- Вот здесь покоятся останки итальянских солдат, погибших в Крымской войне. Как вы помните, в лагере союзников, осаждавших Севастополь, был и пятнадцатитысячный корпус, который направила на Крым Сардиния. За порядком в часовне присматривает старая гречанка. Давайте теперь войдем в часовню и посмотрим ее внутренний вид.
Мы зашли в часовню, стены которой были украшены различными надписями на итальянском языке, по бокам- списки погибших военачальников.
Борис Фомич остановился в центре, возле металлического круга, и сказал:
- Под нами подземелье с останками погибших воинов.
На круг вышел Кочетков. Он подпрыгивал и ударял ногами по металлу, что вызывало раскатистый подземный гул.
- Гудит. Верно, души усопших тревожатся.
Не успел паренек закончить свою фразу, как тут же провалился в подземелье. Я взглянул на Бориса Фомича. Лицо его покрылось мертвенной бледностью. Все, кто был поближе к зиявшей дыре, испуганно ахнули. Мы не успели еще как следует прореагировать на это происшествие, как Музыченко, не раздумывая, прыгнул в отверстие вслед за исчезнувшим десятиклассником. Стоявшие ближе к центру обступили дыру и смотрели в ее черную пасть. Через полминуты из нее показалась голова неудачливого паренька, а еще через несколько секунд- и все туловище, поддерживаемое руками Музыченко.
Крепкие руки ребят подхватили парня и вытащили из отверстия.
- Ну как ты там? - спросил я его, нагнувшись над темной дырой.
- Старшына, - услышал я, - кынь мени вогню.
Я достал коробку спичек и вложил ее в протянутую руку Музыченко. Подземелье оказалось неглубоким, всего лишь около двух метров. Первое, что сделал Петр, разыскал и поднял металлическую крышку, которой закрывалось отверстие в полу часовни. Через десять минут вылез и сам Музыченко.
- Ну что там? - засыпали вопросами ребята.
- Только говори по-русски, - обратился я с просьбой к Петру, - иначе никто тебя не поймет.
- Ладно. Так вот, - начал Музыченко, - прыгнул я, значит, вслед за вашим пареньком...
- От имени всех ребят, - прервал начатый рассказ Борис Фомич, - я должен искренне поблагодарить вас за смелый поступок. Правильно я говорю, ребята?
- Правильно! - хором ответили десятиклассники.
- Надо ж было выручать парня, - смущенно ответил Петр.
- Это понятно, когда человек видит, с чем имеет дело, - заметил Борис Фомич. - А тут фактически прыжок в неизвестное. Не каждый отважится на такое.
- Ну так вот, - продолжил свой рассказ Музыченко. - Только, значит, я приземлился, понял, что ничего страшного. Паренька я вам вернул, нашел и крышку. А потом начал смотреть, что там. Без огня картина, прямо скажу, жуткая. С четырех сторон какие-то холодные зеленые светляки. Потом уже при спичках я увидел черепа, сложенные пирамидами, и другие кости. Сколько их там - не сосчитать.
- А что это за светляки? - спросил кто-то из ребят.
- Это органический фосфор, входящий в состав костей, - пояснил Борис Фомич.
- От жуть!
- И еще там какие-то надписи на каменных плитках, - добавил Музыченко.
- Какие надписи?
- Пирамиды черепов и при каждой надпись на каком-то иностранном языке.
Как молния сверкнула мысль: "А что если среди этих надписей окажется то, что ты ищешь? Язык, конечно, итальянский, которого я не знаю. Переписывать все тексты - дело хлопотное. Да и нет уверенности, что это что-нибудь даст". Но и махнуть на все рукой я уже не мог.
- Есть у кого-нибудь карандаш и бумага?
Этих простых принадлежностей у десятиклассников хоть отбавляй. Через полминуты у меня было и то, и другое.
- Борис Фомич, - обратился я к учителю, - мне очень нужно кое-что уточнить. Мы с краснофлотцем Музыченко справимся с этим мигом.
- Что, опять в подземелье?
