Боевое дежурство непосредственно на пункте управления несли десять человек. Время их дежурства установлено было в зависимости от тех функций, которые они здесь выполняли. Офицеры-операторы заступали на пост у пульта, находящегося под землей, и дежурили ровно сутки, не поднимаясь наверх. Они могли по очереди спать, а горячую пищу им доставляли сверху. Шестеро военных полицейских, по два в смене, дежурили трое суток, а повар и сержант-техник заступали на педелю. По ночам они спали, как все нормальные люди.
В принципе, ракеты можно было вообще лишить всяких расчетов и запускать при необходимости из единого центра управления. Но расчеты все-таки существовали. На всякий случай…
Каждая ракетная шахта была оснащена радиолокационной защитой, которая поднимает тревогу, если ктолибо попытается приблизиться к охраняемому участку. А туда, где дежурят операторы, от внутренних частей каждой ракеты выведены датчики. Они сообщают офицерам о малейшей неисправности в системе, зажитая сигнальное табло. Затем особые устройства расшифровывают неисправность и указывают, где и что именно произошло, с помощью ЭВМ, в которой заложены образцы человеческого голоса, записанного на магнитофонной пленке.
За двадцать четыре часа боевого дежурства операторы по нескольку раз, днем и ночью, принимают распоряжения на ракетный пуск. Полученный шифр-приказ надо раскодировать, проверить, получить подтверждение, "раскрутить" систему пуска, выполнить приказ и доложить об этом. Это всегда вызывает сильное нервное напряжение, ибо никогда не известно, учебная тревога или боевая. И кроме того, стоит оператору ошибиться – его ждет серьезное взыскание от начальства, которое, находясь далеко-далеко, зорко следит за действиями расчета.
При размещении ракетных установок на базе Мэсситер учли предыдущий опыт и не стали разносить ракеты далеко друг от друга, как это было сделано, например, на базе ВВС Мальстром, неподалеку от Грейт-Фоллза, штат Монтана. Тамошнее первое крыло МБР разбросано на площади восемнадцать тысяч квадратных миль – это площадь двух довольно крупных штатов. И хотя ракетчики летают на дежурство вертолетами, на дорогу у них уходит час и более, и это только в один конец.
Прилетел рано утром, вошел в одиноко торчащий домик среди забытой богом пустынной прерии, поздоровался с парнями из МП и кормильцем-поваром, прошел с напарником к нулевой отметке, сел в кабину лифта и будто в двухместной субмарине стал опускаться на морское дно. А на "дне" ждут тебя два других, отстоявших вахту офицера. Ритуальный обмен приветствиями, который сопровождает традиционную смену караула, прием пусковых пультов и ключей, кодов для ракетного пуска. И каждому вновь заступившему по пистолету. Так положено – дежурить с оружием на поясе. Хотя без ведома операторов к офицерам этим никто не проникнет.
И вот, простившись с товарищами, проводив их на поверхность, офицеры запираются и остаются вдвоем. На двадцать четыре часа…
Между тренировками времени остается много. Делать нечего, если не придумаешь, как занять свободные часы. Вот тогда и есть смысл заняться учебой, командование это поощряет. За годы, пока Джордж Тейлор был в составе расчета, потом командиром отряда, он прошел учебную программу университета. Правда, трудно сосредоточиться после очередной вводной, но к этому можно привыкнуть, особенно когда четко освоил выполнение служебных операций.
Университет ВВС постоянно изучал проблему заполнения промежутков свободного времени между тренировками. Его специалисты ломали голову над тем, как сделать, чтобы дежурство в подземных бункерах перестало считаться тягостной, муторной обязанностью. Лет двадцать назад и была выдвинута идея – каждый из офицеров обязан получить степень хотя бы бакалавра искусств или точных наук. Продвижение по службе стало зависеть от наличия университетских дипломов.
