Он родился в 1917 году в Киркуке, в южном Курдистане, который тогда был частью Оттоманской империи, в семье торговца шерстью. После Первой мировой Киркук стал частью Ирака. В 1932 году, когда британский мандат закончился и Ирак получил независимость, Арбиль поступил в армию кадетом. В 1936-м он получил офицерское звание и был отправлен в Англию, где из него готовили разведчика и специалиста в области средств связи. В 1946 году, уже в чине капитана, его снова отправили на учебу в Англию, в Стафф-колледж, готовящий кадровых офицеров для британской армии. В Англии он женился на англичанке, но позднее она развелась с ним на том основании, что он покинул семью. В 1958-м Арбиль принял участие в военном перевороте бригадира Касема, свергнувшего короля Фейсала и провозгласившего Ирак республикой. Вскоре после этого он был назначен главой службы безопасности - ему подчинялись как полиция, так и внутренние войска. Он все еще занимал эту должность, когда на конференции в Женеве принял решение не возвращаться на родину.
Составитель досье вложил кое-какие материалы, касающиеся курдского националистического движения, которому Арбиль сочувствовал.
Курды, как я оттуда узнал, - древний народ, обитающий в горах между советской Арменией и Сирией с севера на юг и от Керманшаха в Иране до Эрзрума в Турции с востока на запад. Таким образом, они образуют этническое меньшинство в пяти различных государствах. Их общая численность - примерно четыре миллиона человек, большинство из которых составляют мусульмане-сунниты. В курдских провинциях Ирака расположены богатые нефтяные месторождения Киркука и Мосула.
В 1920 году между странами Антанты и Османской империей было подписано соглашение, получившее название Севрского договора, согласно которому курды получали самостоятельное государство, но соглашение так и не было ратифицировано, и на смену ему пришел Лозаннский договор, разделивший Курдистан.
В 1927 году возникло курдское движение за независимость. В одном только Ираке произошло пять крупных курдских восстаний. В 1946 году при поддержке СССР в Мехабаде была провозглашена курдская Мехабадская республика, просуществовавшая одиннадцать месяцев. Затем иранской армии удалось снова взять эту область под контроль.
Согласно досье, все, кто имел дело с курдами: Александр Великий, Ксенофонт, Марко Поло и комиссия, писавшая текст мирного договора 1919 года, - пришли к одинаковым заключениям на их счет. Согласно формулировке комиссии, курды - "свирепый и коварный народ, с которым лучше не иметь никаких дел". Современный специалист по Ближнему Востоку отметил, что "свойственный им обычай стрелять во всякий движущийся объект свел вмешательство в их внутренние дела до минимума". С другой стороны, они всегда с готовностью ввязывались в дела своих соседей. Периодически случавшаяся в тех краях резня армян почти всегда была делом рук курдов.
Полковник Арбиль был курдом, да еще и начальником государственной службы безопасности в придачу. Не самое приятное сочетание. Интересно, знала ли Люсия Бернарди о его прошлом.
Сразу после девяти я отправился в город и приобрел в магазине фототехники подержанный аппарат "Роллейфлекс". Я вставил в него пленку в магазине и дополнительно положил еще пару кассет в карман. Затем вернулся в гостиницу, взял машину и поехал на виллу "Суризетт".
Остановившись на подъезде, я пощелкал дом. Отснял целую пленку. Затем вставил новую и подъехал к дверям.
Оставив фотоаппарат в машине, я подошел к парадной двери. Эрдель залаял, и горничная снова открыла дверь, держа собаку рукой за ошейник. Она узнала меня и предложила войти. Я попросил передать месье Санже, что буду ждать его в машине.
Он появился почти сразу - в твидовом пиджаке, придающем ему вид "сельского джентльмена". Я сфотографировал его пару раз прежде, чем он заметил, а потом, уже не скрываясь, снял с близкого расстояния: он стоял прямо против солнца, и сразу за ним, в дверном проеме, видна была мадам Санже. Мне оставалось только надеяться, что глубины резкости хватит, чтобы они оба получились отчетливо, но Санже точно вышел хорошо.
