* * *
Через несколько дней по условленному адресу из Бледа в Белград Хованскому было отправлено письмо Аркадия Попова.
Чиновник, читавший это длинное и скучное письмо пожилой женщины к своей родственнице в Белграде, ничего предосудительного не нашел и поставил штамп - "ПРОВЕРЕНО ЦЕНЗУРОЙ". А Хованский расшифровал его так:
"XI. 41. Зорицу Драгутина на Саймиште предал Булин с ним разделался тчк согласно подслушанной беседе двух берлинских физиков отдыхающих в отеле Топлице фон Лаусом и доктором Хайзенгофом идет интенсивная работа над созданием мощнейшего оружия тчк в Берлине-Копенике работает секретно Циклотрон - "самый большой в мире" тчк бежал к партизанам АР-7".
Глава пятая.
КРЕСТИНЫ
Вы еще не в могиле, вы живы,
Но для дела вы мертвы давно.
Н.А. Некрасов
1
В городе Земуне на улице Деспота Джурджа, в доме № 11, шло заседание бюро НТСНП. На повестке дня - переезд в Берлин руководства союза. В небольшом кабинете душно, пахнет старыми антикварными книгами.
Из накаленного июльским солнцем дворика в окна пышет жаром, хотя они и занавешены. На столе запотелый графин с русским квасом, изготовленным тещей генсека Марией Ивановной Ларионовой, благообразной старушкой, которая относится к своему зятю-профессору весьма скептически, особенно в последнее время, когда с продуктами стало так плохо.
За столом с трех сторон сидят плотный, лысоватый человек с усиками а-ля Гитлер, в сером английском костюме, Байдалаков, бывший гусар Изюмского полка, а ныне вождь, председатель НТСНП; напротив него, по другую сторону стола, прищурившись, по-стариковски ссутулился, втянув голову в плечи, с большой лупой в руках - бывший профессор Санкт-Петербургского университета Михаил Александрович Георгиевский - "Маг", он же генеральный секретарь, главный разведчик и "министр иностранных дел" НТСНП; слева от Байдалакова скромно прижался к спинке стула высокий шатен с длинной шеей, с сухощавым умным лицом, Кирилл Дмитриевич Вергун, член и казначей исполбюро, некогда председатель пражского отдела.
- Как мы и предполагали, армия Советов не смогла оказать серьезного сопротивления немцам. Красные бегут, и Гитлер обещает в течение считанных недель разгромить большевиков. Таковы и английские прогнозы. Я получил документы и письма из Берлина от редактора газеты "Новое слово" Деспотули. Он настаивает на переезде в Германию. Альфред Розенберг назначен министром по делам оккупированных территорий Востока, а Деспотули - его правая рука. Противиться мы не можем. У Розенберга иные взгляды на Россию, чем у Гитлера. Фюрер считает, что Россия не должна существовать, по крайней мере судя по "Майн кампф". - Байдалаков приосанился и, поглядывая на уныло понурившегося Вергуна, нерешительно продолжил: - Сами понимаете, Россию, двести миллионов человек, стереть с лица земли нельзя… Поначалу будут отторгнуты Украина, Кавказ, Туркестан, Прибалтика. Хочешь не хочешь, Московия останется, в ней будет и свое правительство. Полагаю, что во главе станем мы. Придется, увы, подписать позорный мир с фашизмом. Могли же большевики подписать Брест-Литовский? А там, подобно Ивану Калите, начнем собирать Русскую землю. Розенберг студентом бежал из Бреста в Германию в девятнадцатом году. В двадцатые годы связался с РОВСом, нелегально побывал в Советском Союзе. Потом судьба занесла его в Мюнхен, где он сошелся с Гитлером. В своей программной книге…- Байдалаков беспомощно посмотрел на Георгиевского… - Розенберг не намерен уничтожать Русское государство…
Георгиевский кашлянул, демонстративно вздохнул и произнес:
- Книга Розенберга называется "Будущий путь немецкой внешней политики". Издана в 1927 году. Вещь далеко не оригинальная и фактически лишь пересказывает план Рейхберга - Гофмана, откуда же заимствовал идеи и Адольф Гитлер…
- Да, да, - поспешно кивнул Байдалаков. - Деспотули наш друг… А он друг Розенберга… Мы верим Деспотули, а он Розенбергу. У Деспотули старые дружеские связи с генералами Бикупским и фон Лампе и, наконец, председателем НОРМа - Мелихом. Полагаю, что ни Розенберг, ни Деспотули нас не обманывают. - Байдалаков налил из графина себе квасу, отпил глоток и обратился к Вергуну: - Кирилл Дмитриевич, вы что-то хотели сказать?
