И вот сейчас ею овладело странное чувство, она сама поверила в никогда не существовавшего мужа, полковника-танкиста, во фронтовых друзей, в светлые человеческие слова фронтовых песен, которые она так мастерски научилась петь. С ней никогда еще не бывало такого. Ей хотелось вот так просто, по-бабьи, готовить обед, гладить сорочки и ждать мужа. После операции, перенесенной в молодости, она знала, что у нее никогда не будет детей и, может быть, поэтому она терпеть не могла ничьих детей. А сейчас у нее возникло неутолимое желание испытать это ощущение, которое испытывают тысячи женщин, прижимающих к себе своих малышей, вплетающих ленточки в смешные куцые косички девчурок.
А если бросить все, уехать, исчезнуть, раствориться, пропасть, снова сменить имя, фамилию, отчество, но уже в последний раз, родиться заново, зачеркнуть все, что позади. "Лизка, Лизка, что с тобой происходит?" - назвала себя Татьяна каким-то странным именем, усмехнулась, подошла к шкафу, налила полстакана чистого спирта, выпила его залпом, перекосившись от обжигающей рот жидкости, бросилась ничком на кровать, уткнулась в подушку и забилась в беззвучных рыданиях.
В час перерыва в институтском буфете только и разговоров было, что о найденных пальто инженера Азимова и его жены. Азимова уже в десятый раз заставляли рассказывать во всех подробностях о его визите в милицию. Особое впечатление на Азимова произвело сообщение капитана Рустамова о неожиданной смерти вора.
- Понимаете, - рассказывал Азимов, - выронил костыль, свалился, ударился головой о край стола и переломил себе шейные позвонки. Как хотите, а это ужасно. Человек шел на риск, строил какие-то планы, иначе зачем ему было красть эти злополучные пальто, и вот на тебе, умер - и конец всему!..
- Это его бог покарал, - провозгласил, нажимая на букву "о", Ахмед Мехтиевич Мирзоев.
Реплика вызвала громкий взрыв смеха. Все знали, что Ахмед Мехтиевич к богу имеет непосредственное отношение. Крупный химик, активный член Общества по распространению политических и научных знаний, он прославился как мастер атеистической пропаганды. Лекции, с которыми он выступал в рабочих клубах и дворцах культуры, сопровождались целым циклом "волшебных фокусов", которые он демонстрировал, пользуясь подручными химическими средствами. И это неизменно привлекало огромную аудиторию.
- И все-таки, как ни говорите, это очень и очень трагично, - волновался Азимов.
- Слушай, Салим, тебе, кажется, безумно жаль этого жулика, - воскликнул Агаев. - Но ведь будь он жив, его обязательно засадили бы в тюрьму, причем именно из-за твоих пальто.
- Что же, было бы очень жаль, - ответил Азимов. - Я уверен, что пройдет еще несколько лет и не будет ни воров, ни тюрем.
Минут через двадцать после того, как Азимов вернулся к себе в кабинет, его вызвал директор института.
- Я слышал, - сказал он, - что нашлись украденные у вас вещи. Поздравляю вас, Салим Мамедович. Но вот кое с чем никак вас поздравить не могу, даже, наоборот.
- Что случилось, Гамид Алекперович? - встревожился Азимов.
- А случилось то, что милиционеры нас с вами, инженеров и коммунистов, вынуждены учить бдительности. Вот из милиции мне сообщили, что при знакомстве с обстоятельствами кражи им стало известно, что вы забрали домой материалы своего реферата, да еще и Елену Михайловну подвели - прихватили справочник Скворцова. Раньше вы были, на мой взгляд, более осторожным.
- Так тогда война была, - пробормотал Азимов.
- А разве партия теперь сняла лозунг бдительности? Убедительно попрошу вас, Салим Мамедович, на будущее…
- Разумеется, разумеется! - воскликнул Азимов, весь его смущенный вид говорил о том, что он близко воспринял этот заслуженный упрек.
Вслед за Азимовым к директору института была вызвана Черемисина.