- Это еще что такое? - возмутился он.
- Для страховки, - ответил я.
Мадам быстро удалилась в дом. Я видел, что Санже раздумывает, не отнять ли у меня аппарат, потом, по-видимому, решил не связываться. Я бы не смог ему помешать, просто он решил, что не стоит обострять отношения.
Санже критически осмотрел мою прокатную машину:
- Мы поедем на этой колымаге?
- Почему бы и нет?
- У меня в гараже стоит "лянча". В ней удобней.
- Нам недалеко.
- Как хотите.
Он покровительственно улыбнулся, увидев, что я кладу аппарат в бардачок и запираю его на замок.
- Я внушаю вам подозрение?
- Конечно, - ответил я.
Санже предложил объехать Канны и двигаться по дороге на Антиб. Потом мы ехали в молчании, пока не добрались до Ниццы. Здесь он командовал, куда свернуть в лабиринте узких улочек, чтобы попасть на шоссе, ведущее в Соспель.
Машин было мало. За Л’Эскареном на дороге появился слой мокрого снега, который становился все плотнее по мере того, как мы поднимались в горы. Пришлось включить обогрев. В Пьера-Кава дорогу расчистили бульдозером, но по обе стороны от нее громоздились сугробы, а деревья стояли все в снегу. Здесь по-прежнему была зима.
- Если снег не сойдет, лыжники задержатся тут до Пасхи, - заметил Санже.
Пьера-Кава представляет собой множество разбросанных по склонам отелей и пансионов. Когда мы приехали, время подходило к обеду. Санже предложил зайти в какую-нибудь гостиницу, при которой есть бар-ресторан.
В баре было тепло, но пусто. В ресторане официант в переднике накрывал стол на шестерых, вероятно, для сотрудников, и мы вернулись в бар.
- Вы сами будете задавать вопросы или предоставите это дело мне? - поинтересовался Санже.
- Вы тут лучше ориентируетесь. Так что давайте вы.
- Как хотите.
Он справился с этой задачей довольно необычным способом. Если бы я задавал вопросы, я бы для начала сочинил какую-нибудь историю, объясняющую мое любопытство. Мол, я останавливался в Пьера-Кава в прошлом году, познакомился здесь с очаровательной пожилой дамой, которая жила в большом шале с двумя слугами, а теперь я собираюсь приехать сюда в пасхальные каникулы, но совершенно забыл, как ее звали, и тому подобное.
У Санже был свой подход - не менее лицемерный, но гораздо более эффективный. Едва заслышав шаги официанта, он чуть повысил голос и забарабанил пальцами по столу.
- Вы, невежда, говорите мне, что это вызовет отравление, а я, доктор, отвечаю вам, что очень скоро у человека вырабатывается иммунитет. Эфир менее токсичен, чем алкоголь. Я согласен, привычка пить эфир не самая распространенная, но если она выпивает по четыреста грамм эфира за раз, это вовсе не значит, что она сумасшедшая. Можно выпить и пятьсот грамм без всяких последствий.
Официант стоял рядом с нами, держа поднос с напитками, и зачарованно ловил каждое слово. Санже бросил на него взгляд:
- Благодарю вас, мой друг.
Официант принялся расставлять бокалы. Санже снова обратился ко мне:
- И это может продолжаться долгие годы. Вы мне не верите?
Казалось, его внезапно осенило. Он взглянул на официанта.
- Хорошо, я докажу вам. Официант, скажите, вы когда-нибудь слышали, чтобы человек пил эфир?
Официант ухмыльнулся:
- Да, доктор.
Санже ухмыльнулся в ответ:
- Ну конечно! Как же ее зовут, вдову, мадам?..
Он щелкнул пальцами, как будто имя вертелось у него на кончике языка.
- Мадам Леман, доктор.
- Да, точно, мадам Леман. По пятьсот грамм каждый день! Вот, скажите моему другу, пусть убедится.
Официант посмотрел на нас немного растерянно.
- Да, так оно и было.
