ХХII. О МАННОЙ КАШКЕ
В один из воскресных вечеров, - воскресенье выходной день Берты, - Фридрих столкнулся с бонночкой у подъезда; Берта уже возвращалась домой из отпуска, а Фридрих отправлялся в клуб.
- Так рано, и вы уже домой!..
- Так поздно, и вы из дома!..
- Вы прекрасно могли бы пойти в театр или вообще как-нибудь провести еще часа два…
- Одной? Вы думаете, это весело?
- А вы разве пробовали вдвоем?..
Берта вспыхнула и еще больше похорошела.
- Я говорю, вдвоем с подругой… Ну, садитесь в автомобиль. Я вас прокачу по островам. Вы не видали острова, не знаете Стрелку?
Сверх ожиданий Берта, не упрямясь, вошла в его автомобиль, и они помчались.
- Вот счастливец! Вы можете кататься каждый день…
- То, что можно делать каждый день, перестает быть счастьем.
- Так неужели же вы несчастливец!.. У вас такая хорошенькая жена, такие миленькие дети, такая масса денег и такая… ха-ха-ха…
- Ну, договаривайте, договаривайте…
- …Такая очаровательная гувернантка!..
Фридрих в первый раз видел Берту такой разговорчивой, смелой и оживленной…
- Ну, положим, гувернантка не у меня, и я принужден завидовать Воле…
- Вы хотите, чтобы я кормила вас манной кашкой, как Волю…
- Манная кашка… фи!.. Это символ семьи и ее добродетелей…
- Вы говорите таким тоном, как будто семья вам наскучила…
- То, что видим каждый день, перестает быть счастьем…
- Позвольте… Но неужели может перестать быть счастьем такая прелестная женщина, как ваша жена?..
Фридрих не отвечал. Он барабанил пальцами по ручке дверцы и вполголоса повторял:
- Манная кашка! Манная кашка!
И вдруг резко повернулся к ней:
- Берта! Вы любите родину?..
- Родину? - изумленно переспросила Берта. - Какую родину?
- Мою родину.
- Россию?
- Нет, Германию.
- А вы разве германский подданный?
- Ну, конечно. И это мое счастье. Семья - это манная каша. Я делаю вид, что с удовольствием кушаю это блюдо. Но, во-первых, я не хочу быть несправедливым по отношению к жене: ведь она ради меня также сделалась германской подданной, отреклась от родины… А, во-вторых, надо, чтобы никто в мире не догадывался, что ты несчастлив, и тогда сам забываешь об этом…
Берта насторожилась:
- Зачем вы все это говорите мне?
- А я и сам не знаю, зачем… Должно быть, затем, что в вас увидел прекрасный цветок, выращенный на полях моей обожаемой родины… должно быть, затем, что с вами я могу говорить на настоящем берлинском языке, а не на чухонском наречии… Вы заметили, как говорит по-немецки жена?..
- Вы сегодня несправедливы к ней. Я могу подумать, что вы нарочно клевещете и на нее и на себя, чтобы сейчас признаться в любви мне, дурочке-гувернантке, и вскружить ей голову… Недостает еще, чтобы вы предложили мне пойти в ресторан и там за бокалом шампанского поболтать о любви к отечеству…
- Я не знал, что вы такая злая и такая… умная… Из всего, что вы сказали, верно одно: мне страстно хочется поболтать с кем-нибудь о моем милом Берлине… Вы недавно оттуда, и мне кажется, в ваших волосах еще сохранился запах липового цвета старых немецких лип…
- О, да вы поэт! Вы говорите, как в бульварных романах нашей милой родины…………….
- Позвольте… Но в каких же еще романах, как не в бульварных, богатый герой, собираясь делать признание своей жертве, говорит о любви к отечеству… Как будто вам кто-нибудь мешает бросить Россию и уехать на родину…
- Мешает…
- Кто? Семья?..
Он отрицательно качнул головой.
- Клуб?
Он отрицательно качнул головой и улыбнулся.
