- Я вам не Эммочка! - Впервые с тех пор, как мы с ней познакомились, в ее голосе зазвенел лед. Все мы - я, Волхутер и Бранка - изумленно воззрились на нее. Она сидела прямо; щеки у нее раскраснелись. - Меня зовут Эмма. Если такое обращение вам не по вкусу, называйте меня мисс Леру. Варианта всего два. Вам ясно?
У меня в голове мелькнуло: и зачем ей понадобился телохранитель?
Никто не произнес ни слова. Вакуум заполнила Эмма.
- Леммер здесь потому, что я его об этом попросила. Я приехала в "Могале", чтобы выяснить, брат ли мне Коби де Виллирс. Вот и все. И мы все узнаем - с вашей помощью или без нее.
12
Волхутер поднял костлявую руку и медленно почесал свою козлиную бородку. Затем его лицо дрогнуло и начало расплываться в улыбке.
- Эмма, - с уважением в голосе произнес он.
- Совершенно верно.
- Вам пригодится ваш характер. Вы даже не представляете, в какое осиное гнездо вы сунулись.
- Именно так говорил и инспектор Джек Патуди.
Волхутер многозначительно посмотрел на Бранка. Затем спросил Эмму:
- Когда вы с ним разговаривали?
- Сегодня утром.
- Что вам о нем известно?
- Ничего.
Франк Волхутер наклонился вперед и оперся ладонями о столешницу.
- Эмма, вы мне нравитесь. Но, судя по вашей визитной карточке, вы живете в Кейптауне. Здесь вам не Кейптаун. Здесь совершенно другой мир. Возможно, вам не понравится то, что я вам сейчас скажу, но, по-моему, жители Кейптауна живут не в Африке. Я приезжаю в Кейптаун каждый год, и мне кажется, будто я попал в Европу.
- При чем же здесь Якобус?
- Подождите, мы и до него дойдем. Но сначала позвольте кратко обрисовать вам ситуацию в провинции Лимпопо, в Лоувельде, чтобы вы все поняли. Здесь - по-прежнему старая Южная Африка. Нет, я неточно выразился. Все здешние жители, и белые, и черные, мыслят по-старому, хотя проблемы у нас новые. А в результате - полное безобразие. Расизм и прогресс, ненависть и сотрудничество, подозрительность и терпимость… не слишком сочетаемые понятия. И потом, не нужно забывать еще о всеобщей бедности и о человеческой жадности.
Он сунул в рот трубку, но закуривать не стал.
- Вы и понятия не имеете о том, что здесь творится. Позвольте рассказать вам об инспекторе Джеке Патуди. Он из племени сибашва, важная персона - племянник вождя. И по странному стечению обстоятельств сибашва оказались замешаны в крупном земельном скандале. Они хотят получить землю, которая входит в состав Национального парка Крюгера. Кроме того, сибашва не очень-то любят Коби де Виллирса. Потому что Коби - человек, которого некоторые назвали бы активистом. Он не такой, как городские "зеленые"; не такой, как любители пообнимать маленьких зайчиков. Нет. Он не участвует в маршах протеста, не выступает на митингах. Его дела незаметны, он действует тихо, он то здесь, то там, и его не видно. Но он трудится неустанно, никогда не сдается, не останавливается ни перед чем. Он будет слушать, подслушивать, фотографировать, записывать - и, прежде чем вы успеете что-либо понять, он уже поймет все. Он раздобыл доказательства того, что сибашва уже подписали соглашение с фирмой-застройщиком. Цена вопроса - сотни миллионов рандов. Коби передал добытые им сведения дирекции парка Крюгера и их юристам, потому что верил: если сибашва удастся отсудить землю, это будет началом конца для Национального парка Крюгера. Нельзя полагать, что дело ограничится одним поселком или одним комплексом для туристов. Нельзя… - Он осекся. - Не стану читать вам проповедь. Суть в том, что сибашва не любят Коби. Еще до того происшествия со стервятниками у Коби не раз случались стычки с сибашва. Они роют ямы, в которые попадают леопарды, ставят капканы на антилоп, охотятся на животных с собаками. Коби регулярно докладывает о противоправных действиях сибашва властям, Коби отстреливает их собак. Они его знают. Они знают, что́ он за человек. Вот почему они отравили тех стервятников. Они знали, что кто-нибудь обязательно известит о случившемся Коби. Его заманили в ловушку. Они хотели, чтобы все выглядело так, словно тех людей застрелил Коби - и колдуна, и отравителей. Но их убил не Коби. Он не мог. Он никого не может убить.