Полученное образование оплачивали ВВС – этот ход командования был сделан с далеко идущим психологическим и социальным расчетом, чтобы в ракетчики шла лучшая часть молодежи среднего класса, из индифферентных в политическом отношении рабочих и фермерских семей, которые не могли послать детей в университеты. Ведь плата за обучение в них достигла пятнадцати – двадцати тысяч долларов в год.
Сейчас, спустя годы после развертывания стратегических ракет наземного базирования, сложилась особая порода людей, которые хотя и носили авиационную форму, но ничего общего с летчиками не имели. Да и отличить их от пилотов можно было по значку с изображением ракеты, который носили на левом нагрудном кармане.
Всеми однозначно признавалось, что те, кто добровольно прикрепляет на грудь этот знак, не должен быть психопатом, алкоголиком, неврастеником и тем более наркоманом. Ну а каким надлежит быть офицеру-ракетчику? Этого никто не знал. За эталон человеческого совершенства взяли программу медицинских требований, которые предъявлялись к пилотам. Если человека допускают к летной работе, то он, конечно, годится и к службе под землей. А ежели какие-то отклонения от нормы вдруг возникнут, то их выявят сами командиры частей и медицинская служба.
Не тут-то было! Очень скоро стали обнаруживать у самых крепких офицеров признаки неуравновешенности, которые появлялись из-за необычного напряжения ракетной вахты, сознания исключительной мощности ядерного оружия, клаустрофобии – боязни замкнутого пространства, – она не проявляется даже в кабине самолета, которая хотя и тесна, но за иллюминатором летчик видит целый мир.
Когда Джорджа Тейлора назначили командиром эскадрильи, его ознакомили с интересными психологическими разработками на основе исследований, проводившихся на ракетных базах. Так, например, выяснилось, что расчет из двух человек – оптимальный вариант для предохранения психики от расстройств, при которых начинают мерещиться призраки. У операторов, запирающихся на сутки вдвоем, подобных явлений не наблюдалось. А вот полицейские из охраны, бывало, стреляли друг в друга, принимая товарищей за коммунистических агентов, или открывали огонь по привидениям, которые являлись им по ночам.
Теперь ввели специальную программу медицинской проверки надежности личного состава. Каждого члена расчета и охраны обследовали в военной клинике, врачи наблюдали за ними индивидуально. Выяснилось, что одни лучше переносят пребывание на одном месте, другие – хуже: неподвижность начинает их беспокоить, а потом приводит к нервному срыву. Бывали офицеры, которые, что называется, сатанели от непрерывного поступления абсолютно секретных данных. У некоторых наблюдалось негативное отношение именно к этой службе, связанное с отвращением к оружию массового уничтожения людей. И такое было не редкостью…
Майор Тейлор знал, что проблемой из проблем является создание для ракетчиков таких условий боевого дежурства, при которых можно было бы удержать психическое состояние расчета в определенных рамках, позволяющих снять усталость и сенсорное голодание, возникающее от однообразной обстановки. И сам он, как командир, и высокое начальство были озабочены этими вопросами. На разрешение их военное ведомство тратило достаточное количество долларов. Психологи и дизайнеры изучали чередование и цвет лампочек на пульте, форму и звук телефонных аппаратов, тембр контрольных сигналов, удобность сидений, а также меню тех блюд, коими дежурный повар потчевал операторов…
Когда однажды Джордж заговорил на эту тему с отцом, Ричард Тейлор хмыкнул и сказал, что уже сама идея поставить существование человечества в зависимость от психической уравновешенности одного-единственного индивидуума представляется ему безумной и самоубийственной.
– Что же ты предлагаешь, па? – спросил Тейлормладший.
Вместо ответа отец протянул сыну книгу, из которой он делал выписки – готовил доклад совету лиги, о чем Джордж, разумеется, не подозревал.
– Вот, прочти это место, – сказал полковник. – Это "Оружие третьей мировой войны" Джона Томпкинса. Автор воевал на Тихом океане, знает войну не понаслышке, большой специалист по ракетным проблемам в том числе. Взгляни, что он пишет о тебе и твоих людях.