- Да, но теперь это не страшно: там уже побывала наша разведка.
- Раз нужно, уточняйте, что следует, - ответил учитель.
Мы с Музыченко спрыгнули в подземелье. Картина оказалась действительно жуткой. Невольно вспомнился случай в раннем детстве. Год тогда выдался голодный. За краюху хлеба из просяного отсева готовы были на самые отчаянные поступки. Как-то Лерка Корзухин сказал: "Говорят, самогонщица Самсонка, которая умерла, ходит ночами по кладбищу и расшатывает кресты". - "Враки", - возразил я. - "А вот и нет. Скрип слышали многие". - "Ну и что?" - "А вот то. Теперь никто бы не пошел ночью на кладбище". - "Я бы пошел". - "Не пошел бы. Спорим на краюху хлеба". Поспорили. Вечером собрались на улице, примыкавшей к кладбищу. Нужно было дождаться полуночи и только тогда идти к могиле бабки Самсонки. Ночь выдалась пасмурной, темной. И чем ближе время подходило к полуночи, тем сильнее становилось чувство страха перед надвигавшимся испытанием. "А как ты докажешь, что подходил к могиле бабки Самсонки?" - спросил Корзухин. - "Иди вслед за мной и проверяй!" - "Не на того дурака напал. Я знал, что ты так скажешь. Поэтому еще днем после нашего спора положил на могиле свою рогатку. Принесешь ее, докажешь, что ты там был. Не принесешь, с тебя краюха хлеба". - "А если врешь, что положил рогатку?" - "Тогда я пойду за ней. За две краюхи хлеба". Поверил Корзухину, хотя и знал, что по характеру он плутоват. После полуночи перелез через кладбищенский забор, открыл калитку и вышел на дорогу, по которой проходят все похоронные процессии нашего поселка. Тревожно шумели верхушки деревьев. Временами порывы ветра усиливались и тогда к монотонному шуму присоединялся скрип стволов трухлявых деревьев. Я знал, что скрип - признак старости, за которой следует небытие. Может быть, именно это и вызывало во мне чувство тоскливой тревоги, боязни и страха перед могилой бабки Самсонки. Я уже был почти у цели, как вдруг где-то рядом раздался душераздирающий крик филина. Другой на моем месте пустился бы наутек. Я же только присел. Это было не проявлением храбрости, а скорее оторопи, парализовавшей мою волю. Придя немного в себя, я все же нашел силы продолжить свой путь и минуты через две был у могилы бабки Самсонки. Старые кресты и трухлявые пни светились мертвым фосфорическим светом. Никакой рогатки на могиле самогонщицы не оказалось. Корзухин, как и следовало ожидать, сплутовал. Я так ему и сказал, когда вернулся к ватаге своих ребят. "Уговор был? Был. Сейчас принесу тебе рогатку", - ответил Лерка и направился в открытую калитку. "Врет он. Сядет где-нибудь и будет ждать", - сказал я ребятам. Корзухин был меньше меня и заметно уступал в силе. Я подкрался к калитке, подождал несколько минут и затем незаметно осмотрел начало кладбищенской дороги. Лерка сидел на корточках у самых ворот и ждал. Вернувшись к ребятам, я рассказал им, где сейчас находится Корзухин. Кое-кто усомнился в этом, но Комаров, проверив мое сообщение, подтвердил его и добавил: "Сейчас придет". Через несколько минут появился Корзухин и, протягивая мне рогатку, сказал: "Вот что нужно было сделать. А ты побоялся". Я поднес к его лицу кулак и спросил: "Хватит этого или добавить?" - "Ты чего". - "Сам знаешь чего. Пошли, ребята".
Этот случай вспомнился в связи с тем, что здесь, в коридорах подземелья, была такая же непроглядная темнота, как и тогда на кладбище: и странное дело, бледные бесформенные пятна фосфорического света не только не рассеивали темноты, но, наоборот, усиливали ее, вызывали чувство придавленности, пугали своей непонятной таинственностью.
