- Интересно, что ты скажешь, если я сделаю тебе дружеское предложение о совместной работе?
- Ну, ты сделай его, а там посмотрим.
- Делаю!
- Я тронут. Но ты же знаешь, что я не гожусь для бизнеса.
- Речь не о бизнесе. Охотников до бизнеса и без тебя хватает.
- И с компьютером обращаться не умею. И окна мыть. И вообще я ни на что не гожусь.
- Годишься. Для того, что я тебе предлагаю, годишься.
И немного смущенно объясняет мне, что ему нужен телохранитель, вернее, не столько телохранитель, сколько серьезный и верный человек, который охранял бы офис в определенные критические часы.
- Хочешь сказать, что тебе нужен ночной сторож? - пытаюсь ему помочь.
- Ну, что-то вроде того. Знаю, что полковнику, стоявшему на страже Родины, может показаться унизительным предложение сторожить какую-то контору, но что мне делать, браток, если ничего другого я предложить не могу?..
- Понимаю твою неловкость. И сожалею, что вынужден отказать. Но прежде, чем сделать это, хотелось бы поинтересоваться, какую зарплату ты предлагаешь за столь ответственную работу.
- Если дойдет до зарплаты, то тут, я надеюсь, мы сговоримся. В любом случае она будет раз в пять-шесть выше твоей пенсии.
- В таком случае будь добр поднять ее еще выше, - советую я.
И, чтобы не дать повода обвинить себя в корыстолюбии, спешу добавить:
- Согласен, Петко. Мы ведь земляки.
- Наглец! - прерывает меня Однако, когда получасом позже я рассказываю ему о встрече с Петко. - Как такое ничтожество может нанимать тебя в качестве прислуги?!
- Ну, не совсем прислуги, - возражаю, - хотя, согласен, разница между сторожем и дворником действительно небольшая.
- Банда мародеров! - продолжает негодовать Однако. - Один алчнее и ненасытнее другого.
- А Земляка ты к каким относишь?
- Тебе виднее. Вы же работали в одном отделе. Как так получилось, что у него - бизнес с миллионным оборотом, а у тебя - одна пенсия? Ты что-нибудь слышал о Великом ограблении?
- Кое-что слышал, но твоей версии еще не знаю.
- В таком случае ты ничего не знаешь. Потому что если расскажу я, то ты узнаешь не какую-то там версию, а всю правду.
И чтобы показать, что не шутит, приказывает:
- Принеси по бутылочке швепса.
Чуть погодя, когда приношу швепс, он продолжает:
- Знай, что во главе всего стоял Лукавый.
- Не стоит его так называть, - советую. - Это прозвище слишком клерикальное.
- Как же его величать?
- Мы его называем Карапуз. Ведь он весь такой беленький и толстощекий.
- Ну да, осталось только Душкой его назвать.
- Ты прав, а почему бы и нет.
Однако машет рукой - в смысле "довольно глупостей" - и приступает к изложению эпоса под названием "Великое ограбление".
- В бытность председателем Совета министров Карапуз созвал некоторых своих соратников на тайное совещание…
- Каких соратников?
- Ну, своих людей из разных отраслей: из хозяйственных органов, из внешнеторговых ведомств, из банковского сектора, из силовых структур - в общем, служащих высшего и среднего звена. Собирает их и без обиняков заявляет: "До сих пор - что было, то было. Однако с сегодняшнего дня и впредь мы будем строить рыночную экономику". А они ему говорят…
- Кто "они"?
- Ну, соратники… Не прерывай меня. Рыночная экономика, говорят, делается с помощью денег. А шеф им отвечает, что, я, мол, потому вас и собрал, чтобы раздать деньги. После чего все друг за другом проходят через комнатку, где каждому вручается чемоданчик типа дипломат с пачками долларов. Чемоданчик за чемоданчиком… Соратники входят в комнатку простыми чиновниками, а выходят миллионерами.
Он умолкает, смотрит на меня и спрашивает:
- Представляешь?!
