2
И вот Аскер снова в кабинете генерала Лыкова. За окном влажно поблёскивают кровли домов, матово отсвечивает мокрый асфальт площади. Серо и небо и земля. Холодно, тоскливо. Или, быть может, это только кажется так Аскеру? Ведь сегодня он последний день в Москве, на своей земле. Ночью - вылет. Туда, за линию фронта, в далёкий Остбург.
Закончена большая подготовительная работа. Трудно даже перечислить все то, что входило в неё. Тут и прыжки Аскера и Ланге на парашюте с самолёта; улица за улицей, квартал за кварталом тщательное изучение Остбурга - по карте, по различным материалам, по подробным рассказам Герберта; "вживание в образ" новых людей, какими Аскер и Герберт будут там, за линией фронта, и многое, многое другое… А работа с приемопередающей радиоаппаратурой, тренировка в радиообмене, в настройке и ремонте станции, в мгновенной смене частот и диапазонов передач, чтобы до предела затруднить перехват сообщений и пеленгацию передатчика контрразведкой противника! А груда фашистской литературы - газет, журналов, бюллетеней, сводок, которые пришлось проштудировать, чтобы быть в курсе того, что сейчас происходит там, на западе, где ещё хозяйничают гитлеровцы!…
Да, теперь все это позади - огромный, тяжёлый труд, колоссальное напряжение воли и мускулов, работа по восемнадцати часов в сутки, когда валишься с ног от утомления, но не можешь сомкнуть глаз, как бы ни велика была потребность в сне.
Все это позади. И все это - ничто по сравнению с тем, что предстоит испытать…
Аскер поднимает голову, глядит на генерала. Тот беседует с Рыбиным и Чистовым - людьми, которые руководили подготовкой Керимова и Ланге и теперь докладывают о результатах. Но Аскер почти ничего не слышит. Это не потому, что чекисты беседуют негромко. Просто он слишком сосредоточен, полностью ушёл в себя, снова и снова перебирает в сознании все то, что для него и Герберта начнётся уже нынешней ночью…
Все согласовано, предусмотрено, решено - все, что можно предусмотреть при подобных обстоятельствах. А можно так немного!… Аскер и Ланге имеют в Остбурге два убежища. Там они первое время будут чувствовать себя сравнительно безопасно. Одно - домик кладбищенского сторожа, старого друга семьи Герберта, Лотара Фиша, другое - жилище давнишнего дружка Ланге, механика завода "Ганс Бемер" Отто Шталекера. И тот и другой - люди надёжные, живут в Остбурге уже много лет, от обоих Герберт месяца полтора-два назад получил письма. Следовательно, они и сейчас там.
Разведчики полностью экипированы, снабжены всем необходимым; у них несколько комплектов хороших документов. Это подлинные бумаги. Об их прежних владельцах все, известно. Таким образом, можно не беспокоиться и за специальную проверку, если она будет произведена по месту жительства тех, на кого документы выписывались.
Это все. Остальное зависит от Аскера. Его задача - закрепиться в городе, выждать некоторое время, затем нащупать остбургское антифашистское подполье. В этом должен помочь Отто Шталекер. Ланге свяжет Аскера с ним, потом исчезнет. Ему нельзя оставаться в городе. Правда, Ланге изменит внешность, у него будут другие документы, но все же опасно; вдруг произойдёт случайная встреча с людьми, которые его хорошо знают!… Предусмотрено, что, выполнив свою миссию, Ланге с документами возвращающегося из отпуска солдата выедет на Восток. На территории Польши, в одном из местечек по пути следования, его будут ждать, проведут к партизанам, а те переправят через линию фронта.
Итак, Аскер будет действовать один. На случай особых, чрезвычайных обстоятельств, в которых он мог бы оказаться, ему сообщена ещё одна явка - адрес того самого разведчика, о котором упоминал полковник Чистов. Но это - на самый крайний случай.
