- Выпейте виски, - предложил я назойливому гостю и нехотя встал.
- Когда я за работой - мне легче… Дьявол знает, что со мной. Дайте выпью пару стаканчиков. Жена тоже расстроила. Скулит все: перестань работать, - произнес Дружеловский и, подойдя к дивану, опустился на него тяжело и порывисто дыша.
Я понял - передо мной был наркотик. Он выпил несколько стаканов виски и содовой воды.
- Нет, наша работа сволочная, - промолвил он, откинув голову к спинке дивана, - нервы треплет, окаянная.
- Но зато денежная, - уронил я сухо.
- О да! Страшно денежная, - взглянув на меня злобным взглядом, сказал он и криво улыбнулся. - Деньги все. Вы тоже денежный коммунист, не так ли? - злорадно продолжал он, - все мы денежные.
- Если хотите еще - бутылка на камине, - не обращая внимания на его слова, сказал я и направился к кровати.
- Спасибо - выпью. Засните, а я еще посижу. Одному страшно, да, - тихо произнес он и обхватил голову руками.
Утром я нашел его спящим на диване, в правой руке был судорожно сжат никелированный браунинг.
На заграничном паспорте фотографии владельца-финна подменили снимком Дружеловского, "освежили" печати, и он поехал через Торнео и Швецию в Берлин.
"Гости" покинули Финляндию, а я принялся за обычную работу. По заданию Бобрищева мной составлялись новые списки командного состава шюцкара, и к этой работе были привлечены все городские и провинциальные агенты моего района. Девятнадцать "номеров"! Доставляемые сведения классифицировались, переписывались и поступали в распоряжение проверочного бюро, которым ведал Миклашевский. Еженедельные сводки об эмигрантских настроениях, пополнение картотеки новыми адресами и наблюдение за членами финкомпартии - серые будни шпионской жизни…
Ян Венникас-Бергман сменил высланного по распоряжению финляндского правительства Розенталя-Кирштейна. Его "отозвали" телеграммой Наркоминдела. Поздно ночью ко мне явились Розенталь и Бергман.
Первый "прощаться", второй нанести "визит".
"Дворник" стал на дозор у виллы.
Бергман - высокий, стройный блондин лет тридцати - был эстонцем и имел крупный партийный стаж. Бывший командир эстонской красной дивизии, участник подавления Ярославского и Кронштадтского восстаний, ликвидатор Национального центра - особоуполномоченный МЧК по приведению в исполнение приговора и расстрела Астрова и других жертв, - Ян Венникас-Бергман считался кандидатом на пост первого секретаря полпредства в Эстонии. Командировка в Финляндию - "зондирование почвы" для будущей дипломатической деятельности.
- Я знаю, кто меня провалил, - сказал Розенталь, - чухонская морда Яльмари.
- Как? - спросил я.
- Его сцапали на границе и, собака, сообщил шпикам, что ехал ко мне с пакетом листовок, - ответил Розенталь, ударив по колену ладонью.
- Еще выдал кого-нибудь? - тревожно спросил я, вспомнив, что Яльмари был однажды у меня.
- Не такой он идиот! Сообразил, каналья, что мне начхать на чухонских властей, и конец, а выдавать сотрудников не расчет. Создадут процесс, и ему больше влетит, - успокоил меня Розенталь, закуривая.
- Вот теперь товарищ Бергман, мой заместитель, наладит новый этап, - продолжал он, пуская кольца дыма и следуя за их взлетом.
- Я вызову "Микко" и налажу новый путь на совершенно иных условиях, - произнес Бергман неприятным, вкрадчивым голосом.
Я взглянул на него: как будто каменное, надменное правильное лицо с голубыми глазами, высокий лоб и четыре глубоких борозды от виска к виску. Излом линий губ говорил о жестокой натуре.
- Ваше дело налаживать, товарищ, но я предупреждаю вас: Микко работает, пока ему платят десятки тысяч. Его надо бы уже ликвидировать. Много знает, чересчур много. По-моему, подстрелить на их границе - и одним "языком" меньше, - сказал Розенталь, зевнув и глядя в окно.
