– Сказать по правде, я зашил деньги в сиденье кресла.
Бирд засмеялся.
– Старый Тэстеви будет искать, разорвет всю мебель.
– Это была его идея, – пошутил я.
Бирд снова засмеялся, поскольку у Тэстеви была репутация скряги.
– Пойдите на авеню Фош с камерой, – размышлял Бирд. – Получится замечательный рассказ. Более того, вы бы оказали услугу обществу: ведь Париж совершенно прогнил, пора его встряхнуть.
– Это мысль, – согласился я.
– Тысячи фунтов стерлингов за такую работу было бы не слишком много? – спросил он.
– Много, слишком много, – сказал я.
Бирд кивнул.
– Я так и думал, что это слишком много. Сотня больше подходит, да?
– Если представить хороший рассказ с картинками, то можно получить за него пятьсот фунтов. Я бы заплатил пятьдесят за представление и экскурсию с объяснениями, но, когда я был там в последний раз, мне дали понять, что я у них персона нон грата.
– Именно так, старина, – закивал Бирд. – Догадываюсь, что этот парень, Дэтт, с вами грубо обращался. Вышла ошибка, верно?
– Такова лишь моя точка зрения, – сказал я. – Но не знаю, что думает мсье Дэтт.
– Вероятно, он чувствует себя desole, – сказал Бирд.
– Отличная мысль.
– Но, в самом деле, – продолжал Бирд, – Жан-Поль действительно многое знает и может устроить так, чтобы вы сделали рассказ, а я тем временем ни гу-гу, а? Никому ничего не скажем. Согласны?
– Вы меня разыгрываете? – спросил я. – С чего бы Дэтту соглашаться демонстрировать свою деятельность?
– Вы не понимаете французов, мой мальчик.
– Мне это постоянно говорят.
– Но послушайте. Этот дом принадлежит министерству внутренних дел и им контролируется. Они используют его для проверки и управления иностранцами, особенно когда дело касается дипломатов. Смахивает на шантаж. Гадкое дело, шокирует людей, да? Но такие уж они есть. Некоторые другие французы, состоящие на государственной службе, и один из них Люазо, хотели бы прикрыть эту лавочку. Теперь вы понимаете, мой друг, понимаете?
– Да, – ответил я. – Но какое вам дело?
– Не обижайтесь, старина, – сказал Бирд. – Вы спрашивали меня об этом доме, а Жану-Полю срочно нужна наличность. Вот я и хочу устроить дельце к вашей взаимной выгоде. – Он кивнул. – Допустим, мы положим пятьдесят сразу и тридцать, если пойдет в печать?
Огромный туристический автобус полз по бульвару, неоновые огни вспыхивали и гасли на его стеклах. Туристы внутри, кто тихо, кто беспокойно, сидели, прижавшись к своим громкоговорителям и вглядываясь в огромный грешный город.
– Ладно, – согласился я, немало удивленный тем, что он оказался столь удачливым посредником.
– В любом журнале, где угодно, – продолжал Бирд. – И десять процентов при передаче информации в другие агентства.
Я улыбнулся. Бирд самодовольно спросил:
– О, вы не ожидали, что я специалист по заключению сделок, да?
– Да, – не стал спорить я.
– Вам предстоит еще многое узнать обо мне. Официант, – позвал он, – четыре порции виски. – Он повернулся к Жану-Полю и Марии: – Мы пришли к соглашению и теперь немножко отпразднуем событие.
Принесли белое вино и черносмородинную наливку.
– Платить будете вы, – объявил мне Бирд. – Включите это в счет оговоренной оплаты.
– Мы заключили контракт? – спросил Жан-Поль.
– Конечно, нет, – отрезал Бирд. – Но слово англичанина можно считать распиской – вы же знаете, Жан-Поль. Суть любого контракта в том, что он должен быть взаимовыгоден, иначе никакая бумага в мире вас не спасет. Кроме того, – прошептал он мне по-английски, – дайте ему любой клочок бумаги, и он будет показывать его всем, он такой. Но вы ведь меньше всего этого хотите, да?
– Действительно, – согласился я. Что правда, то правда. Мои наниматели в немецких журналах – нехитрая выдумка лондонского руководства, которую они запасли на тот редкий случай, если им придется давать мне указания по почте. Никто не мог об этом узнать, если только не читал мою почту. Скажи такое Люазо – я бы не удивился, но Бирд!..
Бирд принялся объяснять Жану-Полю теорию пигмента тем пронзительным голосом, каким всегда говорил об искусстве. Я заказал им еще по порции виски, прежде чем мы с Марией покинули кафе и отправились пешком к ней домой.
Мы прокладывали путь сквозь переполненные транспортом бульвары.
