Я взял за правило припарковывать машину в каком-нибудь переулке, примыкающем к Мариахильферштрассе. Я не ищу укромных мест: во-первых, потому что это выглядит подозрительно, а во-вторых, потому что здесь нет укромных мест. Чаще всего ставлю машину перед уже упоминавшимся кафе: оно уютно и есть возможность держать в поле зрения свой БМВ.
Однако этим утром, припарковывая машину, замечаю, что на сей раз наблюдают за мной - как раз из кафе и к тому же из-за моего любимого столика возле окна. Человек, наполовину скрытый развернутой газетой, никак не демонстрирует своего интереса ко мне, но его внешнее безразличие - не из тех, которые в подобных случаях демонстрируют профессионалы. И все же у меня нет сомнений, что он профессионал, поскольку это мой бывший коллега и почти что друг Петко Земляк.
- Здравствуй, Петко, как тебя сюда занесло? - произношу приветливо, останавливаясь возле его столика.
Тот так же любезно отвечает на мое приветствие и объясняет, что любит бывать в этом кафе, поскольку здесь варят хороший кофе.
- Да в Вене везде варят хороший кофе, - замечаю я и, не дожидаясь приглашения, сажусь напротив.
- Ты меня как будто в чем-то подозреваешь, - с досадой ворчит Петко.
- Какие тут подозрения! И ребенок бы догадался, что ты ждешь меня.
- Да, знаю, я не гожусь для слежки. Но что поделаешь - служба.
К нам приближается молоденькая официантка, чтобы принять заказ. Любезная улыбка, предназначенная мне, и ноль внимания на Петко.
- Два кофе, пожалуйста.
- Одну чашку я уже выпил, - замечает мой друг.
- Ничего. Выпьешь еще одну, чтобы в горле не пересыхало, пока будешь рассказывать.
- И что тебя интересует?
- Все.
- С самого рождения?
- Можно немного попозже. С того момента, как ты стал человеком Манасиева.
- Как я стал человеком Манасиева? Да так же, как и ты.
- Есть определенные различия. И первое в том, что я не его человек.
- Ну, да, ты другое дело. Одиночка. А у меня брат с сестрой на иждивении. Что же касается моей жены, сам знаешь.
- Нет, не знаю.
- Тем лучше. Спроси лучше, как мне удается выносить ее истерику. И дочь учится в Лондоне. Незачем говорить, сколько это стоит.
- Нельзя ли без семейных подробностей?
- Да как раз эти подробности и привели меня к Манасиеву. Он отнесся ко мне по-человечески. Устроил на работу…
- Ты ведь вроде бизнесмен.
- "Бизнесмен!.." Я только для ширмы. "Кобра" - собственность полковника. Или его зятя. Так же как и "Випер".
- Что за "Випер"?
- Здешняя фирма, в которую он меня командировал.
- Закажем по сандвичу? - спрашиваю, чтобы дать ему возможность успокоиться.
- Закажи себе, я не хочу.
- Талию бережешь?
- И он еще спрашивает!.. Да ты меня в грязь втоптал, а теперь еще сандвич предлагаешь.
- А я все-таки закажу, ведь, как известно, аппетит приходит во время еды.
Сандвичей здесь не подают, поэтому любезная девушка приносит две порции сосисок с горчицей и две венские булочки.
- Или ешь, - говорю, - или продолжай.
Я предпочел бы, чтобы он продолжил рассказ, поскольку мне хочется поскорее прекратить пытку, которой его приходится подвергать.
- Скажу тебе, Эмиль, что, если бы тогда в Мюнхене ты не спас мне жизнь, я не стал бы рассказывать тебе о недостойных вещах.
- А если они недостойны, зачем их было допускать?
- Да ведь надо жить…
- "Надо жить". А ты живи нормально, живи прилично.
- Я не могу себе этого позволить, у меня для этого нет средств.
Из его дальнейшего рассказа становится ясно, что наша первая встреча в парковом кафе была не случайной, что он нашел меня по приказу Манасиева и по его же приказу устроил на работу и что вообще все было заранее спланировано.