- Садитесь, пожалуйста, Елена Михайловна, - пригласил ее директор. - Я хотел с вами поговорить вот о чем. Сотрудники милиции, занимавшиеся расследованием кражи в квартире инженера Азимова, обратила внимание на то, что у него дома находилась книга, на которой имеется гриф "Только для служебного пользования". Они сообщили мне об этом и поступили совершенно правильно. Я уже беседовал на эту тему с Салимом Мамедовичем и сказал ему, что он вас подвел. Да, да, подвел.
Черемисина даже покраснела.
- Моя вина, Гамид Алекперович. Я знала, что он забирает этот справочник, но он так торопился закончить работу. Он хотел работать ночью, а утром поехать с семьей на дачу. Но это, конечно, меня не оправдывает, я не должна была давать книгу на дом.
- Понятно, - сказал директор. - Я думаю, на этом мы исчерпаем вопрос. Но мне очень не хотелось бы чтобы неосмотрительность некоторых наших работников, даже очень уважаемых, могла бы в будущем доставить неприятность институту и вам, а вы ведь у нас работаете уже добрый десяток лет.
- Это не повторится, - сказала Елена Михайловна, - я могу быть свободна?
- Да, пожалуйста. Кстати, я уже просмотрел эти журналы. Вот этот, английский, покажите Азимову. Его он может спокойно забрать домой. На нем нет никаких грифов, кроме довольно дорогой цены. Видимо, в Англии технические и научные журналы рассчитаны только на высокооплачиваемых специалистов.
Часть вторая
День рождения Татьяны
Без нескольких минут восемь Вася сошел с трамвая и подошел к углу, указанному Татьяной. Вскоре появилась Татьяна - радостная, оживленная, в легком светлом платье, изящно облегавшим ее стройную фигуру. Она подхватила Васю под руку, ласково осведомилась о его здоровье и, весело щебеча, повела его куда-то по узенькой боковой улочке, круто спускавшейся вниз, к морю.
- Куда мы идем? - спросил Вася.
- Секрет! - кокетливо проговорила Татьяна. - Обещайте ни о чем меня не спрашивать и во всем подчиняться. Сегодня мой день.
Они подошли к какому-то дому, поднялись по лестнице на третий этаж. Татьяна открыла дверь, и Вася оказался в уютной комнате.
На небольшом столике, покрытом белоснежной скатертью, стояли две бутылки шампанского, бутылка коньяка, ваза с фруктами. Стол был накрыт на троих. Татьяна включила настольную лампу под широким розовым абажуром и выключила люстру.
- Так будет уютнее, - сказала она. - Не люблю яркого света, он режет глаза.
Вася с первого дня знакомства с Татьяной мечтал оказаться с ней наедине, но, честно говоря, и не подозревал, что это произойдет так быстро.
Усевшись рядом с Васей на диванчик и ласковым движением руки поправив его хохолок, Татьяна спросила:
- Что же вы, Василий, не поздравляете меня?
- С чем?
- Как с чем? С днем моего рождения.
- И вы мне не сказали! - с деланным возмущением проговорил Вася, - я явился к вам с пустыми руками.
- Вы явились, и это главное, а руки мне ваши нужны пустые, - кокетливо сказала Татьяна. - Они должны быть заняты только мною и ничем более.
Вася не верил своим ушам. Что произошло с этой женщиной, которая, правда, дала ему понять, что он ей нравится, но держалась строго и недоступно. Он тут же уверовал в свою неотразимость и, решив, что отныне ему все дозволено, попытался обнять Татьяну.
- Ого! - воскликнула Татьяна, вскочив с диванчика. - Вы, мальчик, кажется, начинаете шалить.
Вася сделал вид, что слово "мальчик" его обидело, и заявил, что он давно уже не мальчик, что ему почти двадцать пять лет.
- И все-таки мальчик, - рассмеялась Татьяна. - Дерзкий, противный мальчик. Вы себе позволяете невежливо обращаться со старшими.
- Старшими? А сколько же вам лет? - спросил Вася.
- Во всяком случае больше, чем вам.
- А все-таки сколько?
- Угадайте.
- Двадцать шесть, - определил Вася. Татьяна замотала головой.
- Ну, двадцать семь.
