* * *
- Прошлым вечером вы несколько вышли за рамки, - сказал Доулиш.
- Приношу свои извинения, - не стал я спорить.
- Не стоит. Вы были правы. В вас есть инстинкт, проистекающий из опыта и подготовки. Больше я не буду вмешиваться.
- Я издал звук, характерный для человека, который не хочет слышать комплиментов. - Доулиш улыбнулся.
- Не смею утверждать, что не испытываю желания выгнать вас или куда-то перевести, но вмешиваться я не буду. - Он поиграл своей перьевой авторучкой, словно прикидывая, как преподнести новость. - Им это не понравилось, - вымолвил он наконец. - Сегодня утром министру представили памятную записку.
- И что в ней говорилось?
- На удивление мало, - пожал плечами Доулиш. - Наполовину исписанный стандартный лист бумаги, 13 на 17. Я бы назвал это, скорее, кратким описанием. - Он снова улыбнулся. - Нам было известно об организации, созданной Мидуинтером, но мы никогда раньше не связывали ее с этой страной. Оба брата Пайк - латыши; они придерживаются крайне правых экстремистских политических взглядов, а тот, кого зовут Ральф, - известный биохимик. Вот это и говорится в памятной записке, но она серьезно обеспокоила министра. Только сегодня меня уже дважды вызывали к нему, и ни разу не пришлось ждать больше трех минут. Это явная примета. Он очень обеспокоен. - Доулиш досадливо вздохнул, и в знак сочувствия я вздохнул тоже. - Держитесь поближе к вашему приятелю Ньюбегину, - предупредил он. - Постарайтесь внедриться в эту организацию Мидуинтера и присмотритесь к ней. Вчера я лишь надеялся, что вы не попадете в опасную ситуацию.
- Не думаю, - заметил я. - При всех их недостатках злокозненность американцам все же не свойственна.
- Ну и отлично, - закрыл тему Доулиш. Он налил мне стакан портвейна и стал рассказывать о наборе из шести рюмок, который купил на Портобелло-роуд. - Не исключено, что они восемнадцатого столетия. Понимаете ли, у них такая форма с раструбом...
- Потрясающе, - изобразил я восторг. - Но разве там не пять рюмок всего?
- Увы! В набор входят шесть, но одна потеряна.
- Увы, - развел я руками.
Зажужжал ящичек интеркома Доулиша, и голос взрывника осведомился:
- Я могу говорить, мистер Д.?
- Валяйте, - разрешил Доулиш.
- Я просвечиваю эту штуку рентгеном. В ней просматривается электрическая проводка, так что я не хочу торопиться, мистер Доулиш.
- Боже сохрани, ни в коем случае! Никому не хочется, чтобы это здание превратилось в щебенку.
- Во всяком случае, я знаю двоих из них, - засмеялся дежурный взрывник и повторил: - Двух знаю точно.
* * *
Маленький металлический ящичек, который братья Пайк вручили мне, содержал в себе шесть свежих яиц и электрическое устройство, поддерживавшее постоянную температуру в 37 градусов по Цельсию. На скорлупе каждого из них были номер, нанесенный восковым карандашом, заклеенное отверстие и след прокола. Через прозрачную мембрану в каждое яйцо шприцем оказалась введена культура живых вирусов. Яйца похитили из микробиологического исследовательского центра в Портоне. Этим же утром к пяти часам дежурный водитель доставил их обратно в тихий и живописный уголок старой Англии, обернув одеялом и положив рядом бутылки с горячей водой, чтобы они оставались теплыми и живыми.
Для моего путешествия в Хельсинки мы с Доулишем уложили в металлический ящичек шесть других яиц, взяв их прямо из буфета, и вдоволь намучились, сводя печати в виде львенка, которые гарантировали качество продукции.