Он, очевидно, считает, что я должен ахнуть, услышав подобные разоблачения, но я воздерживаюсь от восклицаний. Я уже слышал эту историю от Борислава, правда, в несколько ином варианте.
- Ясно, - говорю. - Но сколько долларов, по-твоему, может поместиться в дипломате?
- Откуда я знаю! Мне дипломата не давали.
- Мне тоже. Но по приблизительным подсчетам не больше двухсот - трехсот тысяч…
- Не обременяй меня такими подробностями.
- …А я слышал, будто Карапуз раздал не меньше миллиарда.
- Возможно, и больше.
- А если так, то для осуществления Великого ограбления Карапузу пришлось бы воспользоваться не чемоданчиками, а целыми вагонами. Это же очевидно.
- А я тебе скажу нечто еще более очевидное. Сколько миллионеров у нас было до 1990-го? Перечисли!
- Ты прав: не было миллионеров.
- А сейчас их сотни! Возникли вдруг за месяц - за два. Как это так? Откуда? Да им на суде зададут один-единственный вопрос: "Откуда?", и все они отправятся в тюрьму!
- Понятно, что имело место какое-то перераспределение капитала.
- Да какое там перераспределение! - возмущается Однако. - Если я вытащу деньги из твоего кармана и положу их в свой, это что, по-твоему, - перераспределение?
- На, вытаскивай. На бутылочку швепса хватит.
- Раньше, - продолжает Однако, не слушая меня, - нас учили, что судьбоносная проблема эпохи: "Кто - кого?". А сейчас все перевернули так, что главный вопрос: "Кто - сколько?".
- Да, что-то в этом роде.
- И какая наглость! Гоняют на "мерседесах" на виду у народа, устраивают публичные оргии со шлюхами и черной икрой, да в добавок еще и фотографируются коллективно с гордо поднятыми головами - дескать, знай, весь мир, кто в стране истинные хозяева!
- Имеешь в виду членов Синедриона?
- И их тоже. И нет такого человека, который взял бы дубину да и надавал им всем по башке, чтобы знали, мерзавцы!..
- А сам не можешь?
- Не могу. И ты не можешь. Только все насмехаешься.
- Да нет, Однако, не насмехаюсь. Но твоя история - чистой воды утопия. Ты, браток, так и остался в эпохе утопического социализма.
- Я не в эпохе утопического социализма. Я на свалке. Как и ты. Как и весь наш голодный народ, построивший эту страну.
Несмотря на свое зловещее название, "Кобра" - тихий магазинчик, расположенный на такой же тихой улочке неподалеку от бурлящего Женского базара и шумной улицы Марии Луизы. Специализация фирмы - технические средства охраны, а хозяин - Петко Земляк, хотя из скромности он уверял меня, что является всего лишь управляющим. Это верно так же, как верно и то, что в магазине особо нечем управлять.
Торговый зал находится под опекой молодых людей: долговязой девицы, все жизненные силы которой уходят в длинные, искусственно обесцвеченные волосы, лохматящиеся в направлении всех городских ветров, и симпатичного парня лет двадцати, очень полного и очень веснушчатого. По всему видно, что они терпеть друг друга не могут, хотя и непонятно почему: они так хорошо дополняют друг друга - она не может усидеть на месте от нервозной активности, а он еле-еле открывает глаза от сонливой лености.
Обстановка в магазине скромная, но достаточно строгая, чтобы внушить уважение. На витрине разложено некоторое число замков и сигнализационных устройств, давно покрывшихся пылью. В зале выставлены две стальные двери и дюжина образцов оконных решеток. В подсобном помещении за торговым залом находится офисная комната, в которой стоят два канцелярских стола, два шкафа и громадный металлический сейф, абсолютно, однако, ненадежный, чтобы кто-то подумал, будто в нем хранится нечто более ценное, чем кофеварка и сандвичи, которые кассир-бухгалтер приносит с собой на завтрак. Более массивный и лучше отполированный стол, естественно, принадлежит Петко, но почти все время пустует. Центром командного пункта фирмы служит другой стол, находящийся в распоряжение вышеупомянутого бухгалтера с лицом до такой степени анемичным и настолько закрытым огромными очками в роговой оправе, что оно трудно поддается обозрению. По-моему, этот субъект с видом отшельника - единственный, кто реально занимается работой, потому как управляющий редко задерживается на работе, а двум молодым существам в торговом зале явно нечем заняться, кроме как тихо ненавидеть друг друга.
