На мой взгляд, он не был похож на бойфренда. Я бы отнес его в категорию коллег или подругиных мужей. По-моему, он не был похож на мужчину, которым она способна была бы увлечься. И потом, они общались так… по-дружески. Но я вполне представлял себе картинку: они встречаются на каком-нибудь культурном мероприятии или корпоративной вечеринке - словом, на водопое, где после заката собираются богачи. Язык у него хорошо подвешен; он умен, в нем чувствуется юмор и самоирония. И еще он умеет рассмешить друзей рассказами о каких-нибудь юридических казусах. Наверное, сначала он намеренно не обращал на Эмму внимания; скорее всего, он разработал целую систему охмурения женщин, наверное, у него есть рецепт, усовершенствованный за двадцать лет холостяцкой жизни. Ей такой подход должен был льстить. Когда он через несколько дней добыл у общих знакомых номер ее телефона и позвонил, она его сразу вспомнила. И приняла приглашение поужинать в дорогом и модном ресторане. Или пойти на художественную выставку или на симфонический концерт. Она с самого начала знала, что он не совсем в ее вкусе, но тем не менее решила попробовать. Ей уже за тридцать; она успела достаточно узнать о людях вообще и о мужчинах в частности. Она уже знает: с теми, кто в ее вкусе, бывает непросто. Такой женщине, как Эмма, наверняка нравятся мускулистые красавцы с обложки журнала "Мужское здоровье" - накачанные греческие боги на полметра выше ее. Они отлично смотрятся вместе.
В ее вкусе - метросексуал с темной челкой, светлыми глазами и ослепительной улыбкой. Спортивный, подтянутый любитель развлечений на свежем воздухе, который бегает трусцой по пляжу со своим стаффордширским терьером и оставляет старый, подержанный "лендровер-дефендер" у входа в самые дорогие клубы района Кэмпс-Бэй, где на фоне консервных банок-микролитражек он смотрится настоящим танком. После четырех-пяти неудачных опытов с клонами "мистера Мужское здоровье" она наверняка поняла, что многозначительное молчание и беззаботная болтовня ни о чем чаще всего маскируют эгоизм и средненький интеллект. Поэтому она и дает шанс всем Стоффелям и через месяц-другой увлекательных, хотя и не волнующих свиданий вежливо говорит, что им лучше остаться друзьями ("Ты очень хороший"), а сама втайне удивляется, почему такого рода мужчины не трогают ее сердце.
Мы взлетели в потоке зюйд-оста. Эмма отложила журнал и стала смотреть в окно на Фолс-Бэй, где ветер гнал к берегу белые барашки на гребнях волн. Потом она повернулась ко мне.
- Леммер, откуда вы родом? - спросила она с явным интересом.
Телохранитель не сидит рядом с клиентом в самолетах, даже если работает в одиночку. Обычно он летит другим рейсом, а если летит в одном салоне с клиентом, то обязательно сидит несколько поодаль, чтобы исполнять свои обязанности анонимно и безлично. Никакого личного контакта, никаких разговоров, никаких вопросов о прошлом. Это необходимая дистанция, профессиональный буфер, предписанный первым законом Леммера.
- Из Кейптауна.
Мой ответ ее не удовлетворил.
- Откуда именно?
- Я вырос в Си-Пойнте.
- Ах, какая прелесть!
Интересное замечание.
- У вас нет тамошнего акцента.
- Пропал после двадцати лет службы.
- У вас есть братья и сестры?
- Нет.
Какая-то часть меня наслаждалась вниманием и интересом. Мне на время показалось, будто мы с ней ровня.
- Чем занимаются ваши родители?
Я просто покачал головой, надеясь, что такого ответа будет достаточно. Настало время сменить тему:
- А вы? Где вы росли?
- В Йоханнесбурге. Точнее, в Линдене. Потом я поступила в Стелленбошский университет. Там было так романтично по сравнению с Преторией и Йоханнесбургом! - Она ненадолго замолчала, видимо о чем-то вспоминая. - Потом я осталась в Кейптауне. Те места очень отличаются от высокогорья, Хайвельда. Там намного… приятнее. Не знаю почему, но там я сразу почувствовала себя дома. Как будто там мое место. Папа обычно дразнил меня. Говорил, что я живу в Ханаане, а они сосланы в Египет.