- Хочу, Виктор Николаевич! Национал-социалистская система Германии работает со скрупулезной и неумолимой пунктуальностью. В этом главная опасность. Немцы не станут проливать свою кровь за интересы русской эмиграции! Они превратят Россию в колонию, в огромный концлагерь! А может быть, в кладбище… Гитлер - маньяк! Он мнит себя немецким Наполеоном. Однако Наполеон Бонапарт обладал громадным умом, богатейшей фантазией и железной логикой, а у Адольфа Гитлера все подчинено чему-то трансцендентному и оккультному, сдобренному коварством и жестокостью. Нам не следует ехать в Берлин! Нас заманивают туда, как в мышеловку.
Лицо Байдалакова покраснело.
- Вы не верите Деспотули? Опомнитесь, Кирилл Дмитриевич! Разве Деспотули не русский? Разве он хочет зла своему отечеству? Миллионы людей сейчас работают в Совдепии за гроши. Россия стоит в очередях за куском хлеба, за бутылкой молока, за коробком спичек! Немецкая колония будет свободней этой "самой свободной страны социализма". Нет-нет, Кирилл Дмитриевич, против большевиков хоть с чертом!
Брови Байдалакова нахмурились, щеки пошли пятнами.
Вергун набычился. Покачал головой.
- Гитлер предложил Германии пушки вместо масла, Сталин же создает индустриальную державу! Я вовсе не хочу оправдывать методы этого человека, но… - Вергун осекся, увидев, как Георгиевский, прижав к губам палец, подает ему знак замолчать.
- Не надо обсуждать Гитлера. Есть два пути для достижения цели, - перебил его генсек, - как учит византийская мудрость: путь закона и путь зверя. Путь закона - величественное завершение, апофеоз. Чтоб преуспеть в пути закона, нужно пройти путь зверя. Человеческая природа несовершенна… Салазар, Муссолини, Франко, Гитлер… все так идут. В России деятельность наших свирепых монархов, основоположников промышленного и научного прогресса неизменно способствовала росту крепостного права, в то время как на Западе расцветала свобода… предпринимательства. - Он прищурился на Байдалакова: - Ни Грозному, ни Петру не довелось закончить свой путь закона. Рабство же русских крестьян "оплодотворил" немчик из Голштинии - Питер, император Петр III, издав в феврале 1762 года указ "О вольности дворянской", тем самым отдал дворянам в вечное пользование землю и крестьян. Вот такой "свободой" "оплодотворила" Россию ваша хваленая Германия с ее дворянским "правом первой ночи"! Впрочем, тысячелетний рейх никогда не имел никакой свободы, кроме трескучих фраз вокруг королевских и княжеских дворов и суррогатных республик и диктатур! - Георгиевский выпил залпом свой квас и обратился к Вергуну: - Я тоже не люблю немцев, Кирилл Дмитриевич, и полагаю, что Германия не выиграет войну. Англия закусила удила и еще себя покажет! С колониями она насчитывает пятьсот миллионов человек! Ее флот превосходит немецкий вдвое. Ей помогает Америка, которая вот-вот объявит Германии войну. Не так просто и с Россией. Огромная территория, скверные дороги, грязь, бедность… Да-да, Кирилл Дмитриевич, грязь, насекомые. Отсутствие элементарных удобств - для немца катастрофа. Белоруссия вам не богатая Франция с добрым вином, пулярками, обилием фруктов, красивыми удобными домами и незлобивым населением. Белоруссия - это леса, болота, убогие хатенки, и люди, непокорные, своевольные, немцам не обрадуются.
