- Жалею ли я о чем-нибудь? Конечно, жалею, что был таким придурком, - говорит он в ответ на мой вопрос и продолжает: - А еще я жалею о том, что придурок Джеймс недостаточно ясно дал вам понять, что на эту тему я говорить не желаю!
Я не сдаюсь. Всем хочется узнать, что случилось с Оди, из уст самого Оди! Всех интересует его точка зрения на то, что случилось в "Синтезаторе". На то, что случилось с Лили…
Наконец, Оди сдается и рассеянно щиплет губу.
- Поймите меня правильно. Обстановка в "проклятые нулевые" была уже не та, что в "веселые девяностые". Нас больше волновали входы, а не выходы… - Он наклоняется вперед; похоже, он совсем не рисуется. - Поверьте, не проходит и дня, чтобы я не вспомнил о той запертой двери черного хода… Чего бы я ни отдал, чтобы та трагедия не случилась!
Напоминаю, в ноябре 2001 года в "Синтезатор" вломились вооруженные грабители. Они пришли через полчаса после закрытия. Тогда клуб еще пользовался популярностью, хотя публика была уже не такой модной, как за два года до этого.
Не сумев вскрыть сейф, грабители задержали управляющего Яна Куриана, компаньона Оди, и девушку-бармена Прешес Нкобо, которая помогала управляющему закрыть бар. Они попытались бежать через пожарный выход, но дверь в нарушение правил противопожарной безопасности оказалась заперта. Обоих хладнокровно расстреляли.
- Я долго не мог прийти в себя. Как они посмели вломиться в мой клуб? Как посмели убить людей? Я заболел. Не сумел справиться с собой. И ушел. Продал клуб, отказался от всего… - Оди смотрит на микшерный пульт; его лицо отражается в звуконепроницаемой перегородке. - Врачи поставили мне диагноз: "посттравматический синдром".
Практически за одну ночь Оди исчез с музыкальной сцены и удалился от общества. Он заперся в доме и повел изнурительную борьбу с депрессией. Ходили слухи о его тяжелой болезни; поговаривали о том, что у него рак или даже СПИД. Если вы посмотрите на его тогдашние фотографии с новой звездой Лили Нобомву, вы поймете, каким он был измученным, опустошенным.
- Лили была моим ангелом, ангелом-хранителем, - говорит Хьюрон.
Не секрет, что музыкальная сторона деятельности Оди начиная с середины девяностых шла на спад.
- Мой клуб слишком многим мозолил глаза… В те годы в Хиллброу стало страшно жить. Бандитские разборки, наркотики, расцвет гей-культуры, незащищенный секс… Царила всеобщая распущенность. Я утратил бдительность. А пострадала музыка.
Лили стала для Оди поворотной точкой. Целых два года он, по его собственному признанию, "торчал дома и жалел себя", но, наконец, возродился из пепла и усвоил новую философию - по его словам, "новую жизненную мантру".
- Я решил: никаких стимуляторов! Никаких наркотиков. Никакого алкоголя. Жить надо чисто. Только тогда получится музыка, которая трогает за живое, берет за душу. - Он закидывает руки за голову. - Людям хочется вечных ценностей… Публика задыхается от бездуховности!
Помощники Оди, которых он называет своими "охотниками за головами", открыли для него новую звезду. Оди сразу разглядел в Лили Нобомву, матери-одиночке, которая пела в церковном хоре в Александре, огромный творческий потенциал. Лили Нобомву дебютировала в феврале 2003 года синглом "Царство сердца". Ее сразу отметили, запомнили. Хотя песню нечасто крутили в эфире, так как она "не соответствовала формату" большинства радиостанций, диски с записью шли на ура. Иногда приходилось торговать напрямую - на улицах, с машин. Лили Нобомву пела госпел в то время, когда верхние строчки хит-парадов занимали песни квайто. И все же она нашла свою аудиторию! Оди пошел на риск и снова не прогадал.
