- Це дило треба розжуваты, как говорят на Львовщине. Я ведь с гестапо не сотрудничал, Владимир Владимирович, и методы их мне не знакомы. Но преклоняюсь перед такими людьми, как Канарис…
- Гиммлер, Шелленберг, Мюллер! Это боги разведки! Они успешно ведут борьбу с большевиками. Включайтесь и вы! А сейчас пойдемте в ресторан поужинать!
- Я еще не сказал "да"! Но вы меня уговорили. Я голоден как волк. - И подумал: "В ресторане, разумеется, произойдет "случайная" встреча с шефом, меня либо арестуют, либо начнут копать". - Его мозг лихорадочно работал.
Тем временем Брандт набрал номер телефона и сказал:
- Вир геен хинаус! Еин тиш фюр цвай персоне сервирен! - И пояснил Олегу: - Заказал стол на нас двоих. Чтоб никто не мешал. В ресторан пускают только немцев, но у меня пропуск.
"Мы выходим! Стол на две персоны! - заволновался Чегодов. - Неужели будет слежка? Бойчук сидит в парке на скамейке и, конечно, нас увидит. Как-то надо найти предлог предупредить его".
О чем-то смекнув, Брандт быстро поднялся с кресла, в котором сидел, будто невзначай, обронил:
- А где ваш подручный? Сторожит у подъезда? На всякий пожарный? Угадал, а?
- Вы провидец. И он "беспачпортный", тоже просит хоть временную справку. И денег ни гроша.
- Что-нибудь придумаем! Как его фамилия и кто он по профессии? За что его большевики посадили? Вы с ним вместе бежали из тюрьмы? Я дам ему записку к своему приятелю, его накормят и устроят на ночь.
- Зовут его Трофим Бондаренко, он слесарь, сидел за то, что рассказал антисоветский анекдот. Ночует у школьного друга.
Брандт хмыкнул, глаза его с подозрением уставились на Олега, веснушчатое лицо сморщилось.
- Рабочий? Ругал советскую власть? У кого он остановился? Адрес? - и он потянулся за карандашом.
- Не знаю! Сказал, у кореша, кажется, вместе кончили ремесленное училище.
- Хорошо, пусть явится завтра, скажем, часов в одиннадцать, вместе пойдем в магистрат, и я поручусь за твоего Трофима. Скажи ему…
- А мне? Мне когда прийти?
- Вы, дорогой Олег Дмитриевич, офицер нашей революции, член закрытого сектора НТС, устроим вам встречу на высоком уровне. - Брандт выдвинул ящик стола, взял оттуда пистолет, сунул в боковой карман пиджака, потом, вынув из заднего кармана брюк бумажник, раскрыл его, отсчитал из объемистой пачки денег три ассигнации по сто марок, убедился, что пропуск на месте, сунул бумажник обратно и протянул деньги Чегодову: - Возьмите себе двести на всякий случай и ему дайте сотню. Пора. - Он взглянул на часы.
Они сошли со второго этажа по лестнице на улицу, постояли на тротуаре, огляделись, Бойчука не было.
- Обманул вас Трофим Бондаренко. Простите. Почему вы бежали именно с ним? Кто был инициатором побега? Может быть, кто-то специально устроил так, чтобы вы могли бежать и дать возможность проникнуть Трофиму Бондаренко в святое святых закрытого сектора НТС? Допускаете ли вы такой вариант? Мне он не понравился, а у меня есть нюх. Проверим его, Олег Дмитриевич, обязательно проверим!
- Трофим немудрящий парень, простак, на разведчика никак не тянет. Хороший исполнитель, и только. Он где-то здесь. Пойдемте.
На самом углу, недалеко от остановки трамвая, из темноты вынырнула высокая фигура Бойчука.
- Добрий вечир, панове!
- Здорово, Трофим, вот тебе сто марок, а завтра к одиннадцати часам приходи к господину Брандту с корешом, у которого остановился, пойдете в магистрат. - Протягивая деньги, Олег подал заранее условленный знак и, уже обращаясь к Брандту, спросил: - Мы как, пешком или на трамвае?
