- Да он и так сойдет, если узнает, что мы все еще вместе. Так хоть по крайней мере он будет далеко, когда узнает. Еще один довод за Англию: чем дальше, тем лучше.
- Конечно. Правильно. Господи. Но как мы… У нас нет денег. Ведь нужно на билеты, на крышу, на… Боже мой.
Рози качала ногой и внимательно смотрела на меня.
- Я знаю, дурачок, - улыбнулась она. - Мы же не сегодня уезжать собрались. Накопим.
- На это уйдут месяцы.
- А у тебя есть еще чем заняться?
Может, было виновато вино; зал распахнулся, стены окрасились в невиданные цвета, пол содрогался от биения моего сердца. Группа изобразила изящный финал, певец шандарахнул себя микрофоном по лбу, и публика обезумела. Я машинально захлопал. Музыка затихла, и все, включая музыкантов, потянулись к бару.
- Ты на самом деле? - ошалело спросил я.
- Это я и пытаюсь втолковать.
- Рози… - Я поставил бокал и придвинулся к Рози, лицом к лицу, втиснув ноги между ее коленями. - Ты думала об этом? Ты продумала все?
Она снова отпила вина и кивнула:
- Конечно. Я уже несколько месяцев об этом думаю.
- Я не знал. Ты же не говорила.
- Не была уверена. А теперь уверена.
- Почему?
- Из-за работы на "Гиннессе", - ответила Рози. - Пока я здесь, па будет меня туда пристраивать, и рано или поздно я сдамся - потому что он ведь прав, Фрэнсис, это отличный шанс, за него глотки перегрызут. А если я туда попаду, обратно уже не выйду.
- А если мы уедем, то уже не вернемся. Никто не возвращается.
- Знаю. В том-то и дело. Как нам еще быть вместе - по-настоящему? Не знаю, как ты, но мне не хочется, чтобы мой па висел над моим плечом и исходил дерьмом еще лет десять, сводя нас с ума при каждой возможности, пока не убедится, что мы счастливы. Я хочу, чтобы у нас с тобой все началось правильно: чтобы мы делали то, что хотим, вместе и чтобы наши семьи не командовали всей нашей чертовой жизнью. Только мы вдвоем.
Свет изменился: все заволокла глубоководная дымка - и за моей спиной низким, гортанным, сильным голосом запела девушка. В свете медленно вращающихся зеленых и золотых лучей Рози стала похожей на русалку, на мираж, сотканный из света; на мгновение я страстно захотел схватить ее и с безумной силой прижать к себе, пока она не ускользнула из моих рук. У меня дух захватило. В нашем возрасте девушки всегда намного старше парней, а парни взрослеют, изо всех сил пытаясь выполнить то, что нужно девушкам. Я знал с самого худосочного детства, что хочу чего-то большего, чем предрекают нам учителя - фабрики и очереди за пособием, - но мне никогда не приходило в голову, что действительно можно вырваться и своими руками построить это нечто большее. Я давным-давно понимал, что моя семья свихнулась и восстановлению не подлежит; что каждый раз, как я, стиснув зубы, захожу в нашу квартиру, очередная часть моего разума рассыпается в прах; но и в самые тяжкие моменты мне в голову не приходило, что я смогу уехать. Я понял только тогда, когда Рози понадобилось, чтобы я был рядом.
- Поехали, - сказал я.
- Господи, Фрэнсис, придержи коней! Я же не говорю, что нужно сегодня же решить. Подумай.
- Я подумал.
- Но… - сказала Рози, помолчав. - Твоя семья… Ты сможешь ее оставить?
Мы прежде никогда не говорили о моей семье. Что-то Рози себе представляла - вся улица что-то представляла, - но никогда даже не упоминала их, и я был ей благодарен. Рози внимательно смотрела на меня.
Я выбрался из дома, обменяв у Шая тот вечер - с большой выгодой для него - на весь конец недели. Когда я уходил, ма визжала на Джеки: "Что за дерзкая девчонка!" Даже па не выдержал и отправился в паб.
- Теперь ты - моя семья, - заявил я.
В самой глубине глаз Рози сверкнула далекая улыбка.
- И теперь навсегда - где угодно, - добавила она. - Даже здесь, если не сможешь уехать.
- Нет. Ты правильно говоришь: это значит, что мы должны уехать.