И Джордж Тейлор прочитал: "Излюбленный вопрос, который задают репортеры операторам ракет, таков: подчинились бы они распоряжению открыть огонь, зная, что их жены и дети находятся на поверхности и незащищены? Ответы выражают либо непреклонную решимость, либо стоическую покорность. Операторы полага ют, что распоряжение об открытии огня означало бы, что ракеты противника уже находятся на пути к объектам в Америке. При всем этом весьма возможно, что кое-кто из операторов не станет запускать ракету, даже получив достоверное распоряжение. Герман Кан в фантастической в какой-то мере книге "О термоядерной войне" рассматривает такую возможность. Дисциплина и инструктаж, направленные на предотвращение случайных запусков, могут привести к случаям отказа от запуска ракет. Вероятно, операторы не станут отказываться выполнять приказ; они просто неправильно его поймут или будут настаивать на том, что ошиблись. Никогда нельзя заранее точно предсказать, что случится в том или ином случае. Нажатие пусковой кнопки в известной мере равносильно самоубийству; никакая тренировка и заблаговременное планирование не способны облегчить совершение такого акта".
– Что скажешь? – спросил Ричард Тейлор, когда сын вернул ему книгу.
Я выполню приказ, па, – просто ответил Джордж. Отец с интересом посмотрел на сына.
Ну-ну, – неопределенно сказал он.
… Сейчас майор Тейлор направился к домику охраны, и едва сделал несколько шагов, дверь его распахнулась. Навстречу двигался капитан Генри Хукер. Одет он был в такую же повседневную темно-синюю форму офицеров ВВС, какая была на майоре. Пилотка с эмблемой, прикрепленной чуть слева, рубаха-куртка, заправленная в брюки, подпоясанная такого же цвета ремнем. Над левым карманом буквы U. S. Air Force, а над правым полоска с фамилией капитана. Ниже фамилии, на самом кармане, красовалась фигурка Мульти Мауса, супермена-мышонка из популярного комикса, – эмблема 7-го крыла МБР.
Генри Хукер был родом из столицы Джорджии, города Атланты, и говорил с характерным носовым прононсом.
– Как ваши дела, сэр? – приветствовал он командира в обычной своей непосредственной манере.
Хукер работал под простодушного горца, своего рода "хилли-билли", хотя простаком отнюдь не был.
– Здравствуйте, Генри, – приветливо улыбаясь, сказал Джордж.
В дверь позвонили, и все сидевшие за столом переглянулись.
– Явился наш непутевый, – улыбнулась Вера Ивановна, а дед Макаров нахмурился, чтобы скрыть возникшую вдруг радость.
"Может быть, это Елена?" – с надеждой подумала Вера Ивановна, выходя в прихожую, чтобы открыть дверь.
А Иван Егорович понял, что это вовсе не Виктор. У внука есть свой ключ, и потом, парень так воспитан, что не станет беспокоить взрослых звонком в дверь, даже если поймает на удочку и приволокет за собою целого бегемота.
– Тяжелая это работа – из болота тащить бегемота, – продекламировал вдруг генерал-лейтенант и озорно подмигнул Андрею. – Кого это нам бог в гости послал?..
Кроме родных, Макаровы никого не звали, разве что случайно кто зашел. Но тут появилась в дверях Вера Ивановна и сказала, что пришли соседи снизу, полковник Педеров с женою.
Муза Григорьевна работала в шимолинской средней школе, а Харитон Самойлович Педеров служил прежде с Иваном Егоровичем в Каменогорске и считал своим долгом поддерживать с отставным генералом земляческие, стало быть, отношения.
