* * *
Лука торопливо шагал, почти бежал, сам еще не зная, куда. Подальше от убийства. За ним, по другой стороне тротуара - Никифоров и Кулькин. Следом, как всегда бесшумно, крался Мальчик.
- Может, бросим это дело - от греха подальше… - предложил, не сбавляя шага, Никифоров.
- Жалко!.. - В ответ Кулькин произнес несколько замечательных нецензурных слов. - Разве плохо поделить нам эти деньжищи!
Никифоров ничего не ответил. Получалось, что "гада" надо обязательно брать. Но как это сделать на освещенной улице? То, что золотишко при нем, Никифоров и Кулькин не сомневались.
Опомнился Лука на Октябрьской площади. Сад возле памятника Ленину на лавочку - с той стороны, где изображена Надежда Константиновна Крупская. На соседних скамейках школьники старших классов пили пиво из жестяных банок и обжимались, подражая негритянским клипам.
Лука вспомнил о своем обещании Наталье и двинулся к подземному переходу. Из-за колонн Республиканской библиотеки за ним последовали две могучие милицейские фигуры. И ни Лука, ни Кулькин с Никифоровым не обратили внимания на человечка, ростом чуть повыше мартышки, который тихо, будто нехотя, поднялся со скамьи на троллейбусной остановке и двинул за ними.
Луки вернулся на освещенную Шаболовку. В этот час она довольно оживленна. Так что судьба его пока берегла. А Мальчик, радуясь удаче, забежал во двор к своей машине. Теперь он имел преимущество. Правда, когда машина движется со скоростью катафалка - подозрительно. Но, как говорится, хочешь жить, умей вертеться.
В огромном смятении, терзая себя, Лука подходил к Натальиному дому. Он понял, что пора брать себя в руки. Что сделано, то сделано. Хотели убить его, но вышло наоборот. Но ведь когда он разрабатывал свой аппарат, разве не понимал, что так или иначе становится на тропу войны? С золотом никто просто так не расстается. Выходит, не понимал. Зато теперь пора понять! Возможно, это далеко не последний его выстрел…
Лука замедлил шаг, остановился. Наталье он должен позвонить. Но жетона у него не было. Где взять? Лучше всего у метро. По палаткам шастать сейчас - могут запомнить. Особенно с его теперешней испуганной физиономией.
Пока Лука размышлял и терзался, пока менты проклинали освещенную улицу, Мальчик успел подрулить к заскучавшему Гоге.
- Вы что там, озверели совсем?
- Заткни пасть, Гога. И быстро за мной! Лука шел теперь по улице Лестева, убираясь подальше от Шаболовки - к станции метро "Тульская". Днем эта улица тихая, навевающая всякие спокойные мысли. Ночью же темна и глуха.
- Самое место! - проговорил Кулькин. - Надо брать…
И они прибавили шагу, сокращая расстояние до "гада". А до него оставалось несколько десятков метров, и улица Лестева не так уж велика. Их обогнали темные "Жигули", проехали вперед, притормозили, словно кого-то поджидая. Никифоров машинально отметил, что номер у машины как-то подозрительно заляпан. И обратил внимание, тоже автоматически, что модель машины та самая, на которой любит гонять мафия средней руки.
В этот момент Лука обернулся, точно почувствован импульс - наверное, очень мощное электричество исходило от Никифорова и Кулькина. Причем от Кулькина сильнее. Лука не знал, кто эти двое: через плечо да и в темноте разглядеть не мог. Но сразу понял: это за ним. Наверное, стоило попытаться вести себя как-нибудь по-другому, иначе. А Лука побежал, рванул с места в карьер. Кулькин был помоложе Никифорова и припустил за Лукой что есть мочи. Никифоров - за ним.
Видно, верна русская пословица: лиса за зайцем, а заяц от смерти! И сколько ни старался Кулькин, догнать "гада" не мог. Впрочем, соревнование их продолжалось недолго.
Мальчик, наблюдавший за погоней в зеркало заднего вида, сказал, повернувшись к Гоге:
- Я остановлю, а ты хватай его… когда добежит.
Расстояние между Лукой и машиной быстро сокращалось. Гога выскочил в самый аккурат: Луке уже было не свернуть. И Гога вмазал ему очень точно - в пах. И успел поймать враз сложившегося пополам "фальшивого".
- Милиция! - Кулькин пер на машину сзади, как паровоз, и орал на ходу. - Всем оставаться на местах!
Мальчик готов уже был дать по газам. И только дикий страх перед Артистом не дал ему этого сделать.
- Стреляй, сука! Стреляй! - закричал он в истерике Гоге, срываясь на визг.