- Было? - переспросил Санже.
- Мадам Леман умерла полгода назад, месье. От сердечного приступа.
Последовала неловкая пауза, а потом Санже снова заговорил как врач.
- Очень печально, - негромко сказал он. - Я говорил ей, что сердце у нее нездорово, когда она была у меня в прошлом году. Но я не ожидал, что конец наступит так скоро. А что с домом, со слугами?
- Слуги вернулись на родину, на север. Она завещала им кое-какие средства. Дом унаследовал ее племянник и сразу же продал его каким-то бельгийцам.
Ради официанта Санже доиграл свою роль до конца. Он значительно посмотрел на меня и снова забарабанил по столу.
- Заметьте, мой друг, она умерла от сердца, а вовсе не от эфира.
Официант улыбнулся и отошел.
Я отхлебнул из своего стакана.
- Думаю, нам лучше пообедать в Ницце, - сказал я. - Если вы не сильно проголодались.
Санже покачал головой.
V
Мы пошли в ресторан на Рю-де-Франс, где его знали. Всю дорогу назад Санже был мрачен и неразговорчив, однако теплый прием, оказанный метрдотелем, немного его ободрил. Когда мы сделали заказ, он откинулся на спинку стула и с легкой укоризненной улыбкой спросил:
- Может, обсудим идею частного санатория?
- Если это просто идея, то обсуждать ее нет смысла.
- Неужели вы серьезно настроены втянуть в это дело меня и Адель?
- Совершенно серьезно.
- Не слишком благородно с вашей стороны. Ну и что вам это даст? Вас похлопают по спине? Премируют? Подумайте, чем это грозит нам!
- Небольшим вторжением в вашу частную жизнь и ущербом для репутации, которой у вас и так нет.
- Всего лишь! Да как вы не понимаете…
Он понизил голос:
- Послушайте, Маас, думаю, вам самому это не по душе. Так стоит ли продолжать?
- Вы когда-нибудь жалели простаков, мистер Санже?
Он медленно покачал головой.
- Да ладно вам, Маас, не стройте из себя крутого парня.
- Вы так хорошо меня знаете?
Он, похоже, удивился.
- Конечно, знаю. А вы что думали? Я полночи сидел на телефоне, разговаривал с Парижем, наводил о вас справки.
- Понятно. Копались в моей личной жизни?
Он снова покачал головой.
- У вас нет никакой личной жизни. У вас есть друзья, есть люди, которые вам сочувствуют, однако личной жизни, как я ее понимаю, у вас нет. Четыре исходящих звонка, четыре входящих - и я узнал о вас все, что мне было нужно.
Мне это совсем не понравилось, но я ничего не мог сказать.
- Естественно, - уточнил он, - я узнал не все, для этого мне не хватило времени.
- Ну, извините.
Санже не обратил внимания на мой сарказм.
- Конечно, - продолжил он, - у вас было трудное детство: родители погибли при бомбардировке Роттердама, эвакуация в Англию, военный сирота и все такое… Но вы были уже не маленький, вам еще повезло. Партнер вашего отца по бизнесу взял вас под свою опеку, послал учиться в хорошую школу. И после войны вам удалось получить родительское наследство. Не бог весть какие деньги, конечно, но вполне достаточно для молодого человека, только-только закончившего школу. Так почему же все пошло наперекосяк?
- Риторический вопрос.
- Не совсем. Я знаю, куда ушли деньги. Меня удивляет попытка самоубийства.
Я промолчал. Он отхлебнул кампари с содовой и снова заговорил:
- Понимаю, вы были подавлены: ваш журнал разорился. Но ведь это был не позор, как мне сказали, а "успех у избранных". Даже в ООН его цитировали. Вы потерпели неудачу, потому что не захотели снижать планку, которую сами для себя установили. А денег на такую стратегию у вас не хватило. Конечно, вы владели только долей, однако вам следовало бы знать, что экспериментальные журналы - очень рискованное предприятие. Плюс ко всему вы молоды и талантливы, у вас много друзей. И даже после банкротства вас по-прежнему любят и уважают. Зачем же кончать с собой?