Помня о трагической смерти Бренды Фасси от передозировки в 2004 году, Оди Хьюрон подчеркивал, что в жизни Лили нет места наркотикам и беспорядочным связям. Через месяц Лили выпустила платиновый диск.
Но через два года, 18 июня 2006 года, Лили, у которой вышли два альбома, неожиданно бросилась на машине в реку с моста. Ей было всего тридцать лет. Позже ходили слухи о том, что у нее была тяжелейшая депрессия.
- Что я могу вам сказать? - говорит Хьюрон в ответ на мой вопрос о Лили. - Ее трагическая гибель стала для меня шоком. Нет, я не утверждаю, будто я ничего не знал. Просто никто не подозревал, насколько все серьезно. Шоу-бизнес пожирает людей по-разному!
Впрочем, у девятнадцатилетней дочери Лили, Асонеле Нобомву, молодого модельера, которая сотрудничает с известным домом молодежной моды "Леди Б.", своя точка зрения на произошедшее.
- Он (то есть Хьюрон) слишком давил на нее, - заявила Асонеле в недавнем интервью "Санди таймс". - Ему очень хотелось, чтобы она стала следующей Брендой Фасси, а ей трудно было соответствовать…
Оди чернит не только осиротевшая дочь Лили Нобомву. Моро, в 2007 году перешедший в "Сони/BMG", не щадит человека, которого когда-то называл своим наставником:
- У него завышенные требования! Высасывает все силы, заставляет с утра до вечера сидеть в студии… Его можно назвать одержимым. Плохо, что Оди не выходит из своего поместья. Может, умирает? Я считаю, его пора разбудить. Пусть развеется, поживет нормальной жизнью.
Оди хмурится, услышав совет бывшего протеже:
- По-вашему, я сейчас умираю?
В самом деле, жизнь создателя бывших и будущих хитов бьет ключом. Болезнь, не дававшая ему творить, сейчас в стадии ремиссии, и у него большие планы насчет близнецов.
- Они станут известнее Майкла Джексона! - считает Оди.
Кстати, как будто в знак своего нового пришествия Оди открыл клуб "Контрреволюция". К открытию готовились долго; Оди уверяет, что лично утверждал эскизы и все до мелочей - вплоть до того, "какие унитазы поставить в сортирах".
Следует заметить, что новый клуб уже оказался в центре внимания СМИ благодаря неоднозначному решению пригласить на подтанцовки зоолюдей. Оди с улыбкой рассказывает о трех отдельных группах граждан, которые вышли на демонстрацию протеста, развернули кампанию на "Фейсбуке" и завалили газеты жалобами. Оди не скрывает, что намеренно пошел на провокацию. Впрочем, он считает, что "каждый имеет право на вторую попытку".
Кроме того, сейчас Оди Хьюрон проходит курс лечения. Дважды в неделю к нему приезжает психотерапевт. Оди надеется с помощью медицины избавиться от страха, который вынудил его много лет провести в уединении.
- Дайте срок, вот подберем мне правильное лечение, и, возможно, вы еще увидите меня на танцполе! Ну как, готовы? - спрашивает Оди, поворачиваясь к микшерному пульту. Увеличивает громкость и нажимает кнопку "Пуск".
Новая песня "и-Юси" совершенно неотразима; она томная и вместе с тем заводная. Отдельные такты наводят на мысль о хип-хопе, особенно в припеве. Сонгвеза права. Они завоюют весь мир! Прав и Оди - снова и как всегда.
В ближайшую субботу "и-Юси" примут участие в сборном концерте в Йоханнесбурге. Кроме них, в концерте участвуют Да Лес, Ишмаэл и Таши Бакстер, Лира, "ПондоЛектро" и "Джон-Джон", сенсация в мире ритм-н-блюза (приглашенные исполнители Мандоза и Дэнни Кей). Диджеи Чиллибайт, Цозо, Джулиан Гомес и МР6-60. На сцене также выступят Микс-н-Бленд, Krushed’n Sorted, Animal Chin, Dank Honey-B. Концерт состоится на стадионе в Гринпойнте, начало в 19.00. Приобрести билеты можно на сайте WebTickets.co.za.