- Знаю, - с чувством кивнула Эмма. - Но… тогда почему он прячется?
Надо сказать, она задала хороший вопрос.
- Убитый колдун тоже был сибашва. Но его хотели убрать, потому что он - противник вождя. Он не был дураком. Знал, что все переменится в тот же миг, когда в племя потекут большие деньги. Это станет концом их образа жизни, их культуры и традиций. Как же решить проблему? Избавиться и от Коби, и от сангома, убить одним выстрелом двух птиц. Почему, по-вашему, свидетелями перестрелки были только сибашва?
- Потому что им так выгодно, - сказал Бранка.
- Вот именно, - кивнул Волхутер. - Насколько объективно инспектор Джек Патуди поведет расследование? Для начала допустим, что он ни в чем не замешан. Тогда почему позавчера неизвестные вломились в домик Коби? Почему Джек Патуди не приехал в "Могале" с ордером на обыск? Потому что они ищут копию договора о застройке! Им нужны фотографии и дневники Коби, все улики. Не для суда. Они хотят, чтобы все улики исчезли. Точно так же, как они хотят, чтобы исчез Коби. Они хотят убрать Коби с дороги, воспользовавшись нелепым обвинением, и, если им это удастся, следующими окажемся мы с Донни, потому что мы против их требований и знаем о соглашении. Все эти земельные иски… - Он сердито взял спички. Голос его стал громче.
- Франк… - предостерегающе произнес Бранка, как будто знал, что сейчас последует.
- Нет, Донни, я не буду молчать! - Он чиркнул спичкой, сердито затянулся и посмотрел на Эмму сквозь дымовую завесу. - Знаете, сколько народу спит и видит, как бы отхватить куски от Национального парка Крюгера? Подано около сорока исков. Сорок исков, черт бы их подрал, против национального парка! Чего ради? Чтобы и там все развалить? Пойдите и посмотрите, что сотворили черные с фермами, которые они получили здесь, в Лоувельде, по программе ликвидации последствий расовой дискриминации! Они тоже подавали иски. Я не расист. Я просто излагаю факты. Пойдите и взгляните, что сталось с отличной плодородной землей, дававшей большие урожаи. Белых фермеров оттуда прогнали, и теперь там пустошь, а тамошние жители умирают от голода. Все сломано - и насосы, и оросительные каналы, и трактора, и грузовики. А деньги, что выделило правительство, уже истрачены. Можно сказать, они пропали зря. Что же они делают? Они говорят: "Дайте нам еще!" - и продолжают сидеть и бездельничать, а половина их вернулась в те места, где они жили до того, как все началось.
Трубка потухла. Волхутер чиркнул спичкой, но не донес ее до трубки.
- И те же самые люди требуют отдать им куски Национального парка Крюгера, потому что когда-то, в XVIII веке, у их прапрадеда здесь паслось три коровы. Отдайте им землю, и увидите, что будет. Поделите всю территорию на сорок участков земли между племенами, и парку Крюгера настанет конец. Говорю вам, мы все можем собирать вещи и переезжать в Австралию, здесь все равно ничего не останется. - Он откинулся на спинку кресла. - Я не виню в случившемся одних чернокожих. Алчность существует независимо от цвета кожи. - Он ткнул в меня черенком трубки. - Вот почему я выхожу из себя, когда сюда приезжает человек из города и представляется "строителем". Их здесь много таких рыщет! Белые. Тощие городские пижоны в костюмах и при галстучках, со знаком доллара в глазах и надписью "Застройка" на визитных карточках. На охрану природы им наплевать. Их влечет сюда не тяга к восстановлению справедливости. Они приезжают и соблазняют местных. Они рисуют им радужные картинки будущего процветания, сулят горшки с золотом и вынуждают подавать земельные иски. Местные так бедны, что им хочется верить любому посулу, но они слепы.