- На трамвае! А вы, господин Бондаренко, куда направите свои стопы? Где ночуете? - И Брандт посмотрел в ту сторону, откуда должен прибыть трамвай.
Бойчук хотел было сунуть ассигнацию в карман, но выронил ее, и она упала у самых ног Брандта. Олег увидел, как опытный карманник быстро наклонился, подхватил с земли деньги, чуть коснувшись плечом бедра Брандта, сделал другой рукой неуловимое движение и извлек у него из заднего кармана бумажник.
В тот же миг Олег, взяв под руку, отвлек его внимание:
- Владимир Владимирович! Не наш ли трамвай идет? Слышите, позванивает?
- А мени туды, я на Золота девьяносто сим. До побачения. За гроши дьякую. - Он помахал рукой, повернулся и неторопливо зашагал прочь.
К остановке действительно подходил трамвай, они втиснулись в последний, битком набитый вагон.
- Надо было сесть в первый вагон "для немцев". У меня разрешение, - кичливо объяснил Брандт. И зло добавил: - А тут все, кому не лень, на ноги наступают, толкаются.
Люди прислушивались к его словам и смотрели на него враждебно. Кто-то негромко выругался:
- Падло!
- Шкура! - пробасил огромный детина, настоящий "легинь", протискиваясь к выходу.
- Хам, бандит! - не выдержал Брандт и кинулся за ним, но толпа стояла стеной, выйти на этой остановке им не удалось. Сошли на следующей.
- Сволочи! - ругался Брандт.
- Меня кто-то двинул кулаком или локтем в бок, - пожаловался Олег.
Вдруг Брандт остановился и лихорадочно принялся шарить по карманам:
- Так и есть! Бумажник украли с документами! Какой ужас! Что теперь будет? И деньги! Две тысячи двести марок! Что я скажу гауптштурмфюреру Эриху Энгелю? Черт меня дернул с вами связаться! - окрысился он вдруг на Чегодова. - Мне ведь "Маршбефел" обещали, эдакий документище с орлами и свастикой. Дает право следовать непосредственно за войсками! Все погибло! Что делать?
- Не паникуйте, Вилли! Спокойно обсудим. Если вы пожалуетесь, что их вытащили у вас во враждебно настроенной толпе, вам, как разведчику, грош цена. "Почему, - спросят вас, - она была враждебна?" - "Потому, - ответите вы, - что я громко хвастался!" И ваша карьера кончится!… Лучше инсценируйте взлом сейфа, нападение.
- Пожалуй… Рассчитываю на вашу поддержку. И я помогу вам. В ресторане мы встретимся с начальником "реферата А", о котором я упоминал, вы скажете ему, что посланы Байдалаковым. - Брандт вкратце объяснил обстановку, сложившуюся в НТС. - А сейчас верните мне эти марки, чтобы расплатиться. - Он вдруг хлопнул себя ладонью по лбу. - А что, если взвалить вину на вашего Трофима? Назвать его большевистским агентом…
- Нельзя, - возразил Олег. - Не валяйте дурака! Ну какой он агент! Ну, выловят его, допросят и сразу поймут вашу игру.
- Сам себя порой не узнаю! Время уж очень подлое… - закончил Брандт с какой-то грустью. - А может, сказать, что на нас напали, когда мы возвращались из ресторана? Там выпить как следует!
- Будем действовать по ходу пьесы. Кураж, мой друг, кураж! Как говорят французы и некий старый разведчик фон Берендс.
Ресторан "Бристоль" находился на Адольф-Гитлер-штрассе. До того она называлась улицей 1-я Травня, а еще раньше улицей Легионов. Они вошли в помещение, швейцар встретил Брандта как старого знакомого с поклоном, а обер-кельнер почтительно провел к столику. Подали закуску и графин водки. Выпив подряд несколько рюмок, Брандт немного захмелел. И в эту минуту у стола появился блондин с зачесанными назад волосами, в штатском сером костюме, на вид ему было лет тридцать пять. Светло-карие глаза смотрели уверенно, а толстая шея и широкие плечи говорили о силе. Чегодов заметил его еще раньше; он сидел в компании двух здоровенных гестаповцев, видимо, нижних чинов, и внимательно, из-под бровей, наблюдал за публикой.