– Не понимаю, как вы можете быть таким терпеливым с ними, – сказала Мария. – Этот помпезный англичанин Бирд и Жан-Поль со своим носовым платком, чтобы предохранить костюм от винных пятен…
– Я недостаточно хорошо их знаю, чтобы не любить, – объяснил я.
– Тогда не верьте ничему из того, что они говорят, – предупредила Мария.
– Мужчины всегда обманщики.
– Вы глупец, – сказала Мария. – Я говорю не о любви, я говорю о доме на авеню Фош. Бирд и Жан-Поль – ближайшие друзья Дэтта. Их водой не разольешь.
– А вы пробовали?
Дойдя до конца бульвара, я оглянулся назад. Маленький жилистый Бирд – такой же возбужденный, как и во время всей нашей встречи, – еще объяснял Жану-Полю теорию пигмента.
– Comediens, – произнесла Мария.
Слово "актер" означает также притворщик и обманщик. Я постоял несколько минут, глядя на них. Большое кафе "Бланк" бы то единственным ярко освещенным местом на всем бульваре. Белые куртки официантов сияли, когда те лавировали между столиками, заставленными кофейниками, citron presse и сифонами с содовой. Клиенты также вели себя активно: размахивали руками, кивали головами, окликали официантов и друг друга. В воздухе мелькали двадцатифранковые банкноты, позвякивали монеты. По крайней мере четверо целовались. Казалось, будто широкий темный бульвар был притихшим зрительным залом, откуда внимательная публика уважительно наблюдала за драмой, разворачивающейся на сцене, которой служило кафе "Бланк". Бирд наклонился поближе к Жану-Полю. Жан-Поль смеялся.
Глава 11
Мы шли и разговаривали, забыв о времени.
– Ваш дом, – сказал я наконец Марии. – У вас центральное отопление, раковина крепко прикреплена к стене, вам не приходится делить туалет с восемью другими людьми, у вас есть пластинки, названия которых я еще не прочитал. Давайте пойдем к вам.
– Ладно, – ответила она, – раз уж вы так красноречиво распространяетесь о преимуществах моей квартиры.
Я нежно поцеловал ее в ухо. Она сказала:
– Но, предположим, хозяин вас вышвырнет?
– У вас с хозяином любовь?
Она засмеялась и сильно меня стукнула. Многие французские женщины считают такие удары выражением привязанности.
– Снова стирать рубашки отказываюсь, – сказала она, – поэтому возьмем такси до вашего дома и заберем оттуда немного белья.
Их трех водителей такси после обсуждения, насколько нужное нам направление движения отвечает их желаниям, в конце концов один проявил слабость и согласился отвезти нас к "Маленькому легионеру".
Я вошел в свою комнату, Мария – следом за мной. Джой приветливо зачирикал, едва зажегся свет.
– Мой бог, – сказала Мария, – кто тут перевернул все вверх дном?
Я подобрал несколько рубашек, валявшихся возле камина.
– Да, – сказал я.
Все содержимое ящиков шкафа и буфета в беспорядке выкинули на пол. Письма и корешки чеков усеивали диван, даже совершенно новые вещи были сломаны. Я позволил рубашкам, которые держал в руке, опять упасть на пол и застыл, не зная, с чего начинать. Мария, более методичная, принялась сортировать одежду, складывая ее и развешивая пиджаки и брюки. Я подобрал телефон и набрал номер, который дал мне Люазо.
– Un sourire est different d'un rire, – сказал я и подумал, что Франция – единственная страна, где романтика шпионажа никогда не будет утрачена.
– Хелло. – Трубку взял сам Люазо.
– Это вы перевернули у меня все вверх дном, Люазо?
– Вы находите, что аборигены враждебны?
– Просто отвечайте на вопрос, – сказал я.
– Почему вы не отвечаете на мой? – спросил он.
– Это мой жетон, – сказал я. – Если вам нужны ответы, купите себе жетон и звоните сами.
– Если бы работали мои ребята, вы бы ничего не заметили.
– Не кипятитесь, Люазо. Когда ваши ребята были здесь в прошлый раз – пять недель назад, – я заметил. Скажите им, что, если они хотят покурить, нужно открывать окно: от дешевого трубочного табака у канарейки слезятся глаза.
– Но они очень аккуратны, – сказал Люазо. – Они бы не оставили беспорядка. Если вы жалуетесь на беспорядок.
– Я ни на что не жалуюсь. Просто пытаюсь получить прямой ответ на простой вопрос.
– Вы слишком многого требуете от полицейского. Но если что-нибудь повреждено, я пошлю счет Дэтту.
– Если что-нибудь повреждено, то, вероятно, это Дэтт, – сказал я.
– Вам не следовало говорить это мне, – сказал Люазо. – Неблагоразумно с вашей стороны, но все же bonne chance.