Я не знал, о чем еще ее спросить. Она перехватила инициативу:
- Жанетт Лау сказала, что вы живете в сельской местности?
Да, моей работодательнице пришлось объяснять, почему я приеду к клиентке только через шесть часов.
- В Локстоне.
Она отреагировала именно так, как я и ожидал:
- В Локстоне… А где это? - Как будто она обязана была знать, где находится Локстон.
- В Северном Кейпе, между Бофорт-Уэстом и Карнарвоном.
Она умела смотреть - ее взгляд выражал неподдельное, неприкрытое любопытство. Я заранее знал, какой вопрос вертится на кончике ее языка: "Почему вы решили там поселиться?" Но она ничего не спросила. Она была политкорректна, прекрасно разбиралась в требованиях приличия.
- Я бы тоже когда-нибудь хотела поселиться в сельской местности, - сказала она так, словно завидовала мне. Она ждала, что я отвечу, объясню, почему не живу в городе, изложу все доводы за и против сельской жизни. Таким образом она вежливо, завуалированно интересовалась, почему я там поселился.
Меня спасла стюардесса, которая раздавала завтрак: сандвич, пакетик чипсов, сок. От хлеба я отказался. Эмма выпила только сок. Протыкая соломинкой отверстие, затянутое фольгой, она заметила:
- У вас очень интересная работа.
- Только когда удается прижать к стенке Стоффелей и им подобных.
Она рассмеялась. Ей было не только весело - я уловил и намек на удивление, как будто она увидела во мне нечто другое по сравнению с мысленным образом, который сложился у нее в голове. У этого неразговорчивого тупицы, оказывается, есть чувство юмора!
- Вы охраняли каких-нибудь знаменитостей?
Вот что интересует абсолютно всех клиентов. Некоторым моим коллегам общение со знаменитостями придает весу. Они отвечают "да" и называют несколько имен кинозвезд и музыкантов, словно выкладывают на стол козырные карты. Спрашивающий цепляется за какое-нибудь громкое имя: "Ну и как он (она) - ничего?" Не "Хороший ли она человек?" или "Он умный?" - а "ничего", широкое, бессмысленное словцо, слово-паразит, которое так любят южноафриканцы. На самом деле им интересно, не превратили ли слава и богатство объект их любопытства в эгоцентричного монстра. Такая новость довольно высоко ценится в наш век информации; осведомленность в подобного рода историях значительно повышает общественный статус.
Что тут скажешь? Стандартный ответ Би-Джея Фиктера, единственного сотрудника "Бронежилета", к которому я сносно отношусь, таков: "Я могу вам рассказать, но тогда придется вас пристрелить". С помощью этой фразы и лицо сохраняешь, и избегаешь ненужных подробностей.
- Мы подписываем договор о неразглашении, - сказал я Эмме.
- Ясно…
Через некоторое время она поняла, что безуспешно исчерпала все возможные темы разговора. Настала благословенная тишина. Вздохнув, она снова достала журнал.
6
Международный аэропорт Крюгер-Мпумаланга удивил меня, несмотря на вычурное название. Здание аэропорта, стоящее между зелеными холмами и приземистыми скалами, оказалось современным и новым. И симпатичным. Его строили в африканском стиле - гигантская псевдосоломенная крыша, красные стены. Однако он не выглядел аляповато и безвкусно. От взлетно-посадочной полосы тянуло удушающим жаром, влажность была высокая. Когда мы вошли в зал прилета, я включил мобильник. Мне пришла эсэмэска от Жанетт: "Дело существует".
