- Страшно, Алексей Алексеевич! И за себя, и за Россию, еще больше за эмиграцию… Зачем русским идти с немцами? Иуды! Как не понимают?!
К ним подошел Черемисов.
- Извините, что вас перебиваю, Алексей Алексеевич, выручить Зорицу нам может помочь Берендс или его мадам. Я позвоню ему по телефону, узнаю, дома ли он?
- Не надо, Жора! Людвиг Оскарович сам вот-вот явится сюда! - Алексей взглянул на свои наручные часы. - Через час. Поднимись ко мне, возьми в буфете бутылку коньяку, с вешалки плащ и шляпу и еще какую-нибудь мелочь, тащи все сюда. Берендс человек наблюдательный, пусть подумает, что я живу здесь, в этой комнате. Я иду следом.
- Ясненько! - Черемисов направился к двери. Хованский положил в карман пиджака блокнот и обратился к Денисенко и Гракову:
- Собирайтесь, ребята, не надо, чтобы Берендс вас здесь видел. Я скоро вернусь.
Он поднялся в свою квартиру, уселся за письменный стол и принялся за работу. Спустя полчаса шифровка была готова.
"9.41. Александр Граков надежен буду держать связь через него тчк Задача Берлине ближе держаться Байдалакова тчк О работе НТС в Берлине он будет сообщать вам шифр № 4 тчк Алексей Денисенко попытается проникнуть в Витебск или Смоленск и ближе держаться Околова тчк Проверит и свяжется с источником в Витебске тчк Привет Огюсту тчк Иван № 2".
Потом подошел к стоявшему у окна на высоком столике микроскопу, вынул из кармана блокнот, который ему передал Граков, и прочитал по незаметным для простого взгляда вмятинам на бумаге:
"Начало сентябрь сорок первый шифр № 1 по Гумилеву "Черный жемчуг" Маг".
Далее шли цифры.
Алексей все тщательно переписал. "Вечером постараюсь расшифровать этого "Мага" - Михаила Александровича Георгиевского. А "Черный жемчуг" Гумилева у меня где-то есть. Генсек Георгиевский, наверное, пользуется шифром, о котором мне говорил Чегодов, или шифрами, которыми снабжает своих "офицеров революции", когда их перебрасывает через кордон Георгий Околов. Куда все-таки девался Чегодов? И что с ним произошло? Почему он сам не явился к нашим властям? Зачем пытался перейти из Буковины в Румынию? Зачем ему было бежать из ДПЗ? Не могу поверить, что он меня обманывал! Честный, неглупый парень. Ох, эта эгоцентристская принципиальность! За него мне еще достанется! Подпольная типография НТС осталась где-то в Кишиневе. Хорошо хоть наши рацию захватили. А то бы мне вообще перестали верить!" И направился обратно в квартиру Гракова, куда с минуты на минуту должен был прийти Берендс.
Глава четвертая.
ПОДСЛУШАННАЯ БЕСЕДА
Они ненавидят врага ненавистью, которой можно плавить сталь…
Л. Леонов
1
Людвиг Оскарович вошел в комнату, шевеля пшеничными бровями, кланяясь и приговаривая:
- Здравствуйте, здравствуйте, очень приятно, очень приятно… чем могу служить? Мое почтение, Алексей Алексеевич! И вам, господин Черемисов!
- Нужно выручить жену Аркадия Попова и ее отца. Аркашу вы, наверно, знаете, он майор-летчик, сейчас находится в отряде усташей ; где-то возле Бледа. Его самолет был подбит в апреле над Словенией. Аркаше кое-как удалось приземлиться… - деловито объяснил Хованский.
- Аркадий Попов… Это кадетский "атаман"? Потом офицер? Как же! Помню! Богатырского телосложения! - И, ударив ладонью по лбу, Берендс воскликнул: - Ах, конечно, помню! Он схватил меня так, что я вверх тормашками летел шагов десять, до сих пор шрамы остались. - И он ткнул пальцем себя в щеку.
Хованский укоризненно улыбнулся:
- Зачем ворошить старое? Я ведь тоже не забыл свое "купание" по вашей милости, но стараюсь не вспоминать.
