- Как сообщает источник в органах правосудия, следствие не может ответить на вопрос, почему три убийства молодых женщин, совершенные в 2002 году в департаменте Уаза, так похожи на три других убийства, которые произошли недавно в Париже. Адвокат главного подозреваемого внес ходатайство о его освобождении, поскольку - цитирую: "улики, выдвинутые против предполагаемого убийцы, не столь убедительны, как утверждало следствие".
Оливье Эмери понял: это сообщение адресовано именно ему. Оно призывало быть вдвойне осторожным. Еще он был убежден, что полиция не давала дикторшам отвечать на его звонки, и тогда они придумали эту уловку, чтобы к нему обратиться.
"Какие славные! Я просто обязан поблагодарить их".
Он вошел в первый попавшийся бар - отсюда он наверняка еще не звонил ни разу, - заказал одно пиво и поскорее подбежал к телефону.
- Здравствуйте, я хотел бы, если можно, поговорить с диктором, которая сейчас в студии.
Телефонистка помахала рукой, привлекая внимание сидящего рядом с ней техника, и включила второй микрофон.
- Опять этот шиз!
Техник все понял и жестом показал: "работает". Он включил запись.
- Здравствуйте. Простите, диктора из студии вызвать нельзя.
- Да-да, конечно… Я хотел только ее поблагодарить.
- За что? Я могу передать ей ваше сообщение.
- Нет, это слишком сложно. До свидания.
Телефонистка пожала плечами и снова погрузилась в чтение дамского журнала. Техник нажал на "Стоп".
Оливье Эмери повесил трубку. Он не добился своего, но был рад, страшно рад: он снова мог набирать номер ФИП и, хотя ему в очередной раз отказали, но он же знал, что так будет. Он передал дикторше то, что хотел сказать, хотя ему и нельзя было сделать это самому. И она его про себя поблагодарит.
Он вернулся к стойке и выпил подряд три пива. Поставленная перед ним вазочка с арахисом была ему противна: он представлял, как липкие, грязные пальцы перебирали эти орешки. Футляром для очков он отодвинул ее от себя на полметра, чтобы больше не видеть. Бармен пожал плечами и покачал головой: "Еще один чокнутый. Что-то их, кажется мне, с каждым годом все больше!"
На тротуаре, метрах в пятнадцати от Эмери, трое мальчишек лет десяти злобно дразнили девочку, их сверстницу. Эмери шел в их сторону и смотрел на эту сцену. Когда поравнялся с ребятами, у пареньков смех пропал: их напугал вид человека с необычным лицом. Они поскорее дали стрекача. Девочка же стояла на месте и смотрела на Эмери.
- У тебя лицо такое чудное, испорченное. Я тебя даже немножко боюсь. Ты с кем-нибудь подрался?
Эмери немного подумал.
- Это очень старая история. Слишком долго рассказывать. А ты почему плачешь?
- Потому что мальчишки убили паука, а я его тут каждый день видела.
- Большой был паук?
- Нет, не очень. Он плел паутину от водосточной трубы к тротуару и мушек ел.
- Ты не боишься пауков? А то многие боятся!
- Я не боюсь. Они не кусаются.
- Бывают и кусачие.
- Мама говорит: "Паук с утра к беде, паук с вечера к счастью".
- Ну и что?
- Мне не нравится, когда вечером убивают паука, они же тогда счастье приносят. Вот я с обеда и считаю, что уже вечер.
- Это ты хорошо придумала, правда!
Поднимаясь по лестнице к своей квартирке, Оливье Эмери все еще думал об ответе девочки - такого он не ожидал. Он встретил соседа с шестого этажа, автоматически поздоровался с ним, но старик упрямо прошел мимо, не останавливаясь и глядя вниз, на ступеньки. Эмери не обратил на это внимания: голова кружилась, болела, его подташнивало. Он пообедал яйцами, сваренными вкрутую, залпом выпил литр соевого молока с тегретолом и рухнул на постель.
