- Держи свое вшивое мнение при себе. - Желая, наверное, смягчить резкость слов и тона, Шемпион улыбнулся. Но эта гримаса мало была похожа на улыбку. - Ради Бога, Чарли! Она и так меня донимает. Сегодня получил еще одно, очередное, письмо от ее адвокатов… Они обвиняют меня в том, что похитил Билли.
- А разве это не так?
- Да, черт возьми, так! И у нее есть два пути заполучить Билли обратно: силой или с помощью адвокатов. Ну что ж, она узнает еще, что я могу позволить себе нанять больше и лучших адвокатов, чем она, а что касается силы… Пусть попробует пробиться сюда сквозь мою "армию". - Улыбка его стала шире.
- И все-таки, Стив, он хочет быть с матерью. Как же ты не понимаешь? Как ты можешь быть так слеп?!
- Делай, что тебе говорят, и не суй свой нос куда не следует.
- Так значит, фирменные рубцы, ага, - сказал я. - Мне нравится, как она их делает. Она кладет туда телячьи внутренности и бычьи ножки - вот это-то как раз и делает соус таким наваристым.
- Ты хочешь, чтобы меня вывернуло, - возмутился Шемпион. - Уж лучше я съем омлет с грибами. - Он обошел вокруг софы и снова открыл папку с документами. Перетасовал ксерокопии, сделанные Гусом с изрядной долей риска. Эта повторная "инспекция" утвердила его мнение. Он швырнул бумаги обратно в папку с галльским презрительным "Пу-у-ф" и вылил остатки виски в стакан.
К своему собственному удивлению, я обнаружил, что подобное пренебрежение и фырканье Шемпиона изрядно меня раздосадовало. Каково бы ни было его отношение к моим собственным опасениям и той побуждающей силе, что двигала Гусом, мы все же заслужили за все наши труды и старания большего, нежели это его презрение и цинизм.
- Да, - я вслух посоветовался со своим внутренним голосом. - В омлеты она добавляет ту самую, замечательную острую приправу. Пожалуй, я тоже начну с омлета.
Глава 17
В четверг у меня день был свободен. Я провел его в Ницце. В то утро я не торопясь прошелся по рынку, вдыхая аромат фруктов, овощей и цветов, съел ранний персик и прикрепил в петлицу синий василек. А совсем рядом с рынком находилась квартира Сержа Френкеля. Увидев меня, он не удивился.
- Сейчас мы будем пить кофе, - поприветствовал он меня так, как будто знал заранее о моем приходе и ждал. Он провел меня в свой кабинет. Там царил обычный беспорядок. Ценные марки были рассыпаны по всему столу, среди стопок старых конвертов, которые я, как настоящий коллекционер, научился с шиком называть "обложками". Каталоги, страницы которых были переложены разноцветными бумажными полосками, громоздились в кресле, а другие, видимо, те, с которыми он сейчас работал, были навалены один на другом в раскрытом виде на столе рядом с записными книжками.
- Я вам помешал.
- Вовсе нет, мой мальчик. Мне полезно передохнуть от работы.
Я оглядел всю комнату тщательно и систематично. Я старался делать это как можно деликатнее, но, вне всякого сомнения, Серж Френкель все понял. Он ждал, пока я заговорю. И я, чтобы замять неловкость, спросил:
- Вы не боитесь грабителей, Серж? Ведь все это, должно быть, стоит целого состояния? - Я обвел комнату рукой.
Приподняв огромную лупу на столе, он вытащил из-под нее несколько смятых марок, с которыми работал до моего прихода. Бережно, с помощью пинцета поместил их в пакетик из прозрачной бумаги и придавил грузом.
- Здесь находится только малая доля того, что я имею. У дилеров, подобных мне, "товар" должен постоянно обращаться среди предполагаемых покупателей. - Он воткнул вилку электрокофейника в розетку на стене. - Сегодня я угощу тебя кофе со сливками. В качестве компенсации за прошлый раз.
- А Стив Шемпион все еще покупает у вас? - Я попытался сразу же направить разговор в нужное мне русло.