- Ваш легкий намек, Алексей Алексеевич, бросает на меня густую тень, - не удержался, чтоб не сострить Берендс. - Значит, Попов в отряде усташей нечто вроде троянского коня? Не завидую ему… Спасти жизнь его жены и ее отца… гм-м! - И он хитро, двусмысленно заулыбался… шаркнул ногой, закивал головой и оглянулся на входящего Буйницкого.
- Алексей Алексеевич, их взяли еще вчера ночью… - проговорил Буйницкий, но, заметив Берендса, осекся.
- Кто их взял? - махнул рукой Хованский, давая понять, что Берендса опасаться не следует. - Рассказывай все.
- Недичевцы! Говорят, очень били Драгутина, обзывали коммунистом. Его и Зорину после допроса затолкали в машину и куда-то увезли.
- Куда? Не на Баницу?
- Взяли их недичевцы, потому и повезли, наверное, на "Саймиште".
- Это уже легче, - закивал Берендс. - Я знаком с помощником коменданта. Однако, сами понимаете, за сутки их могли заставить "признаться" или забить насмерть палками. Звери! Сброд шакалов! Но я попытаюсь узнать о их судьбе. - Он подошел к висевшему на стене телефону. - Нужно только подарок приготовить. Что-нибудь уникальное! Хе-хе!
Берендс долго звонил, потом, как показалось Алексею, нерешительно и неохотно с кем-то разговаривал. Но, выпив поднесенный ему Черемисовым стакан коньяка, оживился, закаламбурил, и в голосе прозвучали повелительные нотки. Он вновь взялся за телефон. Наконец повесил трубку и, кивнув на стакан, произнес:
- Репете!
Черемисов налил.
- Сейчас придет машина и привезет нам пассиршейне - пропуска. Поедем на "Саймиште"! Хотите со мной, Алексей Алексеевич? Или вы, господин Жорж? Фамилия на пропуске не проставлена. На всякий случай. Хе-хе! - И Берендс с удовольствием отхлебнул из стакана. - Нужен свидетель и гарант одновременно. Чтобы вытащить их сухими из воды, придется напустить туда побольше мути.
- Поеду я. - Хованский встал со стула. - Жорж говорит по-немецки с акцентом. Сразу видать русского. Он сходит за подарком. Возьмет у соседа часы… - И подумал про себя: "Конечно, я поступаю опрометчиво, но выхода нет, к тому же надо посмотреть самому".
* * *
Долина реки сера от паровозного дыма, который, поднимаясь, заволакивает скелеты сгоревших и разрушенных только что домов, в небе одиноко мерцают позолоченные кресты церквей и колоколен. Особняком высятся кирпичные стены крепости Клемегдан и огромный голый "Победник" на высоком постаменте. У "Саймиште" - бывшей выставки - высятся переплетения балок караульных вышек с прожекторами и пулеметами. Чернеет высокая ограда из колючей проволоки. На звук автомобильной сирены ворота отворяются, к машине неторопливо направляется начальник караула, самодовольный, сытый немец.
- Лос! - кричит, высунувшись из автомобиля, Берендс.
Немец вздрагивает, словно его ударили кнутом, кидается со всех ног к машине, подбежав, щелкает каблуками и берет под козырек. "Начальство!" - мелькает у него в голове, и он, даже не глядя на пропуска, приказывает поднять шлагбаум.
Машина катит к небольшому каменному дому, утопающему в глубине чуть тронутого осенним золотом тенистого сада. Там живет обер-палач - комендант лагеря.
Алексей смотрит по сторонам. Каждый павильон предвоенной Международной выставки обнесен колючей проволокой; у входа, возле "ежа", два стража с дубинками в руках.
Кругом чистота, зеленеют газоны, на клумбах пестрят цветы, дорожки усыпаны гравием, а по ним на четвереньках ползают люди в серых арестантских робах.
Машина въезжает во двор и останавливается у самого дома. Берендс выходит и, козырнув Алексею, который остается в машине в небрежной позе читать газету, направляется к стоящему на крыльце гестаповцу, сует ему под нос документ, входит внутрь.
