– Нет. Простите, но у меня есть определенная методика, которой я привык следовать.
– Прошу, как вам угодно, – с напускным безразличием согласился батюшка.
"Хитрый, – подумал Грицай. – Хотел проверить, пойду я сразу к третьей камеры. Вероятно, он знает о тайнике Пшеминського и ищет его. Совершенно очевидно, что ищет… "
Грицай взялся за дело.
Метр за метром освещал лучом своего яркого фонаря своды, стены, пол, пристально рассматривал каждую трещину. Когда трещина была шире других, засовывал в нее тонкий стальной щуп, измерял длину перочинным метром, записывал сведения в блокнот. Казалось, он так погрузился в свою работу, что совсем забыл о Иваньо, который сидел на ступеньках и молча наблюдал за ним.
– Господи! – Вдруг дрожащим голосом воскликнул священник.
Из глубины подземелья донесся стон, сначала едва слышный, потом громче. Глухой, невнятный, он пронесся под сводами подземелья и замер.
Рука Грицая рванулась в карман, где лежал пистолет. Но уже в следующее мгновение, поймав на себе острый, пытливый взгляд Иваньо, он вместо того, чтобы сунуть руку в карман, хлопнул себя по боку, воскликнул:
– Что это?
Священник подошел к нему вплотную и испуганно прошептал:
– Души! Души погибших взывают о возмездии. Если бы вы знали, сколько крови невинных пролито здесь! …
– Оставьте! – Без всякого маскировки, вполне искренне рассмеялся Грицай. Трагический тон священника не произвел на него ни малейшего впечатления. – Вы знаете, что я материалист и не верю в загробных басни…
Стон, от которого даже в душе холодело, снова повторился.
Ваня перекрестился, забормотал молитву.
– Ну, ну, – насмешливо похлопал его по плечу Грицай. – Не волнуйтесь. Пойдем посмотрим, кто это подает голос.
Он спокойно направился по коридору, освещая его фонарем.
Ваня следовал за ним. Как только Грицай отвернулся, выражение страха сразу исчезла с священника. Кусая губы, он бросал полные ярости взгляды на широкую спину спутника.
– Где тут, – Грицай шарил лучом фонаря по стене. – Ага, так я и думал! Смотрите.
Луч холодного света уперся в небольшое отверстие в стене. Стон доносился оттуда.
– Своеобразная эоловая арфа, – сказал Грицай. – Здесь в вентиляционной трубе сделано некое устройство, образует звук, похожий на стон, когда наверху подует сильный ветер. Вот и все – никаких мертвых душ… Эти жуткие звуки, вероятно, входили в программу тероризации узников подземелья.
Ваня покачал головой.
– Не знаю, как заключенных, а меня они напугали очень.
– Вот вам одно из преимуществ атеизма, – с откровенной насмешкой сказал Грицай. – Атеисты храбрее.
Они вернулись обратно к входу.
– Может, вы подниметесь наверх, – предложил Грицай. – Что вам здесь сидеть – в темноте и сырости.
– Ничего. Мой долг христианина велит мне не оставлять вас одного в таком мрачном месте.
Грицай понял, что Ваня от него не отстанет. Но открывать священнику настоящую цель своих исканий не хотел.
– Хорошо, тогда я быстро обходить коридор и камеры, а потом, когда будет больше времени, возьмусь за дело как следует.
– Как хотите, – как можно равнодушнее ответил Ваня, тщетно пытаясь скрыть свою радость. – Я с вами.
Осмотрели центральный коридор, запутанные боковые ходы.
Коридор вел в большой зал с высокой ребристой потолком. В центре зала стоял квадратное повышении с гладко обтесанного камня. В углу – вторых, поменьше. За ним – камин.
– Зал судилища, – пояснил Ваня. – В нем допрашивали и судили еретиков. Вот здесь, – показал он на центр зала, – сидели судьи-инквизиторы. В том углу пытали подсудимых.
– Веселое место, – пошутил Грицай.