Тогда Рози улыбнулась по-настоящему, широко.
- Какие у тебя планы на всю мою оставшуюся жизнь?
Мои ладони скользнули по ее мягким бедрам; я придвинул Рози по подоконнику к себе. Она обвила ногами мою талию и поцеловала меня губами, сладкими от вина и солеными после танцев. Прижавшись к моим губам, она все еще улыбалась, и музыка залила нас, и поцелуй стал крепче, и улыбка растаяла.
"Единственная, кто не превратился в собственную мать, - сказал в темноте у меня над ухом голос Имельды, хриплый от миллиона сигарет и бесконечной печали. - Единственная, кто вырвался". Имельда и я - мы оба лжецы, по рождению и по воспитанию, но Имельда не лгала о своей любви к Рози, и я не врал, когда говорил, что она была ближе всех. Имельда, спаси ее Бог, поняла.
Ребенок у яппи заснул в спокойном свете ночника. Его мамочка медленно-медленно поднялась и выскользнула из комнаты. Один за другим гасли огни на Фейтфул-плейс: Санта-Клаусы Салли Хирн, телевизор Дуайеров, знак "Будвайзер", криво висящий на доме волосатых студентов. В номере девятом было темно: Мэнди и Джер уже прижались друг к другу; возможно, ему завтра с рассветом на работу - готовить бизнесменам поджарку с бананами. У меня замерзли ноги. Луна висела низко над крышами, мутная и заляпанная тучами.
Ровно в одиннадцать Мэтт Дейли сунул голову в кухню, внимательно оглядел все, проверил, закрыта ли дверца холодильника, и выключил свет. Минуту спустя свет зажегся в комнате на верхнем этаже, и появилась Нора; одной рукой она распутывала резинку из волос, второй прикрывала зевок. Нора тряхнула кудрями и потянулась задернуть шторы.
Я не стал ждать, пока она начнет переодеваться в ночнушку - если Нора почувствует себя беззащитной, то вполне может позвать папашу разобраться с незваным гостем, - и бросил мелкий камешек в окно. Стекло звякнуло, но ничего не произошло; Нора решила, что это птицы, ветер или осадка дома. Я бросил еще камешек, посильнее.
Лампа погасла. Штора сдвинулась, совсем чуть-чуть. Я зажег фонарик, направив луч себе в лицо, и помахал рукой. Решив, что Нора меня узнала, я приложил палец к губам и жестом поманил ее.
Через мгновение лампа снова зажглась. Нора отодвинула штору и помахала рукой, но это могло означать что угодно: то ли "убирайся", то ли "погоди". Я энергично закивал и ободряюще улыбнулся, надеясь, что луч фонаря не превратит улыбку в гримасу Джека Николсона. Нора задумчиво пригладила волосы; потом - находчивая, как сестра, - оперлась на подоконник, подышала на стекло и написала пальцем: "ЖДИ". Она даже написала задом наперед, чтобы я понял. Я показал ей большие пальцы, выключил фонарик и стал ждать.
Уж не знаю, в чем заключался у Дейли ритуал отхода ко сну, но задняя дверь открылась только около полуночи, и Нора - торопливо, но на цыпочках - двинулась ко мне. Поверх юбки и свитера она накинула длинное шерстяное пальто.
- Господи, ну и дверь! - Нора, запыхавшись, прижала руку к груди. - Я тянула изо всех сил, а она за мной как захлопнется - грохот будто автокатастрофа, слышал? Я чуть в обморок не упала…
Я улыбнулся и вернулся к скамейке.
- Ни звука не слышал. Ты прирожденная домушница. Садись.
Она словно приросла к месту и пыталась отдышаться, бросая на меня осторожные взгляды.
- Я на минутку, вышла посмотреть… Ну то есть… Как ты вообще?
- Теперь в полном порядке - как на тебя посмотрел. У тебя вид, как будто чуть сердечный приступ не случился.
Нора неохотно улыбнулась:
- Ну почти. Я думала, сейчас па выскочит… Чувствую себя так, будто мне шестнадцать и я по водосточной трубе слезла.
В темно-синем холодном дворе Нора, растрепанная и умытая на ночь, и впрямь выглядела на шестнадцать.
- Вот как ты проводила бурную юность? - засмеялся я. - Ах ты, бунтарка!