Внутри аэропорта было прохладнее, в общем, вполне сносно. Мы стояли у багажной ленты. Я стоял вполоборота за спиной Эммы и разглядывал чувственные выпуклости под джинсами и изгиб красивой шейки и плеч, выгодно подчеркнутый темно-синим жакетом. Но, когда я время от времени скашивал глаза в сторону и сравнивал ее внешность с внешностью более крупных женщин, все они казались мне какими-то грубыми. Эмма же на фоне других выглядела особенно маленькой и уязвимой. Была в ней нежная хрупкость, которая просто требовала защищать эту красивую и богатую деловую женщину - или хотя бы сочувствовать ей, несмотря на ее самоуверенность.
В самолете она была очаровательной, корректной, скромной, проявляла интерес к другим. Она словно говорила: "Леммер, я интересуюсь тобой как личностью, несмотря на то что ты - наемник".
Как она многогранна!
Закон Леммера о маленьких женщинах гласит: никогда не доверяй им. Ни в профессиональном, ни в личном плане. С раннего возраста они обучаются двум трюкам, напоминающим по своим результатам воздействие на собак Павлова. Первый трюк появляется вследствие восхищения окружающих: "Ах, какая славная умненькая малышка!" - особенно если у малышки круглое личико и большие глаза. С ними обращаются как с дорогими домашними любимцами, и они учатся ловко эксплуатировать свой образ манерами и жестами, подчеркивающими их ум. С годами они оттачивают свои навыки манипулирования до остроты бритвы. Второй трюк - производимое ими общее впечатление физической беспомощности. Мир так огромен и велик, а они хрупки и относительно слабы. Выпуклости и изгибы более крупных женщин служат маяками для привлечения внимания мужчин; фигурки миниатюрных женщин на их фоне проигрывают. Чтобы выжить, постоять за себя и настоять на своем, они вынуждены прибегать к другим средствам. Они учатся пользоваться силой своего ума, учатся манипулировать людьми, постоянно играть с окружающим миром в логические игры.
Жанетт подтвердила, что в полиции заведено дело о нападении. Значит, по крайней мере доля правды в рассказе Эммы присутствует. Но насколько она велика, эта доля? И не слишком ли много вопросов возникает в связи с ее историей? Если ее жизнь в самом деле в опасности, почему она воспользовалась более дешевыми услугами "Бронежилета"? Ведь если верить Карелу, она - богатая наследница. Можно ли верить ее словам и предположить, что Карел преувеличивает? Или Эмма не верит, что ей угрожает опасность - несмотря на то что она миниатюрная женщина и к таким заключениям у нее предрасположенность? Может быть, она консервативна в вопросах финансов. Или, проще говоря, скуповата. Или слишком скромна и застенчива, чтобы выносить постоянное присутствие рядом с ней двоих-четверых вооруженных мужчин?
А может быть, она ловко играет роль.
Прибыл наш багаж. Мы подошли к стойке Агентства аренды бюджетных автомобилей. Мой телефон зазвонил, когда Эмма заполняла бланки. Я узнал номер, отошел в сторону и нажал кнопку приема вызова.
- Привет, Антьи!
- Ты где? - спросила Антьи Барнард низким, невероятно сексуальным голосом.
- На работе. Вернусь где-то через неделю.
- Так я и думала. А как же твоя очередь на поливку? Здесь жарко.
- Придется попросить тебя полить.
- Ладно, я полью. На всякий случай - с Новым годом!
- Спасибо, Антьи, и тебя тоже. Береги себя!
- Чего ради? - Она рассмеялась и нажала отбой.
Когда я обернулся, Эмма стояла у меня за спиной; в глазах у нее светился огонек нового открытия. Я ничего не сказал, только взял у нее протянутый ключ от белого БМВ. Машина была припаркована снаружи, на солнцепеке. Закинул наши чемоданы в багажник и повертелся во все стороны, осматривая местность. Никто не проявлял к нам интереса. Я сел в машину и завел мотор, чтобы включился кондиционер. Эмма развернула на коленях карту.
- По-моему, сначала нам надо ехать в Худспрёйт, - сказала она, водя указательным пальцем по карте в поисках дороги. Я заметил, что ногти у нее не накрашены. - Вот, мимо Хейзивью и Клазери. Кажется, так будет короче всего. Леммер, вы знакомы с этими краями?