- Иначе нельзя, товарищ. Такую сволочь можно только деньгами держать на службе. Чем больше бросать им валюты, тем верней работают. А… пристрелить никогда не поздно, - произнес Бергман и взглянул на меня, добавив: - Не так ли?
Розенталь нервно махнул рукой и встал.
- Нет, не так! - вспылил он, - если бы Яльмари обезвредили в свое время, если бы идиот Соколов не давал мне о нем справок, я пустил бы его в расход уже в августе.
На устах Бергмана скользнула улыбка.
- Вспомните, товарищ, слова помначиндела Фомина: "Ставить к стенке надо бы провокатора-предателя и тех, кого он выдал. Чтобы не родить новой провокации", - как будто полосы холодной стали упали слова Бергмана.
- Это не относится к настоящему случаю, - бросил через плечо Розенталь и, подойдя к письменному столу, включил свет лампы.
Сел и, повернувшись ко мне, сказал:
- Ваши сведения хромают. Почему вы не предупредили меня, что "охранка" информировала министерство иностранных дел об аресте Яльмари? Ваш "приятель" ничего вам не говорил об этом.
- Я его не видел уже четыре дня. По-видимому, запил опять, - ответил я.
- Со всякой пьяной шпаной приходится иметь дело, - возмущенно проворчал Розенталь и, встав, заходил взад и вперед по комнате.
- Ваша агентура работоспособна, но брехлива. Товарищ Миклашевский докладывал мне, что много вымышленных имен и иных неточностей. Я обращаю ваше внимание на этот дефект. Прошу вас, составьте подробный список вашей агентуры и укажите мне категории качественного порядка. Кто такой коммунист Ярола? Мы получили сведения, что он покупает или строит дом на имя сестры, - произнес Бергман, просматривая миниатюрный блокнот.
- Он рекомендован товарищем Рахья, - ответил я.
- Рахья - для меня ноль. Который брат?
- Старший, - ответил я.
- Тем хуже. Финские товарищи еще не отвыкли от кумовства. Наверно, этот Ярола какой-нибудь родственник Рахья и тот строит или покупает дом за счет кредита партии. Займитесь этим делом. В одной из ваших сводок указывается, что вы не имеете возможности подыскать офицера-финна для работы по информации генштаба. Мне поручил товарищ Менжинский наладить это в ближайшее время. Товарищ Павлоновский получил сведения об усилившейся в Карелии антисоветской агитации. Нити ведут в фингенштаб. Для полной ликвидации вредных элементов приняты меры, но арестованные агитаторы сознались в подготовке по указке из Гельсингфорса восстания. Мы имели списки финских офицеров-активистов, которые должны были руководить мятежом. План разработан штабом Маннергейма. Необходимо войти в связь с Ингерманландским комитетом, засевшим в Выборге, и спровоцировать открытое выступление. Наши агенты подготовят массы к вооруженному мятежу, финские добровольцы проникнут в Карелию, и дело на мази. Наша тройка убеждена, что зимою в Карелии будут события. Активисты полковника Генрихса мечтают приобщить Карелию к Финляндии. Увидим, во что это им обойдется! У вас нет сведений по этому делу? - произнес Бергман.
- К сожалению, не имею. Слухи кое-какие были, но о них я сообщал товарищу Розенталю, - ответил я.
- Я в свою очередь информировал Аванесова и Бакаева, - подтвердил Розенталь, - но финпартком не придавал значения этим слухам.