Внешне небрежно осмотрел Грицай и третью камеру, где, по утверждению ксендза Пшеминського, содержался тайник с документами. Ничего подозрительного не заметил. Камни нигде не сдвинут, потолок тоже цела. Грицай облегченно вздохнул. Теперь он был уверен, что неизвестный, который рассматривал план и сделал на нем пометки, документы еще не нашел. Надо его опередить любой ценой…
Часа через три полковник Грицай сидел у себя с кабинете, дожидаясь лейтенанта Данилко.
В дверь постучали.
– Заходите, – пригласил полковник.
Молодой человек в штатском костюме отрапортовал:
– Лейтенант Данилко по вашему приказанию прибыл.
– Здравствуйте. Садитесь.
Полковник следил, как Данилко уверенно легко перешел кабинет, сел в кресло.
– Вы были ранены в ногу? – Спросил Грицай,
– Так точно, товарищ полковник.
– Зажила рана?
– Так точно. Нога работает даже лучше, чем раньше.
Грицай улыбнулся. Он любил веселых людей и всегда откликался на шутку.
– Знаете, для чего я вас вызвал?
– Нет, товарищ полковник.
– Расскажите немного о себе.
В лейтенанта было простое, на первый взгляд ничем не примечательное лицо. Но если присмотреться лучше, привлекала внимание чистая ровная линия высокого лба, упорно сведенные брови, спокойные серые глаза. "Говорят, сероглазые – замечательные стрелки", подумал Грицай и спросил:
– Стреляйте метко?
– Ничего… Призы брал, – ответил Данилко, немного удивлен вопросом, что не касалось темы разговора,
– Правильно. Военный человек обязательно должен уметь хорошо стрелять… Расскажите…
– Родился я в девятьсот двадцать втором году в селе Борунив, километров восемьдесят отсюда на запад. Отец батрачил, я тоже сначала был батраком у кулаков, затем отправился в город. Работы в городе не нашел, перебивался как мог. Потом, когда Западная Украина стала советской, я поступил на завод. Когда началась война, добровольно пошел в армию. Воевал под Орлом, Сталинградом, освобождал Киев. Раненый во Ровно, был в госпитале, только сегодня вышел.
– Да, – после короткой паузы сказал Грицай. Открыл сейф, достал какую фотографию, положил на стол. – У вас есть знакомые в городе?
– Нет, товарищ полковник.
– Знает кто-то из ваших односельчан, где вы были эти годы, что с вами?
– Никто. Мать умерла давно, отец – перед войной, родственников у меня нет, в деревню ни к кому не писал.
– В форме выходили за ворота госпиталя?
– Нет. мы в пижамах ходили, а сегодня от вас принесли гражданский костюм и приказали прийти сюда в нем.
Отвечая на вопрос, Данилко удивлялся все больше и больше.
– Какие языки знаете?
– Кроме родного украинского, русский, конечно. Польский знаю, немного немецкий.
– Хорошо… Теперь слушайте внимательно… Вы, наверное, видели здешний костел святой Елижбеты?
Данилко кивнул.
– В подземелье под костелом скрыто важный документ – список униатских священников, которые накануне польско-немецкой войны были завербованы гестапо и верно служили ему до разгрома гитлеризма. Сегодня я побывал под костелом, убедился, что список ищут враги – вполне возможно, для того, чтобы передать шпионов новым хозяевам.
– Дайте взвод солдат, и я по камешку выберу весь костел, а тайник найду, – предложил Данилко.
– И это даст материал для провокационной кампании в буржуазной прессе, – в тон ему ответил Грицай. – Поднимут шум на весь мир, что советские войска разрушают храмы, издеваются над чувством верующих А попы-шпионы смекнут, в чем дело, и разбегутся кто куда – ищи тогда звали. Убежит и субъект, который ищет документ.
– Ага, понял, наконец! Надо его поймать, а он выдаст др.
– И опять не так, – улыбнулся полковник. – В нашем деле простейший путь к цели еще далеко не самый верный. Во-первых, совершенно неизвестно, Сын сообщников или нет. А во-вторых, нам нужен прежде список – настоящий, в полном порядке.
