* * *
"Уполномоченному управления КГБ СССР по Коми-Пермяцкому округу Пермской области майору Курганову П. А.
Гражданин Вайткунас, проживающий в поселке Визяй, сделал мне устное заявление. Вечером 25 января, примерно в 23 часа, он заметил неизвестного мужчину, постучавшегося в дом Вакшаускаса. Несмотря на чрезвычайную нелюдимость и подозрительность старого Вацлава Вакшаускаса, неизвестный был тотчас впущен в дом. У двери он произнес несколько фраз по-литовски. Вайткунасу разобрать удалось одну: "Привет из Литвы".
Голос мужчины, его жесты, фигура показались Вайткунасу знакомыми, хотя лицо в темноте разглядеть не удалось. Однако он утверждает - привожу его речь дословно: "Если бы не известие о смерти Винцаса Вакшаускаса в Радминском лесу, можно было бы поклясться: незнакомец этот - он".
Возможно, Вайткунас ошибается и незнакомец - связник старого националиста Вакшаускаса, прибывший из Литвы. Прошу разрешения на его проверку.
Капитан КГБ
К. Андришунас.
26 января 1960 года".
* * *
Запросив в архиве ориентировки по розыску Вакшаускаса, майор Курганов внимательно ознакомился с ними. Тут-то у него и мелькнула впервые догадка, что убийство в Радминском лесу не стыкуется с повадками "лесных братьев". Не стыкуется! Зачем нужно было до неузнаваемости корябать лицо убитого?
По фронтовому опыту Петр Абрамович помнил, что фашистские прихвостни, особенно оуновцы, литовские "лесные братья", - страшно истязали свои жертвы, вырезали на теле звезды, вспарывали животы, выкалывали глаза, привязывали к дереву и садистски разводили под босыми ступнями огонь... Так они поступали и с представителями Советской власти, присланными в освобожденные от фашистов районы, и с местными активистами, коммунистами, учителями. Довелось Петру Курганову видеть и тело убитой националистами молоденькой учительницы-комсомолки неподалеку от Барановичей летом 1944-го. Бандиты надругались над ней, потом отрезали груди.
И головы отрезали - было! Но старались лицо оставить узнаваемым - чтобы поняли местные жители, кто и за что "наказан", будь то сельский активист или отступивший от дела "лесной брат"; чтобы вселить в души людские ужас и покорность: мол, советские войска пройдут на запад, а "мы тут век хозяйничать будем".
И приходилось частям контрразведки "Смерш", кроме вылавливания парашютистов, диверсантов, разведчиков противника, прочесывать леса, отыскивать бывших старост и полицаев, бандитов, их схроны, тайники с оружием и продовольствием. Именно в такую часть был направлен Петр Курганов после двухмесячного лечения в госпитале, накануне наступления Центрального фронта в июле 1943 года. Их 118-й отряд по охране тыла 65-й армии вступал в бои с группами отставших, пробивающихся на запад фашистов, выявлял в освобожденных деревнях и селах бывших карателей, пособников оккупантов.
* * *
Когда с полковником Петром Абрамовичем Кургановым мы "читали" полесскую страницу его фронтовой биографии, я не удержался, спросил, знаком ли он с романом В. Богомолова "Момент истины". Ведь и время совпадает - август 44-го, и место - Барановичи, Шиловичи, Лида, и операция по освобождению Белоруссии - "Цитадель"!
- Ну, мы-то от Лиды далеконько были, - усмехнулся Петр Абрамович. - Что же касается романа, то героев его автор честно написал, мало чего, так сказать, преувеличил. Розыскная работа контрразведчиков в лесах будто с натуры списана. Малые группы, внезапные огневые стычки...
- А Таманцев? Стрельба "по-македонски" из двух наганов, сверхвыносливость и сверхловкость - супермен, да и только.
- Война всему научит. Были у нас такие оперативники, действительно "скорохваты". Алехин мне нравится, но, признаться, профессионально не верю ему в заключительных эпизодах: вряд ли буквально в минуты можно нормальному человеку, даже с тренированной памятью, "прокачать" все те ориентировки и приметы возможных диверсантов, чтобы выявить Мищенко.
- Давно читали роман?
- Лет двенадцать назад. В журнале. Тогда он назывался "В августе сорок четвертого"...
- А помните всех героев.
- Как не помнить! Я с этими героями в молодость свою вернулся. Тогда-то, в сорок четвертом, стукнуло мне всего двадцать два года. И ничего я, кроме крови, грязи, пота, снова крови, - тогда еще не видал на белом свете. Спаленные деревни, развалины городов и трупы, трупы, трупы...
Петр Абрамович помолчал, задумался, провел ладонью по лицу.