Остбург!… Аскер откидывается в кресле, прикрывает веки. Перед глазами встаёт главная магистраль города, сплошь застроенная тяжёлыми серо-дымчатыми зданиями с крутыми островерхими кровлями, пересекающие её улочки, которые ведут на рабочие окраины, к заводам… Особенно отчётливо видит Аскер кладбище - оно на пригорке, окаймлено двумя рядами тополей; слева, если идти от города, небольшое строение: красные стены, два окна, крыша из волнистого железа. Это и есть сторожка Лотара Фиша… И ещё - узкое высокое здание со стрельчатыми окнами, с башенками по углам кровли и четырьмя шпилями - бывший музей палеонтологии, а ныне гестапо Остбурга…
Разговор закончен. Лыков встаёт. Быстро подымается с кресла Аскер.
- Кажется, все. - Генерал протягивает ему руку. - Возвращайтесь!
"Возвращайтесь" - так Лыков говорит всегда, провожая кого-нибудь из своих в дальний и опасный поиск.
- Спасибо, Сергей Сергеевич!
Аскер крепко пожимает руку начальника. Они обнимаются.
- Береги себя, - чуть слышно шепчет генерал. - Лучше гляди, сынок.
Аскер вновь благодарит Лыкова, спешит скорее попрощаться с Рыбиным и Чистовым. Это очень трудные минуты.
- Позовите Герберта Ланге, - говорит генерал.
Ланге входит в кабинет. О, сейчас у него другая походка, совсем другие глаза!
С ним прощаются так же тепло.
- Возвращайтесь, - говорит и ему генерал Лыков. И прибавляет: - Мы ждём вас, товарищ. А потом поедете к себе, в новую Германию!
- Вернусь, обязательно вернусь. - Ланге широко улыбается, большими ладонями бережно берет руку советского генерала, осторожно пожимает. - Ещё раз спасибо. Спасибо, что поверили. За все спасибо!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
Налёт советских бомбардировщиков на расположенные по окраинам Остбурга военные заводы начался поздно ночью. Вскоре в районе заводов заревом было освещено полнеба, оттуда доносился грохот рвущихся бомб, залпы зениток, скороговорка крупнокалиберных пулемётов.
После окончания налёта шеф гестапо Остбурга штандартенфюрер Гейнц Больм покинул убежище, отдал необходимые распоряжения и вернулся домой. Он тотчас же лёг, надеясь провести в постели хоть остаток ночи. Надо было отдохнуть - утром предстояло множество дел.
Отдохнуть, однако, не пришлось. Резкий телефонный звонок поднял Больма с постели. Говорил дежурный. Голос его звучал взволнованно. Дежурный доложил: ограблено железнодорожное отделение рейхсбанка. Вскрыты три самых крупных сейфа, в которых было около полумиллиона марок. Кража совершена во время бомбёжки, когда сторожа больше думали о собственной безопасности, нежели об охране порученного объекта.
- Понятно, - сказал Больм. - Все понятно, кроме одного: за каким дьяволом вы звоните мне? Или нет уже на свете уголовной полиции с её филёрами?
Дежурный замялся:
- Здесь директор банка господин финансовый советник Грубих…
- Дайте трубку господину Грубиху.
- Здравствуйте, господин штандартенфюрер Больм!…
Шеф гестапо отодвинул от уха трубку - так громко звучал в ней взволнованный голос финансового советника.
- Ну-ну, - сказал Больм, - говорите потише, я, слава богу, не глухой.
Торопясь и нервничая, Грубих рассказал о краже. Тяжёлые последствия ждут банк, если деньги не будут найдены. Дело так серьёзно, что он, Грубих, был вынужден позвонить в Берлин рейхсминистру Шахту, и тот возмущён царящими в Остбурге порядками.
Внезапно разговор был прерван. Штандартенфюрера Больма вызвал Берлин. Шефу гестапо Остбурга было приказано помочь уголовной полиции в расследовании происшествия в банке.
Больм положил трубку, затем соединился с дежурным и приказал прислать автомобиль.
- Слушаюсь, - ответил дежурный.
- Вызовите и направьте в банк оперативную группу.
- Она здесь и сейчас выезжает, господин штандартенфюрер.
- Хорошо. Где штурмфюрер Адольф Торп?
- Полагаю, дома.
- Поднять немедленно. И - собак. Собак с проводниками. Проследите, чтобы обязательно был Цезарь.