Френкель не успел ответить на мой вопрос - зазвонил телефон. Он поднял трубку.
- Серж Френкель, - услышал я, и, прежде чем человек на другом конце провода начал излагать свое дело, Френкель сказал: - У меня сейчас посетитель, деловой разговор, я занят. - Наблюдая за кофейником, он пробормотал несколько лаконичных, уклончивых замечаний и попрощался. К тому времени когда он повесил трубку, кофейник уже закипал, пуская пузырьки. - У дилера, занимающегося марками, - миллион проблем, - медленно проговорил он. - Только одна или две касаются непосредственно филателии, а девяносто девять процентов - чистой воды психология и человеческая натура.
- Даже так?
- Вот, к примеру, эта женщина, - изящным движением пальцев он указал на телефон. - У нее в прошлом месяце умер муж… честный, порядочный человек, работал в типографии… Ну так не могу же я в такое время спрашивать, не хочет ли она продать коллекцию марок своего мужа. - Я понимающе кивнул. - И вот теперь, - продолжил Френкель, - она звонит и рассказывает, что к ним заглянул парижский дилер, узнал, к глубокому своему огорчению, что ее муж умер, предложил ей свою помощь и советы, как лучше поступить с марками, а кончилось дело тем, что он купил все восемнадцать альбомов за пять тысяч франков. - Серж привычным движением пробежал пальцами по волосам. - Всего лишь четверть того, что заплатил бы ей я. Она думает, что ей страшно повезло, потому что ее муж никогда не признавался, сколько он каждый месяц тратит на марки… чувство вины, видишь ли.
- И часто у вас так бывает?
- Обычно наоборот: супруг, имеющий любовницу и оплачивающий квартиру на улице Виктора Гюго. Такие мужчины говорят своим женам, что они покупают марки, тратят на них все свои деньги. И когда подобный типус умирает, передо мной встает неблагодарная задача как можно деликатнее объяснить вдове, что та коллекция марок, продажа которой, как она думала, даст ей возможность заплатить по закладной, совершить кругосветное путешествие и оплатить учебу сыновей в колледжах, - всего лишь набор "наклеек", которые я вовсе не горю желанием купить.
- Значит, такие "коллекционные жемчужины" вам предлагают?
- Да уж. И дилеры из Парижа не появляются случайно, когда в подобной семье случается несчастье и кто-то умирает. А самое худшее - вдовы очень часто подозревают, что я просмотрел альбомы и украл все наиболее ценные марки.
- Тяжела же ты, жизнь бизнесмена-филателиста! - посочувствовал я.
- О, и это еще не все. Я, можно сказать, Кассиус Клей в своем роде, - продолжил рассказ о своей жизни Серж Френкель. - Уверенно стучу кулаком по столу и заявляю, что смело берусь решить все проблемы, с которыми ко мне приходит посетитель. Вы открываете дверь моего кабинета, проходите через эту дверь мне навстречу и… откуда мне знать… вы можете оказаться замечательнейшим специалистом по маркам времен Второй империи или - что еще хуже - по телеграфным маркам или налоговым. Но каждый жаждет, чтобы оценка была произведена немедленно, а заплачено сразу же и наличными. Мне приходится покупать у подобных экспертов, продавать им, да еще умудряться получать прибыль. Это нелегко, скажу я тебе.
- И все-таки вы когда-нибудь продавали что-либо Шемпиону? - вернул я его к интересующему меня вопросу.
- Продавал, в прошлом году. У меня были три очень редких французских обложки. Они были среди почтовых отправлений, которые доставил самолет, выпущенный катапультой с лайнера "Иль де Франс" в 1928 году. Это был первый эксперимент подобного рода по доставке почты. К тому же у них кончились марки, и они делали надпечатку поверх других марок. Так что на этих обложках надпечатка была перевернута… Впрочем, все это ерунда, не так ли? - прервав свое повествование, улыбнулся Серж.
- Очевидно, для Шемпиона - нет. Сколько он заплатил?
- Я уже забыл. Тысяч двадцать франков, или даже больше.
- Это большие деньги, Серж.