– Спасибо. – Я повесил трубку.
– Так это не Люазо? – спросила Мария, слушавшая наш разговор.
– Что заставляет вас так думать?
Она пожала плечами:
– Здесь беспорядок. Полиция была бы осторожна. Кроме того, если Люазо признал, что полиция раньше обыскивала вашу комнату, почему бы ему не признать и в этот раз?
– Ваша догадка так же хороша, как и моя: возможно, Люазо преследовал цель, чтобы у меня возникло желание перерезать глотку Дэтту!
– Так вы намеренно были неосторожны, чтобы дать ему понять, что он преуспел в своем намерении?
– Может быть. – Мой взгляд упал на порванное сиденье кресла. Набивка из конского волоса была вспорота, и портфель с документами, которые мне дал курьер, исчез.
– Идем, – сказала Мария.
– Да, – ответил я. – Возможно, вы, в конце концов, правильно перевели мою исповедь.
– Это место просто напрашивается, чтобы его обыскали. В любом случае, не одна я знала ваш "секрет": сегодня вечером вы сказали Бирду, что храните здесь деньги.
– Верно, но у кого было время успеть?
– Прошло уже два часа, – сказала Мария. – Он мог позвонить, времени было достаточно.
Мы начали разбирать свалку. Спустя пятнадцать минут раздался телефонный звонок. Звонил Жан-Поль:
– Рад, что застал вас дома. Вы один?
Я прижал палец к губам, чтобы предупредить Марию.
– Да. Я один. В чем дело?
– Мне бы хотелось сказать вам кое-что так, чтобы не слышал Бирд.
– Говорите.
– Во-первых, у меня хорошие связи на "дне" и в полиции. Я уверен, что где-то в течение ближайшего дня вас ждет ограбление. Если в доме есть что-нибудь ценное, нужно положить это на время в банковский сейф.
– Вы опоздали, – сказал я. – Они здесь уже были.
– Какой я дурак! Мне следовало предупредить вас раньше, сегодня вечером, было бы самое время.
– Неважно. Здесь не было ничего ценного, кроме пишущей машинки. – Я решил укрепить образ свободного писателя. – Это единственная важная вещь. Что еще вы хотите сказать?
– Ну, что полицейский Люазо – друг Бирда.
Глава 12
Мария неторопливо накладывала грим. Она ни в коей мере не была помешана на косметике, но сегодня ее пригласил на обед главный инспектор Люазо. Когда вы обедаете с бывшим мужем, вы должны быть совершенно уверены в том, что он понимает, что именно потерял. Она надела бледно-золотой английский шерстяной костюм, который купила в Лондоне. Он всегда считал ее легкомысленной дурочкой, поэтому следует выглядеть как можно более привлекательной и деловой. Новые туфли с незамысловатым верхом и никаких украшений. Она закончила подводить глаза, красить ресницы и начала накладывать тени вокруг глаз: не переборщить. В галерее искусств на ней было слишком много косметики. Ты истинный гений, сурово сказала она себе, по части оказываться втянутой в ситуации, где играешь незаметную роль, вместо того чтобы играть значительную. Она размазала тени, тихонько ругаясь, вытерла их и начала снова. Поймет ли англичанин, на какой риск она идет? Почему бы не сказать мсье Дэтту правду о том, что сказал англичанин? Англичанин интересуется только своей работой, Люазо тоже интересуется только своей работой. Правда, любовью он занимался с не меньшей страстью, чем работой. Но как может женщина состязаться с работой мужчины? Работа – нечто абстрактное и непостижимое, гипнотическое и вожделенное; женщина не может с ней состязаться. Она вспомнила ночи, когда пыталась победить работу Люазо, выиграть его для себя, оторвав от политики и бесконечной бумажной волокиты, вспомнила свои нескончаемые требования проводить время вместе и последний жестокий спор по этому поводу. Люазо целовал ее так страстно, как никогда прежде, и они занимались любовью, и она прижималась к нему, молча плача, ибо в этот момент напряжение оставило ее, и она поняла, что они разойдутся и разведутся, и оказалась права.
Часть ее все еще принадлежала Люазо, именно поэтому она продолжала с ним видеться. Сначала надо было юридически оформить развод и опеку над мальчиком, потом прийти к соглашению относительно дома. Потом Люазо просил ее выполнить несколько небольших заданий для полиции. Она знала, что он не желает и думать о том, чтобы полностью ее потерять. Они стали искренними и бесстрастными, поскольку она больше не боялась его утратить. Теперь они стали, как брат и сестра, и все же… Она вздохнула. Возможно, могло случиться иначе. В Люазо до сих пор сохранилась дерзкая самоуверенность, благодаря которой ей было приятно бывать в его обществе, она почти гордилась им, когда была рядом. Он был мужчиной в полном смысле слова.