- Кто же? Что же мешает вам вернуться на родину?
- Родина! - и, словно спохватившись, что сказал больше, нем надо, резко замолчал.
ХХIII. НА СТРЕЛКЕ
- Герой моего романа говорит загадками. По-французски это называется epater le bourgeois…
Фридрих молчал и думал:
- Она владеет и французским языком… Это то, что мне нужно…
Берта продолжала:
- Герой угрюмо молчал… Вдруг взгляд его сквозь дверцу автомобиля упал на ландшафт и он непринужденно воскликнул: "Какая красота", и они оба стали восхищаться природой…
- Так, что ли? - насмешливо и даже фамильярно засмеялась Берта.
- Нет, совсем не так… Острова действительно восхитительны, но я восхищаться ими не намерен. Чем восхитительнее здесь природа, тем более возмущаться буду я… Ну, разве не возмутительно, что здесь, в центре города, на очаровательной Неве, такой допотопный кустарный ресторан, как "Славянка"… Каких очаровательных вавилонов настроили бы мы, немцы, здесь, на Стрелке… А русские свиньи выстроили отвратительную будку, из которой торгуют кислым квасом и кислыми цветами… Да и то только летом… Восхитительный вид! Ну и что же дальше? Надо этот восхитительный вид коммерчески учесть и разработать, тогда он будет еще восхитительнее; и на это способны только мы, немцы… Вся Россия, с ее невероятными, сверхъестественными сокровищами, это - восхитительный вид. Но учесть восхитительные виды России сумеют только немцы. Русские свиньи дальше вот таких ресторанов и будок не пойдут. В них русские свиньи будут объегоривать русских же свиней, сдирая рубли за то, что у нас в Берлине не стоит марки. Вся система русской промышленности и торговли сводится к тому, чтобы с русских же, со своих же драть рубли за то, что не стоит и марки… Немцы уже пришли и заняли передовые позиции: - балтийский край и южные колонии делают свое дело… Да и Петроград завоевывается нами: в банках, на заводах, на фабриках, - везде засел и окопался немец. И выбить его с позиций трудно. Посмотрите адресную книгу "Весь Петербург", - какое изобилие звучных немецких фамилий… Мы бескровно завоевывали Россию, но не о таком завоевывании я мечтаю. Придет час, - о, он даже близко, - когда великий Вильгельм Второй скажет: "Пора"… И пойдет на Варшаву и пойдет на Петроград… И насыщенная немцами Русь сдастся немецкому завоевателю без боя… Петербург… даже само название этого города немецкое…
Берта слушала, не проронив ни слова, горячую и искреннюю речь Фридриха.
А он, чувствуя на себе ее взгляд, изливал всю свою ненависть и презрение по адресу неумытости, неумелости, неприглядности "русских свиней".
- Ах, Берта, Россия вырождается, а не нарождается, как думают они… Вы не знаете этой системы спаивания друг друга, которая отнимает ум, энергию, волю, силу у этих далеко не глупых, далеко не безвольных и слабых по натуре славян. Они насыщены парами алкоголя… Это - потомственные алкоголики; если мы не заберем их в руки, они все равно погибнут. И мы заберем, уже близок этот день!..
- Вы, кажется, хотите сказать, что скоро Германия объявит войну России… Но у России есть могущественная союзница - Франция…
- Браво, фрейлейн Берта! Вот когда мне хочется схватить вашу ручку и поцеловать ее, как в бульварном романе. Но я не сделаю этого. Потому что у меня настроение не романическое, а вы менее всего похожи на героиню бульварного романа…
- Вы хотите сказать, что я не гожусь в героини?..
- Кто знает?.. Быть может… Даже наверное годитесь…
- Отчего вы мне не ответили на вопрос о возможных союзниках России?
- Германия будет иметь таких союзников, каких сама пожелает…
Вдруг автомобиль круто повернул и остановился.