- Коллекция авиапочтовых отправлений Шемпиона входит в десятку лучших в Европе: цеппелины, французские дирижабли, почта воздушными шарами и полеты зачинателей воздухоплавания. Ему нравится драматический эффект во всем этом. У него нет тонкого чутья и соответствующих знаний, необходимых для собирания классических марок. Да и вообще он мошенник. Ему, по его натуре, должна нравиться такая коллекция, которую он может прихватить с собой, когда нужно смотаться, заметая следы. И быстро продать. У человека, такого как Шемпион, всегда наготове упакованный чемодан, а в кармане билет на самолет. Мошенником он был, им он и остался, и тебе это известно!
Я не очень-то понимал логику рассуждений Сержа Френкеля. Поскольку я не был филателистом, то по моим меркам мошенник, в любой момент готовый исчезнуть, должен предпочитать классические марки огромной стоимости. И тогда ему просто нет необходимости упаковывать чемоданы. Он может всюду носить свое состояние с собой в бумажнике.
- Вы не говорили ему в прошлом, что он мошенник, - заметил я.
- Не говорил, ты имеешь в виду, когда он устроил засаду на тюремный фургон и освободил меня. Да, я в те дни не знал, что он из себя представляет. - Он допил свой кофе. - Мне только казалось, что знаю.
Он принес кофейник и снова наполнил наши чашки. Добавил пару ложек взбитых сливок в свой крепчайший кофе, а затем постучал ложечкой по краю сливочника, чтобы стряхнуть с нее остатки. То, с какой силой он это проделал, выдало его чувства.
- Что ж, вероятно, ты прав, - неохотно признал он. - Я вынужден отдать должное этому дьяволу. Он спас мне жизнь. Я бы не протянул до конца войны в концлагере, а ведь именно там оказались все остальные.
- Каковы его намерения, Серж?
- Но ты же находишься рядом с ним в его большом чудесном доме, так?
- И тем не менее я не знаю, чем он занимается, чего хочет.
- Ох уж этот нефтяной бизнес, - вздохнул Френкель, - он внесет перемены в жизнь всех нас. - Он взял сливочник со стола и другим совсем тоном спросил: - Тебе добавить сливок в кофе?
Я покачал головой. Нет уж, я не дам ему возможности снова ускользнуть от предмета обсуждения.
- Я уже больше не коммунист, - сказал он. - Ты это осознаешь, я думаю.
- Я заметил некоторое разочарование, - было моим ответом.
- Разве могли цари помыслить о таком империализме? Разве могли гонители евреев мечтать о такой поддержке? Русские преследуют, травят всех нас, Чарльз, мой мальчик. Они подстрекают арабов, чтобы те не давали нам нефть, они передают оружие, бомбы, реактивные гранатометы любой группе сумасшедших, маньяков, готовых жечь и калечить, взрывать аэропорты и угонять самолеты. Они договариваются с профсоюзными деятелями, и по их велению закрываются доки, останавливаются поезда, замолкают фабрики.
Я взял чашку и отпил немного кофе.
- Что, в горле пересыхает? - возбужденно воскликнул Френкель. - От этого - вполне может. Ты осознаешь, что происходит? В сущности мы увидим еще перекачивание богатства в арабские страны подобное тому, как в восемнадцатом веке богатство перемещалось из Индии в Британию. И ведь именно это вызвало к жизни промышленный переворот! СССР теперь является крупнейшим экспортером вооружения в мире. Алжир, Судан, Марокко, Египет, Ливия - я уж не буду перечислять тебе неарабские страны - покупают советское оружие, тут же пускают его в ход и снова покупают. Ты спрашиваешь, помогаю ли я израильтянам! Помощь Израилю может оказаться для Запада единственным шансом выжить.
- А роль Шемпиона во всем этом?
- Хороший вопрос. Действительно, какова его роль! Зачем арабам связываться с дешевым торгашом, как Шемпион, когда все продавцы оружия в мире соревнуются друг с другом, чтобы продать тем все, что только их душе угодно.
- Не держите меня в неизвестности!