Томительно бегут секунды, превращаясь в долгие минуты. Алексей хочет сосредоточиться, еще и еще раз обдумать возможные варианты - как выручить Драгутина и Зорицу. И вдруг до его слуха долетают душераздирающие вопли; такое впечатление, что кто-то жалуется, сердито кричит, потом начинает скулить, умолять и вдруг меняет тембр, в голосе уже нет ничего человеческого - это вопль, истошный, мучительный крик. Наступает тишина, гнетущая, мертвая, словно весь лагерь затаил дыхание и прислушивается… Алексей чувствует, как кровь пульсирует в его висках.
Наконец-то на крыльце появляется Берендс в сопровождении маленького лысого офицера в гестаповской форме, офицер со стеком в руке, холодные глаза устремлены на сидящего в машине гостя.
"Этот уже перешагнул грань вседозволенности, им владеет бес, и не мелкий, а сам Люцифер", - про себя комментирует Алексей и, неторопливо выходя из машины, направляется навстречу гестаповцу.
Немец не вскинул правую руку, не прокричал "хайль Гитлер!", а невнятно пробормотал: "Гутен таг!", верней: - "Гунта-а!" - и назвался:
- Смюлег… - И жестом пригласил следовать за ним. А Хованский, идя за ним, обкатывал в сознании эту фамилию: "Смюлет", или "Шмюлер", или "Флюмер"?
- Доле капе! - орет стоящий неподалеку от ворот старший страж с дубинкой в руке и торопливо срывает с себя шапку.
Вокруг тяжелая, давящая тишина, все стоят, склонив обнаженные головы, опустив в землю глаза, согнувшиеся, покорные, стоят скелеты в грубых широких одеждах с повисшими, как плети, руками.
Два палочных дел мастера впереди. За ним два гестаповца с собаками. У бани шествие останавливается. Помощник коменданта, указывая стеком на дверь, приглашает Берендса и Алексея войти.
В узкой комнате на бетонном полу лежит голый по пояс человек, он тяжело дышит, голова его как-то странно откинута назад, отекшие синие руки связаны в запястьях проволокой; все его тело, покрытое ссадинами, дрожит мелкой дрожью, неподвижна только сведенная судорогой левая нога.
Немец приказывает поднять жертву. Один из "мастеров" хватает лежащего за волосы и тут же, получив сильный удар стеком по спине, тотчас опускает осторожно на пол, подхватывает человека под мышки, с трудом ставит на ноги. Другой раскручивает на его руках проволоку, подает кружку с водой.
Человек, не глядя ни на кого, жадно пьет, вода и сукровица стекают двумя розовыми полосками по его искусанным губам и подбородку на шею и волосатую грудь. Хованский узнает в нем Драгутина.
Глаза, большие, серые, недавно еще полные юмора, погасли, и только где-то в самой глубине таится огонек мысли и воли. Скользнув взглядом по стоящим у двери людям, Драгутин отрешенно смотрит на помощника коменданта, с трудом ворочая языком и задыхаясь, хрипит на ломаном немецком языке:
- Меня и мою дочь оклеветал бандит Скачков, уби…
- Молчать! Хальтс маул! Заткнись! - кричит стоящий за спиной помощника коменданта гестаповец. - Отвечай только на вопросы!
Но Драгутин вдруг дернулся всем телом, кровь хлынула изо рта, и, уронив на грудь голову, безвольно повис на руках поддерживавших его "мастеров".
- Вроде умер! - проговорил один из "стражей", перевернув, посмотрел на остекленевшие глаза и опустил тело на пол.
"Откуда Скачков узнал о Драгутине? - промелькнуло у Алексея. - Спустя столько лет! Тут что-то загадочное".
- Закопать, - бросил помощник начальника, первым покинув помещение.