- Честно говоря, у тех, кто прочтет роман Богомолова, может сложиться впечатление, будто части "Смерш" лишь тылы охраняли. Нет, доводилось нам выполнять и многие другие задачи. В сентябре 1943 года наш 118-й отряд получил боевую задачу: переправиться на западный берег Сожа и захватить плацдарм. И удерживать его, оттягивая на себя фашистов, пока основные силы 65-й армии генерал-лейтенанта Батова не форсируют Днепр в районе Лоева. Отряд из трехсот чекистов разбили на пять групп, чтобы каждая могла удерживать участок более широкий по фронту, поскольку вторая половина задачи - отбить возможный фланговый удар гитлеровцев по наступающей армии. Сентябрьской ночью переправились через Сож. Наша группа вышибла фашистов из прибрежной деревушки, захватила плацдарм, окопалась. Десять суток непрерывного боя. Ночью подвозили еду, патроны. Выстояли. Медаль "За отвагу" - как раз за тот плацдарм. А друга моего, Николая Овсянкина из Красноярска, тоже пограничника, подкараулил вражеский снайпер. Пуля под срез каски вошла, меж бровей...
* * *
- Не стыкуется, Казис, измордованный труп в Радминском лесу с повадками "лесных братьев", - прямо сказал капитану Андришунасу Курганов. - И не очень я удивлюсь, если Винцас Вакшаускас действительно "воскрес" и приехал в Визяй. Есть у меня по этой ситуации любопытное соображение. Скорее всего сам Винцас убрал одного из своих сообщников, вероятно того, орудовавшего вместе с ним в доме убитых братьев-комсомольцев. А что, если выйти на прямой контакт с Вакшаускасом?
- Полагаю, Петр Абрамович, вы не имеете в виду его арест?
- Арест ничего не даст. Вакшаускас будет молчать. Разговорится он лишь тогда, когда сам явится к нам. С повинной.
- С чего он вдруг явится? Двенадцать лет "нелегалки".
- Вот, вот! Подумайте, не осточертело ли ему жить бирюком, тележного скрипа бояться? Надо заставить его прийти с повинной, подтолкнуть, подсказать. Полагаете, отец не станет наводить Винцаса на подобную мысль? Он-то наверняка всех страшных дел родимого сыночка не знает.
- Отец? Он же закоснел в кулачестве, националист до мозга костей!
- Думаю, с Вакшаускасом-старшим получился перегиб. Тень сына-бандюги и антисоветчика пала на отца. Кулак? А он в тридцать восьмом году все свое хозяйство передал сыну: двадцать пять гектаров земли, восемь - леса, двух лошадей, четырех коров. Ведь не старый был, а весь изработанный. Сам землю обрабатывал, батраков не держал. Ты, дорогой Казис, за чапыги плуга хоть раз держался? Сено кашивал? А мне - доводилось. Второе: националист? Безграмотный крестьянин, по-русски ни слова не знающий. Он же трудяга, в другом веке родился и жил, глазами в землю уставясь. Вот его мировоззрение! Значит, "связник из Литвы" скорее всего плод твоей фантазии. Да, "воскрес" Вакшаускас. Используем этот факт.
- Тогда предлагаю план. Добьемся, чтобы Вакшаускас приехал в Кудымкар, поселился у меня. Думаю, сумеем потолковать по душам. Лишь бы не сорвался Вайткунас.
Этот разговор состоялся в кабинете майора Курганова 27 января 1960 года. Детали операции разработали до мелочей. Многое теперь зависело от Юстинаса Вайткунаса, бывшего батрака, в начале 1948 насильно вовлеченного в банду Вакшаускаса и сдавшегося вместе с пятью сообщниками. Ему на суде определили - по молодости лет - минимальный срок. На лесоповале сошелся с хорошими людьми: разный народ до 1955 года прозябал в колониях. Люди открыли молодому литовскому парню глаза на многое. И когда в 1956 году Юстинас приехал на жительство в Визяй, там встретился с литовцем-чекистом Казисом Андришунасом и без колебаний предложил свою помощь в борьбе с бандитами, по вине которых в конечном счете и сам пострадал. Ведь, подкармливаемое западными спецслужбами, националистическое подполье продолжало еще существовать, еще бродили по земле, скрываясь от возмездия, многие нацистские преступники. В том числе и литовский фашист Антанас Стрейкус, на совести которого были расстрелянные только в Утенском районе три с половиной тысячи евреев, коммунистов, советских работников, комсомольцев, еще больше - в соседнем...
А Винцас Вакшаускас до сентября 45-го, до разгрома банды Стрейкуса, - служил под его началом и, возможно, располагает какими-либо сведениями о своем бывшем главаре.