Глава 16
Моя новая тачка - оранжевый "форд-капри" семьдесят восьмого года. Машина в неплохом состоянии, если не считать нескольких пятен ржавчины и глубокой царапины на пассажирской дверце. Надо сказать, заржавела не только машина. Я не сидела за рулем три года; первое время переключаю скорости замедленно, как будто нажралась снотворного.
Джеймс, телохранитель Хьюрона, молча протягивает мне ключи от машины. Даже ответить не удосужился, когда я попросила запасные. И не стал помогать, хотя завести мотор мне удалось лишь с пятой попытки, да и то с трудом.
"Клиника "Гавань" в течение 22 лет помогает преодолеть алкогольную и наркотическую зависимость, другие расстройства поведения! "Гавань" предлагает разносторонний подход к лечению и реабилитации, в том числе психотерапию, программу "Двенадцать шагов" и когнитивную терапию.
Клиника расположена в тихом, уединенном поместье невдалеке от природного памятника "Колыбель человечества". В тихой и безопасной "Гавани" вы снова обретете себя!"
Я еду в сторону водохранилища у плотины Хартбеспорт - к излюбленному месту отдыха усталых горожан. Высотные дома остаются позади, дороги сужаются. Новенькие жилые комплексы, торговые центры и псевдоитальянские архитектурные шедевры, в которых разместились казино, сменяются дешевыми мотелями, конюшнями, мастерскими, где изготавливают кованую мебель, и придорожными закусочными. Уличные торговцы соблазняют проезжих игрушечными пластмассовыми молотками и образцами примитивной танзанийской живописи на банановых листьях; молодые парни раздают рекламки новых загородных поселков. Когда стоишь в пробке, от назойливых рекламщиков просто отбоя нет. Под рифленой крышей сидит пожилой автомеханик и высматривает клиентов. У него над головой кое-как намалеванная вывеска "Присадки для двигателей". Одна закусочная гордо обещает: "Яблочный пирог, как дома у мамы". И вдруг цивилизация заканчивается. Дорога сужается до одной полосы; по обе стороны от дороги под ослепительно-голубым небом желтеют луга и поля. Частные владения огорожены колючей проволокой. Пухлые белые облачка предвещают вечернюю грозу.
Несмотря на подробнейшие указания, полученные по телефону, я замечаю нужный поворот только в последний миг. Я позвонила в "Гавань" и наврала, будто пишу статью для мужского журнала "Мах" о расцвете центров реабилитации в нашей стране.
- После вывески "Львиный парк" поверните направо на грунтовую дорогу. Там будет указатель, - проинструктировал меня профессионально заботливый мужской голос.
Все было бы ничего, только на указателе целых девять стрелок, и та, что указывает на "Гавань", издали не видна. Я прочитала, что отсюда можно попасть также в заповедник "Шонголо", в "Мойо Спа", отель "Вулиндлела" и загородный жилой комплекс "Угодья".
Мне приходится дважды возвращаться назад. Наконец, я поворачиваю куда надо и подъезжаю к устрашающе черным воротам, поверху которых еще натянута колючая проволока - скорее всего, через нее пущен ток. Нажимаю кнопку, представляюсь. Ворота раздвигаются - "Сим-сим, откройся". Я еду по грунтовой дороге, если мои выкрутасы с машиной можно обозвать словом "ехать". "Капри" ведет себя как носорог на американских горках. В отместку я прибавляю газу. Оставляя позади тучи пыли и с ревом срезая повороты, проношусь через рощу. Вдали, в камышах, синеет лента воды.