Мистраль ехал на совещание к судебному следователю из Понтуаза Николя Тарносу, туда должны были прийти и жандармы. За рулем сидел Жозе Фариа, рядом Поль Дальмат читал сводный отчет о тройном убийстве в Уазе, Людовик Мистраль дремал на заднем сиденье. Через сорок пять минут он проснулся оттого, что машина остановилась на стоянке исправительного суда. Он привел себя в порядок и молча пошел за Дальматом и Фариа.
Дверь в кабинет Николя Тарноса была открыта. Жандармы уже прибыли. Когда Мистраль, Дальмат и Фариа вошли, они уже знакомились с парижским делом.
Полицейские обменялись пустыми приветствиями, пустыми привычными фразами о погоде, о том, как все завалены работой и прочее. Наконец следователь перешел к делу: он перечислял пункты совпадений и различий между парижскими убийствами и теми, которыми занимался он. Через час перед ним лежало два листка. На одном было написано "за", на другом "против".
Полицейские с жандармами тоже делали записи.
"Я такими упражнениями уже занимался, - размышлял Мистраль. - Интересно, что получится у них".
Но больше всего Мистраль боялся, что не совладает с желанием уснуть, которое могло вернуться в любой момент. Надеялся он только на то, что следователь угостит их кофе.
- Итак, если мы все положим на весы, - подводил итоги Тарнос, - чаши придут в равновесие. "За" у нас: абсолютно одинаковый почерк преступлений, осколки зеркала в лицах, салфетка, закрывающая лицо, руки, связанные за спиной, похищения мобильных телефонов и компьютеров, загадочные тексты. "Против": веревки, которыми связаны руки, не одинаковы; жертвы друг на друга не похожи; места преступлений тоже разные: там квартиры, здесь собственные дома; цитаты - из разных текстов, и нет убедительных анализов ДНК.
- Об этом мы сейчас как раз только что говорили, господин судебный следователь. Мы считаем, что под впечатлением от событий в Уазе кто-то повторил те же преступления в Париже, - вступил в разговор жандармский майор.
- Что скажет полиция?
Мистраль пожал плечами. Против своего обыкновения говорил он медленно, а в рассуждениях на тему "за и против" участия не принимал.
- Очевидно, что Бриалю нельзя приписать парижские убийства. Но в самом ли деле Бриаль совершил первые три? Вот, на мой взгляд, ключевой вопрос. Может, он был подстрекателем. Или Бриаль вообще ни при чем, а все шесть раз убивал один и тот же человек. Тогда возникает вопрос: почему Бриаль не говорит ничего серьезного в пользу своего алиби.
- Я знаю, что у жандармерии другое мнение насчет Бриаля - не так ли? - заметил следователь.
Все три жандарма только молча кивнули.
- Есть один пункт, который меня смущает, - продолжал Мистраль. - В протоколах аутопсии по вашему делу судмедэксперт указывает, что в двух случаях узлы завязаны левшой, в одном - правшой. Бриаль не амбидекстр?
Замечание Мистраля вызвало у жандармов легкое замешательство.
- Бриаль правша, - ответил молодой крепыш. - Разумеется, мы видели это место в протоколе и обсуждали его. Во всех трех убийствах у нас одна и та же веревка, следов ДНК на ней нет, потому что убийца, вероятно, действовал в перчатках. На всех трех жертвах веревка обмотана вокруг запястий четыре раза. Различается только положение веревки в момент завязывания узла. Поэтому мы подумали, что убийца действовал один и ему, очевидно, приходилось, когда он связывал руки женщин, дважды менять собственное положение.
- Да, похоже, вы правы, - согласился Мистраль. - Теперь у меня еще вопрос: вы не заметили, были ли завешаны зеркала в домах убитых или дома у Бриаля?
- Что вы хотите этим сказать? - встрепенулся следователь.
Мистраль сообщил о том, что обнаружил у Шанталь Коломар, и поделился своей гипотезой, предполагающей, что убийца - шизофреник и не входит в помещение, где может увидеть свое отражение. Он особо обратил внимание на совпадение передвижений убийцы в домах жертв в Уазе и в Париже. Следователь и жандармы смотрели на Мистраля круглыми глазами.