– Для чего? – Удивился лейтенант.
– Вы же родом из этих мест и не вам рассказывать, что униатская церковь всегда была самой верной служанкой реакции. Но среди верующих униатов большинство честных, хороших людей, которых просто обманули. Широко опубликован документ о сотрудничестве церковников с фашистами вызовет отзывы во всем мире – ведь украинский-униаты живут и в Северной Америке, и в Южной. Сейчас униатская церковь пытается надеть на себя тогу борца против фашизма. Список, который мы ищем, откроет глаза честным людям.
Зазвонил телефон.
– Я занят, – сказал Грицай, взяв трубку.
Кто отвечал ему прощающим тоном, но настойчиво.
– Примите его сами, – спокойно ответил полковник.
В трубке снова затрещало – кто оправдывался, уговаривал.
– Хорошо, выпишите пропуск, – наконец согласился Грицай. – Какой очень настырный посетитель хочет поговорить только со мной, – пояснил он Данилко. – Придется принять. Выйдите, пожалуйста, в коридор, поверните за угол и побудьте там. Я вас потом позову.
Через минуту-другую новый посетитель постучал в дверь кабинета Грицая.
– Пожалуйста, – пригласил полковник.
Мужчине, который так настойчиво добивался свидания с полковником, было лет шестьдесят.
– Этакого начальника мне и надо, – услышал уже с порога. – А то сидит молодой, у меня сын старший. Я с таким говорить не могу, мне надо серьезного начальника, который может внимательно выслушать и все основательно объяснить.
– Садитесь, – пригласил Грицай.
Дед сел, положил шляпу на небольшой столик для телефонов, приставленный к письменному, медленно расправил длинные седые усы:
– Дело у меня, товарищ полковник, такова, что даже я сам в ней разобраться не могу – то ли правда, или нет. Ничего не пойму.
– Может, вместе разберемся, – едва заметно улыбнулся Грицай.
– Может, и разберемся, – охотно согласился старик. – Говорят, одна голова хорошо, а две – лучше. Только здесь не две, может, целых двадцать нужно, чтобы маху не дать. Хочу сказать вам для начала, попов этих я всю жизнь терпеть не мог. Еще как жениться собирался со старой своей, то так же направления и сказал: "В церковь не пойду, хоть ты что!" И уж как она плакала, и отец мой ругал меня. Что греха таить – пришлось уйти. Что его поделаешь – время такое было, сами знаете. С работы бы выгнали, в полицию упекли. А безработных и без меня хватало. На любое место, только скажи, сразу десять прибежит. Вот и пришлось против своей совести идти. В церковь я таки пошел, а отца Григория – священник был в том селе, где моя старая жила, – ему и говорю: "Неверующий я. Атеист, если по-ученому ". А он и отвечает: "Да обо мне. Деньги плати, а в церкви, что скажу, то и делай ". Правда, под хмельком он тогда был, и все они выпить любят, сколько я их не встречал…
Старый помолчал, вынул из кармана огромный кисет с табаком. Грицай протянул ему коробку "Каз-бека". Тот презрительно сморщился: "Не употребляю", тщательно свернул папиросу и, пуская клубы едкого дыма, продолжал:
– Все они любят выпить, кроме одного – отца Ваня, что рядом со мной живет. Такой тихий поп, просто удивительно. Водки – ни-ни. Отношении женщин – тоже. Все с ребятишками возится, в саду возится, читает. И поговорить с ним приятно: вежливый, яды своей религиозной сеет. Думал: неужели этот поп не такой, как все, неужели польза от него, а вреда нет? Посмотришь, как человек как человек, а домой от него приду, посижу, обдумаю все и не верю. "Ой, говорю себе, Вершили (это меня так зовут – Андрей Вершили), не верь попу, все они одним миром мазаны".
Вершило снова прервал свой рассказ, достал из кармана большую красную платок, вытер вспотевший лоб. Грицай внимательно и добродушно поглядывал на собеседника.