Гость по-хозяйски взялся за спинку стула и обратился к Брандту на немецком языке, в то же время не спуская с Чегодова глаз:
- Это и есть ваш друг, приехавший из Варшавы? Согласно нашим данным, на демаркационной линии документы ни у кого из проезжавших не отбирали. Подозреваю, что на станции Барутуве их не было. Вы уверены, Вилли, что он именно то лицо, за которое себя выдает?
- Я знаю Чегодова лично… но я не уверен, что он прибыл из Варшавы, - заторопился с объяснениями Брандт. - Он был заброшен - я допускаю и такой вариант - на Львовщину еще до войны, но по каким-то причинам это скрывает, а может быть, явился из Бессарабии, туда тоже забрасывали наших энтээсовцев. Он выходец из крупной помещичьей семьи, состоит членом закрытого сектора нашего союза, к нему очень хорошо относится наш председатель господин Байдалаков, к которому дружески расположен его превосходительство господин Шелленберг.
- Вас воллен зи заген? - повернулся Эрих Энгель. В том, что это был именно начальник "реферата А" четвертого отдела СД, Чегодов не сомневался.
"Спокойно! - сказал себе Олег. - Ты ни бум-бум не понимаешь по-немецки", - и с любопытством уставился на физиономию гауптштурмфюрера.
- Он не понимает? - Энгель недоверчиво поглядел на Брандта. - Фи не знайт по-немецку? - повернулся он к Чегодову.
- Гутен таг, данке шен, ауф видерзеен, гут, хенде хох! - выпалил единым духом Чегодов. - Парле ву франсе? Парлате итальяно? Спик инглиш? Говорите српски? Чи балакаете по-вкраиньски? Пан размовля по-польску?
Брандт захохотал, гестаповец снисходительно улыбнулся, отодвинул стул и уселся, закинув ногу на ногу.
- Хенде хох! Ха-ха-ха! - не унимался Брандт. - Данке шен.
Потом он взялся переводить, но переводил далеко не все. Олег, отлично знавший немецкий язык, мог обдумать каждый вопрос, и эффект неожиданности пропадал. Важны были и их комментарии. Убедительно, по его мнению, прозвучал ответ на вопрос гауптштурмфюрера, почему на его запрос в Перемышль местное СС сообщило, что пассажир под фамилией Чегодов демаркационную линию не пересекал.
- На их месте я так же ответил бы. Эти простаки, которые меня задержали, думали, пока они выпьют по кружке пива, я буду, как тюфяк, стоять и ждать их, и все же не такие круглые идиоты, чтобы сознаться.
- Фи, господин Чекотофф, нашинаете мне гефаллен!
- Нравиться! - подсказал Брандт.
- Йа, наравится. И я хотель с фами поработайте.
- По распоряжению Байдалакова и с разрешения штандартенфюрера Шелленберга меня направили в Витебск.
Брандт перевел.
- Я тоже имейт бефел от СС группенфюрера и генерал-майор полиции Генриха Мюллера работайте на велики Германия, - попытался по-русски объясниться гестаповец, сверля его тяжелым взглядом.
"Настоящий удав, - ежась от подленького страха, думал Олег. - Соглашусь и сегодня же ночью подамся с Иваном и Абрамом из Львова".
- Уничтожать коммунистов? Я согласен. Однако надеюсь, что во Львове меня долго держать не будут. Поймите, господин гауптштурмфюрер, у меня специальное задание по борьбе с партизанами.
- Хорошо, хорошо. Партизан мы вычешем из лесов, как гребнем. Двадцать седьмого августа немецкие войска взяли Днепропетровск, у Великих Лук уничтожена Двадцать вторая Советская армия. Сорок тысяч убитых, тридцать тысяч раненых, взято четыреста орудий. А тридцатого, у Ревеля, затоплено около сорока восьми тысяч брутто тонн транспортных судов. Всего в Северном море затоплено семьдесят тысяч! Переведите все это ему, Вилли, - заговорил по-немецки Энгель и поднял бокал. - За победу! Хайль!
- Красная армия капут? - изобразил радость Чегодов.