Музыченко зажег спичку, и мы начали присматриваться к надписям у каждой пирамиды черепов. Плоские камни и на них незнакомые слова: "Battaglione... Reggimento..." Но что это? У одной из пирамид - текст и числа: "...13-19 Ottobre nella battaglia vicino a Kephalourisi sono stati periti 287 soldati". Я еще не до конца осознал смысл этой фразы, но уже понял, что в наших руках оказались сведения исключительной важности.
- Петя, ты понял, что все это значит? - спросил я Музыченко.
- Зрозумив, зрозумив. Ты хутчише пэрэпысуй, а то нэ выстачэ вогню.
И по мере того, как я переписывал эту надпись, каждое слово становилось понятным без перевода: "Ottobre", "battaglia", "Kephalourisi", "soldati". Кто скажет, что ему эти термины не знакомы? Я, может быть, и прошел бы мимо этой каменной плиты, если бы не ключевые слова найденного текста: "13-19 Ottobre... Kephalourisi..." Ясно, о чем идет речь. Но они понятны для того, кто изучал эту страницу истории, кто знал, что 13 октября тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года произошла балаклавская битва. Но как много случайностей на пути к этой находке? Начать хотя бы с того, что меня направили на военную службу именно в г. Севастополь. Потом курсы радиотелеграфистов, организация поста ВНОС номер один, знакомство с Маринкой и Анной Алексеевной, экскурсия на итальянское кладбище, случай с Толей Кочетковым и, наконец, поиск следов русского отряда на Кефаловриси. Все эти события кажутся случайными и друг с другом не связанными. Но так только на первый взгляд. В действительности же они как высокая пирамида камней. Выпадет один из них - и конструкция рушится, превращается в бесформенную груду кусков горной породы.
Закончив переписывание текста надписи, мы подошли к отверстию и с помощью Севалина один за другим выбрались из подземелья. Нас забросали множеством вопросов. Десятиклассников интересовало все: много ли останков погибших воинов, какая форма подземелья, что искали и чем закончились наши поиски. Я не стал рассказывать о своей находке. Нужно было еще раз взвесить все как следует, посоветоваться с Анной Алексеевной. Ведь она вела научный поиск и знала о балаклавской битве больше, чем кто-либо другой. Как тут не вспомнить старую русскую пословицу: сначала нужно перекреститься, а потом уже браться за святцы. Именно так, а не иначе.
Ребятам я рассказал, что подземелье имеет форму креста, лучи которого сориентированы по направлению стран света.
- А зачем это вам? - поинтересовался Кочетков целью нашего пребывания в подземелье?
- У военных во всем должна быть ясность.
Это объяснение, кажется, удовлетворило не только Толю, но и самого Бориса Фомича. Учитель зачем-то потрогал край крышки, лежавшей у отверстия, и сказал:
- А теперь, ребята, надо заделать эту дыру так, чтобы незаметно было, иначе смотрительница часовни будет недовольна.
Нашлись мастера, и вскоре металлическая крышка была укреплена на своем прежнем месте так, словно никакого происшествия здесь и не было.
На обратном пути Лида взглянула на меня и тихо сказала:
- Дурит Маринка, а придет домой, будет реветь.
- Да нет, не похоже что-то.
У Лиды своеобразная манера: если она берет под руку, то не одной, а обеими руками. Вот и сейчас она охватила кольцом мою руку, слегка оперлась и, лукаво посматривая на меня, сказала:
- В нашем классе был недавно диспут: место человека в жизни советского общества.
- И знаете, что ответила на этот вопрос Михеева? Можно сказать? - спросила ее Таня.
- Говори, что тут такого.
- Выйти замуж за любимого человека и нарожать кучу детей.
- Прости меня, Лида, но это мещанский идеал, - вмешался Валерий.
- И как реагировали на это в классе? - спросил я Михееву.
- Кто как, по-разному.
- Что, были и такие, которые тебя осуждали?
- Были, и не мало. На что Таня и та, правда, только мне лично, сказала: "Вот это идеал - плита да пеленки". Но не всем же быть Жанной д'Арк.