– Так вот, товарищ полковник, вчера я допоздна в своем саду сидел. Повадились мальчишки у меня яблоки воровать. Днем пусть приходят. Я им сам выберу, дам, которое только понравится. Ребенок, она, сами знаете, вкусненькое любит. Когда с разрешения, я не против. А воровать – это не годится, до добра не доведет такое дело, да и дереву вредит. Сижу вот я в садике, в самый темный угол забрался. Сначала дремал, а потом посмотрел вокруг – такая красота. Ночь тиха, звезды ясные-ясные. И вдруг грустно мне стало. Вот, думаю, дед Вершили, жизнь ты прожил, а добра не видел – по чужим людям и по чужим домам шатался. Только теперь счастье наступило, а ты уже старик. Задумался я, вдруг слышу – шум. А надо сказать вам, мой сад и сад Иваньо – рядом. Вдруг, значит, слышу – шум. Что это, думаю, такое? Когда вижу, в доме ксендза открываются задние двери, в садик ведут. Хоть темно, а разобрать можно: вышел из дома человек. "До свидания, – говорит, – Ровно в полночь буду". И крадется через сад, да так тихо, осторожно, видно, чего ему прятаться надо. А батюшка за ним с открытой двери следит. Прошел этот человек совсем близко от меня, дыхание было слышно – трудно так дышит, сопит. Разбирательств я его немного. Ростом невысок, плечи широкие, руки очень длинные. Подкрался к забору, прислушался, затем перепрыгнул через него – только и видели. Утром пошел к соседу своему – Степы. Сверхсрочников он, старшина, десятый год в армии служит. Боевой парень. Я ему все рассказал, а он мне посоветовал, куда пойти. Действительно, думаю, надо пойти. Может, оно вам и без надобности, а все-таки на совести спокойнее. А может, думаю, какой подозрительный.
– Правильно сделали, АндрейЖ… Отчество как вас?
– Иванович.
– …Андрею Ивановичу. Хорошо сделали, что пришли сюда. Спасибо. – Грицай крепко пожал старику руку.
– Значит, правильно я подумал, что он проходимец какой? – Обрадовавшись, спросил Вершили.
– Этого я уже не знаю, Андрей Иванович. Мало кто к ксендзу ходит. Может, человек ребенка окрестить решила, а открыто этого делать не хочет, может, еще какое-то дело – всякое бывает, – улыбнулся Грицай. – Однако разговор наш прошу сохранить в тайне.
– Да разве я не знаю, – кивнул Вершили. – Нет ничего умнее, как язык за зубами держать.
Вершило встал, взял со столика свою шляпу и, попрощавшись, вышел.
Полковник тоже вышел в коридор, позвал Данилко. Молодой офицер стоял у окна, задумчиво глядя в высокое холодное небо.
– Пойдем, – сказал полковник. – Кажется, я только что получил очень важные сведения.
X. Ночная облава
На свидание Павлюк появился точно в назначенное время. Соблюдением правил конспирации, он оглянулся, проверил, не следит ли кто за ним, и только тогда осторожно шмыгнул в калитку.
Как и в прошлый раз, священник уже ждал его и сразу впустил в дом.
Поздоровавшись, Ваня прежде сообщил об инженере Грицая.
– Я не думаю, чтобы его направили контрразведчики, – сказал он. - Впрочем … В нашем положении надо остерегаться всего. И кое в его … может, даже не в словах, не в поведении, а скорее во взгляде, в манерах показалось мне подозрительным. Особенно не нравится мне, что он видел ваши пометки на плане.Из них можно легко понять, что вы ищете.
Павлюк – удачливый и опытный шпион с многолетним "стажем", имел свое "профессиональное самолюбие" – признать свою ошибку ему не хотелось.
– Глупости, – сказал он намеренно небрежным тоном. - Ничего не поймет. Мало кто и с какой целью мог оставить пометки на плане. Все равно неизвестно, в какой камере нужно искать тайник.
– Все это так, но осторожность необходима.
Павлюк пожал плечом.