* * *
На столе, накрытом белой в голубой горошек клеенкой, стояли тарелки с аппетитными ломтиками сала, солеными грибами, огурчиками. Водку Винцас Вакшаускас разливал в граненые стаканы...
Старый Вакшаускас поначалу и пускать Юстинаса в дом не хотел, но после слов, что Винцасу угрожает опасность, послышался из-за двери знакомый голос: "Впусти, отец. Надо поговорить со старым товарищем".
- Так, уверяешь, опасность грозит? - недобро спросил Винцас, едва гость переступил порог. - Что за опасность?
- Ты бы раздеться предложил сперва, а потом и спрашивал, - тоже по-литовски ответил Юстинас.
- Раздевайся.
Юстинас расстегнул полушубок, снял шапку, повесил на вбитый в стену деревянный колышек. Прошли в кухню.
- Завтра или послезавтра будет паспортная проверка. Заходил брат моей жены, а он приятель нашего участкового.
- Ну и что? У меня документ самый надежный.
Винцас отогнул полу пиджака. Под ремнем тускло блеснула рубчатая рукоять парабеллума.
- И ты с таким "паспортом" через всю Россию катил? Рискованно!
- Терять нечего. Обрыдло скрываться, наниматься плотничать и столярничать по дальним хуторам. Да и чего бояться? За мной с той поры, как расстались мы в Радминском лесу с Карло Ионасом, дел нет. Автомат и гранаты закопал; пока продукты были - отсиживался в схроне. Потом пошел наниматься - тому сарай подремонтировать, перекрыть крышу, тому - рамы зимние смастерить...
- А ведь мы тебя на суде не выдали. Пятеро получили по четвертаку: бандитизм, измена Родине. Мне снисхождение сделали, все же учли - несовершеннолетний. Но восемь лет оттрубил как миленький. А теперь в соседях с твоими живу, в леспромхозе вкалываю.
- Не выдали, значит? Что ж мы насухую сидим? Батя, где у нас капуста да сальце? А что вы могли выдать?
- Про убитых комсомольцев допрашивали.
- Но и я тут не при деле.
- Да мне все равно, - равнодушно сказал Юстинас, подумав про себя: крепко сдал за двенадцать лет их бывший главарь. И волосы побелели, и в цепких когда-то холодно-голубых глазах - загнанность, усталость. Но вот вновь мелькнула в них былая жестокость, подозрительность.
- Как ты узнал, что я здесь, у отца?
- Видел тебя еще двадцать пятого, вечером.
- А... Ну, ладно.
После выпитой водки Вакшаускас размяк. Двенадцать лет фактической оторванности от людей, невозможность откровенно высказаться давили на него, и разговор с бывшим сообщником стал вроде отдушины.
- ...А в последнее время я жил на хуторе у одного дурачка, по фамилии Петрищев. Его в сорок шестом "братья" посетили, а он заупрямился, уцепился за свою коровенку. Побили, да перестарались. Свихнулся мужик. Жена у него справная. Я и помогал в хозяйстве. Больше года. Потом, гляжу, коситься стал на меня Петрищев. Да ведь жизни-то ни у него, ни у Дарьи - она русская - нет. Дарья ночью на сеновале мне все бубнит: пойди в органы, покайся, повинную голову меч не сечет. Кое-что обо мне она знала... Сюда приехал, с отцом повидаться - и он туда же!
- Может, и в самом деле с повинной явиться? - сказал Юстинас. Всякого ждал он после этих слов. Вакшаускас мог схватиться за пистолет, мог просто ударить. Нет, сидит за столом, обхватив руками седую голову, бормочет что-то, кого-то бранит.
- Обидно мне, Юстинас! Некоторые, меня в тыщу раз виновнее, припеваючи живут, легализовались. Ни скрываться им не надо, ни побираться по хуторам. Даже в партию вступили. И все им сошло, власти про них ничего не знают...
- Правда, Винцас, это твой единственный шанс - самому пойти в органы. Что они могут знать? Ну, был полицаем - так заставили немцы, был в банде Стрейкуса - опять же принудили, застращали. Про сорок восьмой они и гадать не будут. Только надо самому, а то арестуют при паспортной проверке.
- Что же ты предлагаешь?
- Есть у меня в Кудымкаре хороший знакомый, по имени Казис. Тоже литовец. Головастый мужик. Поехали к нему. Он плохого не посоветует.
* * *
Из протокола допроса от 6 февраля 1960 года:
"Явившийся с повинной Вакшаускас Винцас, литовец, 1913 года рождения, дал следующие показания:
До 1941 года проживал в деревне Памельгеджяй, работал в своем хозяйстве. В первые дни войны, несмотря на то что был лояльно настроен к Советской власти, его по малограмотности вовлекли в повстанческий отряд, организованный литовцем Пучкоросом. В составе отряда принимал участие в арестах партийного, советского актива, а также еврейского населения района, впоследствии расстрелянных немецкими карателями.