- Не очень хорошо.
- Я буду штурманом.
Мы поехали. На улицах было больше машин, чем я ожидал. Пикапы, полноприводные внедорожники, грузовики, микроавтобусы-такси. Никаких признаков того, что за нами кто-то следит. Контраст этой части страны по сравнению с Кейптауном был разителен - здесь, по эту сторону Белой реки, господствовали яркие цвета. Зелень листвы бесконечных деревьев, кроваво-красные цветы и темно-красная, цвета красного дерева, кожа людей, которые стояли за прилавками придорожных лотков. Уродливые, намалеванные от руки вывески с названиями, ценниками; многочисленные указатели гостиниц, частных и государственных заповедников и мест отдыха, где можно было остановиться на ночлег.
Эмма руководила мной. Мы нашли шоссе R538 и покатили по нему. Сначала мы ехали молча.
Когда наконец назрел вопрос, я не удивился. Ни одна женщина не в силах подавить свое любопытство относительно некоторых вещей.
- Это звонила ваша… - секундная пауза, свидетельствующая о том, что она - человек широких взглядов, - подруга?
Я понимал, что она имеет в виду, но притворился полным невеждой.
- Та дама, которая звонила только что? - беззаботно прощебетала Эмма в таком нейтрально-дружеском стиле, который выдает простое любопытство.
Ей просто интересно. И вовсе не обязательно она обманывает. Просто так устроены мозги у женщин. Они используют такие сведения для того, чтобы расцветить общую картинку. Если у тебя есть подружка, ты не можешь быть полным психопатом. Настоящее искусство - ответить так, чтобы избежать последующих расспросов. Чем она занимается? (Определение твоего статуса и статуса твоей подружки.) Давно ли вы с ней вместе? (Выяснение уровня отношений.) Как вы познакомились? (Удовлетворение потребности в романтике.)
Я ухмыльнулся и издал неопределенный возглас. Трюк срабатывал всякий раз, так как намекал любопытным, что это не такая подружка, о которой стоит распространяться, и вообще моя личная жизнь никого не касается. Эмма приняла мой ответ мужественно.
Мы ехали через Нсикази, Легогото, Манзини, маленькие деревушки, застроенные убогими лачугами. Их обитатели беспокойно слонялись по узким улочкам, несмотря на удушающую жару. Дети сидели на корточках в пыли у дороги или купались в речке под мостом.
Эмма посмотрела влево, на горизонт.
- Как называется та гора? - Она была полна решимости продолжать разговор.
- Марипскоп, - ответил я.
- Я думала, вы не знаете эти края.
- Я не знаю дорог.
Она смотрела на меня выжидательно.
- Когда министры прилетают на выходные отдохнуть в парке Крюгера, самолеты садятся в Худспрёйте. Там военный аэропорт.
Она снова посмотрела на гору:
- Леммер, скольких министров вы охраняли? - Она осторожно добавила: - Если, конечно, вам можно рассказывать..
- Двоих.
- Вот как?
- Министра транспорта, а потом - министра сельского хозяйства. В основном - министра сельского хозяйства.
Она смерила меня пристальным взглядом. Она не произнесла ни слова, но я понял, о чем она думает. Значит, она на самом деле не очень рискует. Ее телохранитель - невооруженный бывший охранник министра сельского хозяйства. Ее жизнь вне опасности.
- Я ищу инспектора Джека Патуди, - сказала Эмма дежурной в полицейском участке Худспрёйта.
Дюжая женщина в полицейской форме и глазом не моргнула.
- Не знаю такого.
- По-моему, он здесь работает.
- Нет.
- Он занимается убийствами в Коковеле. - Эмма говорила дружелюбно и весело, как будто дежурная ей очень нравилась.
Та смерила Эмму непонимающим взглядом.
- Тогда были убиты народный целитель и еще три человека.
- А, вот вы о чем.
- Да.