- Ясно, господин штандартенфюрер.
- Моя машина?
- Уже выслана.
Закончив разговор, Больм начал поспешно одеваться. Вскоре за окном заурчал мотор "мерседеса".
Помещение банка, в котором находились главные сейфы, было расположено под землёй. И сейчас большой бетонированный подвал, залитый ярким светом электрических ламп, с раскрытыми настежь дверями трех сейфов, с проломом в стене, представлял странное зрелище…
Войдя в хранилище, штандартенфюрер Больм проследовал к работникам, возившимся у одного из сейфов. Среди них выделялся рослый молодой человек в отлично сшитом костюме. Это был штурмфюрер Адольф Торп.
Он подвёл начальника к стене, указал на пролом.
- Конец подкопа, - сказал Торп. - Начали метрах в двадцати отсюда, в люке канализационной системы. Придумано ловко. Вырытую землю ссыпали вниз, и текущая по трубе вода уносила её.
У входа послышался шум шагов, лай: прибыли проводники с ищейками. Впереди шёл солдат с чёрной овчаркой. Это был лучший вожатый с Цезарем.
- Можно начинать? - спросил Торп.
Больм кивнул.
Цезарь взял след, зарычал и метнулся к пролому. Туда же потянули и другие ищейки.
Истекло почти два часа с начала погони. Преследователи миновали несколько улиц, оставили позади вокзал с паутиной железнодорожных путей, достигли леса. Рассвело. Впереди бежали Цезарь и его проводник, за ними, немного отстав, ещё двое солдат с собаками. В лесу движение замедлилось. Цезарь тяжело поводил боками. Две другие собаки выбились из сил и порывались лечь. Не меньше были утомлены и солдаты.
Больм и Торп оставили автомобиль, который подвёз их к опушке, и тоже вошли в лес. Вскоре они нагнали проводников с ищейками. Вожатый Цезаря обернулся.
- След все свежее, - прохрипел он, с трудом переводя дыхание. - Мы настигаем их…
Он не договорил, споткнулся и грохнулся на землю, выпустив поводок.
Больм и Торп продолжали путь. Вдруг они услышали голос солдата.
- Глядите, - кричал он, указывая на землю, - глядите, за что я зацепился!
Контрразведчики подбежали. Солдат показал им высовывавшуюся из земли петлю белого блестящего шнура. Торп взял её, осторожно потянул.
Через несколько минут из земли были извлечены три парашюта.
2
Бомбоубежище было заполнено до отказа. Воздушная тревога в глубокую ночную пору согнала сюда людей прямо с постелей.
В помещении стоял негромкий говор. При каждом разрыве, когда стены и сводчатый потолок убежища начинали гудеть, а крохотная угольная лампочка металась на длинном шнуре, говор ненадолго смолкал. И тогда было слышно, как в дальнем углу всхлипывает ребёнок.
Ребёнка, пятилетнюю девочку, держала на руках женщина с печальными глазами и скорбно опущенными углами рта.
- Спи, Рози, спи, - говорила она, укачивая дочь. - Скоро все кончится, и мы пойдём домой.
Сидевшая неподалёку старуха в больших роговых очках пододвинулась ближе, поправила на девочке плед, порылась в ридикюле и, вытащив дешёвую конфетку, протянула Рози. Та качнула головой, закрыла глаза.
- Возьми, - сказала старуха и наставительно прибавила: - Если взрослые дают, маленькие должны брать.
- Возьми, Рози, - прошептала мать.
Девочка конфету взяла, но есть не стала.
Старуха тяжело вздохнула и вытерла украдкой слезу. Бедные люди. Такая была чудесная семья! Но вот хозяина взяли на войну, и теперь пришло письмо в конверте с траурной рамкой.
Старуха осторожно обняла соседку, притянула к себе.
- Вот так-то лучше, - пробормотала она, когда женщина привалилась к её широкому тёплому боку. - Попробуйте вздремнуть, милочка.
- Хорошо, фрау Штрейбер.