- Что значит "вообще все"?
- Да все, начиная с твоего возвращения в страну. Обыск твоей машины, допросы… Да что тебе говорить… Сам знаешь: чтобы приобрести преданного помощника, нужно первым делом накопать на него компромат.
- Погоди, погоди. Для того чтобы задержать у Калотины мой БМВ и обыскать его, нужно было, чтобы кто-то предупредил их, что я везу с собой нечто.
- Вероятно.
- Как это, "вероятно"? Какие у Манасиева могут быть связи с иностранными наркоторговцами?
- Этого я не знаю. И не спрашивай меня об этом.
- Хорошо. Только я тебе кое-что скажу. Догадываешься ли ты, зачем я когда-то в Мюнхене спас тебя?
- И зачем?
- Чтобы сейчас, в Вене, я мог свести с тобой счеты.
- Ты что, разыгрываешь меня?
- Не понимай это буквально, в том смысле, что я пристрелю тебя. Есть более мягкие способы. И даже вполне законные. Не забывай, что тут нет Манасиева и защитить тебя некому. А теперь продолжай.
- Я все рассказал.
- То, что ты рассказал, я знал и без тебя. Расскажи что-нибудь более свежее. Например, для чего ты приехал в Вену. Отдыхать?
- Я же сказал: меня откомандировали в "Випер".
- С какой целью? Чтобы изучить процесс изготовления решеток?
- Ты требуешь от меня поставить на карту жизнь! Я у тебя в долгу, верно, но есть служебные тайны, которые…
- Какие служебные тайны? Тот факт, что ты стал прислужником мафиози? Это, что ли, служебная тайна?
Стараюсь не повышать голоса, чтобы не нарушить спокойной атмосферы кафе, но Петко понимает, что вывел меня из равновесия, поэтому продолжает.
Его задание состоит в том, чтобы выяснить, чем я занимаюсь в действительности. Полковник располагает данными, что я отказался от принятых на себя обязательств и вместо того, чтобы заниматься разработкой Табакова, сделался его сообщником.
- Прямо скажем, он считает тебя перебежчиком, но хочет выяснить, насколько сильно ты втерся в доверие к Табакову.
- Так чего ж ты прямо меня не спросишь, а уселся здесь и следишь за мной, прикрывшись газетой?
- Что поделаешь, не гожусь я для слежки.
- А теперь, когда вернешься, доложи полковнику следующее: вопреки его лживым утверждениям, я оказался не первым посланником к Табакову, а последним, делегированным уже после того, как все тут оказалось загажено всякими пачкунами, которые шантажировали и запугивали этого человека. В сложившихся обстоятельствах я не вижу возможности выполнить поставленную задачу. Поэтому возвращаюсь - и точка!
- Тебе легко, - ворчит Петко. - Будь у тебя дочь в Лондоне и истеричка дома, ты бы пел по-другому.
Утро. Благодаря чудной хозяйке Марте я прекрасно позавтракал и выхожу во двор осмотреть БМВ. Калитка заперта, но это ничего не значит. Педантично обследую каждый уголок автомобиля, куда незнакомый доброжелатель мог бы запихнуть для меня какой-нибудь подарок, говорю хозяйке "до скорого" и отбываю к ее экс-супругу.
- Машину хорошо осмотрел? - спрашивает Макс, только что открывший гараж.
- Естественно. Но не помешает, если и ты окинешь ее взглядом.
Он наклоняется, чтобы осмотреть корпус снизу, и это дает мне возможность заметить зеленый "мерседес", который в этот самый момент проезжает мимо нас так медленно, словно движется в ряду похоронной процессии. Зеленых "мерседесов" пруд пруди, но этот экземпляр - особенный, и не только из-за знакомого мне цюрихского номера, но и благодаря пассажиру, сидящему позади водителя. Это мой старый знакомый Бобби, и лишь благодаря тому, что я рефлексивно приседаю за БМВ, Бобби не успевает заметить меня.
- Чего это они нас разглядывают? - ворчит Макс, выпрямляясь в тот самый миг, когда я присел.