В сущности, не могу утверждать, что мои наблюдения абсолютно верны, потому как я прихожу на фирму под вечер, когда персонал уже уходит, и покидаю ее, когда он только приходит. Моя личная трудовая повинность состоит в том, чтобы ничего не делать, кроме как быть начеку. В случае попытки взлома я должен позвонить на пульт СОТ, а если взлом все-таки осуществится - применить выданный мне газовый пистолет, хотя я не уверен, что он сработает.
Однажды утром, когда бухгалтер отсчитал мне первую зарплату, я встречаю на выходе Петко.
- Куда это ты навострился? - спрашивает. - Нешто мы не выпьем по такому случаю по бутылочке пива?
Идем в ближайший гараж, приспособленный под кафе, и, пока потягиваем пиво, позволяю себе сказать:
- Спасибо тебе, браток, за щедрую плату. Будь жив и по возможности здоров, но мне неудобно злоупотреблять твоим великодушием.
- Почему же? Что ты такое говоришь?
- Но ведь эта моя так называемая работа - просто синекура. Подозреваю, что ты ее выдумал только для того, чтобы оказать услугу старому товарищу.
- Чушь! Абсолютная чушь! Не было бы тебя - был бы другой! Мне положено иметь сторожа.
- По какому закону?
- При чем тут закон! Представь себе, как меня поднимут на смех, если в завтрашних газетах сообщат, что фирма "Кобра", специализирующаяся по продаже средств охраны, обворована!..
И, помолчав, добавляет:
- Приятно, что считаешь меня своим благодетелем, но повторяю: я не единственный собственник фирмы, и твое назначение зависит не только от меня.
- Хорошо, - уступаю. - Виноват. Но мне не остается ничего другого, как только ждать нападения на магазин, чтобы хоть как-то оправдать свою необходимость.
Прошло два месяца со дня моего назначения в "Кобру" - достаточное время, чтобы привыкнуть к ночным дежурствам в магазине, притом что риск его ограбления - нулевой, поскольку красть в нем нечего. Чтобы скоротать время, почитываю газеты, оставленные мне Бориславом, или слушаю радио. Иногда по утрам случается встретиться с прибывающим на работу шефом.
"Ну, как прошла ночь? Справился с бандитами?"
"А как же. Раскидал всех по углам".
"Тогда пойдем выпьем кофе".
Кофе мы пьем в расположенном неподалеку кафе-гараже и обсуждаем насущные вопросы. По мнению Земляка, положение сложное, а по-моему - так просто аховое, но оба сходимся во мнении, что решение проблемы ни от одного из нас не зависит. Скучные встречи, бессмысленные разговоры, но я терпеливо сношу их, чтобы не обидеть Петко. Этими случайными приглашениями выпить кофе он, наверное, хочет продемонстрировать, что по-прежнему относится ко мне как к другу, а не как к подчиненному.
Как-то утром, когда мы только уселись перед кафе-гаражом, к нам присоединяется еще одна тень прошлого - Манасиев. Свойски кивает Земляку, а меня удостаивает восклицания:
- Ба, Боев!
- Так точно, господин начальник!
- Не подшучивай - может, я и впрямь стану твоим начальником, - добродушно произносит полковник и подсаживается к нам.
- Поздно, - отвечаю. - Я уже в отставке.
- Таких, как ты, только смерть может отправить в отставку.
- Приятно слышать. Что будете пить?
- Стоп! - вмешивается Петко. - За этим столом заказываю я.