Что я мог ответить? "Все просто, месье Санже. Дело не только в журнале. В тот день я вернулся домой раньше обычного и застал женщину, с которой жил, с другим мужчиной в моей собственной постели. Я попытался его убить, и у меня не получилось. Он сбил меня с ног. Три поражения в один день?.. Поэтому я позволил себе четвертое". Это вполне может сойти за честный ответ, но он неизбежно влечет за собой следующий вопрос: "Многие сталкивались с подобными унижениями и не пытались свести счеты с жизнью. Почему же вы не выдержали?" Существует два вежливых ответа: один можно сформулировать в стерильных психиатрических терминах, другой - скучным языком морали. Лично я бы ответил: "Катитесь к черту!"
Я сказал:
- Мне бы не хотелось сейчас это обсуждать.
Санже понимающе кивнул.
- Один мой знакомый как-то раз пробовал застрелиться. Он был немного пьян и совсем не разбирался в тяжелых револьверах, не знал, насколько сильная у них отдача. В результате он так и не смог в себя попасть. Получилось очень глупо. Тем не менее, наверное, он пережил катарсис, поскольку больше никогда не повторял попыток. Он прожил еще десять лет и погиб в авиакатастрофе.
Появление официанта заставило Санже замолчать, но через некоторое время он возобновил атаку.
- Вы когда-нибудь думали о том, чтобы возродить журнал?
- Много раз.
- Нужны деньги…
- И все равно затея будет весьма рискованной.
- Ну, во второй раз, конечно же, в меньшей степени. Вы ведь вынесли кое-какие уроки из прошлого провала и не повторите прежних ошибок.
Разговор начинал меня утомлять.
- На вашем месте, месье Санже, я бы занимался недвижимостью. Это гораздо надежнее, чем издательский бизнес.
Мой собеседник не хотел сдаваться.
- Думаете? - Он хмыкнул. - Возможно, вы правы. Кирпич, бетон и земля мне больше по душе. Их можно пощупать руками. Впрочем, иногда стоит рискнуть.
Он посмотрел мне прямо в глаза.
- И возможность избежать нежелательной огласки добавляет привлекательности этому предприятию.
Мне стало любопытно.
- Вы представляете, о каких суммах идет речь?
- Я знаю, каков был ваш первоначальный капитал. С тех пор цены, конечно, поднялись. Вероятно, вам понадобится больше. Около тридцати тысяч долларов, я бы сказал.
Я не сразу нашелся с ответом. Если мой собеседник не шутил - а судя по виду, он говорил серьезно, - то либо он гораздо богаче, чем я думал, либо куда сильнее напуган. В таком случае на карту поставлено нечто значительно большее, чем неприкосновенность его личной жизни и безупречная репутация. Похоже, если выяснится, что Филип Санже и Патрик Чейз - одно и то же лицо, ему грозит уголовное преследование.
Санже смотрел на меня, не отрываясь. Я почти физически чувствовал напряжение. Да, он мошенник и жулик, и нечего таких жалеть, и все равно я ему сочувствовал. Мне всегда грустно, когда успех, пусть даже неправедный, оборачивается крахом. Уж слишком это знакомо.
Я вздохнул.
- Заманчивое предложение, месье Санже, вы даже не представляете, насколько заманчивое. Но давайте я обрисую вам ситуацию. От меня тут почти ничего не зависит. Я уже пообещал своему начальству в Париже, что если не раздобуду историю Люсии Бернарди, то напишу другую, о ее прошлом. Они знают, что история существует. Поэтому…
Он быстро спросил:
- А им известно о моей роли в этой истории?
- Пока нет.
- Ну, тогда…
- Месье Санже, если я не напишу репортаж, они догадаются, в чем дело, и сразу же пришлют кого-нибудь другого. Они наймут частный самолет, будут землю носом рыть, чтобы получить историю. Даже если бы я хотел, я не мог бы прикрыть эту тему сам.