Вера Ивановна чуть виновато посмотрела на отца. Вчера она сказала невзначай про Витькин день рождения коллеге, та и пришла с подарками и мужем. Но Иван Егорович согласно прикрыл глаза: коль пришли – принимай. Сам он поднялся гостям навстречу, как всегда недоумевая, почему Педеров так тщится навязать ему дружбу. Ведь наверняка знает, что это именно он, генерал Макаров, в свое время воспротивился выдвижению Харитона Самойловича на должность командира соединения, а значит, не дал полковнику сменить три звезды на одну, шитую золотом. Теперь же, хотя он и продолжает служить в Главном штабе, вряд ли выйдет на генеральскую должность. "Как сказать, – подумал Иван Егорович, улыбаясь Музе Григорьевне, жена полковника ему нравилась – веселая дамочка и при уме, – может быть, и угодит новому начальству. Теперь у Харитона появился шанс".
Макаров не любил Педерова. Точнее сказать, не принимал ни манер его, ни отношения к службе, главной сутью которого было показать себя в ней. А любое проявление подобной тенденции в подчиненных действовало на генерала как красная тряпка на быка. "Опять "моя жизнь в искусстве", – говаривал он, заметив, что радение попавшего ему на заметку командира направлено на выпячивание прежде всего собственной личности. – Не армия существует для нас, а мы живем для армии. Не с того конца палку держишь, дорогой товарищ, не из той дырки пылесосишь…"
Показушников и очковтирателей он так и называл – "пылесосами", хотя они пускали пыль в глаза, а не убирали ее, морочили начальству голову, изображая себя ух какими деловыми, шибко активными офицерами. Однажды в Каменогорск ждали Главкома. Перед его приездом Макаров наведался в Рубежанск, глянуть, как там идут дела. Может быть, и сюда высокое начальство завернет, надо предварительно окинуть все хозяйским глазом. Тогда-то Макаров и узнал о заветном уголке, который полковник Педеров приготовил для демонстрации.
Он хорошо знал, как заботится маршал о быте ракетчиков, и устроил в одной из казарм образцовую комнату отдыха для личного состава. Заказал приглашенным умельцам современный интерьер в стиле супермодерн, разместил полированную мебель, распотрошив пару гарнитуров с военторговской базы. Но перестарался, установив сразу два телевизора. Проведал Макаров и про особый сценарий полковника, по которому маршал должен был прямым ходом, никуда не сворачивая, попасть именно в эту показательную комнату. Знай, мол, наших…
И конечно же, увлекшись заботами о том, как пустить пыль начальству в глаза, Педеров махнул рукой на поддержание порядка в остальных казармах. Банальный, в общем-то, случай, такое не раз бывало, по многих – увы! – так ничему и не научило. Показушники нет-нет да и появятся, как грибы после дождя. Только на них не дождь благотворно влияет, а обстановка попустительства. Чуть наверху слабинку дадут, вожжу ослабят – тотчас те, кто пониже, начинают тоже ослаблять… Рыба гниет с головы – мудрее не скажешь!
Словом, вскрыл все это Макаров и решил вынести разговор о мнимой деловитости Харитона на партийное собрание. В принципе человек жесткий, одним словом, военный человек, Иван Егорович умело использовал и демократические начала там, где они не противоречили армейскому духу, только укрепляли его. На собрания Педеров чистосердечно покаялся и признал: да, занесло, хотел как лучше, а вышло – медвежью услугу родному соединению оказал. И себе самому тоже…
В Академию Генерального штаба его не послали, а вот в Шимолино, по просьбе того же Макарова, перевели. В конце концов, призывался во время оно из этих краев, почему бы и службу не завершить тут же.
Несмотря на былые конфликты, Педеров считал генерала своим отцом-командиром и относился так, будто продолжал находиться в прямом у Макарова подчинении. Он и в гости пришел в форме, зная о принципе Ивана Егоровича: коль ты офицер, штатское платье не для тебя шито.