И Гога выстрелил. Кулькин не добежал до машины каких-нибудь пяти метров. Пуля попа ла ему прямо в орущий рот и замертво опрокинула на асфальт.
Мальчик распахнул заднюю дверцу.
- Быстрее!
Бандит впихнул не успевшего прийти в себя от боли Луку в машину, втиснулся сам, и "жигуленок" прыжком рванул с места.
Никифоров даже не стал пытаться догнать ее. Он наклонился над Кулькиным и вынул из мертвой руки напарника табельного "Макарова". "За пистолет ему теперь отчитываться не надо… - машинально подумал он и тут же судорожно спохватился: - И меня здесь быть не должно…"
Нырнув в темный лабиринт проходных дворов, Никифоров через несколько минут вышел на другую улицу, в совершенно другую жизнь.
Глава восьмая. ВКУС ПЛЕНА. ТАЛАНТ ДОКТОРА ШУЙСКОГО
- Будешь, мразь, говорить?
- Больно! - кричал Лука.
- Знаю, что больно. Где ты взял монеты, тварь?
Его даже не стали связывать. Просто бросили на стул, и карлик с обезьяньим личиком начал сжимать плоскогубцами пальцы его левой руки, пристегнутой к столу специальной лямкой. Куда же он попал? Лука не мог понять и буквально терял сознание от страха.
А сидевший на подоконнике Гога повторял с монотонностью испорченного граммофона:
- Мальчик, дай я ему врежу, как надо!
Он уже знал, что его друга Барана уложил именно Лука. Мальчик криво улыбался и покачивал головой. Ему приятно было изводить сразу двоих.
- Где взял монеты?..
- Я уже говорил тебе…
- Вам! Понял, ублюдок? Вам…"Скотина!" - Лука опустил глаза, но на пререкание не отважился.
Я уже говорил… что вытащил их из урны…
- Это не ответ. - Мальчик улыбнулся и взял плоскогубцы. - Будем говорить или будем что?
Лука не успел ответить, не успел издать даже звука, мучитель снова сдавил его пальцы. Боль отозвалась в мозгу, в сердце и даже в животе. И тут же он вспомнил!
- Я вспомнил!
- Видишь, какие хорошие результаты. Говори…
- Отпусти! Не могу… Отпустите!
- Отпустите… его звали Птица. Федя Птица! И монеты его, и пистолет его!..
Лука выкрикивал слова торопливо, теряя всякое достоинство, потому что этот маленький эсэсовец продолжал сжимать плоскогубцами его мизинец.
- Ты знаешь, кто такой Птица?!
- Да не знаю я, отпусти. Какой-то вор…
Лука ничего не мог сделать со своим мучителем, разве что плюнуть ему в лицо. Но тогда он точно остался бы без пальца. А мысли о собственной чести, о достоинстве в этот момент в голову ему как-то не приходили. Единственный доступный способ, который мог избавить его от боли, был обморок. И Лука потерял сознание. Может быть, не столько от боли, сколько от беспомощности и от страха, что боль эта будет бесконечна.
Когда он очнулся, Мальчик сидел по-прежнему напротив и держал плоскогубцы наготове.
- Хочешь еще? Откуда узнал про Птицу?
- Два милиционера… говорили. Они после меня подошли к урне…
- Ты что-то знаешь про Птицу и скрываешь?..
- Не-ет! Я ничего больше не знаю!
- Трус ты и дерьмо… - Мальчик вложил в привязанную руку Луки плоскогубцы. - Поиграйся пока… - И вышел.
Лука остался наедине с громилой. И тот сейчас же встал, широко шагая, направился к Луке. Лука перехватил свободной рукой плоскогубцы и приподнялся над столом.
- Лучше не подходи…
- Ну конечно! - Гога взял его за горло и начал медленно сжимать пальцы. Лука, ничего не соображая от ужаса, опустил руку с плоскогубцами на голову своего врага. Но Гога, недаром он был кандидатом в мастера по боксу, легко уклонился. Плоскогубцы лишь мазнули по его щеке, оставив большую царапину.
Гога отступил на полшага и улыбнулся:
- Молодец. Этого мне было и надо…
Он ударил Луку огромным своим кулаком в живот, прямо под дых.
Движение воздуха в легких Луки тут же прекратилось. Боль смещалась с чем-то ослепительно желтым, засиявшим в глазах и ударившим и ноздри. И больше Лука ничего не чувствовал.
Он не знал, сколько пробыл в нокауте. Но когда очнулся, его тут же вырвало - прямо на яркий синтетический ковер. Поднял голову и увидел сидящего напротив себя человека, одетого в бордовые бархатные штаны и тончайшего полотна цветную сорочку. На пальце сидящего был тяжелый золотой перстень, увенчанный невероятных размеров рубином.