- Бедняжечка вы моя, - прошептала старуха. - Спите, спите…
На рассвете фрау Штрейбер, Рози и её мать покинули убежище. Жили они неподалёку, на восточной окраине Остбурга. Вдова Штрейбер имела маленький домик, оставшийся после мужа, - на его покупку супруги Штрейбер копили деньги почти два десятка лет. Такой же домик, но несколько дальше, был у соседки.
Старуха проводила соседку с девочкой до калитки и ушла. Вскоре маленькая Рози была раздета и уложена в постель.
Прилегла и Лизель. Но сон не приходил. Слишком велика была усталость, слишком возбуждены нервы. Женщина лежала на спине, плотно смежив глаза, часто и глубоко дыша. Вот дыхание её участилось, сделалось коротким, прерывистым, она откинулась на подушку и зарыдала.
Лизель долго плакала, прижимая к губам подушку, чтобы не потревожить дочь. Затем стихла, задремала.
Её разбудил шорох в коридоре. Она открыла глаза, села в кровати. Шорох повторился - на этот раз громче. Теперь было ясно слышно, как скрипнула рама того самого окна, что находилось в конце коридора и глядело в садик. Она затаила дыхание и отчётливо различила шаги.
Не помня себя от ужаса, Лизель соскочила с кровати, кинулась к двери, чтобы запереть её. Но не успела. С той стороны нажали на дверь секундой раньше. Лизель оцепенела. Глаза её были широко открыты, из прокушенной губы сочилась кровь.
- Лизель, - негромко сказали за дверью. - Лизхен!…
Женщина коротко вскрикнула и осела на подогнувшихся ногах.
- Герберт, - прошептала она, теряя сознание.
Герберт Ланге торопливо шагнул через порог, подхватив на руки жену.
3
Чрезвычайные обстоятельства вынудили Аскера идти в дом Ланге. Ещё в Москве было решено: в этом доме не появляться. Ведь семья Ланге уже могла получить извещение о гибели Герберта. Правда, в своей супруге Герберт был уверен, она умела держать язык за зубами. Но, даже если согласиться с этим и довериться Лизель, дом все равно мог бы стать для них ловушкой: там имелась ещё и пятилетняя Рози. Одно неосторожное слово ребёнка - на улице, в магазине, соседям, - и разведчики будут схвачены.
Но случилось непредвиденное…
Их самолёт, шедший в общем строю, отвалил в разгар бомбёжки в сторону и направился в район вокзала. Неподалёку находился лес. Над ним, как это и было намечено, Аскер и Ланге выпрыгнули на парашютах. Приземлились удачно, быстро отыскали друг друга и грузовой парашют с солдатскими ранцами, зарыли парашюты.
Теперь предстояло пробраться на вокзал, дождаться утреннего поезда с Востока и вместе с высадившимися из него людьми покинуть станцию. Аскер и Ланге направились к опушке леса. Но там оказалась позиция зенитной батареи. Они подались правее, однако и здесь путь был перекрыт - вдоль опушки тянулась изгородь колючей проволоки, за которой виднелась стена. Пришлось предпринять глубокий обход, пройти с десяток километров, прежде чем они оказались у цели.
Истекали последние минуты ночи, до вокзала оставалось несколько сот шагов, когда на пути вырос патрульный.
- Пропуск, - потребовал он.
Аскер и Ланге остановились.
- Мы на поезд, - сказал Аскер. - Мы солдаты и идём на вокзал.
- Пропуск! - упрямо повторил солдат.
- Послушай, - сердито сказал Ланге, - не будь дураком. Ну откуда у нас пропуск? Мы с батареи, что позади, на опушке, идём к поезду, видишь - ранцы. Берегись, - добавил он с угрозой, - я еду домой, и если опоздаю, дождусь, когда сменишься, и так тебя отделаю, что мать родная не узнает.
Неизвестно, что подействовало на солдата - слова Аскера или упоминание Ланге о зенитной батарее, но патрульный вдруг отошёл в сторону и махнул рукой.
- Проходите, - устало сказал он. - Проходите, да поторапливайтесь, черт бы вас побрал! До поезда четверть часа, если не меньше.