- Георгий Александрович! Путь на Москву открыт. Смоленск взят! - перебил его Байдалаков. - Нам приказано… Приказано ехать в Берлин!… Мы обязаны подчиниться!
Георгиевский поморщился, как от зубной боли:
- Не торопите нас… Немецкие войска уже потеряли двести пятьдесят тысяч солдат и офицеров! Группа армий "Центр" перешла к обороне. Русские не бегут, а сражаются. Зачем нам спешить в Берлин? Война может затянуться. Если до холодов она не кончится, гибель Третьего рейха неизбежна. Будем надеяться, что советский строй рухнет… Тогда-то мы с вами будем нужны в России. Мы понадобимся и Гитлеру, и Розенбергу! И кстати, Черчиллю и Рузвельту. Ведь мы серьезная организация! У нас собственная программа, близкая к национал-социализму. Наш "Солидаризм" доходит до русских народных масс, он понятен "таинственной русской душе". В Москве мы имеем своих людей, свои опорные точки. Мы не должны выполнять приказы Розенберга и Деспотули!
- Тогда они нас уничтожат! - испуганно произнес Байдалаков.
- Ну-ну, не торопитесь умирать, - успокаивающе произнес Георгиевский. - Околов "отдрейфовал" типографию "Льдина" в Бессарабию. Правда, мы не знаем, где Олег Чегодов. Наладил ли он работу типографии? Или попал в лапы НКВД? А может, ушел вместе с Красной армией, со всей "редакцией"? С Деспотули мы не будем делиться своими провалами. Но сами-то должны быть в курсе.
- Ах, Георгий Александрович, о судьбе Чегодова никто толком не знает! - дернулся всем телом Вергун. - Жаль, что этот неглупый, проверенный человек бесследно потерялся… Сейчас Чегодов был бы очень полезен…
- Чегодов осторожен, но советская разведка обнаруживала и не таких храбрецов. Проваливались опытнейшие! Я убежден, что и в ведомстве Розенберга, Риббентропа, Гиммлера и самого Канариса работает немало советских разведчиков. Внедрились они и в среду эмиграции, и в наш союз. - Георгиевский подозрительно окинул всех взглядом, будто подозревал кого-то из них в шпионаже. - Может, нам не брать в расчет Чегодова?
- Так как же мы решаем? Ехать в Берлин или нет?
- Что касается меня, то я остаюсь здесь, - категорично объявил Георгиевский. - Немцы достаточно хорошо осведомлены о моих связях с Интеллидженс сервис, особенно после провала капитана Беста из МИ-6 . Он и его товарищ, не знаю, кто это был, поехали к германо-голландской границе якобы на встречу с видным генералом из ставки Гитлера. Их "встретили"! Голландец, их сопровождавший, был убит, а эти два идиота попали в лапы Шелленберга. Тот, конечно, заставил их разговориться. Мне нужно пока тихо и мирно отсиживаться в Югославии на нелегальном положении, а там будет видно…
- Вы останетесь, а потом протянете, надеюсь, нам луковку, - помрачнел Байдалаков.
Георгиевский и Вергун удивленно посмотрели на своего председателя.
- Помните, у Достоевского в "Братьях Карамазовых" над огненным озером, куда черти кинули злющую-презлющую бабу, стоит ангел-хранитель и думает, что она хорошего совершила за свою жизнь?
- А-а-а, нищему луковку подала! Но мы и луковки никому еще не подали! - с грустной серьезностью заметил Вергун.
- Что с вами, Кирилл Дмитриевич? - Байдалаков насупился. - Я вас не узнаю, откуда такой пессимизм? Сначала гневная филиппика против фашистской Германии, потом неуверенность в нашем будущем и, наконец…
- Виктор Михайлович, - перебил его Георгиевский, - ситуация действительно усложняется. Ничего нельзя предвидеть. В Югославии тоже кому-то надо быть…
- Мне тоже не хочется ехать, - вздохнул Вергун.- На душе у меня тяжело, давит какое-то предчувствие, внутренний голос шепчет: "Останься!" Еще год назад я верил, что Гитлер легко победит СССР, тут же помирится с Англией и США и будет создана новая Россия. Не мог я предполагать, что у фашизма такое звериное лицо, такая злобная и коварная душа!