- Что случилось? - Фридрих раскрыл дверку. - Полюбуйтесь, Берта… Вот наш главный союзник…
- Кто это?
- Пьяный!..
На мостовой лежал полутруп мастерового.
- А вот - фабрика наших союзников…
Фридрих указал на залитый огнями ресторан.
- Ну, если рассчитывать на таких союзников, так далеко не уедешь. Россия может в один прекрасный день бросить свою водку…
- Ах, милая Берта, Россия спаивалась веками, и нужен по крайней мере век, чтобы из нее хмель вышел…
XXIV. ДОСТОЙНАЯ ДОЧЬ БЕРЛИНА
- Позвольте, господин Гроссмихель, ваш тон и обращение "милая Берта" мне не нравятся… это почти на ты…
- Герой бульварного романа сказал бы: "Ах, фрейлейн Берта, простите мне мое минутное увлечение. Но мне вы напомнили одну такую же прелестную девушку, с которой я в детстве играл под каштанами… Вообще, мне кажется, что с вами я уж давным-давно знаком и близок и на ты…" Но я не скажу этого… Напротив, я готов поклясться, что в первый раз вижу такую оригинальную и восхитительную фрейлейн…
Берта запела по-испански:
Не клянись… Что клятвами начнется,
То проклятьем может кончиться, дитя.
- Боже мой! Да у вас прекрасный голос!
- Вообще во мне непочатый край всяких возможностей!.. Но и вы тоже хороши!.. Как это вы успели шепнуть шоферу, чтобы он остановился у ресторана?.. А клуб?.. Разве игрок может прожить ночь без того, чтобы не испытать счастье?..
- Бульварный герой сказал бы: "Что такое клуб! Я сегодня попытаюсь испытать счастье в другом месте…"
- Faites votre jeu, monsieur!..
- Ого! - подумал с восхищением Фридрих. - Девица, достойная дочь Берлина и достойна участи более полезной, чем воспитания моего сына…
В эту ночь Фридрих не был в клубе.
Испытал ли он счастье, или не испытал с Бертой Берс, только на следующий день категорически заявил Марье Николаевне, что, по наведенным им справкам, фрейлейн Берс вовсе не пригодна для роли руководительницы его детей.
Марье Николаевне самой не по вкусу пришлось, что Берта, не спросившись, ночевала не дома и не могла объяснить где, так как в Петрограде у нее не было ни одной близкой души…
Фридрих поселил свою возлюбленную в маленькой, уютно и даже роскошно обставленной квартирке в двух шагах от клуба.
Через неделю Берта ненавидела Россию и русских так же, как и он.
И когда Фридрих предложил ей быть его помощницей в деле снабжения германского главного штаба агентурными сведениями на предмет войны 1913 года**, она ответила горячо:
- Deutschland dber alles!..
Вильгельм намеревался объявить войну в 1913 г., чему немало доказательств (Прим. авт.).
Для начала Фридрих посоветовал Берте открыть бюро по рекомендации гувернанток и немецкой прислуги.
Бюро понравилось, благодаря дорогой рекламе, сразу.
Рекомендованные Бертой гувернантки попадали как раз в такие дома, которые были так или иначе полезны Фридриху.
Военные, дипломаты, интенданты, инженеры, поставщики на армию и т. п., и т. п. и не подозревали, что все они у Берты на отчете.
Агенты в юбках доносили ей о каждой мелочи, и донесения "бабушке" Фридриха сделались еще содержательнее…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГИПНОЗ ИЛИ СТРАСТЬ
I. ГДЕ БЕРТА?
После таинственного исчезновения в цирке и таинственного ночного визита к Гроссмихелю Берта поселилась в радиотелепатическом институте фон Таубе, - в одном из шикарных домов Каменноостровского проспекта.
Лучшего, более безопасного пристанища и выдумать нельзя.
Ведь здесь можно жить без прописки. Ведь вся прислуга лечебницы - свой брат. Ведь за день здесь перебывает масса посетителей; где тут дворнику усмотреть, все ли уехали, не остался ли кто ночевать.