- Под Минском и Белостоком двадцать девятого июня были взяты тысячи пленных, три тысячи броневых машин и другая техника, двенадцать составов поездов… - Брандт погрозил потолку пальцем. - Германский вермахт побеждает!
- А каковы немецкие потери? - не выдержал Чегодов.
- Вас загт эр? - спросил Энгель.
- Он спрашивает о потерях немецкой армии.
- Самые незначительные, русские бегут…
- Тогда зачем их убивать?
Брандт сделал вид, что не понял вопроса Олега, и переводить не стал.
Они просидели еще около часа. Гестаповец поглядывал на Олега уже не так настороженно, но время от времени глаза его снова наливались тяжелым подозрением и заставляли ежиться.
"Бежать! Бежать! Скорей бежать!" - твердил про себя Чегодов.
Уже за полночь они вышли на улицу. Ущербная луна нависла над крылатыми ангелами оперного театра. Широкая улица, усаженная деревьями, была пустынна: вступил в силу комендантский час, кругом было безлюдно. У входа в ресторан, на тротуаре, виднелась надпись "Бристоль", машины стояли чуть в стороне. Олег оглянулся, Эрих Энгель спускался по ступенькам, за ним, точно две большие черные тени, следовали его стражи-гестаповцы, рядом, повернувшись к гауптштурмфюреру лицом, спускался, приглаживая свою седую шевелюру, Брандт и что-то объяснял вполголоса. "Неужели будут брать? - пронеслось в мозгу, и рука невольно полезла за пазуху. - Первым застрелю немца, потом эту сволочь и кинусь за тумбу", - и Олег крепко сжал рукоятку пистолета.
- Олег Дмитриевич, господин гауптштурмфюрер любезно согласился нас подвезти. Сегодня вы переночуете у меня, потом перейдете на конспиративную квартиру Вулецка, шестнадцать, отдохнете недельку, познакомитесь с городом и здешней ситуацией, а потом придется поработать в следственной тюрьме на Лонсково. Это будет недолго. В ноябре, сказал фюрер, падет Москва. За усердие получите "Маршбефел", двинетесь прямо в столицу. - И Брандт взял Олега под руку.
К подъезду подкатил черный "хорьх", один из стражей подбежал к машине, отворил заднюю дверцу. Первым влез Энгель, за ним Брандт. Огромный гестаповец сделал жест, приглашая сесть замешкавшегося Чегодова, который в удобный для него момент так и не решился стрелять: "Их четверо, не успею".
Энгель откинулся на широкое сиденье. Брандт пристроился бочком в почтительной позе, спиной к Чегодову. Машина плавно покатила по безлюдным улицам, подрагивая на неровной брусчатке.
Скоро остановились у какого-то подъезда на углу улицы Коперника и широкого проспекта Льва Сапеги.
Чегодов услышал, как Брандт шепнул ему, указывая на серое здание:
- Следственная тюрьма…
Энгель милостиво протянул Чегодову руку и покровительственно потрепал по плечу:
- Альзо, ауф видерзеен! Хенде хох! Не бойтесь гестапо, аллее вирт ин орднуг зейн, всио будет карашо. - И вышел из машины. За ним последовали его подручные.
- Айн момент! - остановил его Брандт, выскочил следом и, сняв шляпу, начал о чем-то униженно просить. Немец выслушал его, стоя вполоборота, и стал отвечать, отчеканивая каждую фразу.
"Я уже сказал, - напрягая слух, переводил про себя Олег. - Надо с этими большевиками покончить. Сначала с этим "не помнящим родства", полагаю, его зовут Остапенко и с этим адвокатом Ничепуро. Надо их "расколоть", а потом можете ехать! Мы сначала проверим этого вашего друга, а потом подсадим к Ничепуре".
Брандт дождался, пока гестаповец скроется в подъезде, надел шляпу, уселся молча в машину, буркнул шоферу свой адрес.
А у Чегодова душа пела от радости: "Не взяли меня! Завтра исчезну из Львова. Куда? Дернула же меня нелегкая связаться с этой сволочью. И как может Брандт, полковник русской армии, стать немецким холуем! А Вюрглер? Байдалаков? Ширинкина? Веселая, милая гимназисточка, когда-то в меня влюбленная, приходила ко мне по вечерам и читала "Анну Снегину", "Черного человека" или "Капитанов" Гумилева. Неужто Ара сейчас будет у немцев "подсадной уткой"? Завтра надо уходить. Эх, Ара, Ара!"