Голова Луки стала проясняться, и он исподволь почувствовал присутствие где-то неподалеку Большого Золота. Нет, флюиды исходили не от безвкусного перстня с рубином. Рядом было что то посерьезнее…
Человек, сидящий напротив, перевел взгляд с Луки на Гогу и приказал ему негромко, но твердо:
- На колени!
- Я-то при чем? - побагровев, отозвался Гога. - Гляди, как он мне по роже звезданул! Зачем ему только Мальчик, сучонок, плоскогубцы оставил…
Лука, не до конца еще пришедший в себя, молча созерцал эту невероятную сцену.
- На колени, я сказал! И ползи сюда…
В это трудно было поверить, но верзила Гога опустился на четвереньки и пополз к странному повелителю.
И повелитель, как бы стряхивая с ноги своей дерьмо, двинул темно-коричневой замшевой туфлей прямо Гоге в челюсть. Громила тяжело валился на бок.
- Не притворяйся, - пристыдил его ударивший. - Чтобы тебя отключить, это надо тетю лошадь сюда позвать и ее левую заднюю ногу.
Лука почувствовал себя заметно лучше.
- Он Барана кончил… - проговорил, поднимаясь, Гога.
- Потому что тот был баран! - ответил человек с перстнем презрительно. - Это каким же надо быть идиотом, чтобы тебя замочил вот такой вот… чмырь! Твоего Барана просто жизнь отбраковала, понял?
Гога молчал, разглядывая свои грязные кулаки.
- Ладно. Побазарили - хватит. За товарища заступился - похвально. Но больше бить не смей, это тебе не Мальчик говорит, а я. А насчет напарника не расстраивайся - подберу.
Гога тяжело вздохнул, но промолчал.
- А сейчас поедешь на Новый Арбат, в "Метлу". Покажешь пушку. - Человек с перстнем вынул пистолет, отобранный у Луки. - Оттуда сразу позвонишь мне. Доложишь, чего они тебе там скажут: Птицына эта вещь или нет…
- Заделают меня там… - покачал головой Гога. - Толик, будь человеком, пусть Мальчик сгоняет…
- А не надо было пулять в кого попало, не глядя.
- Разборка есть разборка. Барана тогда тоже задели, ты же знаешь…
- А теперь скажешь им, что Барану - конец. И кончим на этом. Не за то я тебе плачу два куска зелеными, чтоб спорил!
И Гога понуро поплелся к двери. Мальчик, стоявший в стороне, бросил ему связку автомобильных ключей, Гога машинально поймал их огромной своей пятерней.
- А что с этим делать? - спросил Мальчик у того, кто, по всей вероятности, был здесь главным и кого Гога называл Толиком.
- Не до него мне сейчас. Запри пока.
* * *
Мальчик привел его в тесную продолговатую комнату с небольшим окном на торцевой стене. Под окном стоял письменный стол, что казалось странным, если принять эту комнату за камеру. Рядом диван - небольшой, похожий на домашний.
Лука по-прежнему чувствовал золото, он гляделся вокруг, прежде чем сделать шаг к дивану.
- Слушай сюда, мразь, - начал Мальчик с привычной для него любезностью, - будешь тут сидеть, пока не позовут.
Лука стоял, опустив голову, чтобы не выдать своей ненависти к этому человеко-примату. И еще он был поглощен ощущением близкого золота.
- Ты понял, что говорю? Врубился?
- Н-да…
- В помещении все на электричестве. Смотри, дотронешься до занавески… - Мальчик прикоснулся к плотной шторе - раздался противный прерывистый писк, как у современных электронных будильников. - Понял, сука?
Лука кивнул.
- Подходишь к окну или двери - сразу сигнал. И тогда жди меня с плоскогубцами…
Наконец он ушел, дверь закрылась. А она была добротная, прочная. Впрочем, Лука и не собирался бежать. На это у него сейчас не было ни сил, ни смелости.
Который теперь час? Лука бросил взгляд на свой грошовый китайский хронометр, который, по-видимому, остановился еще там, на улице Лестева, когда Гога проводил "силовое задержание". Пожалуй, уже часа два или три ночи. Лука поднялся с дивана, оглядел дверь. В электронную систему, гарантированную Мальчиком, он верил слабо. Пищало как-то уж очень подозрительно. И скорее всего не от шторы, а из кармана у Мальчика. А вот то, что Мальчик сейчас поглядывал за ним, не исключено. Россия, она и на стадии мафии Россия: без мудреных телекамер обойдется, когда есть дырки и щелочки для подглядки.