- Поля для гольфа, - произнес Донни Бранка с гримасой крайнего отвращения на лице.
- Вы только представьте. - Франк Волхутер снова возвысил голос. - Посмотрите, что сталось с нашей знаменитой "Дорогой садов"! Полюбуйтесь, до чего довели хваленые поля для гольфа. Причем все безобразия творятся под девизом охраны природы. Покажите мне хоть что-нибудь, что там сохранилось. Испорчено - да. Замусорено. Потрачено впустую. Газон поля для гольфа требует для полива больше воды, чем любой жилой поселок. А сейчас, как я слышал, собираются строить поля для гольфа в Кару, потому что на побережье больше земли не осталось. Откуда же там возьмется вода, я вас спрашиваю? Единственные источники находятся под землей, и они не беспредельны, и все равно там будут строить, потому что хотят выжать оттуда побольше денег. А здесь? Поле для гольфа в Национальном парке Крюгера! Представляете?! Вы понимаете, как их планы гибельны для фауны, флоры и водных ресурсов - здесь, где и так через год ужасная засуха!
- Что останется нашим детям? - вторил ему Бранка.
- Ничего, - ответил Волхутер. - Кроме восемнадцати лунок и нескольких антилоп, которые пасутся на крошечном участке земли.
Оба замолчали; снаружи слышались крики животных, словно они одобряли их высказывания.
Эмма Леру долго смотрела в противоположную стену, а потом взяла свое удостоверение и сунула в сумочку. Визитную карточку она оставила на столе.
- Где Якобус сейчас? - спросила она.
Волхутер уже выдохся; голос его стал спокойным.
- Этого я вам не скажу.
- Вы можете передать ему кое-что от меня?
- Нет. Я отказываю вам не потому, что не хочу ничего передавать. Просто я не знаю, где он. Никто не знает, где он.
- Может быть, он вернулся в Свазиленд, - предположил Донни Бранка.
- Почему?
- Он оттуда родом, - сказал Волхутер. - Вы тоже из Свазиленда?
- Нет, - ответила Эмма.
Волхутер воздел руки, словно говоря: "Ну вот, видите!"
- Давно ли вы знаете Якобуса?
- Сейчас вспомню… Пять… нет, уже шесть лет.
- И вы абсолютно уверены в том, что он из Свазиленда?
- Он сам так сказал.
- Есть ли у него там родственники?
Волхутер снова опустился в кресло.
- Ни о каких родственниках я не знаю. У меня сложилось впечатление, что он сирота. Донни, он когда-нибудь рассказывал тебе о своей семье?
- Не помню. Ты ведь знаешь Коби. Он не любитель поговорить.
- Где он живет в Свазиленде?
Волхутер покачал головой:
- Эмма, поймите меня правильно. Когда к нам приходят добровольцы, мы не спрашиваем их биографию. Большинство наших сотрудников временные. Добровольцев всегда больше чем достаточно. Они приезжают на экскурсию и принимают все наши проблемы близко к сердцу, особенно молодежь и иностранцы. Странная вещь; мне кажется, такое часто бывает в церкви. С самого начала я объясняю, что заповедник предоставляет жилье и еду, но мы не можем платить. Вы работаете в интересах дела, а мы смотрим, подходите ли вы нам. Нам всегда нужны лишние руки, но добровольцы надолго не задерживаются. Два месяца выгребания птичьего помета из клеток и доставки гниющих трупов в ресторан для стервятников - и их глаза перестают гореть. Они выдумывают разные предлоги и уезжают отсюда. А Коби не такой. Он провел здесь всего три-четыре дня, и я понял, что он останется.
- Вы не просили его рассказать свою биографию?
- Для чего? Чтобы устроиться на бесплатную работу?
- Он целых шесть лет трудился на вас бесплатно?
Волхутер рассмеялся:
- Конечно нет. К тому времени, как мы назначили ему жалованье, я хорошо его узнал. Характер человека расскажет вам больше, чем биография.