Девушка, обслуживающая кафе, приносит чашки с кофе, и, заявив, что ей надо отлучиться в магазин, исчезает.
- Мне стало известно, что тебя отправили на пенсию, - говорит полковник.
- Со всяким случается.
- Да, но вопрос - когда? Ты сам знаешь, что тебе еще рано на пенсию.
"Зачем это говорить мне, скажи лучше начальству", - отвечаю мысленно.
Воцаряется молчание. Только я задаюсь вопросом, долго ли оно будет продолжаться, как Манасиев решает его нарушить.
- Я знаю, Боев, ты давненько меня недолюбливаешь. Вы с Бориславом называли меня то Сухарем, то Чурбаном, то другими подобными прозвищами, но я не обращал на это внимания. Если человек привык строго держаться с окружающими, нет ничего удивительного в том, что его обвиняют в черствости. Но сейчас у нас с тобой отношения не служебные, и я могу сказать тебе прямо: когда вчера я узнал от Петко, что ты устроился работать ночным сторожем, мне стало по-настоящему больно. Больно, ибо я знаю, какие задания ты выполнял и как при этом рисковал.
- Дело прошлое, - бормочу, чтобы что-то сказать.
- Не прошлое, а настоящее. Верно, что всякие перемены сопровождаются неизбежными потрясениями, но ошибки есть ошибки. В органы пришли молодые люди, нетерпеливые, жаждущие самореализоваться… Но зачем при этом надо было выбрасывать именно тех старых и опытных, которые могли передать молодым свой опыт?..
- Да потому, что они - коммунисты.
- Не будем касаться политики. Я говорю не о партийных органах - их, конечно, следовало распустить. Но какое отношение к политике имеет полиция?! Во всем мире полиция - это полиция. Это не идеология. Это - профессия. И разведка - всегда была и будет.
- В газетах пишут, что ваш новый шеф утверждает обратное.
- Да оставь ты утверждения шефа. Его утверждения - это вранье перед журналистами. И вообще - что может понимать в деле разведки штатский человек?!
- А вы не рискуете, говоря подобные вещи?
- Ну, если только тебе поручено доносить обо мне… - И после короткой паузы продолжает: - Поговорим серьезно. И хоть на минуту забудем о причиненных нам обидах. Мне ведь тоже пришлось снести удары.
- Я слышал, что у вас были неприятности.
- И какие! Сам знаешь, как партийные лизоблюды ненавидели таких, как я, молча занимавшихся своим делом, а не кричавших о том, как они преданы товарищу Живкову.
- Но вас все-таки не уволили.
- Только что не уволили. А так - отправили на запасной путь. И хорошо, что начались перемены, и я снова ожил.
Он умолкает и смотрит на часы. Угадываю смысл его жеста и ободряюще бормочу:
- Ну, вот и поговорили.
- Да, только так ничего друг другу и не сказали, - поправляет меня Манасиев.
Смотрит на меня в упор и произносит:
- Разговор у нас с тобой, Боев, еще впереди. Я хочу, чтобы ты вернулся на службу.
По утрам, покидая "Кобру", я обычно бесцельно брожу по улицам, чтобы глотнуть свежего воздуха. Для меня это вроде перерыва между ночным заточением в магазине и дневным одиночеством в комнате Афины. Я понимаю, что необходимо поспать, но сон не приносит отдохновения, поскольку мне снятся разнообразные сцены из прошлого, часто переходящие в кошмары.
Должно быть, сказывается возраст. Мое настоящее настолько пресыщено прошлым, что одно с другим смешивается, и мне даже кажется, что живу я больше в прошлом, чем в настоящем. Поэтому, меря своим шагомером улицы, мне все чаще случается встретить старых знакомых, которые, если трезво рассудить, едва ли могут находиться в этом городе, особенно сейчас. Однажды я увидел, как по Русскому бульвару навстречу мне идет флегматичный черноглазый красавец Ральф Бентон, достойный представитель ЦРУ, с которым нам довелось однажды в Остринге оказаться запертыми в бетонном бункере. Но когда красавец подошел ближе, оказалось, что это не Бентон. В другой раз мне показалось, что я различаю в толпе массивную фигуру и бритую голову Бруннера, и я даже инстинктивно ускорил шаг, чтобы проверить, он ли это. Конечно, это оказался не Бруннер. А однажды я увидел своего старого друга Любо Ангелова. Он шел в нескольких метрах впереди своей обычной прихрамывающей походкой, однако на сей раз я не стал делать попытки, удостовериться он ли это. Много лет назад Любо ликвидировали у меня на глазах.