– Это правда, святой отец. И все же не так страшен черт, как его малюют. Я на своем веку имел дело с немецким, французским, турецким, американской контрразведками и, как видите, жив, здоров, не собираюсь умирать. Будем надеяться, что нас минует и советская контрразведка. Они в худшем положении, чем мы.
– Почему?
– Очень просто. Во-первых, они не знают, кто мы, где мы и каковы наши намерения. Затем представьте себе хуже: нас арестовали. Признаться, что мы искали тайник – для нас все равно, что подписать себе обвинительный приговор, этого мы никогда не сделаем. Правильно?
– Ну конечно.
– Во-вторых, они должны схватить нас именно в тот момент, когда при нас будет список – не раньше и не позже. Ранее – арест ни к чему не приведет, позже – мы исчезнем с важным документом. Как видите, задача у контрразведчиков не легкая.
– Тем лучше … Вы хорошо осмотрели третью камеру?
– По-моему, искать надо не там.
– А где?
– В одной из смежных – второй, четвертой или напротив – в десять. Словом, приблизительно три часа. Сколько всего камер в подземелье?
– Двадцать один.
– Порядочно, искать придется долго. Вот если бы был помощник … У вас случайно нет надежного человека, такого, чтобы и помогла и, конечно, не болтали. Надо найти подходящего мужчину. Когда все сделаем, то избавимся его …
Оба хорошо понимали значение слова "избавимся".
– Где такого человека найдешь, – с грустью сказал Ваня. - А ваш хозяин, трактирщик, для такого дела не подойдет?
– Старик, пуглив, ненадежный. Надо молодого, энергичного.
– Тогда придется делать все самим.
– Приготовьте электрические фонари: при свече много не сделаешь. Видимо, понадобится и ломик. Если в тайнике есть сейф, то может быть нужен и автогенный аппарат, чтобы резать металл.
– Где же я найду такой аппарат? - Воскликнул священник. - Под каким предлогом его покупать или одалживать?
– В нашем деле надо предусматривать даже мелочи, – сказал Павлюк, сердито пожав плечом. - Ведь мелочь может погубить нас. Девяносто девять шансов из ста, что аппарат не будет нужен, и все же мы должны на всякий случай иметь его.Представьте себе, в каком дурацком положении мы окажемся, когда разломаем стену, найдем тайник и не сможем добыть из него документ. Тогда уже поздно будет искать аппарат. Через час после того, как найдем тайник, меня не должно быть в Кленовые.
Священник задумался.
– Ничего не могу придумать,
– Безвыходных положений нет, святой отец,
– Скажите, – после паузы спросил Ваня, – а взрывчаткой открыть сейф можно?
– Берусь, – кивнул Павлюк, – мне приходилось.
Батюшка помолчал, то обдумывая, потом негромко произнес:
– Есть люди, которые до сих пор не сложили оружия, блуждают по лесам.
– Это из УПА? - спросил Павлюк.
– Да. У них должна быть взрывчатка.
– А кто к ним пойдет?
– К ним идти не надо, – ответил Ваня. - Один их иногда бывает в Кленовые. Я смогу с ним встретиться и договориться.
– Тем лучше.
– Ну а что, если вдруг появится Грицай и застанет вас в подземелье? - Спросил священник, неожиданно меняя тему разговора.
– Слава богу и святым отцам-инквизиторам, спрятаться в подземелье есть где. В случае опасности выберусь через потайной ход в Зале судилища.
– Вы хорошо запомнили его? Нажать на правый край доски, играть камина раздвинутся, и вы войдете в камин – он широкий, как адская печь. Вместо дымохода-винтовые лестницы, которыми подниметесь прямо на крышу костела.Обойдите по карнизу шпиль. Правда, карниз достаточно узкий, но для человека с крепкими нервами это не страшно, не надо только смотреть вниз. Затем пожарной лестнице спуститесь в маленький дворик. Оттуда выбраться на улицу легко.
– Не забуду – доска, камин, винтовые лестницы, карниз вокруг шпиля, пожарная лестница, дворик.