Берендс шагнул за ним, следом два гестаповца. Алексей на какую-то минуту задержался, он не мог не глянуть еще раз на Драгутина, это было свыше его сил… Склонившись к покойному, он ладонью закрыл ему веки. Грудь и живот покойного в свежих ссадинах и синяках, изувеченная в годы Гражданской войны левая нога полусогнута. "Белый солдат тебя ранил, белый офицер предал, а свой югослав забил тебя, брата по крови, но не по духу, палками". Быстро оглядев стоявших с удивленно разинутыми ртами палачей, Алексей рявкнул:
- Беграбен! - и вышел.
Лагерники, так же неподвижно понурившись, стояли с обнаженными головами. Беззвучно, будто они минутой молчания встретили и проводили убийц, минутой молчания почтили покойного…
Когда шли по двору, Берендс оглянулся на Хованского, в его глазах бегали тревожные огоньки, щеки слегка побелели, взяв Алексея под руку, он скороговоркой тихо пробормотал:
- Скачков, полагаю, действует не один. Конец ниточки мы обнаружим в канцелярии лагеря и размотаем весь клубок… - И тут же громко, чтобы слышал гестаповец: - А вашего очаровательного секретаря, если она не путается с коммунистами, в чем я уверен, господин гауптштурмфюрер отпустит с нами. - И подмигнул Хованскому, мол, готовь подарок.
В лагере верховодили дражинцы , в их ведении хозяйственная часть, бухгалтерия, амбулатория, баня, они выполняют и роль палачей. Следственная часть - отдельный небольшой павильон, неподалеку от дома коменданта. Здесь гестаповцы. А недичевцы играют лишь второстепенную роль в процессе следствия.
У входа в отдел гестаповец при виде начальства вытянулся и щелкнул каблуками.
- Принесите мне дело…. - Помощник коменданта обернулся к Алексею.
- Дело Драгутина и Зорицы Илич, - подсказал Хованский.
- И приведите эту женщину! - распорядился немец, проходя мимо дежурного в проходной.
В кабинете гауптштурмфюрер уселся за большой двухтумбовый письменный стол и жестом указал Берендсу и Хованскому на кресла.
Берендс тут же небрежно развалился в одном из них, а Алексей подошел к столу со словами:
- Вам, вероятно, известно, - он, кивнул в сторону Берендса, - что я работаю в фирме "Сименс" в качестве директора югославского филиала. Братья Сименсы, Карл и Ганс, Фридрих и Эрнст, замечательные немцы…
Гестаповец и Берендс закивали согласно головами.
- Еще в тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году Сименсы основали отделение берлинской фабрики телеграфических аппаратов, кабелей, изоляторов для подземных проводов. Самый способный из братьев Эрнест-Вернер Сименс основал в Берлине завод для гальванического серебрения и золочения. Германия обязана ему тем, что ее взрывчатые вещества сейчас лучшие в мире. Он первый изобрел подводные мины с электрическим приспособлением для взрыва, первый выработал теорию проложения подводных кабелей в открытом море, изобрел динамо-машину и электрическую железную дорогу. Сименсы - гордость Германии!
- Гордость Германии - наш великий фюрер! - вытаращился гестаповец.
- Сименсы истинные немцы, как и господа Круппы. - Алексей раскрыл портфель и достал большой сверток.
В это мгновение в дверь постучали, и в сопровождении солдата вошла Зорица. Она была бледна, лицо ее осунулось, постарело, между бровями залегла глубокая складка. Сопровождавший солдат протянул гауптштурмфюреру папку, откозырнул, щелкнул каблуками и вышел.
- Фрейлейн Зорица Илич, - заглянув в папку, начал гестаповец на ломаном сербском языке, - ви не казали, што радите секретарицом у господина директора? - и ткнул пальцем в сторону Хованского.
- Ах, господин гауптштурмфюрер, - вскочил с места и быстро подошел к столу Берендс, кланяясь и шаркая ногами, - девочка растерялась. Кто вас допрашивал? - Берендс повернулся к Зорице с участливым видом.
- Не знаю.
- Сейчас вас вызвал гауптштурмфюрер СС, истинный ариец, культурный и благородный человек.
Зорица оторопело переводила взгляд с Берендса на немца и наконец остановила его на Алексее. Лицо его было непроницаемо, но это успокоило ее.