Я мог бы ответить ему, но мне не до разговоров. Занимаю место за рулем с неприятным осадком оттого, что не успел воспользоваться удобной ситуацией - как раз в тот момент, когда она повторяется: зеленый "мерседес" повторно, как в похоронной процессии, проплывает мимо нас, на сей раз в обратном направлении. Выжидаю, пока он проедет, включаю зажигание и проношусь мимо Макса, который красноречиво крутит пальцем у виска - дескать, у меня не все дома.
Вена сродни большинству больших городов. Стоит выехать из чистого квартала, как оказываешься в грязном. Зеленая машина приводит меня именно в такое неприглядное место на берегу Дуная и останавливается перед столь же неприглядным заведением, чья красная неоновая вывеска горит и в разгар дня: "Сити-бар".
Избегая ошибки, не приклеиваюсь к "мерседесу" и не следую по пятам за Бобби и его спутником, входящими в заведение. Ставлю машину достаточно далеко, чтобы меня можно было заметить, но достаточно близко, чтобы иметь возможность следить за дверями бара. Ждать приходится довольно долго, но, как я уже неоднократно замечал, процесс ожидания для меня просто нормальный образ жизни.
Проходит, наверно, около часа, когда из заведения наконец выходит… нет, не Бобби. Выходит мой добрый старый друг Петко Земляк. Он направляется на угол улицы, садится в припаркованный там "фольксваген" - черный и блестящий, как туфля бального танцора. И медленно трогается с места.
Не остается ничего другого, как последовать за ним. Снова оказываюсь в чистом квартале и, более того, - на самой чистой из венских улиц - на Кертнерштрассе, а если точнее - позади прославленного здания Оперы, а если еще точнее - перед фасадом не менее прославленного отеля "Захер". Я, разумеется, не настолько нахален, чтобы подкатить к парадному входу, а с некоторого расстояния наблюдаю, как возле него царственно останавливается машина - лакированная туфля Земляка, как он выходит и небрежным жестом протягивает швейцару ключи, с тем чтобы тот отогнал ее на стоянку, а сам направляется в кафе-кондитерскую.
Я не живу в отеле и лишен возможности держаться с такой же важностью, поэтому сворачиваю за угол и оказываюсь на Йоханесгассе, где мне улыбается счастье в виде свободного места для парковки - большой редкости в сколь прекрасном, столь и перенаселенном городе, как Вена.
Если, находясь, к примеру, в Париже, захочешь посидеть в каком-нибудь кафе-кондитерской, шанс напасть на подобное заведение почти нулевой, поскольку французы больше любители алкоголя, чем поклонники сладкого. Зато Вена полным-полна кафе-кондитерских, и самое знаменитое из них располагается в отеле "Захер", носящем имя создателя легендарного торта.
Застаю Петко, сидящего за угловым столиком, как раз в тот момент, когда он пробует вышеупомянутое лакомство, запивая его ароматным капучино. Знаю, что испорчу ему аппетит, но обстоятельства вынуждают меня присесть за его столик. При этом не упускаю случая пожелать ему приятного аппетита.
- Мерси, - отвечает он. - У меня такое чувство, что, куда не ткнись в Вене, всюду встретишь Эмиля Боева.
- Ты переоцениваешь мои возможности, однако не так уж далек от истины. Ты не избавишься от меня до тех пор, пока будешь юлить, умалчивая о главном.
- Что ты имеешь в виду?
- Наркотики.
- Шшш! - шипит он, чуть не подавившись.
- Нечего на меня шикать, говори лучше все, что тебе известно. И на сей раз без недомолвок - все как есть.
Когда нужно, я умею сделать выражение своего лица по-настоящему угрожающим, а в этот момент оно у меня просто леденящее душу. Петко знает меня много лет, и ему известно, что это выражение означает. Поэтому, забыв о божественном торте, он приступает к исполнению второй части своей "Неоконченной симфонии".
Задание, с которым Манасиев послал его сюда и которое Петко пытается представить второстепенным, - на самом деле основное: дискредитировать Табакова, подсунув ему изрядное количество наркотика и выставив наркоторговцем. Операция, в основном, должна быть осуществлена неким Сарафом из Цюриха и его подручным Бобби. Характер действий будет зависеть от конкретной ситуации, но главное - скомпрометировать Табакова в глазах местных властей.