Женщина-констебль все делала очень медленно, как если бы жара мешала ей шевелиться. Она придвинула к себе телефон. Должно быть, аппарат когда-то был белым. Сейчас он был совершенно разбитым и цвета кофе. Она настучала номер и стала ждать. Потом заговорила на отрывистом сепеди - фразы вырывались из нее, как пулеметные очереди. Наконец, она положила трубку.
- Его здесь нет.
- А вы не знаете, где он?
- Нет.
- Он скоро вернется?
- Не знаю.
- Где можно навести справки?
- Вам придется подождать.
- Здесь?
- Да. - По-прежнему без всякого выражения.
- Мм… понимаете… - Эмма покосилась на грубую деревянную скамью у стены и перевела взгляд на женщину-констебля. - Я не уверена, что…
- Они перезвонят, - сообщила та.
- Правда?
- И скажут, где он.
- Хорошо. - Эмма вздохнула с облегчением. - Спасибо.
Она подошла к скамье. На ее лице выступила испарина. Она села и доброжелательно улыбнулась женщине-констеблю. Я тоже подошел к скамье, но не сел, а прислонился к стене. Стена оказалась не такой холодной, как я ожидал. Я наблюдал за дежурной, сосредоточенно заполнявшей какую-то анкету. Она не потела. Вошли двое чернокожих и подошли к ее стойке. Они заговорили с ней. Констебль нахмурилась. Она за что-то бранила их короткими, отрывистыми фразами. Те извинялись. Зазвонил телефон. Дежурная предостерегающе подняла руку. Мужчины замолчали и уставились на свои ботинки. Женщина-констебль сняла трубку, выслушала то, что ей сказали, и нажала отбой.
- Он вернулся в Тзанен. - Она повернулась к Эмме. Но Эмма смотрела на дверь. - Эй, вы!
Эмма вскочила с места.
- Он уехал в Тзанен.
- Кто, инспектор Патуди?
- Да. Он там работает. В отделе особо тяжких преступлений.
- Вот как…
- Но завтра он сюда вернется. Рано. В восемь часов утра.
- Спасибо, - сказала Эмма, но констебль ее уже не слушала. Она снова принялась бранить двоих мужчин. Она отчитывала их, как проштрафившихся детей.
Эмма следила за дорогой, сверяясь с распечатанной картой, которую она сжимала в руке.
- Здесь столько всяких мест отдыха, - сказала она, когда мы проехали похожие на декорацию ворота заповедника "Капама", заказника "Мтума-Сэндз" и гостиницы "Чита-Инн".
Каждые ворота представляли собой вариацию постмодернистской лоувельдской архитектуры: неотесанный камень, тростниковая крыша, звериные мотивы, затейливые надписи. Я подозревал, что цена номеров в таких гостиницах в большой степени зависит от утонченности их райских врат.
Изюминкой ворот у въезда в "Мололобе" была пара узких, изящных слоновьих бивней, высеченных из бетона. Кроме бивней мы увидели охранника в форме оливкового цвета. На нем была широкополая шляпа, которая казалась слишком большой для его головы. В руке он держал доску с прикрепленными к ней листами бумаги. На груди у него был металлический жетон, на котором значились имя и должность: "Эдвин. Сотрудник охраны".
- Добро пожаловать в "Мололобе", - сказал он, подходя к моей стороне БМВ и даря нам ослепительную улыбку. - У вас заказан номер?
- Добрый вечер, - ответила Эмма. - Номер на фамилию Леру.
- Леру? - Охранник сверился со списком, в надежде подняв брови. Потом его лицо просветлело. - В самом деле, в самом деле, мистер и миссис Леру. Добро пожаловать! До главного лагеря семь километров, следите за указателями и, пожалуйста, ни при каких обстоятельствах не выходите из машины. - Он распахнул створки ворот и взмахнул рукой, пропуская нас.
Грунтовая дорога вилась среди густых зарослей железного дерева - мопани; то здесь, то там мелькали открытые участки вельда.
- Смотрите! - взволнованно воскликнула Эмма, прижимая руку ко рту и замирая как зачарованная.