- Но немцы же побеждают! - сердито дернулся Байдалаков.
В этот момент вошла жена Георгиевского, Елена Александровна, пригласила гостей в столовую:
- Пожалуйста, господа, отобедать.
Все встали и направились в соседнюю комнату.
За столом с хорошим вином и вкусной едой беседа приняла более покладистый характер.
Георгиевский еще раз подтвердил, что ехать в Берлин ему никак нельзя. Во-первых, он стар, болен и ему трудно воспринять немецкий жесткий стиль жизни; во-вторых, он как генеральный секретарь - руководитель разведки давно связан с англичанами, и сотрудники Интеллидженс сервис не простят ему переметывания на сторону Германии; в-третьих, не резонно же всему бюро НТСНП послушно подчиняться приказу Розенберга! А вдруг германские войска, несмотря на успехи, окажутся все-таки разбиты? Это явится и для НТСНП крахом. Следует заранее предусмотреть и такой вариант! И ему, Георгиевскому, надо остаться в Югославии, уехать в какой-то небольшой город и перейти на нелегальное положение…
- А что скажет на это Розенберг? - работая вилкой и ножом, с полным ртом спросил Байдалаков.
- А вы поговорите с ним! Не ради меня, а ради будущего нашего движения, убедите его, что я не могу поехать в Берлин, - отвечал Георгиевский. Он был за столом хозяином, и долг вежливости заставлял Байдалакова соглашаться.
Вергун ел молча и мрачно. Ему тоже ехать в Берлин никак не хотелось.
На другой день Георгиевский уехал в городок Сремска Митровица, чтобы устроиться на нелегальном положении. Хитрый генсек понимал, что в Берлине ему не избежать разговора в гестапо, который не сулит ничего хорошего. Он был рад, что остается в Югославии. Байдалаков поговорит с Розенбергом! Пусть даже Розенберг прикажет привезти в Берлин силой пожилого, больного человека, он, Георгиевский, скроется здесь, в Югославии. Он никогда не считал себя другом Байдалакова: что общего между ним, профессором древних языков Санкт-Петербургского университета, и Байдалаковым, корнетом гусарского Изюмского полка? Это он, Георгиевский, ухитрился скомпоновать на основе брошюры П. Б. Струве "Как найти себя", а также "солидаризма" Милоша Трифуновича и высказываний французских социалистов-утопистов некое идеологическое варево, сдобренное геополитикой и антисемитизмом. Это он, эрудированный, многоопытный разведчик, знающий человеческие слабости и конъюнктуру в мире, создал тот союз. А гусарский корнет, импозантный хвастун и позер пусть едет в Берлин, позирует перед Розенбергом, думал Георгиевский, а мы переждем.
2
На берлинском аэродроме Темпельгоф Байдалакова и Вергуна встретили председатель германского отдела Субботин и редактор газеты "Новое слово" Деспотули.
У машины их поджидал плотный мужчина в сером костюме. Он галантно представился:
- Ванек! Ошень приятно с фами познакомиться! С приездом!
Все пятеро уселись в большой черный лимузин.
В отличие от разоренного Белграда Берлин выглядел вполне нормально. Не было разрушенных домов, улицы блестели чистотой. Но казалось, что в городе живут лишь старики, женщины, дети и люди в военной и военизированной форме.
Черный "хорьх" свернул на широкую Унтер-ден-Линден. Байдалаков не узнавал улицы. Ряды зеленых, тенистых вековых лип исчезли, впереди на солнце блестел, точно начищенный сапог, отполированный шинами асфальт.
Вскоре лимузин с шиком подкатил к огромному зданию отеля "Алдон".
Все они направились в холл, затем поднялись на десятый этаж и, путаясь в бесконечных коридорах, очутились в небольшом, весьма скромном меблированном номере с окнами, выходящими в колодец полутемного двора. Лицо будущего правителя России помрачнело. Байдалаков недоуменно поглядел на Деспотули.
- Устраивайтесь, Виктор Михайлович! Мы вас потом переселим, - покровительственно улыбнулся Деспотули.
И Байдалаков, и Вергун заметили в манерах Деспотули резковатость, в голосе некоторую жесткость и разом подумали: "Это неспроста!"