Берендс решительно подошел к креслу гестаповца, заглянул в папку и бесцеремонно начал перелистывать страницы. Немец равнодушно ждал, пока Берендс почитает "дело" фрейлейн. Гестаповец плохо знал язык "этих варваров", ему не хотелось вдаваться в неприятное дело секретарши директора фирмы "Сименс", вероятно, его любовницы, ибо его больше интересовал лежавший на столе сверток - вознаграждение за покладистость.
- Значит, - продолжал Берендс, обращаясь к Зорице, - связь с коммунистами вы отрицали?
- Отрицаю!
- И другую связь, с Аркадием Поповым, вы тоже отрицаете?
- Нет… это мой…
- Ага! Значит, никакого отношения к коммунистам?
- Какие глупости! - вмешался Хованский. - Зорица Илич служит у меня секретарем, последнюю неделю у нее была простуда. У вас, Зорица, и сейчас жар, я вижу, как блестят глаза. - Алексей коснулся ее лба. - Ну, конечно, нужна постель! Сделайте так, господин гауптштурмфюрер, чтобы без лишних формальностей отпустить фрейлейн…
Немец, не выдержав, потянулся к свертку и начал его разворачивать.
- Осторожно, - предупредил Алексей, - мне известно, господин гауптштурмфюрер, что вы коллекционируете раритеты. А тут часы саксонского фарфора, они были подарены Эрнесту Сименсу дочерью великого герцога Сакен-Веймарского, Августой, супругой императора Вильгельма Первого в тысяча восемьсот семьдесят девятом году.
- Хе-хе, отличный сувенир! Не оставлять же такую драгоценность в дикой Югославии, - прищуриваясь, с восхищением проговорил Берендс, еще больше поощряя интерес гестаповца, который уже держал часы в руках. - Вещь должна принадлежать лучшему представителю Третьего рейха!
Гестаповец, потрясенный их словами, расширив глаза, взирал на фарфоровых пастушка и пастушку, сидящих в окружении овец на большом камне, куда был вмонтирован часовой механизм. Часы побывали в руках императрицы "великого германского рейха"! Гестаповец бережно поставил подарок перед собой на стол и напряженно глядел на Берендса, боясь, как бы у него не отняли драгоценность.
Зорица знала эти часы, не раз видела их на камине в гостиной Хованского. Он купил их в комиссионном магазине на Таковской улице. Раритет обошелся Хованскому в две тысячи динаров, примерно в месячное жалование служащего, но это была действительно антикварная вещь, и стоила она по нынешним временам очень дорого.
Едва машина, в которой сидели Хованский, Зорица и Берендс, покинула территорию лагеря, все трое облегченно вздохнули.
- Что с моим отцом? - взмолилась Зорица.
Алексей отвел глаза и долго смотрел на плавни с правой стороны моста, на остатки купальных кабин вдоль берега, на покачивающиеся в зеленовато-мутной воде лодки, шепотом тихо произнес.
- Мужайся, Зорица, твой отец герой и погиб по-геройски. - Он обнял припавшую к нему на грудь молодую женщину.
Берендс предостерегающе пожал ей руку, шепнув:
- Зачем шоферу видеть ваши слезы и слышать рыдания? Хоть он за стеклом, но береженого бог бережет. Соберитесь с силами. - Потрогав шрам на щеке, оставшийся у него после схватки с Аркадием Поповым на берегу Савы, Берендс усмехнулся про себя: "Спас Аркадию жену. Парадокс!"
На углу Краля Милана и Кнеза Милоша они вышли из машины и быстро зашагали вниз, к квартире и мастерской Черемисова.
Во дворе к ним навстречу кинулся Буйницкий. Все это время он просидел на приступках крыльца мастерской, тупо уставясь в пространство.
- Здравствуй, Зорица! А где отец? Вы его не привезли? - Но увидев предостерегающий жест Хованского, он тут же смолк.
- Убили папу, - тихо промолвила молодая женщина, и слезы покатились из глаз, - господин Алекса…
- А что на квартире Драгутина? - обратился Хованский к Буйницкому.