- Я? Господи, нет, конечно, ни капельки; с моим-то папашей. Я была хорошей девочкой. Все это прошло мимо меня; я только от подруг слышала.
- В таком случае у тебя есть полное право наверстать все, что можно. Попробуй, раз уж на то пошло. - Я распечатал пачку сигарет и изящно предложил Норе. - Отравишься?
Нора посмотрела с сомнением.
- Не курю.
- Тогда и начинать не стоит. Впрочем, один раз не считается. Сегодня ночью тебе шестнадцать и ты - дерзкая бунтарка. Жаль, я не догадался прихватить бутылку сидра.
Уголок рта Норы снова пополз вверх.
- А почему бы и нет? - хмыкнула она, уселась радом со мной и взяла сигарету.
- Вот и умничка. - Я наклонился к ней и дал прикурить, с улыбкой глядя в глаза.
Нора затянулась слишком резко и зашлась в кашле - я обмахивал ее, мы оба придушенно хихикали и, показывая в сторону дома, шикали друг на друга, и от этого заходились только сильнее.
- Господи! - Нора утерла выступившие на глазах слезы. - Я не создана для этого.
- Маленькими затяжками, - объяснил я. - А можно вообще не затягиваться. Помни, ты - подросток и никотин тебе не нужен; главное - круто выглядеть. Учись у мастера.
Я сгорбился на скамейке, изображая Джеймса Дина, взял сигарету в угол рта, прикурил и выпятил челюсть, пустив длинную струйку дыма.
- Вот так. Поняла?
- Ты похож на гангстера, - хихикнула Нора.
- То-то и оно. Впрочем, если хочешь изобразить изысканную старлетку, тогда так. Сядь прямо, положи ногу на ногу. Теперь опусти подбородок, посматривай на меня искоса, надуй губки, и…
Нора затянулась, изящно повернула кисть руки и пустила дым к небу.
- Прекрасно, - похвалил я. - Теперь ты - официально наикрутейший сорванец квартала. Поздравляю.
Нора засмеялась и повторила трюк.
- Могу ведь, а?
- Ага. Как рыба в воде. Я всегда знал, что внутри тебя прячется плохая девочка.
- А вы с Рози встречались тут? - поинтересовалась Нора.
- Не. Я слишком боялся вашего папашу.
Нopa кивнула, разглядывая тлеющий кончик сигареты.
- Я думала о тебе. Сегодня вечером.
- Да ну? Почему?
- Рози. Кевин. Ты ведь поэтому и пришел?
- Ага, - осторожно сказал я. - Более-менее. Я все выясняю: знает ли кто-нибудь, как проходили последние дни…
- Я скучаю по ней, Фрэнсис. Ужасно.
- Знаю, крошка. Знаю. И я тоже.
- Я даже не ожидала… Раньше мне ее не хватало очень редко: когда я родила, а она не пришла посмотреть на моего сына, когда ма или па меня доводили и ужасно хотелось позвонить Рози и пожаловаться. Все остальное время я о ней почти не думала - почти. У меня было о чем подумать. А как выяснилось, что она умерла, я плачу не переставая.
- Я плакать не привык, но понимаю, о чем ты.
Нора стряхнула пепел - в гравий, чтобы папа с утра не заметил.
- А муж не понимает, - обиженно заметила она. - Не понимает, почему я расстроена. Двадцать лет я ее не видела, а все равно в ужасе… Он говорит, чтобы я взяла себя в руки, а то напугаю маленького. Ма глотает валиум, а па считает, что я должна за ней приглядывать - ведь она потеряла ребенка… Я думала о тебе. Ты единственный, кто не посчитает меня идиоткой.
- Мы с Кевином виделись несколько часов за последние двадцать два года, а боль ужасная. Я вовсе не считаю тебя идиоткой.
- Мне кажется, я теперь другая. Понимаешь? Всю жизнь, когда меня спрашивали, есть ли у меня братья и сестры, я говорила "Да! Да, у меня есть старшая сестра". А теперь я буду говорить: "Нет, я одна". Как будто я единственный ребенок.
- Ты все равно можешь про нее рассказывать.
Нора так замотала головой, что пряди волос хлестнули по лицу.