После очередного крутого виража вижу впереди усадьбу - явно бывшую ферму. Ремонт делали люди со вкусом. В бывших конюшнях и хозяйственных постройках устроили спальни - если судить по ровному ряду окон за ярко-желтыми занавесками. Перед спальнями палисадник, в котором растут алоэ; за ним ухаживает девица лет двадцати с чем-то, в джинсовом комбинезоне, с аккуратными многочисленными пучочками на голове. Услышав рев мотора, она поднимает голову, прикладывая ко лбу ладонь козырьком, чтобы защитить глаза от утреннего солнца, и машет мне рукой в сторону акации. Там на гравии начерчены белые линии. Видимо, стоянка для посетителей. Я встаю между гоночным "бентли" зеленого цвета и белым мини-вэном с затемненными стеклами и надписью "Гавань" на дверце.
Я вылезаю и иду к девице; гравий скрипит под ногами. При виде Ленивца девушка теряет дар речи. Она протягивает ему лист алоэ и тонким голоском говорит:
- Привет, Жевун! Какой ты хорошенький!
Ленивец наклоняется вперед и нюхает листик. Нерешительно откусывает кусочек и морщится: горько! По мордочке течет зеленая струйка сока.
- Алоэ очень полезно для кожи, - говорит девица. - А еще мы выращиваем на огороде местные травы и экологически чистые овощи.
- Значит, киоска с чизбургерами у вас нет?
Девица с трудом сдерживает улыбку. Потерянные вещи реют вокруг ее головы, как одуванчиковый пух.
- Ты наша или просто зевака? - спрашивает она.
- Зевака, - без колебаний отвечаю я. - А ты?
- Я здесь работаю. На зарплате, так сказать. А раньше тут лечилась. И не один раз… Совершала преступления против собственного тела. Обжиралась, потом худела с помощью героина и снова обжиралась… - Если бы я не знала, что ее открытость типична для наркоманов, я бы Удивилась. Программа "Двенадцать шагов" вскрывает голову, как орех. А потом уже трудно остановиться..
- Тебе бы тут худию выращивать, - советую я. - Такой кактус, который снижает аппетит. По-моему, уж лучше есть кактус, чем колоться!
- Конечно, лучше, - соглашается словоохотливая девица, - хотя и не совсем. Все-таки неизвестно, что там за вещества… Не могу назвать кактус совершенно естественным средством. Если кусает змея - это естественно. А тут неизвестно. Может, сейчас похудеешь, а в тридцать лет умрешь от воспаления десен. Знаете, почему бушмены едят худию? Она подавляет чувство голода… Так что даже не знаю.
- Да, действительно. - Я решаю поговорить о чем-то не таком отвлеченном. - Ну и как здесь обстановочка?
- Нормальная. Много избалованных деток из богатых семей, ну и придурков тоже хватает. Когда ты по другую сторону, ко всему относишься по-новому… Зато кормят хорошо, только органическими продуктами… У тебя сигаретки не найдется?
- Извини, я сама у других стреляю. А интересные люди среди клиентов попадаются?
- В смысле - психов? Есть одна английская шпионка, она вообще-то пакистанка… Мелани… фамилию не помню. Так вот, она очень славная. Совсем не похожа на шпионку - ну, какими их себе представляешь. Говорит, ее специально учили казаться такой стервозной… Не знаю, не знаю… Еще у нас лечится сынок какой-то важной шишки, министра транспорта или еще чего-то там. Знаешь, некоторые не спешат выздоравливать.
- А ты?
- И я тоже. Все заложено у нас в программе. Смешно, да? Раньше я серьезно подсела на астрологию. Раз, а то и два раза в месяц ходила к гадалке. Крутая тетка! Правда, мне еще тогда казалось, что половину своих предсказаний она выдумывает на месте. Но мне очень хотелось верить, что существуют волшебные небесные тела, которые управляют моей жизнью и говорят, что мне делать, а оказывается, дело не в звездах, а в участках моей ДНК, будь она неладна! Выходит, я - какой-то кусок мяса, который неправильно запрограммировали.