- Нет… - покачал головой офицер жандармерии, - на это мы внимания не обращали. Но что это дает для нашего дела, если Бриаль все равно за решеткой?
Жандармы обменивались мнениями с полицейскими, а следователь оформлял запись беседы. Потом он обратился к жандармам:
- Итак, вот к чему мы приходим. Надо проверить деталь, замеченную комиссаром Мистралем. Я свяжусь с поверенным Бриаля и отправлюсь к нему в дом. Вам, со своей стороны, поручаю осуществить проверку в домах убитых. Хотелось бы, чтобы из криминальной полиции кто-нибудь присутствовал там просто как наблюдатель. Все это довольно запутанная история, так что взгляд со стороны не помешает.
На обратном пути Мистраль молчал. Дальмат опустил козырек от солнца и заглянул в зеркальце, не спит ли шеф. Их взгляды встретились.
- Почему вы им не сказали, что сосед последней потерпевшей тоже убит?
- Как справедливо заметил следователь, дело это довольно запутанное. Пока у нас нет объективных оснований утверждать, что это убийство связано с убийством Димитровой, хотя исключать такую возможность тоже нельзя. Судя по тому, что я читал и слышал, сопоставляя наше дело с тем, мне не кажется, что Бриаль - единственный автор всех убийств в Уазе. Но следователю и жандармам еще рано с этим соглашаться. Они проделали огромную работу, и им кажется, будто все сходится.
- И стало быть, если проверка на зеркала у убитых даст положительный результат, это еще не значит, что Бриаль ни при чем, а может быть и так…
- Может быть и так, что они действовали вдвоем - особенно если у Бриаля зеркало есть, - договорил Мистраль.
- Пока Бриаля не отпустят, адвокат следователю жизни не даст, - уныло заметил Жозе Фариа.
Мистраль позвонил Кальдрону рассказать о разговоре у судебного следователя и убедиться, что нового срочного не объявилось. С виду все было спокойно, и он позвонил Кларе, сообщил, что будет к ужину. Потом поговорил с родителями и сыновьями. Мальчики "отрывались" с луками, стрелами и деревянными мечами.
В 19.15 серый "форд-мондео" въехал в узкие ворота набережной Орфевр, 36. Через полчаса Мистраль на нем выехал, поставив в магнитолу диск Билли Пола "Я и миссис Джонс". По пути он сделал за один раз два дела: аптека была рядом с цветочным магазином. Сначала он подобрал букет для Клары, потом решился и направился в аптеку. Весь вечер его не покидала головная боль, и он совсем обессилел. Мистраль чувствовал, что еще одной бессонной ночи не выдержит. Он подал аптекарю рецепт, который несколько дней назад ему выписал Тевено.
- Избегайте спиртного, если выбрали это лекарство. Принимайте за пятнадцать минут перед сном, запив стаканом воды.
Мистралю было неприятно, что у него в кармане лежит пачка снотворного. Он еще не решил, воспользуется ли им.
В тот же самый час два коротких звонка в дверь вышвырнули из кровати Оливье Эмери. Он не спал, а просто лежал, чтобы легче было терпеть стреляющую боль - предвестницу приступа. К нему никто, совершенно никто, никогда не приходил, он даже не знал, как звучит его собственный звонок! Сердце бешено заколотилось, он задыхался, в висках зажужжало сверло, стресс зашкалил - полная паника. Еще звонок, немного дольше прежних. Эмери подошел к двери и спросил, стараясь, чтоб не дрожал голос:
- Кто это? Кто звонит?
- Полиция, господин Эмери.
За миллионную долю секунды Оливье Эмери вспомнилось все.
"Пришли брать" - был первый рефлекс. "Этого не может быть, они не могли докопаться, я бы знал!" - рефлекс второй. "Делать нечего, надо открыть" - вывод.
Третий звонок. Усталый голос из-за двери:
- Откройте, господин Эмери, это из участка.
- Да, да, сию секунду!