Путь был свободен. Они медленно двинулись вперёд. Аскер был раздосадован. Вот и первая неприятная неожиданность: их увидели выходящими из леса. Первая ниточка, которая может потянуться к контрразведке. Мелькнула мысль - убрать патрульного. Сделать это легко: вот он, почти рядом, в темноте смутно белеет его лицо. Одно движение и… Нет, тело не спрячешь. Да если бы и удалось спрятать - солдата все равно хватятся. Начнутся поиски. Нет, нет, это хуже! А так можно надеяться, что болтать не станет. Не в его интересах.
И Аскер с Ланге продолжали путь.
- Эй, - донеслось сзади, - эй ты, длиннорукий!
- Кажется, меня, - шепнул Герберт. - Ну, что надо? - крикнул он, обернувшись.
- Ты эти угрозы прибереги для другого, - сказал солдат. - А я на них плевать хотел. Я бы и сам почесал кулаки о чью-нибудь морду.
Не отвечая, разведчики ускорили шаг.
Спустя несколько минут они были на вокзале. Патрульный сказал правду. Почти тотчас же объявили о подходе поезда с востока. Аскер и Ланге вышли на перрон, оставив ранцы под присмотром старушки, поджидавшей какой-то более поздний состав.
Поезд подкатил к платформе. Ланге остался на перроне, Аскер же взобрался в один из вагонов. Он торопливо прошёл по коридору, будто кого-то разыскивая, затем вернулся к отделению проводников.
- Билеты, дружище, - сказал он служителю, занятому чисткой своего кителя. - Верните мне билеты.
- Билеты? - удивился тот. - Но я их давно роздал.
- Ага! - Аскер улыбнулся. - Их, значит, забрал мой спутник, обер-ефрейтор. Отдали ему, не так ли?
Проводник кивнул.
Аскер вытащил сигареты.
- Закурим на прощанье, Гейнц!
- Я Карл, а не Гейнц.
- Кури, Карл. Сигареты отличные.
Проводник взял сигарету. Аскер дружески кивнул ему и вышел. Сходя на перрон, он запомнил номер вагона.
У ранцев поджидал Герберт.
- Все в порядке, - сказал он.
- У меня тоже. - Аскер поднял ранец. - Пошли.
По дороге он пересказал товарищу свою беседу с проводником.
Ланге сообщил:
- Выехали без опозданий. В Берлине сняли с предпоследнего вагона каких-то двух типов. Оба - штатские, один в синем пальто, другой в куртке серого драпа, на голове тирольская шляпа. Учтите: скандал был громкий, сбежался весь состав, потому и описываю так подробно.
В заключение Герберт показал два билета, подобранные им на перроне.
Все это требовалось на случай, если бы Керимову и Ланге пришлось доказывать, что они прибыли в Остбург по железной дороге.
Контрольный пост у выхода с вокзала миновали легко - пожилой солдат в очках полистал документы, мельком оглядел их владельцев и коротким кивком разрешил им идти. Стоявший рядом офицер, казалось, не обратил на них внимания.
Рассвело. Они вышли на площадь: Аскер, высокий, широкоплечий, тонкий в талии; Ланге - ниже ростом, грузнее, с сильными округлыми плечами, чуточку кривоногий; оба в поношенных военных мундирах, Ланге - с погонами обер-ефрейтора, Аскер - капрала, оба с брезентовыми ранцами и шинелями через руку. Узнать Ланге было бы трудно - небольшая бородка, усики с закрученными вверх концами, тёмные очки совершенно его преобразили.
Привокзальная площадь была невелика. Правое крыло её занимало большое приземистое здание, расположенное по дуге.
- Пакгауз, - негромко сказал Ланге, перехватив взгляд товарища. - Военные грузы.
Аскер кивнул. Он узнал и стены темно-красного кирпича, и забранные массивной решёткой окна, и тяжёлые металлические двери на роликах. Ланге был точен в своих описаниях города.
Слева, тоже по кривой, расположились три жилых дома с остатками плюща на стенах. Один из них - узкий, высокий, с узорчатыми окнами и замысловатыми балкончиками - устремлён в небо длинный шпиль, плоский и иззубренный, как таран пилы-рыбы.
Здания охватывали площадь полукольцом. Там, где кольцо обрывалось, начиналась магистраль.