Я не верю вашей подруге! - вскакивая с кресла и подходя вплотную к Берендсу, прошипел капитан. - И вас я раскусил, вы не нацист, вы не верите фюреру! Я чувствую своим существом, вы…
Молниеносный удар Берендса свалил его с ног. Берендс бил ребром ладони по сонной артерии.
Сидевший спокойно в кресле длинный Вилли подобрал свои ноги и схватился за пистолет.
- Сидеть! Руки на стол! - вышел из-за портьеры Хованский.
Немец вытаращил глаза, но его дрожащая правая рука, нервно дергаясь, пыталась расстегнуть кобуру. Он делал это машинально. "Типичный немец, - подумал Хованский. - В непредусмотренной ситуации он и растерялся". А немец, увидев входившего в комнату с направленным на него пистолетом Буйницкого, побледнел и поднял руки. Грянул выстрел. Немец скособочился в кресле и начал сползать на пол.
Тут же подскочил Берендс, рванул его за руку со словами:
- Закровянит ковер, не отмоешь. Явная улика. Ух! - И, пошатываясь, подошел к бару, налил три стакана коньяка, один протянул Алексею, другой Буйницкому, тихо произнес: - Ну, Господи, благослови, мы объявили войну Гитлеру! Жизнь наша пир… - и опрокинул коньяк в горло.
- Когда капитан Вольфганг придет в себя, надо будет его допросить, узнать адреса радиостанций "Юпитера", - заметил Алексей, принимаясь обыскивать лежащих немцев. И подумал: "Ну и выдержка у тебя, Берендс!"
- Уже не допросишь, Алексей Алексеевич, с ним разговор окончен. Думать надо о том, куда их деть, - проговорил незаметно проскользнувший в гостиную Черемисов.
Убедившись, что оба немца мертвы, Алексей с укоризной посмотрел на Берендса. А тот пьяно улыбнулся:
- Нельзя все же мучить бывших товарищей! Это легкий вид смерти, без боли отправлены на тот свет…
- Сволочи! - выругался Буйницкий и стянул с лица черный чулок, поглядел на стакан с коньяком, который держал в руках, поднес ко рту и маленькими глотками выпил до дна. Он был бледен, руки у него дрожали. - Вот такие убили мою жену и детей!…
- Их надо раздеть. Жандармские униформы пригодятся. А трупы оттащим подальше и бросим в канализацию. Карамба! - деловито произнес Черемисов.
6
Военные действия застали правительство Симовича врасплох. Армия Югославии к началу фашистского вторжения не была отмобилизована и сконцентрирована в предусмотренных планом "Р-41" стратегических пунктах.
Наступая с территории Болгарии, немецкие танковые подразделения, сломив сопротивление югославских войск, уже к вечеру 7 апреля заняли Скопле, 8 апреля в Вардарской Македонии югославские войска, отступавшие к Греции на соединение с греческой армией и английскими соединенными силами, были окончательно разбиты. 9 апреля был сдан Ниш. 10 апреля итальянские войска, не встречая сопротивления, заняли Загреб. Положение югославской армии стало безнадежным. 13 апреля был взят Белград. Через два дня король Петр и его министры вылетели в Грецию, а оттуда в Египет.
17 апреля 1941 года в 9 часов вечера был подписан акт о безоговорочной капитуляции югославской армии, подписи поставили новый главнокомандующий югославской армии Данило Калафатович и министр иностранных дел Югославии Цинцар-Маркович, а с противной стороны - командующий Второй немецкой армией генерал Максимильян фон Вайкс, а также итальянский военный атташе полковник Бонефаций и военный представитель Венгрии Васварий.
Цинцар-Маркович и Калафатович пытались, по примеру Франции, спасти часть территории Югославии, создать некую свободную зону, однако противная сторона категорически это отвергла.
Югославия была разделена на отдельные провинции, а часть ее территорий отошла Болгарии, Венгрии, Австрии, Румынии и Италии. И перестала существовать как государство.
Перед народами Югославии, которых ожидали каторжный труд, голод и смерть, стояла дилемма: смириться со своей судьбой или подняться на борьбу против захватчиков. Хованский понимал, что подавляющая часть югославской буржуазии не станет и помышлять о сопротивлении оккупантам. Немало политических партий сразу нашли общий язык с фашистами. После капитуляции армии некоторая часть офицерского и унтер-офицерского состава во главе с полковником Драголюбом Михайловичем укрылась в лесах Шумадии, кое-кто бежал при этапировании. Другие ушли в подполье либо растворились в общей массе.
Дража Михайлович по старым традициям четнического движения за освобождение родины от турок призывал в свои ряды патриотов, но никаких действий против оккупантов не предпринимал, как того требовали директивы эмигрантского правительства. Дража делал свое дело под опущенным забралом!
В первые же дни в Белграде и в других местах начались аресты. Тысячи людей были посажены в концентрационный лагерь на Банице, сотни сразу же расстреляны. Фольксдойче, ванчомихайловцы, усташи, летичевцы, домобранцы, баллисты, недичевская жандармерия - все занялись вылавливанием коммунистов.
Преследовались и евреи. В Белграде до прихода немцев жили 12 тысяч евреев. Немцы зарегистрировали 9145, и в первые же два месяца уничтожили 5100, остальных транспортировали в немецкие лагеря, где их постигла та же участь.