- Твой сарказм неуместен, мой мальчик.
- Тогда скажите мне.
- Шемпион пообещал продать им то единственное, что не могут купить их деньги.
- Вечное блаженство?
- Ядерное устройство. Французское ядерное устройство.
Воцарилась тишина, прерываемая только моим тяжелым и неровным дыханием.
- Откуда вы можете знать это, Серж?
Френкель пристально смотрел на меня, ничего не отвечая.
- А если он доставит им это?
- Была упомянута цифра в двести миллионов фунтов стерлингов.
Я улыбнулся.
- Вы рискуете, рассказывая мне… а что если я вернусь обратно и все выложу Шемпиону…
- В таком случае он либо откажется от этого плана - что меня безмерно обрадует, либо приложит все усилия, чтобы воплотить его в жизнь.
Серж пожал плечами.
- Он может изменить план, - заметил я.
- Мне кажется, что в подобном рискованном предприятии вряд ли сразу же окажется наготове альтернативный план.
- Да-а, - протянул я. - Наверное, вы правы. - Я сунул руку в карман, нашел сигареты и спички, неторопливо прикурил. Предложил закурить и Сержу.
Он отмахнулся от предложенных сигарет.
- Ты не сказал мне, что ты думаешь по этому поводу, - он наклонился ко мне, заглядывая в глаза.
- Я как раз думаю, смеяться мне или плакать, - поведал я ему.
- Что ты имеешь в виду? В каком смысле?
- Серж, вы переутомились. Вас беспокоит арабо-израильская война, нефтяной кризис, ваш бизнес, наверное… и вот уже ваши страхи приобретают соответствующую форму. Вы сами изобрели этот кошмар и назначили Шемпиона на роль сатаны.
- И совершенно справедливо, - выпалил Серж, но как только произнес эти слова, он осознал, что они лишь подтверждают мою правоту. Френкель был стар и одинок, у него не было ни жены, ни ребенка, ни близких друзей. Мне стало его очень жаль. Захотелось успокоить, рассеять его страхи.
- Если Шемпиону удастся украсть атомную бомбу, то он достоин того, чтобы получить за нее то, что вы говорили.
- Была упомянута цифра в двести миллионов фунтов стерлингов, - сказал Серж, повторяя слово в слово ту фразу, которую произнес ранее, как будто у него в голове без остановки прокручивались несколько одних и тех же кадров из какого-то фильма.
- Почему именно французская атомная бомба? - спросил я. - Почему не американская, или английская, наконец не русская атомная бомба?
Лучше бы я не спрашивал его об этом, так как он совершенно очевидно нашел для себя ответ на этот вопрос очень давно.
- Французское ядерное устройство, - поправил он меня. - Технология его изготовления проста. Французы создали свою бомбу без чьей-либо помощи, она гораздо проще и, наверное, не так строго охраняется. - Серж Френкель с трудом, сосредоточив на этом усилии все свое внимание, как все, страдающие артритом, поднялся на ноги. Он выпрямился, опираясь на подоконник, где соседствовали медный письменный прибор и дорожный будильник, который неизменно показывал четыре минуты второго. Глядя на его осторожные движения, я подумал, не были ли поражены болезнью и суставы пальцев. А Серж в это время смотрел не на загроможденный подоконник, а в окно, на улицу внизу, живущую своей жизнью.
Словечко "наверное" оставляло мне лазейку.
- Ну вот, Серж, вы же не думаете действительно, что французы будут охранять свое добро хуже, чем кто-либо еще на всем свете! Ну же, Серж!
- Я беру обратно "не так строго охраняется", - бросил он через плечо.
Из окна его кабинета открывался вид на рынок в Кур Салейя. Я подошел к нему, чтобы с того места, где он стоял, разглядеть, на что был направлен его столь пристальный взгляд. Губы его шептали:
- Любой из них, может оказаться, работает на Шемпиона.
Я понял, что он имел в виду темнокожих североафриканцев на рынке, так выделяющихся как среди продавцов, так и среди покупателей.
- Совершенно верно.
