IV
Главная резиденция организации располагалась в Лэнгли, прежде ничем не примечательном городке неподалеку от столицы Соединенных Штатов.
Олег Давыдов и Джон Бриггс прилетели в Вашингтон через трое суток после истории в Кони-Айленде.
Олегу климат Вашингтона показался таким же отвратительным, как и в Нью-Йорке. Но, пожалуй, в этом болотистом южном краю, сырость которого стала для американцев нарицательной, было хуже, чем в Нью-Йорке. Жаркая погода в сочетании с высокой влажностью приводила здесь к парниковому эффекту, и человеческий организм чувствовал здесь себя словно в парной бане.
К счастью, разместились разведчики не в Вашингтоне, а в загородной вилле, принадлежавшей ЦРУ. Она стояла в дубовой роще, в полутора милях от федерального шоссе номер один, идущего в американскую столицу вдоль Атлантического побережья с полуострова Флорида.
На вилле было тихо, обслуга казалась невидимой, никто здесь Аргонавта и Сократа не тревожил, не звонил, не предлагал выехать на осмотр достопримечательностей.
Олег листал многокрасочный путеводитель по Вашингтону, когда Джон Бриггс спросил его:
– Не хочешь ли поехать в город на экскурсию?
Давыдов отшвырнул проспект.
– Хватит с меня экскурсий в Нью-Йорке, – сказал он в сердцах. – Мы зачем приехали сюда? Развлекаться? Это не хуже организовано дома. Тренировать ваших боевиков по части киднепинга? Пусть поищут парней с двумя извилинами, третья для такой роли уже роскошь…
– С тобой хотят познакомиться наши боссы, – объяснил, стараясь говорить мягко, обволакивающе, Сократ.
– Одного я знаю, мистера Ларкина. А кто выше его? Директор фирмы Вильям Кейси… Читал о нем в журналах "За рубежом" и "Новое время". Заслуженный товарищ. Неужели найдет время для встречи с рядовым агентом?
– Может быть, и найдет, – ответил Джон Бриггс.
– Когда?
– Подожди немного, – вздохнул Сократ. – Так просто не делается. И у нас есть собственные бюрократы, им ведь надо тщательно все подготовить. Это займет два-три дня. Но зачем нам сидеть и ждать у моря погоды, если можно развеяться в столице. Пельменей хочешь?
Давыдов удивленно вытаращился на него:
– Ты с чего это вдруг? Каких пельменей?
– Обыкновенных. С маслом, сметаной или уксусом… Это ведь твоя слабость, приятель. Что, разве не так?
– Верно, – слабо улыбнулся Олег. – Когда приходил из мореходки в увольнение или возвращался из рейса, мама всегда…
Он нахмурился, и Джон Бриггс быстро проговорил тоном, не терпящим возражения:
– Вставай и едем. На Коннектикут-авеню есть ресторанчик, там прежде всегда подавали пельмени. Поехали!
– Так то было прежде, – недоверчиво протянул Давыдов, тем не менее поднимаясь.
– Не беспокойся… Пока ты хандрил, я позвонил туда и заказал для нас ужин. Иди переоденься!
"Он прав, – подумал Олег, проходя в ванную комнату и пробуя рукой щеку: не оброс ли щетиной. – Надо побольше двигаться, осматриваться, наблюдать и запоминать, запоминать…"
V
Этот ресторанчик на одной из вашингтонских улиц в северо-западной части города сошел бы скорее за столовую средней руки. В таких Олегу доводилось бывать в переулках Невского проспекта, славящегося тем, что там всегда найдется, где перекусить, в отличие от московского центра.
Забегаловок, кафе, баров в Вашингтоне хватало, нашлось и такое место, где хозяин, Гарри Голдфингер, – из покинувших родную Шепетовку во время оно – потчевал пельменями, которые в меню значились как "фуд фор сибирмен" – пища сибиряков.
– Не боятся этого блюда ваши гости? – спросил Голдфингера Аллен Дуглас, он же Олег Давыдов, бывший штурман теплохода "Вишера".