- И в чем смысл этого бредового плана? - спрашиваю. - Что получит Манасиев, подмочив репутацию Табакова?
- Может, и ничего, но это его последняя возможность. Уже ясно, что добровольно ТТ не отдаст ни доллара. Вместе с тем существует реальная опасность, что в конфликт вмешается какая-нибудь неконтролируемая сила. Поэтому, по мысли полковника, единственный оставшийся шанс в том, чтобы испортить репутацию Табакова в глазах австрийских властей и тем самым склонить их к его передаче нашему правосудию.
- "Неконтролируемая сила"… Угадываю в этой фразе пафосный стиль Манасиева. Как ты считаешь, что он имеет в виду?
- Откуда мне знать.
- Ладно, оставим это. Где наркотик?
- Какой наркотик?
- Не строй из себя идиота. Тот самый, который намерены использовать для компромата.
- Откуда мне знать.
- Где вы его спрятали?
- Откуда мне знать.
- Если ты еще раз повторишь эту фразу, клянусь, я разобью этот стул о твою голову.
Он со страхом смотрит на меня и, убедившись, что я не шучу, бурчит:
- Его привезут завтра.
- Когда и где его тебе передадут?
Он собирается, видно, спросить: "Почему - мне?", однако встречает мой тяжелый взгляд и говорит:
- Завтра, в девять… Позади здания Художественно-исторического музея.
- И куда ты его хочешь подсунуть мне - в машину или в дом, не смущаясь подвергать опасности несчастную женщину?
- Да погоди ты, Эмиль, почему - тебе… почему я…
- Так положено. Сказано ведь: сделавшему тебе большое добро, отплати еще большим злом.
Когда-то он считался железным человеком, человеком без нервов. Однако сказывается возраст. В его глазах появляются слезы. Он пытается схватить меня за руку, но я отдергиваю ее, и он, запинаясь, бормочет вполголоса что-то в том смысле, что да, может, эти типы и вправду рассчитывают использовать его против меня, но разве могу я поверить в то, что он согласился стать моим палачом намеренно - он, который всегда помнит, что обязан мне жизнью, он, который… и так далее и тому подобное.
- Да разве ты не видишь, что именно эту роль тебе и отвели - роль палача!
- Это потому, что они не знают о наших отношениях… никто не знает… даже Манасиев.
- А сам-то ты знаешь?
- Что "знаю"?
- Единственно важное: знаешь ли, как поступить, когда тебе предадут героин и прикажут: "Подложи этому дурачку!"?
- Знаю. Я сразу предупрежу тебя.
- И где ты меня найдешь, чтобы предупредить?
- Где скажешь.
- А как же я тебе скажу, если до этой секунды ты молчал как рыба, и продолжал бы молчать, если бы я не задал тебе встряску, чтобы расшевелить!
- Прости, браток. Я так запутался с тех пор, как Манасиев навязал мне эту кошмарную операцию, что, может, и вправду сделал что-то не так.
Он осматривается по сторонам, дабы убедиться, что нас никто не подслушивает, хотя в этот обеденный час кафе явно не кишит осведомителями, и доверительно шепчет:
- Я еще вчера думал тебе сказать об этом, но не решился. Если бы сказал, ты сразу понял, что я не собирался тебя предавать. Эмиль, я больше не вернусь в Болгарию.
Эта торжественная декларация заслуживает того, чтобы быть отмеченной соответствующим заказом, который я и делаю официантке в белом фартучке и белом чепчике. А когда порции торта и напитки принесены, кратко инструктирую Петко, как ему следует поступить в том случае, если его желание помочь мне не лицемерно.
- Придешь в условленное время на аллею позади Художественно-исторического музея. Когда тебе передадут героин, ты возьмешь его, выслушаешь инструкцию и пойдешь направо. Я найду удобный момент пересечься с тобой и возьму у тебя пакет. Потом - каждый своей дорогой.