- Где он был до того, как начал работать здесь?
- Работал в одном частном заповеднике у свазилендской границы. Кажется, то место называется "Хёнингранд".
- "Хёнингклип", - поправил Бранка. - У Стефана Моллера. Он мультимиллионер, но трудяга.
- Чем он занимается?
Волхутер покосился на Бранка:
- Донни, тебе известно больше, чем мне.
Бранка пожал плечами:
- Я видел статью в журнале "Африка джиогрэфик"… о Моллере, который купил три-четыре фермы рядом с заповедником "Сонгимвело". Там была истощенная земля, вытоптанная, выжженная - одним словом, пустошь. Моллер вложил в нее массу денег. Назвал процесс "исцелением земли" или как-то в этом роде. И устроил частный заповедник.
- И Якобус ему помогал?
- Да, насколько мне известно. - Бранка снова пожал плечами. - Из Коби лишнего слова не вытянешь. Он просто обмолвился, что был там.
- Что еще он говорил?
Наступило напряженное молчание; его нарушил Волхутер:
- Эмма, не знаю, как у вас в Кейптауне, а мы здесь уважаем право человека на личную жизнь. Можно рассказывать о себе, а можно и промолчать. Мы с Донни не такие. Любим поговорить. Иногда мне тошно становится от собственных историй. Я много лет проработал в Национальном парке Наталя; если вечерком придете посидеть со мной у костра, я могу до рассвета развлекать вас разными байками. Донни родом из португальской части Мозамбика; у него тоже интересная биография. Донни замечательно рассказывает о своей жизни. А Коби другой. Он будет сидеть и впитывать каждое слово, если я рассказываю о животных. Потом он начнет задавать вопросы - один за другим, без остановки, наплевав на приличия. Своими вопросами он словно хочет выжать вас досуха, ему нужно все знать, все понимать. Но, как только речь заходит о другом, он отключается - берет и уходит. Ему просто неинтересно. Мне понадобилось много времени, чтобы привыкнуть к такой его черте. Мы все, вернее почти все, любим поговорить о себе. Таким образом, мы доносим до сведения окружающих, кто мы такие на самом деле или какими хотим казаться. Но только не Коби. Ему наплевать на то, как он выглядит в глазах посторонних. Он живет в узком, маленьком мирке… в одном измерении… и люди в его измерение не входят.
- Коби не по душе само понятие "человек", - вмешался Бранка.
Эмма посмотрела на него, ожидая разъяснений.
- Он называет человеческий род самой страшной чумой, которая напала на нашу планету. Говорит, людей слишком много, но не в этом истинная трудность. Он говорит: если человек может выбирать между богатством и охраной природы, богатство всегда победит. Мы настроены на получение сверхприбылей, и нас не исправишь.
- Вот почему мы так мало знаем о Коби, - кивнул Волхутер. - Мне известно, что его детство прошло где-то в Свазиленде; по-моему, его отец был фермером, потому что он время от времени упоминает какую-то ферму. Я знаю, что он закончил только среднюю школу. И до того, как приехал сюда, работал на Стефа Моллера. Вот и все, что мне известно о нем.
- А еще у него была подружка, - вдруг сказал Бранка.
Эмма выпрямилась.
- Подружка? Когда?
- Когда он работал у Стефа. Он как-то обмолвился…
- Как мне попасть к Стефу Моллеру?
13
Ружейный ствол - очень веский довод.
Мы возвращались от Волхутера и Бранка молча. Я размышлял над последними словами Эммы Леру. Она убедительно и уверенно указала им на ошибку в саморекламе - я не услышал ни одного незаконченного предложения, она ни разу не сбилась. Своим приятным музыкальным голосом и с уверенностью во взгляде она сказала, что Донни Бранка прочел замечательную лекцию, но совершил одну крупную ошибку. Если они ее исправят, поток пожертвований значительно возрастет.
Естественно, оба заинтересовались.