Глава 7
Здание аэровокзала западного Лондона состоит из конструкций нержавеющей стали и стекла, напоминая современный мясоперерабатывающий комбинат. Прежде чем пассажиры добираются до автобусов, их основательно уже выпотрашивают и обескровливают, о чем заботятся носильщики в грязной обуви, с колесными тележками, а также подвыпившие девицы со взлохмаченными волосами.
Звучный женский голос объявил об отходе автобуса, и в последний момент Джин решила ехать со мной в аэропорт. В аэропортовском автобусе оказались водитель, Джин, я и девять других пассажиров, восемь из них мужского пола, а в багажном отделении покоилось двенадцать чемоданов средних размеров, одна картонка для шляпы, три посылки, обернутые бумагой, и одна в мешковине, атташе-кейс, три пары лыж с креплениями и палками (одна пара была слаломной) и небольшая корзинка с женской обувью.
Словом, неплохой набор трофеев для грабителя, который успел поживиться этим добром. В него входил и мой контейнер с яйцами и с электроподогревом.
Утренний рейс на Стокгольм и Хельсинки из-за этого задержали на девяносто семь минут. К отправлению удалось найти лыжи и два места, но ни одно из них не имело ко мне отношения. Поскольку я не исключал, что мог быть под надзором какой-то неизвестной мне группы, Специальная служба лондонского аэропорта подвергла допросу единственного очевидца кражи, которого ей удалось разыскать, - констебля аэропорта по фамилии Блейр и успела передать мне на самолет запись разговора с ним.
Выглядела она следующим образом:
"Специальная служба Конфиденциально
Аэропорт Хитроу Экземпляр второй
Текст с аудиозаписи разговора констебля Блейра
с детективом сержантом Смитом,
Специальная служба аэропорта Хитроу.
Смит. Нас особенно интересует тот человек, которого вы видели утром, и я хотел бы зафиксировать ваше описание его на пленке. Говорите спокойно, раскованно, не стесняйтесь поправлять свои слова и не торопитесь; пленки у нас хватит. Первым делом расскажите мне, что привлекло ваше внимание к этому ничем не примечательному человеку.
Блейр. Мне показалось, что он очень силен. Не видел даже, чтобы носильщики так вкалывали. (Смех.) Он... м-м-м... забрасывал чемоданы в фургон... м-м-м... держа по одному в каждой руке. Шесть рейсов через мостовую - и все готово.
Смит. Припомните, что он сказал, когда увидел, что вы за ним наблюдаете.
Блейр. Ну... м-м-м... как я вам уже говорил... м-м-м... я не могу припомнить точно его слов, но что-то вроде "Как насчет добрых старых зимних видов спорта"... но он говорил скорее как американец.
Смит. Вы приняли его за американца?
Блейр. Нет, я же говорил вам.
(Пауза на 4 секунды.)
Смит, (неразборчиво) ...пленка.
Блейр. У него был явный выговор кокни, но он старался говорить с американским акцентом.
Смит. А слова?
Блейр. И употреблял американские выражения. Да. Я не могу...
Смит. Не важно. Переходите к его описанию.
Блейр. Он примерно среднего роста. Пять футов и что-то вроде девять-десять дюймов.
Смит. Одежда?
Блейр. Белый комбинезон с красным значком вот здесь.
Смит, (неразборчиво).
Блейр. В белом комбинезоне с красным значком на левом нагрудном кармане. Комбинезон грязный, как и вся остальная его одежда.
Смит. Опишите ее.
Блейр. Мятый галстук с этакой... м-м-м... дешевой жестяной заколкой, которой он как... м-м-м... булавкой прикалывал галстук. Он... м-м-м... (Пауза на 4 секунды.)
Смит. Не торопитесь.
Блейр. И еще у него такие странные волосы, смешного мышиного цвета.
Смит. Что вы имеете в виду под странными волосами?
Блейр. У него не парик и ничего такого, но забавно, что каждый раз наклоняясь, он поправлял волосы, как... м-м-м... женщина, когда она смотрит в зеркало.
Смит. Откуда вы знаете, что это не парик?