Институт Таубе основан по мысли Гроссмихеля.
Берта познакомилась случайно с этим гипнотизером и рассказала Фридриху, как чисто работает он и как могучи его внушения.
Фридрих сразу понял, что такой гений - клад; если ему подбирать пациентов, в особенности пациенток, из дипломатических и вообще из соответственных сфер, они в состоянии гипноза могут снабжать гипнотизера самыми ценными сведениями, могут превратиться в агентов Таубе, не подозревая, что они изменяют отечеству и выдают политические тайны шпиону.
Институт Таубе поставлен на широкую ногу.
Посетительницу встречал лакей в черном фраке и по обитому темно-зеленым сукном беззвучному полу проводил в салон. Салонов для ожидания три. Один большой - общий и два маленьких для лиц, которые желают по каким-либо соображениям ожидать в одиночестве.
Сами кабинеты внушений обиты темно-зеленым сукном с пола до потолка. Наверху лиловый лампион.
У Таубе четыре помощника, которых тот обучил своему ремеслу; все четверо, как и лакеи, конечно, немцы.
Сам Таубе отбирает себе только интересных пациентов. Помощникам же приходится возиться, главным образом, с дамочками, желающими похудеть.
Половина играющих "на похудение" дам - актрисы.
Две-три актрисы, в числе поклонников которых состоят видные сановники, принимаются самим Таубе.
Это - сухой, высокого роста брюнет с властными, демоническими глазами. В кинематографе ему заплатили бы дорого, если бы он играл роли демоничных героев. Фамилия Таубе не подходила к нему; он походил скорее на ястреба.
Таубе достаточно только пристально взглянуть, властно сказать "спите!", и жертва была всецело в его руках. Он диктовал ей, что надо сделать. Она, даже уйдя от него к себе, несколько дней была под гнетом его воли.
Для агентурных целей радиотелепатический институт изумительно удобен.
Ведь клиентки сами с риском для собственной шеи выполняли адские замыслы шпиона, и мало того: принося драгоценные сведения, сами же платили Таубе по 5 р. за визит.
Через Берту эти сведения шли к Гроссмихелю, и им обменивались на тысячи марок.
Гроссмихель, хотя и был фактическим изобретателем радиотелепатического (при чем тут радий, никто не знал) института, но, как и везде, действовал анонимно через Берту.
Во всем Петрограде только Берта да Карл знали, что он - агент германского правительства.
Это был крупный плюс. Таубе ни разу даже не видал Гроссмихеля и не слышал его фамилии.
Берта поселилась в одной из задних комнат в личной квартире Таубе. Ее приезд был как нельзя более кстати.
II. СБОР ВСЕХ ЧАСТЕЙ
Людмила Зенгер из самых достоверных источников узнала, что решено к 25 октября выселить из Петрограда всех германских и австрийских подданных. Решено было немедленно обсудить все возможности для сохранения в целости всех учреждений, основанных "дедушкой" (под этим псевдонимом был известен, повторяю, лично никому, кроме Берты и Карла, не знакомый Гроссмихель).
А учреждений этих немало: тесной сетью опутали они весь Петроград.
Не было ни одного дома, где не служила бы гувернантка или прислуга из бюро "дедушки" (особенно славятся лакеи честностью и исполнительностью), или не было бы клиентки модной мастерской "Madame Adler de Paris" (по паспорту австрийская подданная Эмилия Адлер), или не было бы пациентки радиотелепатического института, или не было бы дамы милосердия из кружка Зенгер, или не было бы члена карточного клуба, в котором Фридрих играет такую роль, или не было бы журналиста, который спешит поделиться свежеполученной, но вычеркнутой цензурой телеграммой с очаровательной надоедницей Людмилой Зенгер…
Таким образом, великое переселение народов, хотя и расстраивало деятельность учреждений "дедушки", но не парализовало ее вовсе. Петроград по-прежнему оставался под особым надзором различных Гроссмихелей.