- А если еще больше? - спросила Татьяна.
Вася категорически помотал головой, всем своим видом давая понять, что больше ей быть не может.
Татьяна не стала его ни в чем разубеждать и спросила только, не забудет ли он на будущий год прийти к ней на день рождения.
- Как вы можете спрашивать меня об этом! - патетически воскликнул Вася.
- Ну что ж, тогда выпьем по глоточку коньяку за именинницу, - сказала Татьяна, подошла к столу и, не садясь, налила две маленьких рюмочки.
- Вы ждете еще кого-нибудь? - спросил Вася.
- Да, жду, одного очень интересного и близкого мне человека.
- Ах так! - процедил Вася. В нем заговорила ревность.
- Успокойтесь, мой милый ревнивец, - смеясь, сказала Татьяна, протягивая Васе рюмку коньяку. - Это мой деверь - Петр Афанасьевич. Он придет, - она поглядела на стенные часы, - с минуту на минуту и всего только на полчасика. У него очень ревнивая жена, и она не любит, когда он надолго отлучается вечером из дому, особенно к таким родственникам, которые вынуждены, прибегать к его помощи.
По выражений Васиного лица Татьяна без труда заметила, что его не очень радует встреча с Петром Афанасьевичем. Она села совсем близко, повернула ладонями его лицо к себе и, глядя ему прямо в глаза страстным взглядом, прошептала: "Он скоро уйдет, и мы останемся с тобой вдвоем, одни, совсем одни. Ты хочешь этого, милый?"
Вася не успел ей ответить. Послышался стук в дверь, и Татьяна упорхнула в переднюю. В комнату вошел Никезин. Он приветливо улыбнулся Васе, как старому знакомому, хотя улыбка как-то не вязалась с его оловянными, ничего не выражающими глазами, и, пожав Васе руку, сказал:
- Рад, очень рад, что и вы пришли поздравить нашу Танюшу. И она, видать, рада этому. Гостей-то у нее я до сих пор никогда не примечал. Ну, что же, хозяйка, приглашай гостей к столу, - обратился он к Татьяне.
- Нет уж, дорогие гости, давайте выпьем по маленькой, - в тон Никезину произнесла Татьяна, лукаво подмигнув при этом Васе, - а к столу будем садиться, когда я с пирогом управлюсь. А то какой же это день рождения без именинного пирога? Я хорошо пеку пироги, честное слово! - совсем по-детски произнесла она и смешно тряхнула головой, как расшалившаяся девчонка.
Вася смотрел на нее влюбленным взором.
- Ну, что же, давай, Танюша, только уж не по маленькой, а по средней, маленькая к моему росту не подойдет, - сострил Никезин.
По всему чувствовалось, что он в отменном настроении. Татьяна ушла на кухню. Минут через пять она просунула голову в дверь и сказала:
- Мужчины, не скучайте. Если хотите, можете вы пить без меня, я провожусь минут двадцать, а то и тридцать. Газ ужасно горит, не выпекается мой пирог. Заправлю керогаз и на нем допеку.
- Ну, что же, выпьем, - сказал Никезин и налил по стопке себе и Васе.
Выпив, Никезин вытащил из кармана коробку "Казбека", протянул ее Васе и, переходя на "ты", сказал "кури". Аппетитно затянувшись и выпустив густой клуб дыма, Никезин заговорил ровным тоном, будто продолжая давно начатый разговор:
- Вот гляжу на тебя, парень, и не пойму, что нашла в тебе Татьяна. Ты не обижайся, ты, может быть, и не плохой, только против Андрея Павловича нашего, брата моего и Таниного мужа, погибшего на войне, ты, прости, воробышек. Андрей-то орел был. Косая сажень в плечах. Меня на что бог силой не обидел, а я, сколько ни схватывался, ни разу с ним сладить не мог. Вся грудь в орденах. Танкисты на него богу молились. По одному его слову на смерть шли. И Татьяна души в нем не чаяла. А вот, глядишь, полюбила ведь тебя. Не спорь, остановил он Васю, хоть тот и не произнес ни слова. - Знаю, полюбила. А такая, если полюбит, то на всю жизнь. А у тебя что в ответ ей припасено?