Блейр. Ну, в паб заходит один мой знакомый. У него искусственные волосы. Это видно, когда (пауза)... смотришь, растут ли волосы со лба. (Смех.)
Смит. Вы решили, что тот человек не носит парик, когда увидели линию волос спереди и сзади.
Блейр. Да. (Долгая пауза.) И я думаю... я думаю, что он... м-м-м... несколько гордился своими волосами. Я думаю, что все так и было.
Смит. Можете ли вы еще раз рассказать о его лице?
Блейр. Ну, он несколько бледноват, у него ужасные зубы... И еще очки в черной роговой оправе. Такие выдаются за счет Национальной службы здравоохранения.
Смит. Повторите, что вы уже говорили.
Блейр. Какое у него дыхание?
Смит. Да.
Блейр. Зубы у него ужасные, и изо рта плохо пахло.
(Пауза на 7 секунд.)
Смит. Хотите ли еще что-нибудь добавить к вашему рассказу? Не торопитесь.
Блейр. Нет, больше ничего. Больше ничего в голову не приходит, кроме разве... (Пауза на 3 секунды.) Ну, я бы сказал, что он не извращенец, не псих и ничего такого. Я хочу сказать, что он... м-м-м... и выглядел и говорил совершенно нормально, то есть... м-м-м... я не хотел бы тянуть волынку по этому поводу, словом, он... м-м-м... он выглядел совершенно обыкновенным человеком.
(Конец записи с магнитной ленты.)
Копия подписана сержантом-детективом Смитом и констеблем Блейром".
Я прочел текст. Знакомиться с ним было куда интереснее, чем заниматься исчезнувшей шлюпкой - но только отчасти.
Раздел 3
Хельсинки
Пит-пит, хороший день,
Крошке-малиновке летать не лень;
Где искать малютку?
На вишенке средь веток.
Колыбельная
Глава 8
Расположенная под мышкой у Скандинавии, Финляндия напоминает заплатку; но коль скоро она сделана из перепревшего коленкора, то ей суждено расползтись на части - такую картину и представляет собой Финляндия. Виноваты во всем озера. Огромных озер бесчисленное множество, и на них есть острова, на которых тоже расположены озера, с островами и озерами на них. И так всюду - пока наконец зубчатая линия берега не уходит в холодное северное море. Но в это время года моря не видно. Мили и мили тень самолета скользит по блестящему ледяному покрову. Лишь когда среди снегов замелькают коричневые пятна лесов, можешь убедиться, что самолет наконец летит над землей.
Еще до того, как мы приземлились, я увидел Сигне, стоящую около здания аэропорта с красной крышей, а когда мы подрулили к нему, она уже бежала навстречу с улыбкой до ушей. Когда мы шли к древнему "фольксвагену", она всем весом повисла у меня на руке и спросила, привез ли я ей что-нибудь из Лондона.
- Только неприятности, - ответил я. Она позволила мне занять водительское место, и мы, пристроившись в хвост полицейской "Волге", всю дорогу до города не превышали лимита скорости.
- Это Харви попросил встретить меня? - осведомился я.
- Конечно нет, - обиделась Сигне. - Он никогда не указывает, должна ли я встречать своих друзей. Кроме того, он в Америке. Совещается.
- О чем?
- Не знаю. Так он сказал. На совещании. - Она улыбнулась. - Здесь налево и наверх.
Мы оказались в той же самой уютной квартире на Силтасаа-ренк, где на прошлой неделе я встречался с Харви. Сигне, возникшая у меня за спиной, помогла стащить пальто.
- Тут живет Харви Ньюбегин?
- Это многоквартирный дом. Его купил мой отец. Он поселил тут свою любовницу. Русскую девушку, белоэмигрантку, из аристократической семьи. Отец любил мою мать, но в эту Катю влюбился, как дурак, прямо по уши. В прошлом году мой отец...