Эмери стоял у двери, левой рукой сжимая рукоятку раскрытой опасной бритвы. Правой рукой он открыл замок, насторожившись, готовый на все, даже если полиция силой ворвется в квартиру. Ничего подобного: всего лишь двое молоденьких полицейских, юноша и девушка, немного смущенные, стояли на лестнице и ожидали приглашения. Оливье Эмери тихо сложил бритву и неприметно сунул ее в карман брюк.
- Можно войти? - спросила девушка.
- Конечно, конечно, проходите, пожалуйста. Простите, я задремал - сегодня рано встал на службу.
На нем была только футболка поверх брюк, и полицейские, увидев его мощную мускулатуру, невольно переглянулись.
Стрелка прибора находилась еще в зоне паники, но эта паника понемногу сходила на нет. Успокаивал Эмери единственный новенький шеврон на погонах молодых патрульных.
"Стажеры-первогодки, - подумал он. - Теоретически бояться нечего: таких на задержание не посылают". Юноша рылся в поисках блокнота, а девушка обвела глазами квартирку.
- Суровая у вас обстановочка.
- Я в Париж только на работу приезжаю. На выходные у родных в провинции. Так зачем вы пришли? - Оливье Эмери все же был начеку и руку держал возле кармана, чтобы сразу, если понадобится, выхватить бритву.
- К нам сегодня поступило заявление от Анри Лестрада, вашего соседа снизу. Он жалуется, что у вас по утрам в шесть часов всегда бывает шумно, это мешает спать ему и его супруге. У нас экземпляр его заявления, мы сейчас вас с ним ознакомим.
Пресс, давивший на черепную коробку Оливье Эмери, разом исчез, сверло перестало вертеться в висках. Правда, еще ощущалось биение в левом глазу - придет боль и уничтожит глаз. Но можно нормально продержаться до ухода полиции. Он знал, какие огромные усилия ему приходится прилагать, чтобы оставаться во вменяемом состоянии. Таблетки, которые он глотал как попало, лишь кое-как справлялись с задачей смягчать боль.
Эмери зачитали заявление соседа. Он внимательно выслушал, наблюдая, как полицейские смотрят на него, и понимая, что они чувствуют. Всякий, кто видел его более или менее близко, отводил глаза, в которых появлялось смешанное чувство страха и удивления.
- Очень жаль, если я им мешаю. В такую жару я плохо сплю и рано просыпаюсь. Проснувшись, делаю небольшую зарядку. Шум, который они слышат, - это я прыгаю через скакалку. Я не знал, что им меня слышно: я привык к гимнастике. А вообще я совсем не шумлю.
- Согласен, это не так уж страшно, - кивнул юноша-полицейский. - Вы обязуетесь больше не тревожить их?
- Да, конечно, я буду выходить на улицу.
- Сейчас я запишу это ваше заявление, а потом познакомлю с ним вашего соседа. Знаете, какие бывают старики: из-за ерунды нервничают, надо же их успокоить. Сейчас им еще и от жары очень плохо бывает.
Юноша составлял ответ на заявление, а его спутница машинально опять стала оглядывать квартирку. Ее внимание привлек обернутый в газету плоский предмет на входной двери, примерно на три четверти от ее ширины и высоты. Ей стало любопытно, что это такое. Размышляя, она почувствовала тяжелый взгляд человека и тут же покраснела. Ей стало не по себе, она извернулась на стуле и вдруг страшно заинтересовалась протоколом, который писал ее коллега.
- Так, теперь я заактирую ваши ответы. Итак, вас зовут Оливье Эмери. Родились…
- Первого ноября тысяча девятьсот шестьдесят пятого года в Шатору, департамент Эндра.
- Проживаете в доме № 17 по Будапештской улице, седьмой этаж, дверь направо. В жару без лифта высоковато будет!
Молодой патрульный позволил себе такую шутку, понимая, что дело об утреннем шуме не слишком серьезно. Его коллега смущенно улыбнулась. Эмери тоже принудил себя изобразить улыбку.
- Телефон?
Оливье Эмери стремительно думал. Телефон есть у всех. Он тоже должен быть как все, но давно решил никому не давать номер своего мобильного, да и сам воздерживался им пользоваться и даже заряжать. Исключение делалось только для экстренных случаев.