- Финпартком! Это не аргумент! Финпартком надо бы разогнать и половину поставить к стенке. Распущенность, демагогия и кумовство выделяют этот комитет из всех национальных группировок. Я уполномочен вычистить местный комитет и ставленников Рахья, Куусинена и Сирола сплавить в центр. Довольно, обожрались уже тут эти перекрашенные эсдеки. Надо послать молодежь на работу. На днях я созову совещание всех уполномоченных и поручу работы по чистке. Мопр тратит сотни тысяч на пособие жертвам белого террора. Отлично! Товарищи, разве портной Кюллинен жертва белого террора, что ему выдается 3000 марок в месяц? Брат его втерся в Красную армию комбатом и выклянчил у Куусинена пособие. Таких немало "жертв", нашего Мопра не хватит на поддержку всяких "свояков" финкомпартии, - сурово раздался голос Бергмана, и в его глазах вспыхнули огни затаенной злобы.
Он закурил. Обвел взором комнату и как-то странно улыбнулся, сказав:
- У вас недурная квартирка… Ее придется оборудовать под типографию. На несколько дней. Ротатор и пишущую машину можете купить за мой счет. Я пришлю из бюро дактило. Надо заготовить тысячи три-четыре воззваний к ингерманландцам от имени их Выборгского комитета. Товарищ Яскеля распространит их по деревням. По окончании работы ротатор перешлете в Выборг на имя уполномоченного Наркомвнешторга. - Он поднялся и обращаясь к Розенталю сказал: - Пойдем. Нам надо еще проревизовать товарища Ярвола.
- Пошли, - произнес Розенталь и, взяв со стола фетровую шляпу, надел ее.
- Итак, желаю вам успеха, - сказал он протягивая мне руку, - будьте осторожны и внимательны. Весной вам дадут другой район. Я скажу "самому" словечко о вас. Спасибо за все, товарищ.
XIV
Дактило, присланная из полпредства, оказалась мне знакомой. Ловиза Августовна Шромер - вдова расстрелянного германцами латышского коммуниста - офицера I Латышского стрелкового полка.
Я купил в магазин Даниель ротатор и "Ремингтон". Работа шла под покровом ночи. На всякий случай топилась печь, "дворник" дежурил у ворот и окна были закрыты ставнями.
Наутро заказ был изготовлен.
"Граждане карелы и ингерманландцы, настает час вашего освобождения от ига русских насильников. Финляндия - ваша скорбящая мать, с тревогой взирает на ваше порабощение тиранами большевиками. Не думайте, что финский народ безучастен к своим братьям и сестрам, томящимся в плену большевистской банды грабителей и убийц. Готовьтесь, братья, к бою. Мы уже формируем бригады опытных бойцов, которые придут на помощь. Вооружайтесь. Запасайтесь лыжами и теплой одеждой. Ингерманландский комитет заручился активной помощью финляндского правительства. Финские офицеры и добровольцы придут и покончат с варварами, и Карелия войдет в тело родной Финляндии. Ждите приказания. Боевой клич: Великая свободная Финляндия. Помните, братья, священные жертвы павших в бою за освобождение Карелии зовут вас на расправу с насильниками. Готовьтесь. Не падайте духом - мы с вами.
Ингерманландский комитет. Выборг. Корельский комитет. Финляндия".
Пять тысяч таких прокламации на финском языке были упакованы в чемоданы и в сопровождении дактило доставлены в полпредство на автомобиле полпреда Черныха.
При консульстве в Выборге состоял на службе некий Владимир Илларионович Лагутин, он же Тышков, Матвеев, Харитоненко и "князь" Енгалычев. В среде сослуживцев Лагутин считался чекистом, и его побаивались все - от консула до истопника. Работа Лагутина состояла в приеме лиц, желающих ехать в РСФСР, и проверке анкет, заполненных возвращенцами. Для последней работы в распоряжение Лагутина состоял кадр осведомителей, получавших "подушный" гонорар - двести марок за справку. Если лицо, подавшее прошение консульству, оказывается, по сведениям агентов Лагутина, опасным для РСФСР, ему давали визу и даже помогали материально при выезде. А в Белоострове "возвращенца" снимали с поезда и отправляли в распоряжение пограничного особотдела на предмет "израсходования".