Сгорбленный, сильно потраченный временем Гарри понял вопрос как надо и заулыбался:
– Как раз наоборот, мистер… Они едят пельмени и начинают говорить, что если в Сибири потребляют такой кайф, то этот русский штат не так уж и страшен, как о нем пишут наши газеты.
Неведомым чутьем он угадал в Аллене Дугласе русского и, когда Джон Бриггс расплачивался по счету, склонился к уху Олега и прошептал, вдохнув, на полузабытом уже языке:
– Ведь я этим "фудом" тоже борюсь-таки за мир… Эх! Глянуть бы перед смертью на родную Шепетовку… Как там перестройка в ней происходит…
Аргонавт только пожал плечами, а Джон Бриггс усмехнулся, но промолчал.
Они вышли на Коннектикут-авеню и свернули влево, пошли в сторону Белого дома, до которого было не менее двух миль.
– Хочешь взглянуть на вигвам Белого Отца? – спросил Сократ у Олега.
– Раз уж мы на берегах Потомака, грех не потоптаться в Лафайет-сквере. Пойдем пешком?
– Далековато будет… Возьмем такси… Все расходы по твоему содержанию здесь оплачивает фирма.
– И пельмени Голдфингера?
– Их тоже. Сейчас я…
Джон Бриггс не договорил. Из-за угла выдвинулся здоровенный мулат. Он скорчил жуткую гримасу, которая должна была обозначать улыбку, и заговорил, обращаясь к Олегу Давыдову:
– Брат! Дай на чашечку кофе…
Давыдов несколько растерялся и сунул руку в карман. Но Джон Бриггс опередил его, протянул мулату долларовую бумажку.
– Купи себе и гамбургер, брат, – тем же возвышенным тоном, будто они находились в молитвенном доме квакеров, предложил Сократ и, и не дослушав сдержанных благодарственных слов "брата", метнулся к краю тротуара, где остановилось, высаживая пассажира, такси.
– Нищенство в городе запрещено, – объяснил он Олегу, когда они уселись в оранжевый "форд" и направились в сторону Джорджтаунского университета. – Поэтому парень просил на чашку кофе…
– А если бы он просил на кусок хлеба?
– Полиция арестовала бы его, а судья вкатил бы ему два месяца тюрьмы, – ответил Джон, Бриггс. – Джентльмен может одолжиться у другого джентльмена чашкой кофе… А кусок хлеба просит нищий.
– Ну и ханжи вы, братцы! – воскликнул Давыдов. – По мне шведы куда сердечнее.
– Скорее всего, одна совсем конкретная жительница Ухгуилласуна, – улыбнулся Джон Бриггс. – Ладно-ладно… Не сдвигай брови, Аллен. Я пошутил… Ага! Вот и альма-матер… Здесь я учился когда-то, в этом университете.
– Если хочешь, остановимся и зайдем, – предложил Олег.
– Зачем? Проедем мимо – и достаточно. Поезжайте через Джорджтаун, – сказал он водителю такси. – К Белому дому, потом объедем здание конгресса.
– Если можно, остановитесь у памятника генералу Гранту, – попросил Олег. На безмолвный вопрос удивленного Бриггса бывший штурман ответил: – Хочу посмотреть: на самом ли деле он сидит верхом на лошади, повернувшись задом к конгрессу…
VI
Когда генерал Третьяков вылетел из Таллинна в Ленинград, начальник управления не знал еще, какие серьезные материалы приготовили ему подчиненные.
В Пулкове начальника управления встретил Митрошенко. После обмена приветствиями он молча проводил генерала к машине и, пока они ехали в город, хранил таинственное молчание.
Когда начались первые ленинградские кварталы, Третьяков повернулся к Митрошенко – по старой традиции генерал сидел рядом с водителем – и, усмехнувшись, спросил:
– Выиграли в лотерею, товарищ полковник?
Начальник отдела встрепенулся:
– Почему вы так решили, Лев Михайлович?
– Вид у тебя, Анатолий Станиславович, уж больно того… Таинственный и самодовольный одновременно. Случилось что?
– Кое-какие сдвиги наметились… Существенные, товарищ генерал.
– Что-то я тебя не пойму… "Существенные" или просто "кое-какие"?