- Так сколько у тебя отцов? - спросил я. - Я-то думал, что он умер от разрыва сердца, когда русские бомбили Лонг-бридж.
- О его смерти - это неправда. - Кончиком языка она провела по верхней губе, словно собиралась с мыслями. - Он попросил, чтобы я всем рассказывала о его смерти. А на самом деле он с Катей... но ты не слушаешь.
- Я могу слушать и пить в одно и то же время.
- Он уехал с Катей, которая такая красивая, что к ней даже страшно прикоснуться...
- Вот уже чего я бы не испугался.
- Тебе стоило бы слушать со всей серьезностью. Они живут по адресу, который знаю только я. Даже моя мать думает, что он умер. Понимаешь, они попали в железнодорожную катастрофу...
- Для такого рода катастроф сегодня еще рановато, - остановил я поток ее фантазии. - Почему бы тебе не снять пальто и не расслабиться?
- Ты мне не веришь.
- Еще как верю, - улыбнулся я. - Я ваш покорный придворный шут и ловлю каждый звук вашего голоса... но как насчет чашки кофе?
Принеся кофе в изящных кофейных чашечках на вышитой салфетке, она опустилась на пол на колени и поставила чашечки на низкий кофейный столик. На ней был длинный мужской свитер, а под волосами, теперь подстриженными на затылке высоко и коротко, виднелся треугольничек белой кожи, свежей и нежной, как только что испеченный хлеб.
Я подавил желание поцеловать ее.
- Какая у тебя хорошая прическа, - польстил я.
- Правда? Как мило, - автоматически ответила она. Наполнив чашечку, Сигне преподнесла ее мне, как голову Иоанна Крестителя на блюде. - У меня есть квартира в Нью-Йорке, - сообщила она. - Куда лучше этой. Я часто бываю в Нью-Йорке.
- Надо же!
- А это не моя квартира.
- Ясно. Когда вернутся твой отец с Катей...
- Нет, нет, нет!
- Ты прольешь кофе, - предупредил я ее.
- Ты бываешь просто отвратителен.
- Прошу прощения.
- Хорошо, - сказала она. - Если мы рассказываем истории, пусть они и будут такими. А если не рассказываем истории, то говорим правду.
- Отличное условие.
- Как ты думаешь, должна ли женщина уметь улыбаться глазами?
- Не знаю, - признался я. - Никогда не думал об этом.
- Я думаю, что должна. - Она прикрыла рот ладонью. - Вот посмотри мне в глаза и скажи, улыбаюсь ли я.
Описывать Сигне не так просто, потому что в памяти от нее оставалось впечатление, не имеющее ничего общего с ее подлинной внешностью. Она была удивительно хороша, хотя черты ее лица не отличались правильностью. Слишком маленький носик, чтобы уравновесить высокие широкие скулы, а рот ее предназначался для лица на пару размеров крупнее. Когда она смеялась или хихикала, он растягивался, как говорится, от уха до уха, но, расставшись с ней, ты через полчаса вспоминал утверждение Харви, что она самая красивая девушка на свете.
- Ну? - спросила она.
- Что - ну? - не понял я.
- Так я улыбаюсь глазами?
- Чтобы уж играть по-честному, - хмыкнул я, - тебе нужна рука покрупнее, чем твой рот.
- Перестань, ты все портишь.
- Только не кидайся на меня. Ты прольешь мой кофе.
Два дня мы с Сигне ждали возвращения Харви. Когда смотрели гангстерский фильм о Нью-Йорке, Сигне заметила:
- Это рядом с моим домом.
Мы обедали на верхушке небоскреба в Тапиоле, откуда открывался вид на прибрежные острова, скованные льдом. Я почти научился ходить на лыжах, расплатившись всего лишь порванной курткой и вывихнутым локтем.
Вечером второго дня мы вернулись в квартирку у Лонг-бридж. Сигне в долю мгновения зажарила рыбу, высвободив себе время для чтения бульварного журнальчика, и столь же молниеносно приготовила обед, ухитрившись ничего не пережарить и не переварить. Когда мы покончили с обедом, она подала тарелку с птифурами в серебряных обертках и поставила бутылку водки.