Надо помнить, что Гроссмихель - только один из деятельных агентов. А на Петроград подобных ему командированы десятки.
Совещание главноуправляющих отдельных частей происходило в большом отдельном салоне лечебницы Таубе.
Берта на нем не присутствовала. Напротив, она велела Таубе заявить, что, опасаясь ареста, еще третьего дня прямо из цирка отправилась на вокзал, чтобы поспеть в Радом на бал принца Иоахима и саксонского короля.
Она лично передаст генералу Гинденбургу чрезвычайные данные, добытые радиотелепатическим институтом.
Берта находилась в соседней комнате подле замаскированного цветами окошечка и с удовольствием видела, что заявление об ее отъезде встречено сочувственными замечаниями по ее адресу: она не думала, что ее сотрудники так искренне любят и ценят ее.
Берта в самом деле думала через два-три дня поехать в Радом, - оставаться здесь было немыслимо, - слишком уж известна всем ее наружность по афишам цирка и открыткам.
Но одно чрезвычайно интересное обстоятельство задержало ее на неопределенное время в Петрограде. Наблюдая от нечего делать в потайное окошечко за пациентами, ожидающими Таубе, она в одно прекрасное утро увидела… инженера Переверзева, безумно влюбленного в нее.
Инженер этот работал над одним техническим проектом чрезвычайной важности.
Адский план созрел в ее голове.
III. ВО ВЛАСТИ ШПИОНКИ?
Берта не ошиблась: зачем же еще мог прийти к Таубе Переверзев, как не за тем, чтобы гипнотизер залечил его сердечную рану?..
С тех пор, как исчезла Берта, он потерял сон, аппетит, работоспособность, покой.
У него на руках такое важное, ответственное дело, он должен его кончить в семидневный срок и не может работать.
Берта в том виде, в котором она приходила к нему в последний раз, стояла перед его глазами и манила задорным и вызывающим видом своим.
Истощенный организм инженера представлял собой чрезвычайно благодарную почву для гипнотических экпе-риментов; с завтрашнего же дня начнется правильный курс лечения.
Завтра Переверзев должен быть у Таубе в половине двенадцатого ночи.
Вот он сидит на мягком кожаном кресле посреди комнаты, погруженной в темно-зеленый мрак. Только на потолке маячит фиолетовая светлая точка.
- Спите! - отчетливо слышится голос гипнотизера. - Вот у вас тяжелеют веки. Делаются неподвижными члены… Закрываются глаза…
Переверзев заснул, еще глубже уйдя в мягкое кожаное глубокое кресло.
- Проснитесь! Но встать с кресла вы не можете до тех пор, пока я не позволю.
Инженер раскрыл глаза и с любопытством уставился взором в темноту.
Гипнотизера в комнате не было. Но в одном месте на стене показалось какое-то светлое облако.
- Шшшшшжжжбумм!.. Ку-ку! Ку-ку!..
Это пробили где-то половину двенадцатого старинные часы с кукушкой.
Сразу как-то спокойно, солидно, старинно на душе сделалось. Раздался серебряный звон старинной табакерки с музыкой.
Табакерка играла медленный вальс a trois temps Ланнера.
И в такт музыке закачалось сиреневое облачко на стене. И чем больше качалось, тем больше принимало формы девушки.
И вот сердце Переверзева радостно забилось, что-то похожее на Берту почудилось ему в дымке сиреневого тюля.
- Да, да! Это она!..
Он хотел броситься к ней, протянул руки, но не мог встать с кресла.
Вдруг в комнате стало ослепительно светло. Перед ним стояла ослепительная в своей красоте Берта, как раз в том сиреневом платье с зеленым тюлевым шарфом, в котором он ее видел в последний раз.
- Берта! - радостно крикнул он.
- Илья, вы меня звали?.. Вы хотели меня видеть!
- Берта! Я умираю от тоски по тебе!..
- Вот я с вами… Я с тобой… Ты счастлив?..