Митрошенко смущенно хмыкнул. Он знал, что начальник управления терпеть не может завышения результатов их трудно измеримой работы. Но с другой стороны…
– Новый поворот событий, – сказал полковник. – Майор Колмаков ждет в управлении с докладом. Он непосредственный их участник и свидетель, ему и поручили рассказать. Из первых уст.
– Это вы правильно решили, – согласился Третьяков. – Колмаков – перспективный работник. Кстати, почему он до сих пор в майорах ходит?
– Срок не вышел, товарищ генерал. Год остался…
– Но должность ведь позволяет! Составляйте досрочное представление, я с удовольствием подпишу.
– Хочу его к себе в заместители просить, Лев Михайлович, – подвинул шефа дальше Митрошенко – человек он был дальновидный, быстро ухватывающий ситуацию. – Борис Львович готовится на отдых…
– Тем более Колмакову надо получить по второй звезде на погоны. Не затягивайте с этим, Анатолий Станиславович. Так что же он такое раскопал? Ладно… Храните тайну до тех пор, пока не приедем на Литейный.
Водитель знал, что генерал любит, вернувшись из командировки, проехать по Невскому проспекту, и готовился прокатить его от клодтовских коней на Аничковом мосту до Казанского собора, а потом по Моховой выскочить на свою улицу. Но Третьяков кивком головы дал понять, что на этот раз парадный проезд отменяется. Генералу и впрямь не терпелось узнать, что же там такое раскопал этот умница Колмаков.
Когда Колмаков закончил рассказ, Третьяков захлопнул блокнот, в котором делал записи, отодвинул, покачал головой, потом резко поднялся и подошел к окну.
Так он стоял, спиною к собравшимся в его кабинете чекистам, пока не осмыслил полученную информацию.
– Очную ставку Резник и аспиранта проводили? – спросил он, поворачиваясь.
– Пока нет, – ответил Митрошенко.
– Предупредите меня, – сказал Третьяков, отрываясь от окна. – Хотя сцена будет не из приятных…
Генерал прошелся по кабинету, остановился на середине.
– Матти Бьернсон явился к нам до того, как вы узнали о таблетке, Николай Иванович? – спросил он Колмакова.
– Да, – ответил майор. – Не намного, правда, но опередил собственный арест. Когда это выяснилось, я сразу приехал в управление, чтобы доложить Анатолию Станиславовичу и подготовить запрос прокурору о санкции на меру пресечения… Тут и сообщили о его явке с повинной.
– Нет, чтобы прийти с нею до того, как совершилось преступление, – тихо проговорил Третьяков. – Погибла ни в чем неповинная женщина…
– Они метили в академика, – сказал Митрошенко. – Акции "Осьминога" становятся все более опасными. Я беспокоюсь за Василия Дмитриевича. Он-то ведь все знает… Про таблетку для сына.
Генерал вопросительно глянул на Колмакова.
– Так уж получилось, товарищ генерал, – виновато опустил голову майор. – Марина выложила эту историю, едва мы привели ее в чувство. С ней была истерика… Вот она и выкричала подробности сговора с аспирантом, убедившим ее в безвредности таблетки.
– Теперь сын академика не заблуждается, надеюсь, по поводу искренности чувств этой девицы к нему? – спросил генерал.
– Больше не заблуждается, Лев Михайлович, ответил за Колмакова начальник отдела. – Разумеется, Николай Иванович предупредил всех, кто слышал признания Резник, о необходимости соблюдать тайну.
– Значит, знают об этом, кроме самих участников, еще трое посторонних людей. – Генерал снова сел к столу. – Академик Колотухин, его сын и…
– Пелагея Кузьминична Мережковская, старинный друг семьи Колотухиных, – подсказал Колмаков. – Человек проверенный и надежный… Вырастила и самого академика, и его сына. Добрый ангел этого дома, хранительница очага… Со слов Василия Дмитриевича.
– Это хорошо, что вы позволили себе последнюю сноску, – сказал Третьяков. – У нас должна быть более профессиональная терминология. Добрые ангелы не по нашей части, Николай Иванович. Вы у нас головой отвечаете за безопасность академика и его института. А также за семью этого стратегически важного для Родины человека. Именно вы хранитель его очага, а не Пелагея Кузьминична. Это при всем нашем уважении к этой женщине. С вас спросится в полной мере за все. А вы едва не прозевали Андрея… Не знаю, как вы должны были предостеречь его от общения с этой девицей – прибегнуть к помощи отца или еще чем-нибудь, самому поговорить с Андреем… Но что-то надо было делать.