Брандт так же молча вышел из машины, молча поднялся по лестнице и, когда за ними захлопнулась дверь, разразился бранью.
- Сволочь! Немецкая свинья, поганый юберменш! Погоди, дай только срок, мы вам покажем! - и он погрозил кулаком в окно. Потом обернулся к Чегодову: - Устраивайтесь в кабинете. - Подошел к письменному столу и демонстративно принялся выгребать из центрального ящика бумаги и складывать в портфель и вдруг со вздохом облегчения крикнул: - Черт побери, вот он, аусвайс, значит, украли только пропуск в ресторан! Слава тебе Господи! - И он перекрестился. - Просить у этого гада ничего не придется, обойдусь без пропуска! Слава тебе Господи! - И опять перекрестился.
- Чего вы так боитесь? - Чегодов стоял за его спиной.
- Вас, Олег Дмитриевич, били в советской тюрьме?
- Нет, не били. Я сам дрался, за это меня посадили в карцер, - и он рассказал о драке в камере.
- А меня эсэсовцы били, и вас будут бить, унижать ваше достоинство, а вы будете терпеть, как терпел я, ради будущей России, ради торжества "солидаризма"… ради себя, чтобы остаться человеком, обрести родину…
- И занять пост бургомистра? - усмехнулся Чегодов. - Ничего вы им не покажете! Не верите вы ни в будущее новой России, ни в "солидаризм", просто приспосабливаетесь. Дядя фашист свергнет большевиков и вас посадит на власть! Кто кивает на американцев да англичан, кто на Гитлера, а кто на русский народ…
Брандт выпучил глаза на Чегодова. Наступила томительная пауза. "Ничего он уже мне не сделает", - подумал Олег.
- Садись! - усаживаясь в кресло и указывая на другое, со странным выражением лица произнес Брандт. - И послушай! Подсадили меня в камеру к большевику, организовавшему партизанский отряд. Выдал его один тип. Сперва его уговаривали, сулили свободу, потом, изголодавшегося, униженного, усадили за стол, угостили завтраком, дали крепкую сигарету. Он, пьяный от еды и курева, что-то выболтал. И тогда они принялись за допрос с битьем. Особо опасных и сильных обычно пытают систематически. Голодный паек, ни минуты покоя, строгий режим, допросы, пытки. Время и система ломают здоровье, психику, волю, человек понимает, что у него уже нет никаких шансов, если даже все расскажет, его все равно убьют. Дело уже идет не о жизни и смерти, а о той тайне, которую следует хранить в свой предсмертный час. И тут его поджидает последнее, может быть, самое страшное искушение - ласковое участие сокамерника, яд его слов, притупляющих ум и расслабляющих волю. И наступает какой-то момент, подобно провалу памяти у пьяного, и он пробалтывается…
- Значит, таким манером вы отнимаете тайны у большевиков? - насмешливо спросил Олег.
- Не смейся! Мои нервы не выдержали. Во мне заговорила совесть. Не могу забыть, когда он, веря, что меня скоро выпустят, уже открыл было рот, намереваясь сказать мне явку; я, рискуя быть увиденным в глазок тюремным надзирателем, накинул ему на лицо ватник и задушил беднягу. Он что-то понял и вначале даже не сопротивлялся, только под конец, уже в агонии, засучил ногами и весь задергался. После пыток он был слаб, как ребенок. - Брандт провел рукой по седой шевелюре и уставился в угол. - Тебе придется пройти этот ад…
"Большевик победил и тут, - подумал Чегодов. - Почему? Откуда их сила? Внутреннее убеждение заставляет этих людей принимать мученический венец, подобно первым христианам. "Раскалывались" под малейшим нажимом убежденные монархисты из "Братства русской правды", засылаемые в Советский Союз; бывалые, повидавшие смерть, закаленные в боях белые офицеры РОВСа, не говоря уже об энтээсовцах. А вот большевик выстоял! Смогу ли я так же?"