- Нет, я не буду врать про это. Представляешь, какой ужас: оказывается, я все время врала, хотя и сама не знала. Когда я говорила, что у меня есть сестра, я говорила неправду. Я все эти годы была единственным ребенком…
Я вспомнил, как Рози, тогда в "О'Ниле", уперлась от одной мысли, чтобы изображать женатых: "Ни за что, я не буду врать про это. И дело не в том, что думают другие…"
- Я не предлагаю врать, - осторожно пояснил я. - Только она не должна исчезнуть. Ты можешь говорить: "У меня была старшая сестра. Ее звали Рози. Она умерла".
Нора неожиданно сильно вздрогнула.
- Холодно? - спросил я.
Она покачала головой и затушила сигарету о камень.
- Нормально. Спасибо.
- Давай сюда. - Я взял у нее окурок и сунул его в пачку. - Хорошая бунтарка не оставляет улик подростковых развлечений, чтобы папа не нашел.
- Не важно. Не соображу никак, с чего я вообще переживаю. Папа ведь не может меня задавить, я взрослая женщина; уеду, если захочу.
Она больше не глядела на меня. Я ее терял. Еще минута - и Нора вспомнит, что она на самом деле почтенная дама тридцати с чем-то лет, с мужем, ребенком и солидным запасом здравого смысла, и что все это несовместимо с курением на заднем дворе в полночь в компании чужого человека.
- Это родительское вуду, - сказал я, сдобрив слова кривой ухмылкой. - Две минуты поговоришь с ними - и ты снова ребенок. Моя ма все еще нагоняет на меня страх Божий - хотя, учти, она и на самом деле может врезать мне деревянной ложкой, будь я хоть какой взрослый. Ей наплевать.
Нора неохотно рассмеялась.
- Я нисколько не удивлюсь, если па вдруг попытается на меня надавить.
- И ты заорешь, чтобы он прекратил обращаться с тобой как с маленькой девочкой, как орала в шестнадцать. Я же говорю - родительское вуду.
Теперь Нора рассмеялась по-настоящему и свободно откинулась на спинку скамейки.
- А когда-нибудь мы сами так же будем обращаться с собственными детьми.
Мне не хотелось, чтобы она думала о своем ребенке.
- Кстати, по поводу твоего отца, - сказал я. - Я хотел бы извиниться за поведение моего папаши в ту ночь.
Нора пожала плечами:
- Оба хороши.
- Ты видела, с чего началось? Я болтал с Джеки и много пропустил. С какого перепугу они собрались изобразить сцену боя из "Рокки"?
Нора поправила пальто, плотнее запахнула тяжелый воротник.
- Я не видела.
- Но ты хотя бы представляешь, по какому поводу?
- Да оба они выпили лишку… Сам ведь знаешь, дни тяжелые, а повод сгодится любой.
- Нора, я полчаса потратил на то, чтобы успокоить папашу, - с болью в голосе признался я. - Рано или поздно, если так будет продолжаться, у него случится приступ. Не знаю, из-за меня ли вся их вражда, из-за того, что я встречался с Рози, а твой отец был против; но если дело в этом, мне хотелось бы точно знать, как это поправить, иначе мой отец в могилу сойдет.
- Господи, Фрэнсис, прекрати! Ты тут ни при чем! - Нора, вытаращив глаза вцепилась в мою руку; я точно отмерил пропорции обвиняемого и обвинителя. - Ей-богу, ни при чем. Они никогда друг с другом не ладили. Еще когда я была маленькой, задолго до того, как вы начали встречаться с Рози, па никогда… - Она осеклась и отбросила фразу, как горящий уголь.
- Никогда доброго слова не говорил о Джимми Мэки, - закончил я. - Ты это хотела сказать?
- В ту ночь ты был не виноват. Вот все, что я хотела сказать.
- Тогда кто же виноват, черт подери? Я не понимаю, Нора. Я как в тумане, я тону - и никто пальцем не пошевелит, чтобы мне помочь. Рози нет. Кевина нет. Половина Фейтфул-плейс считает меня убийцей. Я будто с ума схожу. Я пришел к тебе, потому что ты должна знать подсказки к тому, что со мной происходит. Умоляю тебя, Нора, скажи, в чем дело?
Я многозадачный; хотя я сознательно давил на жалость, все же говорил при этом почти чистую правду. В полумраке Нора смотрела на меня огромными испуганными глазами.