Мужчины безрассудны. Работа для Сюртэ неожиданно оказалась очень важной: ей было приятно показать Люазо, сколь деловой и полезной она может быть. Но Люазо ничего этого не понимал. Мужчины неразумны. Все мужчины. Она вспомнила о некоторых его сексуальных особенностях и улыбнулась. Все мужчины любят создавать такие ситуации, в которых женщина, что бы она ни делала, ни думала и ни говорила, всегда будет неправа. Мужчины требуют, чтобы женщины были изобретательными, бесстыдными, как проститутки, а потом отвергают их под тем предлогом, что в них недостаточно материнских чувств. Они хотят, чтобы женщины завлекали их друзей-мужчин, а потом из-за этого ревнуют.
Мария припудрила губную помаду, чтобы та выглядела более темной, потом сморщила губы и нанесла последний, завершающий штрих, придавший лицу законченность и великолепие. Глаза ее были хороши, зрачки мягкие, белки глаз сияющие. Она отправилась на свидание со своим бывшим мужем.
Глава 13
Люазо слишком много курил и недостаточно спал. Сидя рядом с ней, он водил пальцем по металлическому браслету часов, и Мария вспомнила, как боялась этой его манеры, которая всегда предшествовала ссоре. Он предложил ей кофе, не забыв, сколько сахара она любит добавить. Он отметил ее костюм, прическу и незамысловатые туфли. Рано или поздно он упомянет англичанина.
– Тебя всегда привлекали люди одного и того же типа, – сказал он. – Ты золотоискатель по части мозгов, Мария. Тебя неодолимо влечет к мужчинам, которые думают только о своей работе.
– Ты имеешь в виду мужчин вроде тебя?
Люазо, кивнув, сказал:
– Он только навлечет на тебя неприятности, этот англичанин.
– Меня он не интересует.
– Не лги, – развеселился Люазо. – Доклады семисот полицейских проходят через меня каждую неделю. Кроме того, я получаю доклады информаторов, и твоя консьержка – из их числа.
– Ведьма!
– Это система, – пожал плечами Люазо. – Нам приходится бороться с преступниками их собственным оружием.
– Дэтт сделал ему инъекцию какого-то лекарства, чтобы допросить с пристрастием.
– Знаю, – кивнул Люазо.
– Это было ужасно.
– Да, я видел, как это делается.
– Похоже на пытку. Отвратительное занятие.
– Не читай мне нравоучений. Мне не нравятся инъекции амитала, и я не люблю ни мсье Дэтта, ни его клинику, но ничего не могу с этим поделать. – Люазо вздохнул. – Ты же знаешь, Мария, этот дом слишком крепкий орешек даже для моей власти.
Мария не ответила. Он улыбнулся так, словно сама мысль о том, что он может кому-то угрожать, была абсурдной.
– Ты, Мария, намеренно неправильно перевела признания англичанина, – обвинил ее Люазо.
Мария опять ничего не ответила. Люазо продолжал:
– Ты сказала мсье Дэтту, что англичанин работает на меня. Будь осторожна, когда что-нибудь говоришь или делаешь для этих людей. Они опасны, все опасны, и твой малоинтересный дружок – самый опасный из всех.
– Ты имеешь в виду Жана-Поля?
– Красавчика из "Бнот Шаман", – саркастически пояснил Люазо.
– Перестать называть его моим дружком, – вспыхнула Мария.
– Ну-ну, я все о тебе знаю, – сказал Люазо тоном, каким обычно вел допросы. – Ты не можешь противиться этим блестящим мальчишкам, и чем старше становишься, тем более уязвимой ты будешь.
Мария решила не показывать, что сердится, так как отлично знала: Люазо внимательно наблюдает за ней, но щеки ее горели от гнева и смущения.
– Он хочет работать на меня, – улыбнулся Люазо.
– Ему нравится ощущать свою значительность, – объяснила Мария, – как всем детям.
– Ты меня удивляешь, – сказал Люазо, стараясь не выдать удивления.
Он смотрел на нее так, как французы смотрят на улицах на хорошеньких девушек. Для нее не было секретом, что она для него сексуально привлекательна, и это ее утешало – не потому, что ей хотелось позлорадствовать, но потому, что представлять для него интерес было составной частью их новых отношений. Она чувствовала, что, в некотором смысле, это новое чувство к нему важнее, чем прежний брак, поскольку теперь они были друзьями, а дружба более прочна и менее хрупка, чем любовь.
– Ты не должен вредить Жану-Полю из-за меня, – сказала Мария.
– Меня не интересуют аптечные ковбои. – Люазо остался невозмутим. – По крайней мере, до тех пор, пока их не поймали на чем-нибудь незаконном.