Вася чувствовал, что он должен что-то сказать. Он действительно был по уши влюблен в Татьяну. Сейчас его распирала радость и гордость, но он как-то не задумывался, что будет дальше.
- Я очень люблю ее, Петр Афанасьевич, - ответил он Никезину.
- Верю. Такую, как Татьяна, нельзя не полюбить. Дружить она с тобой будет, может быть, всю жизнь, но замуж за тебя не пойдет. Ни за кого замуж не пойдет. Слово такое на могиле мужа дала. На другой жениться захочешь - позволит, словом не попрекнет, отойдет в сторону, она гордая. Но пока суд да дело, чтобы вам с ней встречаться, вместе быть, пока любится, вам надо из этого города уехать. Здесь она с тобой больше шагу не сделает. Удивляюсь, как в дом к себе пустила. Здесь ее многие знают. Память мужа она свято блюсти обязана. Понятно?
Вася молча кивнул головой.
- Ну, уедете, - продолжал Никезин, - а жить на что будете? Доходы у тебя какие, что зарабатываешь?
Вася неопределенно развел руками. Что мог он, живший всю жизнь на иждивении родителей, ответить Петру Афанасьевичу? А тот не ждал ответа.
- "Москвич" свой продашь? Так и он, наверно, не твой, а папашин, так ведь? Ну, так вот, весь мой разговор вот к чему. Услугу ты мне одну оказать должен. Сделаешь, что скажу, - с Татьяной уедете, при деньгах будете, а коли один захочешь гулять, гуляй, - я тебе не указчик. Ну как, согласен?
Заработать, получить много денег, уехать с Татьяной в Москву, Ленинград, на Рижское взморье, куда угодно, - это было очень увлекательно, это была та самая шикарная жизнь, о которой Вася мечтал давно.
- Я согласен, - ответил он Никезину.
- А чего не спрашиваешь, какое поручение?
- А какое? - спросил Вася.
- Поручение будет такое, - продолжал Никезин. - Поедешь ты в Москву, отвезешь посылочку, маленькую, весу в ней и килограмма не будет. Какую - объясню подробно. Отдашь ты ее в Москве одному человеку. Как и где отдать - тоже объясню. Он тебе денег даст, тысяч пять, для начала, на мелкие расходы. У Татьяны отпуск скоро. Спишетесь, встретитесь, погуляете. Ее я деньгами тоже не обижу, а тебе надо свои иметь, ты ведь мужчина.
- А что это за посылочка? - спросил Вася, внутренне холодея от какого-то заползшего в него страха. В эту секунду перед ним почему-то с отчетливой резкостью возникла сцена смерти Худаяра.
- Ты что ж, колеблешься? - почуяв неладное, спросил Никезин.
- Может быть это опасно, - спросил Вася.
- Опасно уже было, когда мы с тобой человека убили, - жестко проговорил Никезин.
- Я не убивал! - свистящим шепотом проговорил Вася.
- Ой-ли! - издевательски проговорил Никезин. - А кто ж его убивал? У кого в кармане худояровы деньги? Чьи отпечатки пальцев на его бумажках? Мои или твои? Сомневаешься? Пойдем в уголовный розыск, спросим у сотрудников, у эксперта.
Вася сидел потрясенный.
- Так что согласия мне твоего особенно и не требуется, - сказал Никезин. - Будешь делать, что прикажу, если жив остаться хочешь. Хоть и мелкая сошка этот Худаяр, но трудный человек, а сейчас, сам знаешь, за убийство высшую меру дают.
На лице у Васи не было ни кровинки. Он был близок к обмороку, ему казалось, что уже конец, что на каждом перекрестке его поджидают сотрудники уголовного розыска, чтобы схватить и увезти в тюрьму.
Никезин отлично понимал состояние этого безвольного мальчишки и решил, что надо ослабить напряжение.