Таким же "бюро регистрации" в Гельсингфорсе ведал Бергман-Венникас, и, помимо запросов в центр, им приводилось негласное установление личности желающего получить визу. Два моих сотрудника получили распоряжение проверять анкеты и выяснять мотивы поездки в РСФСР. Помню, в разговоре с одним из агентов выяснилось, что капитан первого ранга С. хлопочет о получении визы в Петербург. Я знал многое о деятельности С. и, желая проверить работу агента, спросил у него:
- Что это за птица?
- Кандидат к стенке. О нем очень скверные справки. Паршиво одно обстоятельство - он финляндец, а то бы тысяча марок премии в кармане, - ответил агент.
Ему первый раз отказали в визе, запросили центр и, получив оттуда визу, предложили "пустить" при втором ходатайстве.
Но кто-то предупредил С., и он не поехал. Это вызвало подозрение в полпредстве, и мне предложили узнать причину неиспользования визы капитаном С.
Я написал подробный доклад и указал в нем на анонимное письмо, полученное С. за несколько дней до отъезда. Бергман потребовал фотографического снимка с письма. Я отказался от этого поручения, сославшись на незнакомство с капитаном. Не прошло и недели, как Бергман сообщил, что все открыто и автор анонимки уволен со службы. В квартире каперанга во время его отсутствия был курьер - монтер Шмидт. По осведомительной работе для регистрационного бюро Бергманом была нанята молодая, красивая брюнетка София Зильбермессер. Прекрасно владея местными и русским языками, Зильбермессер вращалась исключительно в кругах еврейской эмиграции и выдавала себя за беженку из местечка Винница. Намекала на то, что один из ее родственников, беспартийный спец, служит в торгпредстве и помогает ей кое-какими средствами. К ней обращались за справками, просили узнать адрес родственников в РСФСР, переслать деньги через Народный банк, имевший в то время филиал в торгпредстве, и письма.
Она пользовалась доверием, и о Софии Зильбермессер говорили как о полезной добродетельнице. Она ссылалась на свои связи в еврейских кругах Берлина, бывшего издателя Проппера, жившего в Гранкулла, называла "дядей", а популярного в Выборге доктора Абрамовича считала мужем своей подруги. Если бы она работала по своей отрасли и не пошла на "крупный заработок", все было бы для нее хорошо, но Бергман увлек ее в рискованную любовную авантюру. Она у кого-то "что-то" стянула, дала снять копию, но опоздала вложить обратно в письменный стол…
Заметка в финской печати - и "карьера" Зильбермессер кончилась плачевно.
Бергман предложил мне найти заместительницу.
Однажды вечером я представил ему миловидную даму, по фамилии Выгодчикова, и Бергман "оценил" ее в три тысячи марок на первое время.
Но работать ей не пришлось долго - на святках она снимала квартиру в лучшем квартале Гельсингфорса и имела "содержание" в пять тысяч марок от Бергмана и три тысячи от помощника Миклашевского.
На медной доске дверей было выгравировано: "преподавательница музыки".
По вечерам бывший ученик консерватории, Бергман, пел под аккомпанемент рояля романсы, а в сизом сигарном дыму виднелась фигура задумавшегося лейтенанта-предателя.
Выгодчикова осталась верна мне, и ее сведениями приходилось пользоваться не раз.
После Нового года произошла реорганизация Финского отдела.
Меня назначили внешним резидентом, и моими уполномоченными стали номера "семь" и "четырнадцать" - оба партийцы-финны.
Вся агентура перешла к ним, и мне не было надобности встречаться с агентами. Поручения центра я передавал уполномоченным, они производили расчеты, классифицировали материал и назначали задания по своему усмотрению. Общее руководство всеми работами МЧК, ВЧК, Разведупра и Региструпа осталось за Бергманом и Бобрищевым.
Две конспиративные квартиры были ликвидированы, и главный центр работ помещался на моей вилле. Прием курьеров из РСФСР "происходил" на квартирах Арвола или "Спортсмена", открывшего теперь кафе в районе Сернеса.