Собираемся вставать, как вдруг мне приходит в голову спросить:
- А этот негодяй Бобби, где он остановился? Не верится, чтобы в "Захере".
- Еще чего, в "Захере"! Он в гостиничных комнатах над "Сити-баром", возле которого ты меня поджидал.
Итак, найти Бобби просто. Я знаю, где находится "Сити-бар", знаю Бобби, и все же, как уже не раз говорилось, вещи редко оказываются столь же однозначными, какими выглядят. Надо добраться до этого негодяя раньше, чем он смекнет, что я его ищу, иначе он сбежит или натравит на меня всю местную наркомафию. Заявиться прямо в бар было бы глупо, но и торчать в гостиничном холле мне тоже не пришлось, поскольку никакого холла там не оказалось. При входе с одной стороны - бар, с другой - лестница, ведущая к номерам, а посредине - окошечко, за которым сидит администратор, и доска с висящими на ней ключами. Ко всему прочему, ни я, ни Петко не знаем настоящего имени Бобби.
- Я хотел бы снять номер, - сообщаю я дежурному.
- На какой срок?
- На один вечер.
- На один вечер можно. Оплата вперед.
Плачу, беру ключ и поднимаюсь по лестнице, не спрашивая, какой этаж, поскольку гостиница размещается на единственном верхнем этаже - втором. Бросив беглый взгляд на доску, выясняю, что номеров здесь около дюжины. Мой находится где-то возле лестницы, где, по-видимому, шумно. Меня это устраивает: труднее будет заснуть. А делать этого мне не следует.
Интерьер настолько жалок, что даже не заслуживает описания. Воздух сперт и полон запаха нестиранного постельного белья. Какое никакое, а открытие: я до сих пор и не подозревал, что грязное постельное белье может так влиять на атмосферу. Оставляю дверь слегка приоткрытой - настолько, чтобы иметь возможность видеть все передвижения в коридоре. И принимаюсь за свое привычное занятие - ожидание.
Мое бдение начинается часов в шесть вечера и заканчивается где-то около полуночи. В это время замечаю, как по коридору проплывают полинялые джинсы Бобби. Бесшумно следую за ним. Он открывает третью по счету дверь после моей и только хочет ее закрыть изнутри, как замечает, что его действию препятствует чья-то нога. Моя. Он испуганно поднимает взгляд, узнает меня и в то самое мгновение, когда собирается закричать, ощущает своей мордой удар моего кулака.
- Отойди в сторону, - говорю. - Так-то ты встречаешь гостей.
- Да ты мне зубы выбил, - с трудом выговаривает он окровавленным ртом.
- Ну и выплюнь их, чтобы не мешали, - советую ему, запирая дверь.
Его слегка покачивает, но не похоже, что он под кайфом. Во всяком случае, не очень. Несмотря на свой неряшливый вид, Бобби относится к той аристократической касте наркоманов, которые нюхают исключительно кокаин. К тем, которые под действием наркотика становятся буйными, но быстро сникают, как тряпка, как только его действие сходит на нет.
- Садись, располагайся, - приглашаю его и толкаю к продавленному креслу.
- Ты мне зубы выбил, гад, - продолжает он, вытирая рот грязным платком.
- Это я уже слышал. Теперь хочу послушать остальное.
- Дай хоть умыться.
- Потом умоешься. Если доживешь.
Комнату попеременно заливает то красный, то фиолетовый цвет - от висящей как раз за окном неоновой вывески "Сити-бар", которая светится прерывистым светом. Как пульсация. Такая же, какую я чувствую в висках при виде этого подонка, причинившего мне столько неприятностей.
Подонок тянет время, делая вид, что оказывает себе первую помощь при помощи несвежего носового платка.
- Если будешь молчать, - предупреждаю его, - мне придется выбить тебе оставшиеся зубы.
Красный. Фиолетовый. Красный. Фиолетовый.
- Кому ты меня сдал в Цюрихе?
- Сарафу.
- Кто такой Сараф?
- Мой шеф. Раньше был компаньоном Вале.
- И почему ты меня сдал?