- У меня нет телефона. Теперь они у всех есть, а раньше-то как жили? Не было их, и обходились! А по мне мобильный телефон хуже поводка для собаки.
- Можно согласиться, но лично я без него не мог бы обойтись… Ваша профессия? Как вы понимаете, мы задаем обычные вопросы, просто чтобы иметь какие-то данные.
- Знаю, знаю. Мы же с вами коллеги, я сам сержант полиции. Потому мне и лучше без телефона - никто не достанет. Если надо вызвать на службу - пускай едут домой, а не застанут дома - ничего не поделаешь!
Эмери небрежным движением раскрыл старый потрепанный черный кожаный бумажник, где лежала трехцветная карточка с надписью "ПОЛИЦИЯ" посередине. Раскрытый бумажник он положил на стол. Молодые полицейские раскрыли рты. Эмери остался доволен произведенным эффектом. Но тут же и пожалел - все равно что в карты побил тузом двойку.
Слишком рано и слишком сильно. Опять эта страсть играть с опасностью, проходить через страх. Это был плохой ход.
Глава 21
Пятница, 15 августа 2003 года.
В 7.00 дежурный на верхнем этаже дома № 36 поздоровался с Венсаном Кальдроном и открыл ему автоматический замок стеклянной двери. Он давно знал офицера и уже не спрашивал у него пропуск. Свой обычный утренний маршрут Кальдрон начал с того, что зашел в штаб. Вместе с коллегами, заступающими на двенадцатичасовое дежурство, он пил свой первый кофе, потом просматривал, что случилось за ночь. Затем шел к себе и кормил рыбку.
- Сегодня есть пташка и пораньше тебя!
- Кто? Из нашей бригады?
- Да. Этот новый капитан… как его… ах да, Дальмат. Слушай, какой-то он невеселый. Я его встретил здесь в здании в половине седьмого. Только поздоровался сквозь зубы, и все.
Кальдрон только пожал плечами и ушел от ответа, но его заинтересовало, чего ради Дальмат явился так рано. Первый раз за очень долгое время он забыл про рыбку и направился прямо в кабинет Дальмата.
Капитан сидел за столом, изучая детализацию телефонных разговоров Лоры Димитровой. Когда вошел Кальдрон, он почти не повернул головы.
- Ты что, с кровати упал сегодня с утра?
- Нет. Я уже много лет встаю в пять утра, когда бы ни лег. А от жары тяжко, вот и решил лучше поработать с малознакомыми документами в тишине. Через пару часов станет еще жарче, начнется шум, телефонные звонки - пяти минут не будет сосредоточиться.
- Нашел что-нибудь интересное в этих столбиках телефонных номеров?
- Пока нет. Надо закончить работу. Еще до обеда я тебе скажу результат. Сбой на почте нам, конечно, не на руку: тяжеловато все это перелопатить вручную.
- Так велел бы ты Фариа попахать. У него уже привычка есть, он вдвое быстрее глотает всю эту цифирь.
- Верно, но я хочу сам знать, как это делается.
9.30. Людовик Мистраль ехал в сторону Парижа, не превышая скорости. Он считал, что может на часок припоздниться. Дежурный по штабу нарисовал ему картину событий за ночь, которая сводилась к двум словам: без происшествий. Всю ночь Мистраль ожидал сна, который пришел только к пяти утра. Два часа поспал. Он был словно в ватном тумане, прилагал все силы, чтобы естественным тоном разговаривать с Кларой, а та смотрела на него с испугом, но не позволяла себе замечаний. В эту ночь он пытался заговорить свою бессонницу, но ничего не вышло. Ее причины словно расплывались в тумане - оставалась только темнота в открытых глазах.
В бардачке машины в аптекарском пакетике лежала нетронутая упаковка таблеток - он нарочно забыл ее там. По его подсчетам, тяжелые нарушения сна длились уже дней сорок.
"Должен же организм в определенный момент на это отозваться, - думал он, - и тогда я просплю всю ночь".