Бобрищев развернул свое бюро: имелись отделы - шифровальный, карточный, фотооперативный, регистрационный, военный, морской и полицейский. На каждом из отделов сидели надежные коммунисты полпредства, числящиеся истопниками, монтерами, переписчиками и машинистками.
Один из его агентов собирал фотографии видных военных, общественных деятелей и эмигрантов. Собирание коллекции происходило крайне примитивно: прилично одетый господин ходил по фотографиям, снимался или давал какое-либо увеличение и ухитрялся украсть со стола или разложенных альбомов фотографию. После уже устанавливали адрес изображенного лица и делали копии. Одна в альбом Бобрищева, вторая в "Регистрацию", в Москву.
Мне также было предписано при каждом удобном случае пополнять копиями фотографий "портретную статистику" военатташе.
Благодаря реорганизации мой риск убавился и общение с двумя уполномоченными было в значительной мере проще и безопаснее, чем со всеми шестнадцатью агентами моего сектора и девятью субагентами военкомячеек.
Днями приема я назначил среду и субботу, в экстренных случаях агенты имели возможность вызвать меня по номеру кофейни "Спортсмена" и по условленному имени.
Лейтенант Арлсон подружился со мной, часто посещал меня, иногда выпивал со мной крепкий горячий пунш и был на редкость корректен - профессионально.
Я не раз уходил из дома, оставляя его в квартире с незапертыми комодом, письменным столом и шкафом, но он не обыскивал их. Иногда меня угнетало его присутствие - как-никак мы были "враги", оба - охотники за дичью. Он за "красной", а я за "белой" и "красной".
Вместе с ним приходили иногда его приятели, барон Р. и юный, тщедушный прапорщик М., - оба сотрудники разведки. Они уже не скрывали своей профессии! Иногда даже обращались ко мне за справками о подозрительных эмигрантах.
Арлсон постоянно нуждался в деньгах, не хватало, бедняге, жалованья - контрабандный спирт был дорогой.
Занимал у меня несколько сот марок и "забывал" сроки платежа. Этим доверием я не злоупотребил никогда, если не считать нашего первого знакомства.
На квартире одного крупного спекулянта спиртом кутили финляндцы - агенты хозяина и приехавшие по "делам" эстонцы, поставщики "белого золота". Я был приглашен отведать "спиртяги" знакомым финном - контрабандистом Ландгреном. На этот своеобразный пир мне давно хотелось попасть. Я знал, что к этой группе близок "надоевший" мне морской офицер Перман, имя которого упоминалось почти в каждом запросе из центра.
Четыре дюжих парня-финна и два эстонца ничем не отличались от обыкновенных торговцев кильками, картофелем и яблоками. Такие типы весной и осенью появляются на набережной Гельсингфорса, "Халли", и продают с парусных и моторных лодок продукты Эстонии.
Но Перман, энергичного вида блондин, в желтом кожаном пальто и английском кепи, импонировал ростом и какой-то гордой, величественной осанкой.
Я познакомился с ним, и вскоре между нами завязался разговор о Советской России, Эстонии и т. д.
Перман - в прошлом лейтенант с погибшего "Грома" - проживал в Ревеле и наезжал в Гельсингфорс для расчета с финнами за проданный в "нетралке" спирт.
На мой вопрос: давно ли он был в России - Перман улыбнулся и ответил просто:
- Дней пять тому назад навестил отца и мать. Я повадился ездить туда… То дело какое-либо, то к родным.
- Вы же рискуете угодить в Чека, - сказал я.
- Бывалое дело. Уже меня таскали, к самому Кедрову возили, а что с меня взять? Я политикой не занимаюсь. У меня там заказчики. Гриша Зиновьев, землячок Корк, сослуживец бывший Доброковский и еще кое-кто. Кому поставляю фуфайки, кому чулочки на дамскую ножку, кому и коньяк "Мартель", - ответил Перман с хитрой улыбкой.
- Как вы попадаете в "рай", ведь это рискованно? - спросил я, уже не доверяя собеседнику.