Совсем недавно мне случилось увидеть и Сеймура. Он сидел за столиком у окна кафе при гостинице "София", повернувшись вполоборота к площади, и читал газету. Сеймур в Софии!.. Прямо как "Алиса в стране чудес". Я решил, что вижу сон, и это напомнило мне, что пора домой, чтобы вздремнуть.
Во сне или наяву, случалось, что в сумраке воспоминаний мелькали и женщины.
"Есть мнение, что в твоих операциях чересчур часто фигурируют женщины", - сказал мне однажды генерал.
"Догадываюсь, на чье мнение вы намекаете, - ответил я, - но разве я виноват, что ко мне иногда подсылают женщин".
Это были действительно женщины одной и той же профессии, но не уличной, а нашей, в общем хладнокровные и расчетливые женщины, которые в зависимости от ситуации могут с одинаковой легкостью обнять или убить; такие, как Франсуаз, окрестившая меня Господином Никто, Грейс, Флора, Дороти и другие, связанные как минимум с одной из иностранных разведок.
Бывали и редкие исключения - Эдит. Но моя первая и последняя любовь не имела ничего общего с гетерами от разведки. Поэтому совсем естественно было в моих иллюзорных встречах на софийских улицах столкнуться именно с ней. И на сей раз ошибки быть не могло. Она шла прямо мне навстречу, стройная, с четко очерченной фигурой, с густыми темными волосами, ясным лицом и немного рассеянным взглядом карих глаз. Да, она шла прямо на меня и даже слегка улыбалась мне.
- Маргарита, - произношу я невольно.
Улыбка с ее лица исчезает. Теперь оно выражает недоумение.
- Какая Маргарита? - спрашивает женщина.
- Маргарита Пеева, - бормочу, еще не опомнившись.
- Так звали мою мать.
- Да. Вы страшно похожи на свою мать, - пытаюсь оправдаться.
- Знаю. Мне это уже говорили, - недоумение рассеивается, сменяясь выражением легкой досады. Женщина намеревается продолжить свой путь, но ей неловко пройти мимо меня просто так. Мгновенное колебание, которым я не упускаю возможности воспользоваться.
- Не согласились бы вы выпить со мной чашку кофе?
- С какой стати? По какому поводу?
- Без повода. Просто так.
И для большей убедительности добавляю:
- Когда-то мы с вашей матерью были близкими друзьями.
Молодая женщина смотрит на меня, на этот раз дольше прежнего:
- Вы Эмиль…
Кафе называется "Цезарь", и хотя сейчас предобеденное время, на улице перед ним все еще есть несколько свободных столиков. Мы что-то заказываем и обмениваемся незначительными фразами, как это обычно бывает при первом знакомстве. Я не питаю никаких иллюзий относительно своих способностей к увлекательной беседе и не сомневаюсь, что надолго мне ее не удержать.
- Я знаю о вас все - мама рассказывала. Вы ее первая любовь.
Испытываю странное чувство, слушая, как она говорит о Маргарите, потому что в данный момент именно она для меня и есть Маргарита. И чтобы избежать опасной зоны эмоций, направляю разговор в более прозаическое русло. Нет, ее зовут не Маргарита: две Маргариты в одном доме - это слишком. Ее зовут Бистра, в честь бабушки. Нет, она не замужем и пока не собирается.
- Не знаю, как вы, а я считаю, что брак - конец всем планам. А мне еще хочется помечтать.
- Например, о чем?