Лука подошел к двери, прислушался. Было тихо. Подозрительных отверстий он тоже не заметил. Хотел было приблизиться к окну. Посмотреть - может, удастся угадать район. Хотя, если бы удалось вырваться, он бы сообразил, куда бежать в родном городе. Что-то как будто у него начало складываться в уме. Но мешало присутствие золота. Крепкий дух его мешал вспоминать, соображать, думать.
Что-то настойчиво свербило в его мозгу, какая-то мысль, какое-то воспоминание приближалось к его сознанию и тут же удалялось. Мешало золото. Что-то ему вспомнить нужно, что-то важное. Во-первых, ему очень важно узнать, куда он попал, где находится. А во-вторых, во-вторых… Нет, Лука никак не мог сосредоточиться и осознать что-то важное. Предельным усилием воли он вернул свою память назад, к разговору с этим странным Толиком. Отправив куда-то Гогу, тот окинул Луку оценивающим взглядом и сказал:
- Хоть мне это и не очень нужно, все же представься. Как зовут тебя, фамилия?
- Лучков Лука Васильевич…
И тут Толик произнес эту странную фразу:
- Ну, в общем-то я это и без тебя понял…И что-то тогда сразу же поразило Луку, что-то необычное. Но что же, что? Лука спохватился: надо отключить прибор. Когда этот зверюга двинул его по животу, аппарат включился. Обычно необходимо три нажатия, чтобы включить его. Сейчас хватило одного - такой силы оказался удар. Теперь надо все отключить, это позволит спокойно думать. Как говорится, не было счастья… Он получил нокаут, зато знает теперь, что здесь есть тайник, клад. А может быть, все лежит просто в сейфе? Нет, Луке почему-то не верилось, что слитки золота или золотые монеты будут держать в сейфе. Доллары - еще куда ни шло.
Не сразу решился Лука отключить приборчик, помня о депрессии. Он был в смятении и призывал на помощь всю свою волю. Вы когда-нибудь делали себе харакири? Нет? Значит, не представляете, в каком состоянии находился в эти минуты Лука.
Он нажал наконец на кнопку, затаившуюся в его плоти. Запах исчез. Тучи на небосводе его разума расползались. Сверкнула первая звезда. И никакой депрессии. Лука удивился: неужели и это преодолел? Значит, я сильный…
Но уже в следующую минуту все изменилось. "Господи, как все плохо! - Лука схватился за голову. - Как все безнадежно и плохо!" Нервы и чувства не подчинялись ему, выли, точно свора замерзших мартовских кошек. С ужасом увидел он, сколько непотребного натворил за эти несколько дней и особенно - в последний день. Он убил человека! Хладнокровно ждал в прихожей, чтобы выстрелить. Ему стало отвратительно разговаривать с самим собой, даже быть рядом. Но что ему оставалось? Треснуться головой о стену? Затравленная, таявшая, как шагреневая кожа, воля его металась и твердила одно и то же: "Таблетки! Если бы были таблетки! Выпил - и спать…" Но таблеток не было. И негде было их добыть.
Ему стало совсем невмоготу, и он выдернул из брюк ремень. Он ненавидел себя. Теперь оставалось найти поскорее способ, чтобы покончить с окопавшимся в нем подонком, а значит - с самим собой. Лучше всего привязать ремень к трубе центрального отопления. Справа от окна она делает изгиб. Лука встал на стул, потянулся к трубе. И тут распахнулась дверь. Лука обернулся и, не удержав равновесия, свалился со стула.
Приподняв голову, он увидел перед собой ноги в узких брючках и понял, что перед ним Мальчик. Машинально прикрывая руками голову, Лука успел уклониться от удара. Темно-вишневая штиблета с твердым рантом скользнула едва ли не в сантиметре от подбородка.
- Ты что же это делаешь, мразь? - осведомился Мальчик в обычной своей тональности и вырвал ремень.
- Да-ай! - Лука разрыдался, словно школьник. - Я повеситься хочу. Не могу больше-е…
- На! - Цыплячьей своей ручонкой Мальчик полоснул его по лицу. Пощечина эта была ощутима разве что для мухи, но Лука отшатнулся к дивану, сел, закрыв лицо руками.
- Нюня! - Мальчик вынул из тумбочки, стоящей рядом с диваном, плед, набросил на пленника. Поступок, скажем прямо, невероятный для этого карликового бандита, но и он имел объяснение. Мальчику было лестно, что его удар, что называется, свалил с ног этого, не сказать, чтобы хилого, человека.
Лука не слышал, как Мальчик вышел, заперев за собой дверь. Безысходная горечь душила его. Да еще эти слезы! В последний раз он плакал во втором классе - из-за несправедливой двойки… Все его мысли сейчас сводились к одному: жизнь уже непоправима!
Трудно сказать, что освободило его от мук. Может быть, провидение. Он неожиданно уснул. Крепко, не видя снов.