- Я не видела, с чего у них началось, Фрэнсис. Если гадать, я бы подумала, что из-за того, что твой па говорил с моей мамой.
Ну конечно. Мгновенно, как сцепленные шестеренки, множество мелочей из самого детства завертелись, зашумели и улеглись на место. Я рассматривал сотни возможных объяснений, куда более запутанных и неправдоподобных, чем последнее - то ли Мэтт Дейли настучал на одно из не самых законных занятий моего папаши, то ли тут потомственная вендетта по поводу того, кто у кого спер последнюю картошку в голодный год, - но мне и в голову не приходила самая очевидная причина, по которой начинается почти каждая потасовка… Женщина.
- Между ними что-то было, - сказал я.
Ресницы Норы дрогнули быстро и смущенно. Даже в темноте я заметил, что она покраснела.
- Похоже на то. Прямо никто никогда мне не говорил, но… Я почти уверена.
- Когда?
- Ой, давным-давно, еще до того, как они поженились - тут никакой измены, ничего такого. Детские шалости.
От времени - мне такое хорошо известно - эти шалости не утрачивают значения.
- Я не знаю, Фрэнсис. Не знаю. - Нора покачала головой. - Со мной никто об этом не говорил; я сама додумалась, собирая по крупицам.
Я нагнулся и смял свой окурок в гравии, потом убрал его в пачку.
- Надо же, я и не ожидал. Позор на мою голову.
- А разве… Я думала, тебя это не колышет.
- В смысле, с какой стати меня интересует, что происходит, если я носа сюда не казал двадцать с лишним лет?
Нора смотрела настороженно и озадаченно. Луна вышла из-за туч; в ее холодном неярком свете двор казался девственным и ненастоящим, неким аккуратным преддверием захолустного ада.
Я чуть не свихнулся, так мне хотелось услышать "нет", иначе впору было убираться - я узнал все, что могла сказать мне Нора.
- Нет, что ты, ничего такого я не имела в виду, - ответила она.
Что-то внутри меня перевернулось.
- Однако многие считают именно так, - возразил я.
- Когда-то, когда я была совсем еще крохотулькой - лет пять-шесть, - я вышла на улицу поиграть с котенком Салли Хирн, а большие мальчишки отняли его у меня - подразнить. Они перекидывали котенка друг другу, а я визжала… Ты пришел и заставил их прекратить: отдал мне котенка и велел отнести обратно Хирнам. Ты и не помнишь, наверное…
- Помню, - ответил я. В ее глазах светилась безмолвная мольба: Нора хотела, чтобы у нас было это общее воспоминание. Только эту мелочь я и мог ей подарить. - Конечно, помню.
- Тот, кто поступил так, не может никому причинить вред - нарочно. Может, я идиотка.
Во мне снова что-то перевернулось, на этот раз больнее.
- Никакая ты не идиотка, а просто милая девушка. Самая милая.
В неясном свете она походила на девчонку, на призрак, словно сногсшибательный черно-белый вариант Рози выскользнул на зыбкое мгновение из мерцающего старого кино или из сна. Стоит коснуться ее, и в мгновение ока она снова превратится в Нору, растает, исчезнет навеки. От ее улыбки сердце выскакивало из груди.
Я тронул ее волосы кончиками пальцев, ощутил на запястье ее быстрое теплое дыхание.
- Где ты была? - спросил я тихо, у самых ее губ. - Где ты была все это время?
Мы прижались друг к другу как потерянные дети, страстно и безнадежно. Мои руки помнили мягкие горячие изгибы ее бедер наизусть, они словно всплыли мне навстречу из каких-то глубин мозга, казалось, давно закрытых. Не знаю, кого искала Нора; она поцеловала меня с такой силой, что я почувствовал вкус крови. Нора пахла ванилью. Рози обычно пахла лимонными леденцами, солнцем и растворителем, которым на фабрике счищали пятна с одежды. Я запустил пальцы в густые кудри Норы и почувствовал, как ее грудь прижимается к моей - на секунду мне показалось, что она плачет.
Нора отодвинулась первой и, тяжело дыша, одернула свитер. Ее щеки пылали.
- Мне пора, - сказала она.
- Останься, - попросил я и снова обнял ее.