- Правильно, Лида, - поддержал я Михееву. - Нет более благородной цели, чем воспитание детей. Я, например, готов поклониться до земли, стать на колени перед всеми, кто вырастил, растит или готовится растить детей. Мать - это святое слово. Лида сказала на диспуте просто и понятно, и не ее вина, что некоторые за этой кажущейся слишком простой формой не рассмотрели глубокого смысла.
Не успел я закончить свою фразу, как Лида высвободила свои руки, обхватила ими мою шею и при всех звонко поцеловала.
- И мне нисколечко не стыдно, - сказала она, снова беря в кольцо мою руку.
- Это, конечно, трогательно, - с заметной иронией сказал Севалин. - Я не отрицаю, что человек должен приносить пользу обществу. Но должны же быть у человека и свои интересы. И вот тут-то и начинается "но". Я живу один раз и мне не нужно царства небесного. Я хочу прожить свою жизнь так, чтобы всегда мог сказать: "Так держать".
- Ну-ну, и что же дальше? - спросила Лида.
- А что дальше? Вы же не станете отрицать, что есть существа слабые и есть сильные. Я уважаю только сильных.
- Значит, вы должны больше других существ уважать нашего совхозного быка.
- Ценю твой юмор, Лида, но мы говорим о вещах в переносном смысле.
- Ну хорошо. Какие же люди, в вашем понимании, относятся к сильным личностям и какие к слабым?
- Быть сильным - значит, подчинять себе других, слабым - подчиняться самому.
- А без подчинения нельзя? Просто чтоб, по-товарищески.
- Просто, как ты говоришь, не бывает. Люди могут дружить, но при этом кто-то кому-то подчиняется. Вот взять хотя бы тебя и Таню. Ни ты, ни она, наверное, даже не обратили внимания на одну мелочь.
- Какую?
- "Можно сказать" спросила тебя Таня.
- Ну и что тут такого?
- Ничего. Так кажется тебе и, может быть, Тане. А для других вопрос твоей подружки - лакмус, по которому легко определить характер ваших отношений.
- Какими же кажутся вам наши отношения?
- Ты руководитель, она подчиненная.
- Чепуха! - энергично возразила Лида. - Вы знаете, как чистит меня Таня, когда я сделаю что-нибудь не так как надо?
Вообще-то Севалин, как мне кажется, в чем-то прав. Роль лидера в группе людей, в особенности школьников, общеизвестна. Но нельзя не согласиться и с Лидой, которая высказала интересную мысль о возможности таких личностных отношений, которые основаны на принципе, если так можно сказать, взаимного руководства и подчинения. Севалин не допускает возможности таких взаимоотношений. Для него существуют только основные тона. Оттенков он не признает.
- Валерий, в нашей школе работает уборщицей тетя Глаша. Уборщиц у нас несколько. Но школьники знают только ее, знают и уважают больше чем другого учителя. А уважать ее есть за что. Она умеет приструнить не в меру расходившегося мальчишку, отчитает, если надо, беззаботных родителей. Но она и поможет, скажет ласковое слово человеку, который попал в беду. Кто в твоем понимании тетя Глаша?
- Уборщица.
- Нет, я серьезно.
- И я не шучу.
Лида посмотрела на Севалина так, словно усомнилась в правдивости его слов, и сказала:
- Тогда это эгоизм. Маринка, а ты почему молчишь?
- Я не умею целоваться, как ты.
- В переводе на общепонятный язык это значит: мучительное сомнение в верности. Я правильно перевела твои слова?
- Ты правильно не только переводишь, но и поступаешь. Даже тогда, когда даешь согласие, чтобы тебя несли на руках.
- Вот теперь я окончательно убедилась, что перевела правильно.
Неужели Маринка расслышала мои слова, когда мы поднимались в гору? Если это так, то у нее исключительный слух.
- Я не согласен с тобой, Лида, - возразил ей Севалин.
- В правильности перевода? - прикинулась непонимающей Лида.