- Даже если…
- Не тратьте деньги понапрасну, месье Санже. Если вас это утешит, могу сказать, что история не обязательно попадет в печать. Начальство может решить, что публика утратила интерес к делу Арбиля, а в новом материале недостаточно фактов, чтобы этот интерес оживить. Что им в голову взбредет, я не знаю.
Санже ухватился за соломинку.
- А кто будет решать? Ваше начальство в Париже?
Я представил, как он предлагает Саю тридцать тысяч долларов, и понял, что не знаю, какая будет реакция.
- Нет, - ответил я. - Мое начальство в Нью-Йорке.
Санже задумался, его губы упрямо сжались.
- Они должны быть готовы, что их привлекут к суду за клевету, - пробормотал он.
- К этому они всегда готовы, особенно когда речь идет о европейском издании.
- Французский гражданин во Франции может устроить американскому журналу серьезные неприятности.
- Из-за утверждения, что Филип Санже и Патрик Чейз - одно лицо? Не смешите. Это данные Интерпола. Объяснение причин, заставивших вас прибегнуть к маскировке, действительно можно расценить как клевету. Однако в статье их можно и не приводить.
Санже помолчал, а потом отодвинул тарелку.
- Давайте вернемся, если вы не против. Адель будет нервничать. Я мог бы позвонить ей, но телефон прослушивается. - Он помолчал. - И у меня нет для нее хороших новостей. Она ожидает худшего.
Он снова посмотрел мне в глаза.
- Если бы речь шла только обо мне, я бы не беспокоился. Все дело в ней.
У меня не было оснований сомневаться в его словах.
На обратной дороге в Мужен мы молчали, как и бо́льшую часть нашей поездки. Однажды я заметил, что Санже смотрит на бардачок, где лежал фотоаппарат. Думаю, он раздумывал, стоит ли ему силой заставить меня уничтожить фотографии, и, очевидно, решил, что не стоит. Когда я остановился у подъезда к вилле "Суризетт", он вылез и, не сказав ни слова, пошел в дом.
Я смотрел ему в спину и какое-то время, после того, как он уже скрылся за дверью, сидел неподвижно. Мне бы очень пригодились его тридцать тысяч долларов. Жалко, что у меня не было никакой возможности их взять.
Я поехал обратно в гостиницу.
Санже был прав относительно волнения жены, но ошибался касательно его природы.
Она ждала меня за столиком в гостиничном саду. На столике перед ней стоял полупустой бокал. Сегодня на ней было платье, а не брюки, и поэтому она казалась моложе.
Когда я подошел, мадам Санже поднялась. Я пробормотал какое-то вежливое приветствие, но она сразу перешла к делу.
- Я должна поговорить с вами, месье.
- К вашим услугам, мадам. Боюсь, у меня в номере тесно, может быть, пройдем в бар?
Она окинула взглядом сад. Консьерж видел нас из окна, однако за соседними столиками не было никого, кто мог бы подслушать наш разговор.
- Лучше здесь.
Мы сели за столик. Я решил, что правильнее будет сразу все рассказать.
- Мне очень жаль, мадам, но наша поездка сегодня окончилась полной неудачей, - произнес я.
- Я предвидела, что так оно и будет. - Она попыталась улыбнуться. - Но мой муж действительно думал, что Люсия там. И я не могла сказать ему, что это не так.
- Вы знали, что старушка умерла?
С моей стороны это было очень глупо. Еще вчера она даже не подозревала о существовании пожилой дамы, пока муж ей не сказал.
- Нет, я знала, что Люсия не в Пьера-Кава.
- Потому что вам известно, где она на самом деле?
- Да.
- А вашему мужу - нет?
Острый как бритва ум репортера наконец-то справился с тривиальной задачей.
Она кивнула.
- Вчера, когда я вас спросила, вы ответили, что не намерены выдавать Люсию полиции и всем остальным, что вам нужно только интервью с ней; и дальше она сможет располагать собой, как ей вздумается. Вы по-прежнему так думаете?
- Разумеется. Вы знаете, где сейчас Люсия, мадам?
Она помолчала, потом кивнула: