* * *
В воскресенье перед обедом Поль Дальмат собрался уехать из дома. Он сказал жене:
- Я поехал. Есть срочное дело. Вернусь поздно.
- Куда ты? - устало спросила она.
- Нужно кое-что уточнить по делу об убийстве, - так же бесстрастно ответил Дальмат.
- В воскресенье? Ты же не на дежурстве.
- В таких делах с выходными не считаются.
- Но ты же и вчера, в субботу, целый день был на службе! Если ты мне правду сказал.
- Раз я сказал, значит, так и есть.
- В котором часу вернешься?
- Точно не скажу, но ты меня не жди.
- Я тебя уже давно не жду, Поль…
Через несколько минут Поль Дальмат выехал на автотрассу А6. Он увидел, что дорога свободна, и прикинул: уже через час он доберется до деревни Андревиль в Сена-и-Марне - той, куда звонила Лора Димитрова.
Из тетрадей Ж.-П. Б. "События и сновидения"
1985 год.
"Этот год я наверняка запомню навсегда. Как забудешь год, когда мне исполнилось двадцать.
Пару месяцев я прожил в сквоте в Испании, точнее, в Барселоне. Как я там оказался? Да случайно. Сел на поезд, поехал на юг. Скоростной до Нарбонны. У меня пока все тип-топ, билет куплен за деньги. Доехал, слез, что делать дальше - не знаю. Стою на перроне, а тут подходит поезд в Испанию. Я туда залез, а в Фигерасе испанские контролеры дали мне пинка в жопу - выгнали, потому что не было билета.
Я и подумал: раз уж я в Испании, поеду погреюсь. Стал голосовать на дорогах. Один грузовик меня довез до Барселоны, а оттуда я уже не сдвинулся. О Малаге и думать забыл. В Барселоне травку достанешь везде, я и оттягивался каждый день.
Повстречал там двух англичан громадного роста, вся башка в пирсинге, все руки в тату. Мы брали с собой собак и сшибали бабло на улицах. Люди нам давали, потому что боялись. С "бабками", стало быть, проблем не было. Пили, курили, сачка давили у себя в сквате. Что мне больше всего не нравилось? Грязь. Своя собственная грязь, а чужая тем более. Я тогда часто бывал пьяный или обдолбанный, потому и забывал все время о гигиене. Когда трезвый - сразу вспоминал, бежал в общественный душ. Когда я трезвый, ко мне не подходи. Если кто был нервный, моя подруга бритва у меня всегда на спине, враз успокаивала.
А потом явился ТОТ САМЫЙ сон. Тот, что тянется за мной всю жизнь с тех пор, как я вижу сны. Я лег спать почти не обдолбанный и чувствовал себя хорошо, тем более что как раз помылся и надел чистое. Англичане мои повстречали двух горячих малолеток из Голландии, лет пятнадцати, они и возились все вчетвером под гнилыми одеялами. А я засыпал понемногу, мне и дела не было до того, что там вокруг меня, - только вижу ТОТ САМЫЙ сон.
Я в чистом поле, оттуда виден дом матери - тот, откуда меня выставили. Иду медленно, без цели. Жарко, солнце светит, я жмурюсь. А потом я увидел его. Он шел по дороге, тоже медленно. Мне показалось, он ко мне повернулся, но было слишком далеко, лица я не разглядел. Я побежал, не очень быстро. Добежал до дороги. Оставалось до него метров тридцать, и вдруг он тоже побежал. Мы пробежали мимо материнского дома. Она стояла за оградой, крикнула мне: "Не надо, стой, не беги, такого уговора не было!"
Я еще припустил. Бегу очень быстро, а кажется, не устаю. А потом расстояние стало меньше - я его догонял! Осталось десять метров, пять, метр, полметра, десять сантиметров… Я дотронулся до его плеча. Он остановился. Я тоже стою, не шевелюсь. Он обернулся. Я его наконец увидел. Это я сам! Столько лет гонялся за самим собой!
Разом проснулся. Сердце колотится как бешеное… То ли я плакал, то ли смеялся. Кругом все спали: и англичане, и голландские малолетки, и еще несколько мужиков в полной отключке, которые жили с нами в том сквате, и собаки. Стены все изрисованы, вонища дикая. Я встал, собрал шмотки и спальный мешок, забрал все бабло, которое там оставалось. С англичан не убудет: у них пирсинг, тату, собаки с жуткими мордами - наберут.
На улице было тепло. Четыре часа утра показывали часы на колокольне. Я пошел по шоссе из города - голосовать. В восемь часов один грузовик подобрал меня и высадил в Перпиньяне. Шеф был француз и все время трепался, я ни о чем даже подумать не мог. На самом деле я сам сошел в Перпиньяне - больно мне его треп осточертел. Потом я в каком-то кабаке поел-попил, сел на лавку и стал обдумывать свой сон - хотел сообразить, почему я столько лет догонял самого себя. Но я так сильно переживал, что никак не мог ни в чем разобраться и ничего понять.
Недели две я пробыл в Перпиньяне, спал где придется. Мне снились другие сны. Теперь часто - за две недели я записал этот сон восемь раз - мне снилось, что нас двое. Я с самим собой куда-то шел. Мы почти не разговаривали, ели и пили одно и то же. Как посмотрим друг на друга, так нам хорошо. Понимали друг друга без слов. Я тогда не любил просыпаться - наяву меня со мной не было".
Глава 23
Понедельник, 18 августа 2003 года.
Около восьми часов утра Элизабет Марешаль открыла в помещении научно-технической полиции в Экюлли под Лионом дверь своей любимой вотчины - лаборатории анализа и обработки звуковых сигналов. Кондиционеры, всегда включенные, чтобы компьютеры не перегрелись, работали бесшумно, и за это Элизабет любила свою комнатку еще больше. Но сильнее всего на свете она любила человеческие голоса. Свои научные доклады она обычно начинала афоризмом: "Один человек - один голос", имея в виду, насколько уникальны голосовые особенности каждого. Сама всегда играла интонациями, и аудитория оставалась под обаянием блестящей ученой дамы с живым умом.
Как судебный эксперт, она была незаменима в любом деле, где требовалась голосовая биометрия. У себя в лаборатории она создала банк данных, где были собраны образцы звуков иностранных языков, разных акцентов и говоров, технические характеристики, позволяющие идентифицировать голоса.
Уже дней десять она работала над двумя компакт-дисками с надписью большими красными буквами: "СРОЧНО", доставленными из антитеррористической службы. Там были записаны тексты, произносившиеся членами террористических групп: заявления о готовящихся терактах и перехваты телефонных разговоров. Прежде всего Элизабет Марешаль внимательно слушала все записи, чтобы понять происхождение говорящих. Потом сравнивала их с уже установленными голосами и акцентами, хранящимися в ее сонотеке. На контрольных мониторах накладывались друг на друга кривые и графики, показывающие соответствие между голосами, записанными на дисках, и звуками из банка данных.
Экспертиза, заказанная антитеррором, подходила к концу. Элизабет сделала все записи, написать отчет теперь недолго. Она встала посмотреть, что ждет ее дальше. Два DVD из парижской криминальной полиции с краткой пояснительной запиской. На одном анонимные звонки на радиостанцию ФИП. В футляре другого лежала этикетка: "Убийства С/Х". Это были записи трех звонков в парижскую пожарную команду. На третьем диске - случайно обнаруженная диктофонная запись убийства: дело Лоры Димитровой.
Людовик Мистраль приложил к этому сопроводительное и благодарственное письма, объясняя, что "пожарный" DVD и диктофонная запись относятся к одному и тому же делу. В конце он писал: "Запись не для слабонервных - предупреждаю тебя. Наберись смелости". Она улыбнулась, читая строчки, начерканные Мистралем.
"Почерк у него все такой же скверный, зато он верен авторучкам!"
Начать она решила с записей злоумышленника, звонившего на радио.
"Это будет быстрей, потом поработаю с заявкой для сыска", - подумала Элизабет.
Она быстро просмотрела сопроводительный текст к этому диску.
"Всего человек "Икс" звонил пятьдесят два раза за одиннадцать дней", - писал полицейский.
"Почти по пять раз в день - ничего себе! Дяденька что-то крепко вбил себе в голову".
Она вставила диск в компьютер, наладила аппаратуру анализа и надела наушники. Начиная прослушивание, она всегда закрывала глаза, чтобы сосредоточиться и целиком войти в мир голоса, который слушала. На мониторах прыгали туда-сюда кривые, отражая модуляции голоса. Прослушав около тридцати звонков - каждый не более двадцати секунд, - она нажала на паузу и одним духом написала карандашом в блокноте: ""Икс" - француз, родной язык французский, говор неопределенный, близок к литературному. Возраст от тридцати до сорока лет. Речь часто неправильна - высшее образование исключено. Личность с навязчивыми идеями, болен (чем?), хотел быть единственным, одним на свете. Вспыльчив, но знает об этом и старается сдерживаться".
Элизабет Марешаль сняла наушники, поправила прическу и перечитала только что написанные четыре строчки. Знатоку было ясно, что она, вынося заключения о личности говорящего, далеко выходила за рамки собственно голосовой биометрии. Но за пятнадцать лет работы она естественным образом развила в себе такую способность, а следовательно, углубила психологические знания. Такого рода выводы она держала в запасе для тех, кто ведет расследование.
Элизабет снова надела наушники и стала слушать дальше. Спустя три звонка она записала: ""Икс" пьет. Алкоголик? - три звонка в конце дня. Или для храбрости? Кроме того, несвязная речь с утра. Перепил накануне? Лекарства?"
Закончила она звонком, когда полицейские пытались подстроить ему ловушку. Она прослушала диск несколько раз и пришла к выводу: "Внимание! "Икс" умнее, чем кажется, насторожен, недоверчив (почему?), быстро раскусил ловушку".
Она выключила запись и распечатала диаграмму, изображающую кривую модуляций голоса. Затем быстро переписала свои заключения набело, а закончила фразой: "В банке данных голоса, имеющие совпадения с "Икс", не обнаружены".
Теперь она готовилась к анализу другого "Икс" - неизвестного, который звонил пожарным, дело которого расследовал Мистраль. Прежде чем начать прослушивание, она вскипятила себе чай.
Поль Дальмат в кабинете на набережной Орфевр стоял, опершись руками на свой письменный стол, и уже несколько минут не отрывал взгляда от одной из страниц распечатки звонков Лоры Димитровой.
Людовик Мистраль перелистывал взад-вперед уголовные дела по убийствам в Уазе и в Париже для доклада Бернарду Бальму, который торопился, но сам не знал, что делать.
Ингрид Сент-Роз и Роксана Феликс остервенело искали ночного лихача.
Себастьену Морену надоело слушать стоны в больничной палате. День и ночь он проводил в наушниках и с компьютером. От жары он размяк, кроме того, ноги под гипсом страшно чесались, а он ничего не мог с этим поделать. Парень считал дни до выписки. Товарищи по очереди заходили к нему в обед и сетовали, что дело о тройном убийстве застыло на месте. Морен бесился, что не вместе с ними, и неустанно требовал новых подробностей.
Жозе Фариа и другие сотрудники сыска пытались отыскать новые зацепки, чтобы раскрыть мотив трех убийств, из которых центральным стало убийство Лоры Димитровой.
В Лианкуре директор тюрьмы позвонил судебному следователю сообщить, как священник с Жан-Пьером Бриалем разговаривали о Сенеке. Николя Тарнос заодно спросил, не изменил ли свое поведение Бриаль. Директор ответил: "Обжирается сгущенкой, ничего не делает. Впечатление такое, что он чего-то упорно дожидается, а чего - не знаю".
Следователь Николя Тарнос повесил трубку в задумчивости и унынии. Поведение Бриаля, задававшего капеллану вопросы о Сенеке, не соответствовало облику этого неотесанного, недалекого, но притом чересчур идеального арестанта. Следователь постепенно приходил к выводу о невиновности Бриаля. Он готовился получить ходатайство о его освобождении, подготовленное адвокатом, и, если не появится новых фактов, решил не противиться.
Перед кабинетом Мистраля какой-то молодой человек терпеливо дожидался, когда он вернется.
Элизабет Марешаль допила чай, поставила чашку и засунула DVD в компьютер.
Она посмотрела на часы и подумала: "Три звонка по несколько секунд - это, должно быть, ненадолго".
Элизабет водрузила на голову огромные наушники, чтобы не проникали посторонние звуки, закрыла глаза и приготовилась слушать. В конце первой записи она от изумления открыла глаза и переслушала ее. Потом проверила этикетки на дисках. На первом было написано: "Дело Радио ФИП. Бригада профилактики преступлений против личности", на втором: "Сыскная бригада криминальной полиции". Две разные службы имели дело с одним и тем же фигурантом, явно не зная об этом, а установила это она благодаря анализу голоса. Это открытие ее взволновало. Элизабет сосредоточилась больше прежнего и внимательно прослушала два оставшихся монолога.
В блокноте она записала крупными буквами: "ОЧЕВИДНО И БЕССПОРНО, ЭТО ТОТ ЖЕ "ИКС", ЧТО ЗВОНИЛ В ФИП, НО ИНТОНАЦИИ И ЛЕКСИКА СОВЕРШЕННО ДРУГИЕ". И затем: "Человек спокоен, говорит рассудительно, читает наизусть или по бумажке готовый текст, следит за интонациями, владеет собой". Подумав еще, она добавила к этим записям: "Без эмоций, без торопливости, внешние звуки приглушены, вероятно, тряпкой".
Она набрала на клавиатуре несколько команд, позволяющих удалять фильтры, приглушающие голос. Звуки стали гораздо яснее. В лаборатории послышались объявления вокзального громкоговорителя. Она отметила: "Говорящий произносит слова отчетливо и раздельно, следит за выражением голоса (повторяю!), произносит свои фразы нейтральным тоном". Закончив комментарий, она вывела на экран кривые обоих анализов: совпадали кривые произношения слов, ритма, промежутков между словами, иногда и тона. Она с интересом наблюдала, как голос неизвестного изменялся в зависимости от разговора: тут он знал, что его записывают, и контролировал себя, там был возбужден и в болезненном состоянии.
В два часа Элизабет Марешаль решила быстренько пообедать в кафетерии, а затем приступить ко второй экспертизе для криминальной полиции.
Минут через двадцать Элизабет вернулась в лабораторию и занялась диктофонной записью убийства. Прежде всего она сделала страховую копию на свой компьютер, и анализ стала проводить на нем. С первых же слов, произнесенных убийцей, она записала: "Это тот же человек, который звонил пожарным! Здесь он не старается изменить голос или хотя бы интонацию, как в некоторых из звонков на ФИП, - тут он хозяин положения". Она писала не задумываясь, перевести свои соображения на протокольный язык успеется.
Элизабет Марешаль сознавала, как ей повезло: такая необычная экспертиза случается раз в сто лет. Такие требуют от звукоинженера всей его изобретательности. Разговор убийцы с жертвой потряс ее.
Чтобы не засосало водоворотом эмоций, все возрастающих и возрастающих, чем ближе подходило время к смерти Лоры Димитровой, Элизабет сосредоточилась на технической стороне анализа. Она возбужденно писала: "Сильный стресс убийцы - теперь он боится, говорит на верхних нотах, не хочет дать ей сказать что-нибудь".
Элизабет Марешаль отметила место, где женщина кричит: "Мне все равно, кто вы такой!" Она быстро писала: "Видимо, догадывается, кто на нее напал, но надеется не быть убитой за то, что скажет это. Кричит - вероятно, вспомнила, что ее магнитофон включается голосом. Французский язык для Лоры Димитровой не родной, акцент очень слабый. Восточная Европа - очевидно, Болгария".
Несколько раз Элизабет прослушала фразу: "Когда я открыла дверь, я же не думала…" И вопль мужчины: "МОЛЧАТЬ!!!" Она возбужденно писала: "На несколько секунд Лора Димитрова пришла в себя, возможно, боится смерти - хочет, не возбуждая подозрений убийцы, оставить полезную информацию на диктофоне. Мужчина заглушил голос Димитровой, чтобы не слышать окончания фразы".
Элизабет Марешаль слушала дальше. "Какого… ты встаешь?"
Ужас в голосе женщины достиг апогея. Услышав стук, когда Лора Димитрова повалилась после града ударов, Элизабет Марешаль инстинктивно закрыла глаза.
Она всегда находилась в лаборатории одна, и обычно ей так было удобно, но сегодня ей хотелось разделить с кем-нибудь моральную тяжесть от прослушивания этой записи.
На несколько минут она прервала работу. Нужно отдышаться. Отойти от "аудиозаписи подлинного убийства", как она ее окрестила потом.
Элизабет не спеша съела яблоко, глядя на тихий парк, раскинувшийся за окном, проводила взглядом пару белок, стремительно карабкающихся на дерево.
Тряхнув головой и отбросив назад белокурые волосы, она опять надела наушники и стала опасливо вслушиваться в продолжение - то место, где убийца говорит сам с собой так тихо, что ни слова расслышать нельзя.
Элизабет Марешаль в ярости черкнула у себя в блокноте: "Текст неразличим, звукорежиссура не помогает". Потом она с закрытыми глазами единым духом прослушала удушение, агонию и изнасилование Лоры Димитровой.
Элизабет медленно сняла наушники, положила их на стол и потерла глаза. Ей никак не удавалось выразить в словах ужас того, что она услыхала впервые в своей практике.
Потом Элизабет запустила несколько программ, чтобы разделить голоса. Минут через сорок пять услышала наконец, что сказала Димитрова, прослушала эти слова несколько раз, записала в блокнот и несколько раз обвела черным карандашом. На полях приписала: "Теперь понятно, почему он так трусит и не хочет, чтобы их слышали".
Она собиралась записать еще кое-какие наблюдения, но вздрогнула от резкого звонка внутреннего телефона. Коллега из другого отдела напоминал, что она приглашена отметить уход на пенсию одного из столпов научно-технической полиции и ее ждут. Элизабет посмотрела на часы: 19.30. Она совсем забыла про вечеринку, но сейчас ей было даже приятно уйти из лаборатории, немедленно. Несколько минут хода до буфетной были для нее словно шлюз после глубоководного погружения.
Вечеринка затянулась сверх ожидаемого, а Элизабет Марешаль не спешила заканчивать столь тревожную экспертизу. Она ушла вместе с последними гостями, но отклонила предложение нескольких весельчаков, желающих этим вечером погулять как можно дольше и лучше, поехать в Лион распить еще бутылочку.
Было уже за полночь, когда она шла через парк обратно в здание, где находилась ее лаборатория. Все окна были темные, и только у себя она нарочно оставила свет. Неоновые лампы словно парили белым пятном на темном фоне. Она пошла по коридору, освещенному только указателями выходов. Чем дальше шла, тем с большей опаской думала о том, что ей придется еще раз услышать, пока закончит анализ. Она отперла лабораторию, вошла, хлопнув дверью, и дважды повернула ключ. Замок сухо щелкнул. Элизабет сообразила, что делает, и пожала плечами: ведь она находится в строго охраняемой полицией зоне.
"Так, - подумала Элизабет, - повлияла на меня запись подлинного убийства".
Она машинально собралась включить компьютер и выбрать запись из меню, но тут заметила, что, заторопившись на вечеринку, не выключила свои приборы. Компьютер закончил работу и вывел на экран заставку. Резким движением мышки она убрала ее и увидела на экране графики - результат анализа. Несколько минут потребовалось Элизабет, чтобы свести в уме разрозненные пазлы в единую картину. Не сводя глаз с монитора, она медленно поднялась с кресла, взяла телефонную трубку и заказала билет на скоростной поезд, уходящий из Лиона в семь утра и прибывающий на Лионский вокзал Парижа в 8.57. Двадцать минут на метро - у Мистраля она будет около половины десятого. Часы на стене лаборатории показывали: есть ровно пять часов доработать то, что она расшифровала. Если ее гипотеза подтвердится - Элизабет Марешаль почти раскрыла тройное убийство.