- Через два часа я повезу вас на Беркаерштрассе, там мы и поговорим, - бесцеремонно бросил, поглядывая на часы, Ванек и ушел.
- Придется сначала побывать в зихерхайтдинст - в СД, - строго пояснил Деспотули. - Вами заинтересовался сам Шелленберг. Это хороший признак. - И, скривив чуть губы, откинул назад свою густую и черную как вороново крыло шевелюру. - А отобедаете у меня на Магацинештрассе, дом пятнадцать. Познакомлю вас с женой. Через несколько дней, надеюсь, вас примет его превосходительство господин министр по делам Востока Альфред Розенберг. Сейчас он очень занят, - как бы оправдываясь, продолжал Деспотули. - Когда он был главным редактором в "Фолькишер беобахтер" и ближайшим помощником господина Иозефа Геббельса в министерстве пропаганды, времени оставалось больше. А сейчас… - и Деспотули развел руками. - До скорой встречи! Хайль Гитлер! - И, вскинув резко руку, ушел.
Байдалаков обшарил взглядом комнату, заглянул под стол, покосился на телефон и устало опустился на стул.
- Наверняка подслушивают, - прошептал ему на ухо Субботин.
- Ну что ж, господа, я рад буду встретиться с генералом Вальтером Шелленбергом. - Байдалаков неестественно повысил голос, будто выступал перед невидимой аудиторией: - Это умный, хорошо осведомленный разведчик. Ему безусловно известна наша большая работа на территории Советского Союза. Да, мы, только мы, - он ткнул себя пальцами в грудь, - можем представлять будущую Россию. Наша философия, наша идеология и наша социальная и политическая программа, идея "солидаризма", поддерживаются сегодня сотнями и тысячами русских, а завтра за нею пойдут миллионы.
Вергун и Субботин молчали, поджав губы, настороженно переглядываясь, осматривая стены, потолок, окна, пол. Байдалаков говорил, веря в невидимый микрофон, установленный для него либо в потолке, либо в телефоне, либо под полом.
"Эх, "солидаризм", - с тоской думал Вергун. - Еще год назад я верил в него… Сейчас вера дала трещину… Мы хотим на немецких штыках войти в Россию?! Мы, отделенные от нее, от миллионов людей тысячами километров! Да они слыхом не слыхивали ни о нас, ни о "солидаризме"! У них война, бомбы, голод!…" Ему вспомнился разговор с начальником югославского отдела РОВСа с генералом Барбовичем. Было это в кабинете у генерала Скородумова. Узнав, что исполбюро НТСНП отбывает в Берлин, Барбович фыркнул:
"Едете немцам служить? Маски сброшены… Та-а-к. Кто с немцами пойдет против России, тот вместе с бандитами вламывается в родной дом к родной матери!"
"Только, ваше превосходительство, в дом большевиков!" - щелкнув каблуками, изрек стоящий тут же полковник Павский.
"Проклятье падет на ваши головы! Проклятье и позор!" - Барбович зло посмотрел на Павского и отошел в сторону.
Вергун вспомнил и встречу в Земуне с Георгиевским. Обдурил всех генсек! Не поехал в Берлин, сослался на страх перед Шелленбергом. А их толкнул к нему в пасть. Придется притворно улыбаться, лебезить перед всяким кичливым немцем. Они - юберменши, а все прочие - навоз!
Время тянулось мучительно, наконец в дверь постучали. Вошли Ванек и Казанцев. Встреча с Владимиром Казанцевым, который полгода тому назад уехал в Берлин, оставив в Белграде молодую жену Тамару, обрадовала Вергуна. Жив-здоров! Тамара была причиной возникшей между Байдалаковым и Казанцевым холодности.
- Господа готофы ехайть? Господин Казанцеф будет наш переводчик.
Через полчаса они сидели в приемной Шелленберга. Ждать пришлось довольно долго. Байдалаков нервничал. У Вергуна лицо пошло пятнами, Казанцев насмешливо смотрел в окно. Гауптштурмфюрер Ванек - теперь уже он был в форме - сидел как ни в чем не бывало, сонно уставясь в окно.