- Ты поэтому до сих пор здесь ошиваешься?
- Заметила наши ворота? Они похожи на турникет. Все, кто уходят, обязательно возвращаются. Одни через несколько лет, а другие через несколько часов. Но возвращаются все. Тут много парят мозги, трут про когнитивный диссонанс и все такое, советуют сломать паттерн и прислушаться к голосу разума. Но я здесь поняла только одно: никакой свободной воли не существует.
- Тяжело тебе приходится?
Она пожимает плечами:
- Иногда тяжелее, иногда легче.
- Здесь лечился один мой знакомый, С’бу. Его трясет, когда при нем упоминают "Гавань".
- С’бу Радебе? Очень милый мальчик! Но очень застенчивый. Ему тяжело пришлось. Он не такой, как все. Совсем еще ребенок… Я хотела сказать - его вообще зря сюда поместили. Это признает даже Вероника. А ведь ему пришлось участвовать в групповых сеансах и слушать исповеди наркоманов со стажем, рассказы о том, что они творили под кайфом, как продавали себя за дозу, как бросали детей…
"И убивали братьев", - мысленно добавляю я. Вслух же переспрашиваю:
- Значит, его вообще зря сюда упекли?
- Да, знаете… Черты характера - как сорняки. Их можно выполоть, отравить, а они все равно прорастают. С’бу слишком нежный, слишком чуткий для нашего мира. Ему нужно окрепнуть, и тогда он привыкнет… Зато его сестренка - совсем двинутая.
- Как и мы все, наверное…
- И дружков она себе таких же выбирала.
- Например, Джабу?
- Извините… Здравствуйте! Чем я могу вам помочь? - Я узнаю профессионально участливый голос человека, с которым беседовала по телефону.
- С удовольствием еще поболтала бы с тобой, - говорю я девице, когда ко мне подходит крепыш в клетчатой рубашке с профессионально широкой улыбкой на лице.
- Вряд ли получится. Наши едут на экскурсию, а я - домой. - Девица посылает Ленивцу воздушный поцелуй: - Пока, красавчик!
Крепыш-администратор ведет меня в прохладный бывший фермерский дом. Тот, кто его обставлял, обладает несомненным художественным вкусом, а может, сидит на галлюциногенах. Деревянный пол закрыт ярким оранжево-красно-синим ковром. Со стены над стойкой, такой же, как в дорогом отеле, улыбаются мультяшные цветочки.
Перед стойкой стоят два кремово-золотистых чемодана с логотипом "Луи Витон". Рядом на диване развалился мальчишка; он преувеличенно громко вздыхает и нетерпеливо качает ногой.
- Сейчас я тобой займусь, - говорит мой гид, оборачиваясь к мальчишке. Он ведет меня по коридору к кабинету с табличкой "Доктор Вероника Ауэрбах - исполнительный директор". Под ней другая: "Пожалуйста, стучите".
Не постучав, мой сопровождающий распахивает дверь, и я вижу доктора Веронику Ауэрбах, которая сидит на подоконнике в эркере, откуда открывается вид на сад, и читает журнал.
- Ах, как замечательно! - Она надевает туфли, встает и направляется ко мне.
Вижу обложку журнала, который она читает: "Психическое здоровье и наркотические вещества". Оглядываю стеллаж, встроенный в нишу под подоконником; на полках в основном труды с такими же учеными названиями. Еще в кабинете стоит тяжелый деревянный письменный стол, заваленный бумагами и папками; в центре хаоса, словно око урагана, притулился серебристый ноутбук. Над столом картина: горящая зулусская хижина, рядом из земли торчит огромный корень, похожий на фаллос. В хижине в мучениях корчатся человеческие фигуры.
- Нелегкое чтение, - замечаю я, когда доктор пожимает мне руку. Хватка у нее как у профессиональной гольфистки: расслабленная, но внимательная.
- Домашняя работа, - отвечает Вероника Ауэрбах, с готовностью улыбаясь.