- Ну вот что, - смягчил он тон. - Ты пока не дрейфь. Я тебя выручу. Эксперта я купил, и все его фотографии, да отпечатки до поры до времени у меня в кармане будут, а сладим дело, так в печке окажутся, сгорят и в пепел превратятся. А задание уж не такое опасное. Сказать тебе могу: камешки с войны я припас, бриллиантики у богатого немца конфисковал. Чего их, гадов, было жалеть. Они нашего брата вон сколько грабили! Так вот на эти камешки один покупатель сыскался из иностранцев. Нашим, советским, они не по карману. Вот ты ему эти камешки и передашь из рук в руки, а как - это я тебе завтра объясню. Выезжать надо завтра московским поездом, что в обед отходит. Управишься?
- Право не знаю, - забормотал Вася. - Надо как-то дома предупредить.
- Ну, это уж сам придумай. Во что твоя мамаша поверит, то и ври. Денег Худаяра ты еще не растратил?
- Нет, - пролепетал Вася.
- На еще пару тысчонок. - Никезин вытащил из кармана деньги и подал Васе. - Пригодятся в дороге. А Татьяну в наш разговор не посвящай. Скажи ей, что просил я тебя вместо себя в Москву в командировку съездить, кое-какие радиодетали купить и несколько аккордеонов посмотреть. Это по моей части, я ведь приемники и аккордеоны ремонтирую.
Вошла Татьяна с дымящимся пирогом. Никезин посидел еще немного и, поднявшись, сказал:
- Ну, вы, молодежь, гуляйте, да не загуливайтесь. А я пошел. - Он дружески пожал Васе руку, поцеловал в лоб невестку.
Татьяна пошла его проводить до дверей, затем вернулась в комнату, остановилась перед сидевшим на диване Васей, вдруг нагнулась к нему, обхватила его руками, опрокинула на диван и впилась губами в его губы.
Потом, уже поздно ночью, уставшие, они разговаривали друг с другом. Вася сказал ей, что Петр Афанасьевич просит его съездить, в Москву и он не отказал ему только потому, что любит ее, Татьяну, и спросил, правда ли, что она собирается в отпуск.
- Правда, мой хороший, - ответила Татьяна, - я приеду к тебе, и мы с тобой уедем хоть на край света. Ты ведь хотел этого?
- Очень! - ответил Ваня. Он был в блаженном состоянии. В эту минуту его не тревожили никакие страхи, и он думал только о том, как будет гулять с Татьяной в Москве и Риге, и все будут смотреть на эту красивую женщину так же, как оборачиваются на нее на улице все, мимо кого она проходит здесь. И эта женщина будет принадлежать ему.
- Только как ты уедешь из дому, милый? - заботливо спросила Татьяна.
- Да, здесь надо что-то придумать, - сказал Вася. Но сейчас ему ни о чем думать не хотелось. - Ах, просто возьму и уеду!..
- Нет, так нельзя, - сказала Татьяна. - Родные будут беспокоиться, подумают, случилось бог знает что. А знаешь что? Ты ведь студент! Скажи, что в институте оказалась туристическая путевка в Москву, Ленинград и Прибалтику или еще куда-нибудь, что ее получил один твой товарищ, а теперь отказался и уступает ее тебе.
- Гениально! - воскликнул обрадованный Вася, - Это блестящая идея. Лечу обрадовать предков! Распростившись с Татьяной, он первым утренним трамваем возвращался домой, с удовольствием ощупывая в кармане узеньких брючек толстую пачку денег.
Вася крепко спал. В одиннадцатом часу в передней зазвонил телефон. К телефону подошла Анна Марковна. Просили Васю.
- Он еще спит, - ответила Анна Марковна. - Он очень поздно пришел.
- Будьте любезны, разбудите его, пожалуйста, - попросила звонившая. - Это говорят из института, он срочно нужен.
- Хорошо, попробую, - ответила Анна Марковна и нехотя отправилась будить сына.
Вася, потягиваясь и позевывая, подошел к телефону.
- Алло, слушаю!
Звонила Татьяна. Сон с Васи сразу как рукой сняло. Голос Татьяны напомнил о минувшей ночи, и ему снова захотелось немедленно видеть и слышать ее. Татьяна спросила, как Вася себя чувствует и успел ли он поговорить с матерью о своем отъезде.
- Нет, не успел, я пришел, когда все уже спали.