- Не надо поддакивать мне, - голос Сержа снова стал пронзительным. - Шемпион дюжинами привозит во Францию арабских головорезов. Алжирцам даже не нужно оформлять иммиграционные документы. Это один из пунктов договора между нашими странами, уступка им со стороны Де Голля.
- Я, пожалуй, пойду, - вздохнул я, поглядев на него с жалостью.
Он не ответил. Когда я уходил, он все еще стоял, уставившись невидящим взглядом в окно, и перед его мысленным взором разворачивались, одному только Господу Богу известно какие, жуткие сцены кровавой резни.
Как только я начал спускаться по каменным ступеням лестницы, я услышал сзади торопливые шаги с площадки этажом выше. Эхо от тяжелых ботинок с металлическими подковками откатывалось от голых стен, и я предусмотрительно шагнул в сторону, когда человек приблизился ко мне.
- Ваши документы! - Это был старый как мир окрик французского полицейского. Я повернулся и посмотрел на него, что меня и сгубило. Он толкнул меня в плечо с такой силой, что я чуть сразу не рухнул головой вниз, еле удержался, но все же потерял равновесие на последних ступеньках лестничного пролета.
Но я не упал на площадку. Внизу меня подхватили двое и так швырнули к окну на площадке, что у меня перехватило дыхание.
- Давай-ка посмотрим на него. - Один из них неожиданным тычком пригвоздил меня к стене.
- Подожди минутку, - произнес второй голос. И они обыскали меня с компетентностью и тщательностью, присущей опытным полицейским в городах, где самое распространенное оружие - складной нож.
- Отпустите его! Я знаю, кто это, - услышал я третий голос. Я узнал его - он принадлежал Клоду-адвокату. Они повернули меня, очень медленно, так примерно ветеринар обращается со свирепым животным. Теперь я мог их разглядеть. Их было четверо: трое цветных и Клод, все в штатском.
- Это ты звонил Френкелю, не так ли? - я наконец обрел голос.
- Это было настолько очевидным?
- Серж пустился в чрезмерно долгие рассуждения насчет вдов коллекционеров…
Клод всплеснул руками и с шумом шлепнул себя по бедрам.
- Серж! - воскликнул он. - Должен же кто-нибудь за ним присматривать и заботиться о нем!
- И ты занимаешься именно этим?
- Чарльз, он нажил себе столько врагов!
- Или думает, что нажил.
Клод бросил взгляд на французских полицейских в штатском.
- Спасибо. У нас теперь все будет нормально. - Он посмотрел на меня, произнес с особой интонацией: - Правда ведь?
- Идиотский вопрос. Это же вы на меня набросились. Может, припомнишь, как это случилось? И чего ты от меня теперь хочешь, чтобы я еще и принес свои извинения?!
- Все, все, ты прав, - отозвался Клод. Он поднял руку, как бы стараясь успокоить меня. Затем он жестом пригласил меня пройти из подъезда на улицу. Полиция Ниццы выделила ему свой опознавательный знак, и теперь белый "БМВ" Клода, нахально заехав колесом на тротуар, расположился прямо под знаком "Стоянка автотранспорта запрещена". - Я тебя подброшу, куда надо.
- Не нужно, спасибо.
- По-моему, нам надо поговорить.
- Как-нибудь в другой раз.
- Ты вынуждаешь меня предпринять действия к тому, чтобы наш разговор состоялся на официальной основе.
Я ничего не ответил, но влез в машину. В моей душе снова закипал гнев, замешанный на чувстве безысходности и унижения, стоило лишь вспомнить о предательстве Клода во время войны.
В машине на несколько минут нависло молчание. Клод нарочито медленно поискал свои сигары с обрезанным концом, надел очки, похлопал по карманам своего поистине джентльменского, с иголочки костюма, как бы проверяя, все ли в порядке. Я же раздумывал, встречался ли он и беседовал ли с другими, рассказали ли они ему о том, что я вряд ли буду поздравлять его с тем, что он заработал себе награду и пенсию.
Он улыбнулся. Мне всегда казалось, что слишком много и часто Клод улыбается.