Под угрозой расправы, Вакшаускас после роспуска отряда перешел в илебродскую полицию. В июне 1941 года вместе с полицейскими Бунченко, Гогио и Пятрасом арестовали жителя деревни Мельгеджяй Алексеева Николая и доставили в антузовскую волостную полицию. В тот же день они арестовали Венедиктову (Субботину) Анфису Астратовну и ее престарелого отца; комсомолку Васильеву (Чубкину) Олимпиаду Еремеевну и девушку-еврейку по имени Хаймина. Вскоре арестованные были освобождены, кроме Хаймины.
После ареста еврейского населения Зарасайского района, всего 7500 человек, они были расстреляны вблизи деревни Венцово. Руководили акцией немецкие офицеры и Антанас Стрейкус. Вакшаускас, по его словам, участия в расстрелах не принимал, находился в оцеплении.
В августе 1944 года, с приходом советских войск, боясь ответственности за свою службу в немецкой полиции, Вакшаускас перешел на нелегальное положение. Скрывался один, в бункере, неподалеку от деревни Памельгеджяй, до мая 1945 года, затем встретился с бандглаварем Стрейкусом и был принужден вступить в его банду, получив кличку Баравикас. Утверждает, что исполнял там обязанности повара, в бою с советскими войсками принимал участие один раз, у хутора Балтруки.
После разгрома банды Стрейкуса с сентября 1945 года скрывался в бункере, ходил в поисках работы по хуторам, кормился столярным ремеслом - до мая 1958 года. До настоящего времени жил в хозяйстве слабоумного Ивана Петрищева".
- Все? - давая Вашкаускасу подписать протокол допроса, спросил майор Курганов.
- Все как было!..
"Что ж, мы и не ждали чистосердечного признания, - подумал Петр Абрамович. - Не ждали признания в убийстве братьев-комсомольцев, в зверском убийстве своего напарника Карло Ионаса в Радминском лесу; в расстрелах 41-го, в грабежах и терактах... Полагаешь, мы ничего не знаем об истинном твоем прошлом? Прекрасно".
- У меня к вам есть вопрос. Известно; в банде Стрейкуса был и ваш деревенский сосед, Карло Ионас. Не приходилось с ним встречаться после сентября 1945 года?
- Нет! - без запинки ответил Вакшаускас... - Хотя... В сорок восьмом году, зимой, неподалеку от хутора, где я работал, меня остановили трое, лица были до самых глаз заросшие у них. Один, стоящий поодаль, сильно напоминал Ионаса. С меня сняли шапку и ватник и пригрозили, что в следующий раз снимут голову. Легко еще отделался.
"Хитро!" - усмехнулся про себя Курганов.
- А Стрейкуса не встречали?
- Надо хорошенько вспомнить.
- Ну и вспоминайте. Поедете в Визяй, к отцу. По хозяйству поможете, он же у вас старый.
- Переночуете у нас, на диване, в дежурной комнате. А завтра с утра свяжемся, как положено, с руководством, с прокуратурой. Там решат. Думаю, ваш добровольный приход зачтется. А если еще поможете нам...
Помочь Вакшаускас согласился спустя четыре месяца, убедившись, что чекисты его "не трогают", в беседах с ним касаются лишь тех бывших полицаев, которых он сам назвал. "Ничего они не раскопали, - полагал бандит. - А если и Стрейкуса им подарить, так и про незаконное хранение оружия забудут".
Словом, работа развертывалась по кургановскому сценарию. Единственный раз Петру Абрамовичу пришлось крепко поволноваться. В июне 1960 года он приехал в Визяй, чтобы лично "напутствовать" Вакшаускаса перед поездкой в Вильнюс. Все уже было обговорено: в столице Литвы Вакшаускас явится в КГБ, чтобы присутствовать в качестве свидетеля на очных ставках с бывшими полицаями, затем - поездка в Каунас, где он, знавший Стрейкуса в лицо, встречал своего бывшего главаря два года назад.
В машине Курганов передал Вакшаускасу билет до Вильнюса, и тронулись было, как Вакшаускас, крикнув: "Я через минутку вернусь!" - открыл дверцу и нырнул в отцовский дом.
"Неужели что-то заподозрил? - думал Курганов. - Теперь ему ничего не стоит уйти, сразу за домом - лес..."
Медленно тянулись минуты. Пять... Десять... Наконец из подворья вышел Вакшаускас с промасленным свертком в руках.
- Лазил в погреб. Взял сало на дорогу.
У Курганова отлегло от сердца. В Менделеево он посадил "крестника" на московский поезд...