– Нынешняя молодежь не хочет слушать наших советов в личных делах, – примирительным тоном заговорил Митрошенко. – Да и что мог сказать Андрею про эту Марину Николай Иванович? Что она скрыла от него факт своего материнства? Вряд ли это отвратило бы парня… Заражена вещизмом? Это трудно доказуемо, да и для ослепленного любовью, точнее страстью, человека подобный порок несущественен. А про ее связь с Борисом Куниным, о том, что ребенок этот от него, мы, к сожалению, не знали. И про письма, которые доставлял ей Матти Бьернсон от него, нам не было известно.
– А про то, что этот Кунин стал одним из руководителей "Осьминога"?.. Разве не было у вас информации?!
– Об этом мы получили сведения относительно недавно, – упрямо оправдывался Митрошенко, защищая тем самым своего майора, на которого генерал, как казалось начальнику отдела, нападал вовсе не справедливо. – Не было звена, которое бы соединило линию: Кунин – Резник – молодой Колотухин. Теперь майор Колмаков это звено нашел, оказавшись в нужное время в нужном месте.
– Ладно, защитник, – улыбнулся Третьяков. – Я сам исповедую принцип: настоящий чекист лишь тот, кто всегда оказывается там, где он непременно нужен. А поскольку майор Колмаков в момент истерики Резник был в ее доме не случайно, то честь ему и хвала. Тем не менее не расслабляйтесь. Пилюля для Андрея – это, скорее всего, отвлекающий маневр, попытка выбить Василия Дмитриевича из колеи, сломать его. У него, у этого "Осьминога", еще не хватает щупалец, чтобы протянуть их и в НИИэлектроприбор, и к самому академику. По имеющимся у нас сведениям, "Осьминог" готовит комплекс акций. С его столь бурной деятельностью пора кончать. Этот хищник становится опасным не только для нас, но и для страны, в которой он так беспардонно устроил себе логово. Николай Иванович! Свяжитесь с Василием Дмитриевичем и условьтесь с ним по поводу чашки чая в домашних условиях. Я хотел бы посетить квартиру академика вместе с вами. А на завтра готовьте очную ставку Резник и аспиранта.
VII
Приехали за ними из Лэнгли на следующий день после пельменей по-сибирски на Коннектикут-авеню. Уставший, набродившийся за день по Вашингтону Олег Давыдов с вечера долго не мог уснуть, а потом будто провалился куда. Очнулся он от того, что Джонн Бриггс постучал в дверь его комнаты, а потом дурашливо заорал по-русски: "Рота! Подъем!"
Сопровождал гостей неразговорчивый субъект в полотняном костюме, с коротко остриженным затылком и небольшим чубчиком впереди. Внешне он напоминал Олегу очень популярного раньше на его родине киноактера, игравшего в комедиях дебильных типов, а затем отъехавшего в свободный мир. Давыдов переглянулся с Джоном Бриггсом и по тому, как тот улыбнулся, понял, что и Сократу пришли на ум те же мысли.
"Дебил", как про себя окрестил сопровождающего Давыдов, усадил их в старомодный с виду "паккард", который внутри оказался суперсовременным автомобилем, оснащенным электроникой, радиоаппаратурой и форсированным двигателем. Довольно быстро обогнули столицу Вашингтон по дуге окружной дороги и оказались в Лэнгли, небольшом, когда-то мало кому известном городке, но потом приобретшем сомнительную славу благодаря расположившейся здесь штаб-квартире ЦРУ.
"Паккард" остановился на въезде в целый комплекс зданий ЦРУ. Здесь ждал черный "мерседес", из которого вылез приветливо улыбающийся мистер Ларкин.
Увидев шефа и своего крестного отца, Джон Бриггс подтолкнул Давыдова локтем:
– Смотри-ка, парень, какая оказана нам честь… Сам дядюшка Сэм встречает у ворот. Кто же будет тем боссом, к которому повезет нас мистер Ларкин?