- Да причем тут перевод? Не согласен, говорю, что касается эгоизма. Разве эгоистическое чувство руководило такими людьми, как Менделеев, Лобачевский, Пастер, Эйнштейн? Да разве всех их перечислишь?
- Валерий, ты хитрец.
- Що правда, то правда, - произнес молчавший до сих пор Музыченко. - Вы знаетэ, навищо бог дав лысыци такый довгый та пушыстый хвист?
- Заметать следы.
- Цилком вирно, Лида. Мэни здаеться, що и у Валэрия волочыться сзади щось подибнэ до лысыного хвоста.
Я не могу сказать, что в Севалине есть черты, которыми бывает наделен неприятный человек. Скорее наоборот. Он опрятен, изысканный в манерах своего поведения, вежлив, предупредителен, особенно по отношению к девушкам. И все же Музыченко почему-то его невзлюбил да так сильно, что, кажется, готов разорвать его в клочья.
Мы уже дошли чуть ли не до окраин Балаклавы, как на склоне горы показалась фигура матроса. Он стремительно, полутораметровыми прыжками мчался к нашем группе.
- Старшина! Старшина! - это кричал Сугако.
- Осторожнее, Лефер! - предупредил я его.
- Вас срочно вызывают по рации, - обратился ко мне запыхавшийся Сугако.
Что там могло стрястись? Что ж, вызов есть вызов. Нужно бежать на пост, а не строить догадки.
- Милые девушки, не грустите. Вас проводят доблестные воины надежной береговой обороны.
Лида пробежала за мной метров десять, а потом, удерживая меня за рукав, остановилась и сказала:
- Хороший ты парень, Коля. Поцеловала бы я тебя еще раз, да боюсь Маринка совсем сойдет с ума. Но беспокойся, я все улажу сама. Не забывай пословицы: где не справится черт, пошли туда женщину.
- Спасибо, Лида. Передать привет Лученку?
Михеева посмотрела на меня своим лукавым взглядом, словно хотела спросить: "И это ты уже знаешь?", и добавила:
- Передай.
- Тогда бывай, как говорит Михась, - и я побежал.
На посту как будто ничего не случилось, но по каким-то неуловимым признакам все же чувствовалось, что что-то произошло. Танчук, не отрываясь от бинокля, тщательно всматривался в морскую даль и так же внимательно вслушивался в далекий шум морского прибоя, как будто именно в нем могла таиться опасность. Лученок сосредоточенно всматривался в шкалу настройки и слушал, готовый в любую секунду распознать позывные штабной радиостанции. Я легонько потрогал Михася за плечо. Увидев меня, Лученок молча пододвинул радиограмму, в которой предписывалось повысить боевую готовность поста. "Не исключено, - указывалось в радиограмме, - провокационное нападение противника с воздуха". - "Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, - подумал я. - Какого ж чёрта не сказал Лефер об этом сразу? Надо было бы вернуть на пост Севалина и Музыченко. А теперь где их найдешь?" Однако долго тревожиться не пришлось: через полчаса они оба были на посту. Откровенно говоря, такое раннее возвращение их меня немного удивило. Удивило раннее возвращение не Музыченко, а Севалина. Валерий не из тех парней, которые так быстро расстаются с девушками. Эту загадку разъяснил Музыченко:
- А Маринка пиднэсла Сэвалину гарбуза. Нэ встыг ты, командыр, видийты од нас, як вона побигла до дому. Валэрий старався и так, и сяк, затрымував йийи. Та дэ там. Вона як гаркнэ на його: "Видстань, - кажэ, - вид мэнэ!" И мусыв наш Сэвалин вэртатысь на пост, нэ солоно хльобавшы.
- Ты уж скажешь, - начал оправдываться Валерий. - Да не было еще такой девки, которая бы ушла от меня. Не таких уламывал.
- Кажы-кажы, - передразнивал Севалина Петр. - А гарбуза всэ такы одэржав.
- Тише вы! - крикнул Лученок. - Радиограмма из штаба: готовность один.
- Готовность один! - повторил я приказ. - Всем занять боевые посты.