Немцы, проживающие в Югославии, получили особые права. Началось выселение коренных жителей с территорий, присоединенных к Третьему рейху. Насаждались немецкий, итальянский, румынский, болгарский, венгерский языки. Фашистские листки развернули погромную антисербскую пропаганду. Группы усташских головорезов истребляли сербов, живших в Хорватии. Католическая церковь, по совету Ватикана, потребовала обязательный переход сербов в католичество. В Боснии и Герцеговине усташи натравливали мусульман на православных, а сербские националисты занимались резней и погромами в Македонии. Венгерские фашисты расправлялись с сербами в Бачке, болгарские - в Вардарской Македонии.
4 июля в Белграде Политбюро СКЮ под руководством Иосифа Броз Тито разработало план развития партизанских операций в Сербии и дало общие указания партизанским отрядам в других областях для начала вооруженного восстания.
* * *
В начале сентября собрались в уютной квартирке Александра Гракова.
Все ждали Денисенко. Он опаздывал уже на полчаса.
- Что-то с ним стряслось, - забеспокоился Черемисов. - Лесик всегда точный!
- И Зорицы нет! - поглядывая в окно, сказал с грустью в голосе Буйницкий.
- А ты вроде в нее влюбился? Смотри, Аркашка тебе ноги перебьет, - погрозил ему весело Черемисов.
- Она ни на кого не смотрит! А вот и Лесик показался. Спешит.
Спустя минуту вошел запыхавшийся Денисенко. Он взял под руку Хованского и отвел в сторонку.
- Говори при всех, что случилось?
- Арестованы Драгутин и Зорица. Сегодня ночью их взяли на Макензиевой. Кто-то их предал. Они ведь под чужими фамилиями.
- Срочно спасти их… - заволновался Буйницкий.
- Спокойно, Николай, без паники! Кто их взял? Немцы или недичевцы? - спросил Алексей у Денисенко и, не дождавшись ответа, снова обратился к Буйницкому: - Отправляйся к ним на квартиру и выясни точно, кто их взял, когда. Поговори с соседями, которые живут от них справа. Скажи, что от меня. Иди, мы подождем. Чтоб через два часа был здесь, и поосторожней!
Буйницкий, ни слова не говоря, покинул комнату.
- Кто же мог их предать?
- Они ведь не сербы, не евреи, и никто не знает, что они коммунисты. Странно! Неужели пронюхали те русские, что живут напротив? - недоумевал Денисенко. - Но как?
- Югославия выросла из Сербии после Версальского мирного договора почти втрое, и это вскружило голову сербам. Они зазнались - роль гегемона на Балканах при низком культурном уровне интеллигенции и правящих кругов! Самомнение это, быть может, присуще всем славянам, как южным, так и западным и северным, не это ли вызвало к ним ненависть у находившихся под влиянием Австро-Венгрии хорватов и словенцев, - рассудительно начал Граков.
- Славянство держится на трех китах, - съязвил Денисенко, - на сербском "инате", польском гоноре и русском шапкозакидательстве! Этим наши враги и пользуются.
- Кончайте мировые вопросы! - резко оборвал их Хованский. - Приступим к делу. Александр, вам удалось договориться с Георгиевским? - обратился он к Гракову.
- Я поехал в Сремску Митровицу, зашел к Молчанову, и тот отвел меня к Георгиевскому. "Рад вас видеть! Вот и отлично! - встретил он меня. - Едете в Берлин? Сообщите Байдалакову, что пока я скрываюсь от немцев. Пусть он поспешит оформить наверху мне документы, чтобы я мог спокойно вернуться в Белград. Потом передайте ему вот это". И Георгиевский протянул мне вот этот блокнот. Чистый, как видите.
- Симпатические чернила! - кивнул Хованский, оглядывая со всех сторон чистые листы блокнота. - И это все?
- Все, Алексей Алексеевич! В Берлине Байдалаков передаст мне этот же блокнот, когда я буду возвращаться обратно. Если немцы даже и заподозрят что-либо и даже удастся им прочесть шифровку, то она касается исключительно русской эмиграции, в частности, генерала Скородумова и его "Охранного корпуса".
- Ну, это мы проверим! - заметил Хованский. - Когда вы предполагаете вернуться из Берлина в Белград? - И подумал: "Георгиевский тоже интересуется "Охранным корпусом". Этот "Охранный корпус" формировался из русских эмигрантов".
- Мне придется еще побывать в Гамбурге. Ведь центр нашей фирмы там. Так что не знаю… - замялся Граков.
- В Гамбурге повидайте одного человека. Поговорим вечером, - тоном приказа заметил Хованский и обратился к Денисенко: - А теперь решим с вами, Алексей Гордеевич! Мы уже со всех сторон обсасывали ваше будущее поведение. Поедете в Витебск. Там живут мать Околова - Евгения Ивановна и сестра Ксения Сергеевна. Запомните адрес - Ветеринарная, тридцать восемь. Ксения Сергеевна, как мне кажется, истинный советский патриот. Она работает врачом в больнице на Марковщине, это на окраине города, в бывшем монастыре Святого Марка. Но будьте с ней предельно осторожны. Сейчас вся Россия "ходит по кругам ада". Большевики сдают экзамен перед Историей. Мы сдаем здесь экзамен перед Советской Россией.
Хованский задумчиво посмотрел в окно, потом взял Денисенко за плечо и посмотрел ему прямо в глаза:
- Страшно, Лесик?