"Не сам ли директор ЦРУ? – подумал Олег. – Неужто и в самом деле увижу Уильяма Кейси, этого неуязвимого мошенника?"
Он хорошо знал, что нынешний шеф организации побил рекорды по части финансовых махинаций. Совсем недавно Уильям Кейси, являясь основателем и владельцем тридцати двух тысяч акций на сумму в семь с половиной миллиона долларов фирмы "Кэпитл ситз коммюникейшн инкорпорейтед", на корню скупил телекорпорацию Эй-би-си. Это было актом отмщения компании за то, что она в 1984 году поведала миру о попытке убить агента ЦРУ, который пролил свет на темную сторону одной из тайных операций организации в Азии.
Уильям Кейси, возведенный Рональдом Рейганом в ранг министра, главный советник президента в Совете национальной безопасности, глава Центрального разведывательного управления, осуществляющий оперативное руководство Обществом гражданских и военных специальных служб Америки – он же крупный бизнесмен, международный банкир, совладелец юридических фирм в Вашингтоне и Нью-Йорке "Скрибнер, Холл, Кейси, Торнберг энд Томсон" и "Холл, Кейси, Диклер энд Хоули", хозяин недвижимого имущества в Палм-Баг, Лонг-Айленде и Вашингтоне, владелец акций более чем семидесяти других фирм, первый среди боссов разведывательного комплекса, расходы которого к середине 80-х годов достигли фантастической цифры в двадцать четыре миллиарда долларов.
Из директорской ипостаси Уильям Кейси быстро приспособился выколачивать хорошие деньги. Через агентурные источники он узнает, что акции нефтяных компаний вот-вот покатятся вниз, и тут же продает за 600 тысяч долларов принадлежащий ему пакет. Вступая в должность директора ЦРУ, Кейси не передал собственные акции под анонимную опеку, как это положено делать высшим членам администрации, не сообщил о том, что он как юрист ведет дела нескольких десятков клиентов и выступает ответчиком в четырех гражданских исках. С целью уклонения от налогов он не только скрыл большую часть состояния, но и остался акционером тех компаний, которые являются поставщиками организации, использовал служебное положение и передал "своим" фирмам наиболее выгодные заказы. Особой симпатией ЦРУ пользовались концерны, расположенные в штате Калифорния, являющемся моральным и материальным оплотом президента. Так что Уильям Кейси не забывает и об иных интересах… Может быть, поэтому директору ЦРУ сходит с рук столь многое? Или это вообще в порядке вещей для "земли обетованной"? Не поэтому ли "Чикаго трибюн" недавно спокойно заметила: "Директор ЦРУ подходит к своей должности сугубо практически: если США извлекают выгоды из секретных сведений, собираемых его ведомством, почему бы и ему не извлечь из них выгоду?"
Едва Джон Бриггс и Олег Давыдов вышли из "паккарда", автомобиль тронулся с места и укатил, набирая скорость.
Мистер Ларкин встретил гостей из Ухгуилласуна самым радушным образом. Аргонавт держался сдержанно и чуточку смущенно – такой прием! – улыбался и помалкивал до поры. Да и о чем ему говорить с мистером Ларкином? Об инциденте с похищением в Нью-Йорке? Но все делали вид, будто ничего не было, и Олег решил подыграть им – пусть будет так, словно с ним вообще ничего не приключалось…
– Предлагаю позавтракать вместе, – предложил Сэмюэль Ларкин. – Тут есть миленькое заведение, где подают вкусную форель. Что вы скажете о жареной форели, мистер Дуглас?
– Рыба – это хорошо, – спокойно кивнул Олег, стараясь не думать о причинах задержки, хотя поводом могло оказаться и то невинное обстоятельство, что они с Джоном Бриггсом не успели позавтракать.
Форель оказалась действительно отменной. За столом Сэмюэль Ларкин разыгрывал доброго дядюшку, но делал это мастерски. Давыдов не переставал удивляться незаурядным актерским способностям их высокопоставленного опекуна.
– Какой вам показалась Америка? – спросил его где-то в середине завтрака Сэмюэль Ларкин.
Аргонавт пожал плечами.