- Ты давно знаешь Харви?
- Встречались от случая к случаю.
- Представляешь, он тут всем руководит.
- Понятия не имею.
- Да. Он единственный отвечает за эту часть Европы. А теперь поехал в Нью-Йорк на конференцию.
- Да, ты говорила.
- Я не думаю, что он относится к людям, которые могут успешно контролировать всю...
- Сеть?
- Да, сеть. Он слишком... эмоционален.
- В самом деле?
- Да. - Она запустила молочно-белые зубы в одно из маленьких пирожных. - Он в меня жутко влюблен. Как ты думаешь, это хорошо?
- Насколько я понимаю, все о'кей.
- Он хочет на мне жениться.
Я припомнил всех девушек, на которых время от времени Харви изъявлял желание жениться.
- Ну, ты еще молодая. Как мне представляется, эти мысли придут к тебе в голову попозже.
- Он собирается разводиться со своей нынешней женой.
- Он так сказал?
- Нет, на одной вечеринке в Нью-Йорке мне рассказал его психоаналитик. - Она сложила серебряную бумажку от птифура и сделала из нее лодочку.
- А потом он женится на тебе?
- Не знаю, - ответила она. - В меня многие влюблены. И я не думаю, что девушка должна по первому зову прыгать в постель.
- Их не убудет, - бросил я.
- Ты безнравственная личность. - Она надела лодочку, как шляпку, на палец и покрутила ее. - Он безнравствен, - сообщила она пальцу, и тот кивнул. - У Харви ужасная жена.
- Скорее всего, ты несколько предубеждена против нее.
- Нет, ничего подобного. Я ее знаю. Мы все вместе ходили на прием к мистеру Мидуинтеру. Ты же знаешь мистера Мидуинтера, правда?
- Нет.
- Он просто прелесть. Ты еще с ним встретишься. Он босс Харви. - Она провела пальцем по кофейному пятнышку на моей рубашке. - Я замою его, а то так и останется. Дай мне рубашку. Ты можешь одолжить другую у Харви.
- О'кей, - согласился я.
- На том приеме все были ужасно шикарно разодеты. Ну, ты понимаешь, увешаны драгоценностями, с серебряными штучками в волосах и просто в потрясающей обуви. У всех женщин были такие туфли!.. - Она скинула туфельку, поставила ее на стол и на пальцах показала размер. - Сейчас такие можно купить и в Хельсинки, но в то время... Я вообще провела тогда в Нью-Йорке всего два дня, и у меня было только то платье, в котором я приехала. Ты понимаешь.
- Еще бы, это серьезная проблема.
- Да, будь ты женщиной, это стало бы для тебя проблемой. Умужчины может быть только один черный костюм, и таскай он его весь день, никто и не заметит. Но от женщины ждут, что у нее есть наряд и на ленч, и к чаю, и на работу, да еще какое-то ошеломляющее платье на вечер. Да и на следующий день все надеются, что ты появишься в чем-то новеньком. И если ты...
- Ты начала рассказывать о приеме.
- Да. Так вот, я тебе все изложу. Я пошла на эту вечеринку у мистера Мидуинтера... У него удивительный дом со швейцаром и все такое, а на мне - только то, что я могла бы надеть на прием тут, в Хельсинки. То есть на обыкновенную посиделку с друзьями. А там, среди всех этих мужчин в смокингах и женщин в трехсотдолларовых платьях...
- Разве Харви не предупредил тебя, как они будут выглядеть?
- Нет. Ты же знаешь, какой он. Когда его жена рядом, он не осмелился даже подойти ко мне. Так что я стояла себе, как сущая идиотка.
- Да, так бывает.
- Вот я и стояла. Платье - в горошек. В горошек! Можешь себе представить?
- Да.