– А где же виновник торжества? – спросил Харитон Самойлович, ища глазами Витьку. – Подарок надо бы вручить…
Кроме главного – и довольно ценного – подарка, а им оказался японский спиннинг (дед Макаров хотел даже выругать за то Харитона, но оставил это на потом), Педеровы принесли бутылку шампанского, увидев которую, генерал поманил Андрея из-за стола и увел внука в кабинет.
Иван Егорович видел: женщины желали бы попробовать шипучего вина, хоть по глоточку, оно стало такой редкостью. Сам генерал никогда не садился за стол, если на нем стояло любое спиртное, да и Андрейке незачем смотреть, как предаются взрослые греховному анахронизму.
Марки любишь собирать? – спросил дед у внука, он усадил Андрея в кресло у окна, а сам сел к письменному столу.
В детстве собирал, – серьезно ответил парень, и генерал рассмеялся.
А сейчас ты, конечно, из детского возраста вышел, – сказал он. – Кто же ты теперь? Молодой человек?
Подросток, – улыбнулся Андрей. – Ни то ни се, дедушка…
Это ты брось, парень, – перестав смеяться, сказал генерал. – В твоем возрасте надо быть уже личностью. Понимаешь?
– Понимаю, – ответил внук.
Ладно, марки ты, значит, перерос. Но чем-то увлекаешься? Ты ведь в шахматы играл.
Бросил. В этой игре никакой информации не получаешь.
– Как так? – не понял и малость опешил дед.
Вот начнем мы с вами играть. Час, другой, третий… Что я нового узнаю от вас за это время? Ничего. А мне так много хочется у вас спросить… Вот про Тейлора, которого вы спасли, например. Вы не пытались разыскать его?
А каким образом, Андрюша? – спросил Макаров скорее себя самого, нежели внука. – Ты же понимаешь, на какой закрытой службе я был сразу после войны. Меня б не поняли, если бы написал в Пентагон: где, дескать, мой фронтовой побратим и бывший союзник? А ведь он наверняка воевал в Корее и тут уже становился моим как бы противником. Может быть, Дик Тейлор и во Вьетнам успел. И ему бы тоже пришлось неуютно, узнай начальство, что его разыскивает русский. Так мы и не знаем ничего друг о друге, Андрейка. Между нами годы и океаны. Хотя мне всегда казалось, что Ричард останется порядочным человеком. Было в нем нечто глубинное, эдакий духовный стержень чувствовался… Да и знал он побольше о нашей истории, о России, нежели другие американцы. Ведь Тейлор пошел воевать из университета.
Вот бы сейчас вам встретиться! – загорелся вдруг Андрейка, и дед-генерал увидел в нем обыкновенного мальчишку, хоть и читающего мемуары великих полководцев.
Фантастика, – улыбнулся Макаров. – Если он и жив; то забыл обо мне…
Такое не забывается, – возразил Андрей. – Я бы помнил всю жизнь.
В дверь тихонько стукнули, потом она медленно приоткрылась, возникло улыбающееся лицо Веры.
Гости просят вас, папа, – сказала она, – И тебя, Андрюша. Идемте к столу.
Оскоромились? – строго спросил отец, но сдержал себя, не стал в присутствии внука развивать тему. Пойдем к ним, что ли?
Последнее относилось к Андрею, но мальчишка замялся.
Я вот что хотел, дедушка… Спросить у вас надо.
Спрашивай, – разрешил генерал,
Вы же знаете, что американскую ракету MX называют еще "Peacekeeper"…
Верно, – подтвердил Иван Егорович, – есть у нее такая кличка.
Странное имя… "Peace" – это на английском "мир", а "keeper" – сторож, хранитель. Неужели все вместе значит "хранитель мира"? Ведь это же кощунство!
Ты прав. И в том, что кощунство, и в том, что именно этот смысл вложили в название новой ракеты крестные отцы из Пентагона. Только "keeper" обозначает еще и "санитар психбольницы". Смокаешь?
Здорово! – сказал Андрей.
Надеюсь, это тебя несколько утешит. Пойдем в гостиную. Перед народом неудобно.