Эмма разъяснила им азы, как она выразилась, брендового позиционирования. Каждый товар должен ассоциироваться в сознании клиента с неким простым понятием. Взять, к примеру, автопроизводителей: концерн "Вольво" занял нишу "безопасности". БМВ ассоциирует себя с "удовольствием от езды". "Тойота" эксплуатирует понятие "надежность". Но ни в коем случае нельзя допустить, чтобы торговая марка ассоциировалась больше чем с одним понятием. Человеческий мозг этому противится. Когда производитель пытается охватить какие-то другие понятия, подключить другие ассоциации, он неизбежно терпит крах. Исключений не бывает.
К "Могале", увлеченно продолжала она, применим тот же принцип. Лечение стервятников - отличная ниша. Оригинально, уникально, сильно, свежо. Больше никто до такого не додумался. Все, что требуется для сильного позиционирования. Бранка прочел замечательную лекцию - занимательную, познавательную, эмоциональную и доходчивую. Все шло прекрасно до тех пор, пока он не упомянул других животных - гепардов, леопардов, гиеновидных собак. После его слов "Могале" в сознании слушателей перестал быть уникальным. Он превратился в очередной заповедник, один из многих, где пытаются заниматься сразу многими делами.
- У вас есть два выхода. Либо читайте отдельную лекцию, посвященную уходу за млекопитающими, либо вообще не упоминайте о них. Рассказ о стервятниках находит путь к сердцу потенциальных спонсоров и меценатов. Они без промедления готовы выложить крупные суммы "на благородное дело". И вдруг вы говорите, что, оказывается, их деньги могут быть потрачены и на что-то другое. По-моему, вам вообще не стоит распространяться ни о ком, кроме стервятников. Можно устраивать отдельные экскурсии, посвященные отдельным видам млекопитающих, и уже там рассказывать о них.
Размышляя над ее манерой говорить, я решил, что она подтверждает мои ранние подозрения. В том, что касалось нападения неизвестных на ее дом и исчезновения Якобуса, она… нет, не лжет, но, возможно, фантазирует.
За двадцать лет работы я научился замечать в людях признаки потенциальной угрозы. Самый лучший индикатор - нарушение ритма. Я с ходу вижу в толпе людей, которые выбиваются из общего ритма. Их дыхание, жестикуляция или даже подергивание лицевых мускулов выдают опасные намерения. Очень важны интонации и скорость речи - они у каждого индивидуальны. Внезапное изменение темпа, громкости или интонаций указывает на напряжение и стресс, которые всегда идут рука об руку с ложью.
Зачем ей лгать и в чем? Я мог только строить догадки. Для лжи у людей бывает множество необъяснимых, сложных или простых причин. Иногда люди лгут просто так. Но Эмма определенно лжет потому, что у нее имеется для этого повод.
Кроме того, я был занят составлением нового закона Леммера о любителях животных. Правда, до конца я его так и не додумал. Когда мы выехали из ворот "Могале", я заметил стоящий на той стороне дороги серебристый "опель-Астра". Он явно и нахально поджидал нас.
В машине сидели двое мужчин: чернокожий - на водительском сиденье, белый - на пассажирском. Однако мой уровень адреналина подскочил из-за ружейного ствола. Он стоял вертикально перед пассажиром, частично закрывая его лицо. Судя по виду, у него была штурмовая винтовка R4.
Эмма склонилась над дорожной картой и не видела их.
Огнестрельное оружие - единственная серьезная проблема для личной охраны; оно становится основной причиной беспокойства невооруженного телохранителя. Правда, меня тревожила не только винтовка. Что, если я все-таки ошибаюсь и Эмма не зря твердит о грозящей ей опасности? Что, если она все-таки не лжет? Впрочем, последние два вопроса могли и подождать.
Я свернул на бетонную дорогу и медленно покатил по ней. "Астра" последовала за нами - я видел ее в зеркале заднего вида. Никакого такта. Нас разделяло двести метров. Дурной знак!
Я постепенно прибавлял скорость. Пока мне не хотелось, чтобы Эмма что-то заметила.
Дорога на Клазери была прямой и широкой. Когда я дошел до ста тридцати километров в час, "астра" отстала было, но затем начала наверстывать упущенное. Я еще прибавил газу - сто пятьдесят километров в час. "Астра" висела у нас на хвосте, как приклеенная.