...Вообще я ношу очки, только когда читаю. Мне доктор выписал. А тут показалось, что я надел очки - только не свои, а чужие: так всё в глазах перекосилось и затуманилось. Но я не заплакал, а просто вышел на улицу. Там светило солнце, пробегали собаки, малыши играли в песке, из магазина шли женщины с сумками, но мне всё казалось перекошенным и тусклым. Как будто очки не только чужие, но и тёмные.
Потом я увидел Генку с мячом - он за мной из дому выскочил.
- Ты чего? - сказал он.- Пошли уберём. Скоро обедать.
- Ну и обедайте,-ответил я.-Кто вам мешает!
- Давай сыграем,- сказал Генка и кинул мне мяч.- Пас! Но я отбил мяч в другую сторону. Хотел в лужу, да не попал.
- Идём,-сказал Генка, когда принёс мяч.-Брось. Хочешь, я сам уберу?
Опять эти милости?.. Конечно, все хорошие, я один плохой. Знаю, что будет папа говорить: что я эгоист, самолюбивый, обидчивый, думаю только о себе... Всё знаю. Ну и ладно. Зато они добрые. Особенно Генка. Пусть его по головке гладят...
- Чего стоишь? - сказал я ему.- Никуда не пойду. Я...
- Пойдём. На обед знаешь что? Пельмени.
- Я в город поеду,-сказал я.-Надоело всё.
- И я с тобой,-сказал Генка.-Давай, правда? Пешком. Как туристы. Папа пустит. Сейчас мешки уложим...
- Нужен ты мне!.. - сказал я.- Без хороших обойдёмся.
- Чего ты? - сказал он.- Что я сделал?
Но я повернулся и пошёл. Я тогда не думал ни о каком городе, просто говорил, что в голову придёт.
- А денег-то у тебя нет! - услышал я Генкин крик.
Я шёл к автобусной станции и чуть не наткнулся на Дылду. Так я её про себя называл.
- В палатку идёшь? - спросила Оля.-Скорей, а то на обед закроется.
- Ага,- сказал я.
Я хотел попросить у неё денег на билет до города, но теперь было неудобно - ведь я сказал, что иду за продуктами. Да у неё и нет, наверно. Только ростом большая, а тоже девчонка. Я сел в автобус. Народу было мало, и скоро вошла кондукторша и стала всех обходить. Тогда я вылез.
"Пешком пойду,- подумал я.- Назло".
Я пошёл по шоссе. Минут через пять меня обогнал автобус, но я даже не поглядел на него. Сначала я вообще никуда не глядел, только себе под ноги. Даже не мог бы сказать, какого цвета "Волга" проехала, какой лес за обочиной - лиственный или смешанный, и много народа на пруду или нет... Но потом я стал замечать даже то, что не надо: как, например, в одном саду, за забором, сидел парень и ел что-то вкусное. Мне показалось по запаху, что любительская колбаса, и так захотелось откусить...
Идти стало легче, я как-то втянулся - особенно когда начал от нечего делать считать до четырёх, потом вроде стихов говорить: "Всё рав-но дой-ду до дома, всё рав-но дой-ду до до-ма..." Теперь я понимаю, почему солдатам всегда считают. Только им через мост нельзя в ногу идти, потому что он может рухнуть. Мне папа говорил. Им перед мостом всегда такую смешную команду подают: "Отставить ногу". А мне можно "не отставлять" - я один. Интересно, а если вдвоём или нас пять - тоже надо "отставить ногу"? Об этом я думал, когда шёл через речку. А потом стал думать, что скоро в школу и мама обещала связать мне свитер. Хорошо бы из собачьей шерсти - она самая тёплая. Жалко, мы не собирали шерсть нашей Пери. А то был бы у меня рыжий свитер. И рыжие перчатки...
- Подержи, я конус подтяну.
Это сказал мне белобрысый парень, класса так из шестого. Он на велосипеде сзади подъехал, а я и не слышал. Он спросил, куда я иду.
- В город,- сказал я.- Подвези до станции.
Белобрысый потрогал шины, посмотрел на меня так, как будто взвешивал, и сказал:
- Садись. Только я потом направо сверну. Тебе ещё километров шесть останется.
Сидеть на раме было очень жёстко. Хуже, чем на ишаке - я один раз ездил на нём. Особенно когда белобрысый съехал на обочину: потому что шофёры всё время ругались, что мы по шоссе едем.
Он был очень любопытный, этот белобрысый. Всё спрашивал, куда, зачем... А что я скажу? Ну я и рассказал, что отец у меня злой, как Иван Грозный, и лупит чем попало. И днём и ночью. А мама очень добрая - она мне свитер сама свяжет, из нашей собаки. Вот я к ней иду. Отец даже денег на дорогу не дал.
- У нашего Лёшки тоже,-сказал белобрысый.-Напьётся и начнёт... Я бы таких отцов знаешь... Он ударит, а я бы ответил. Честное слово. Ой!
Я даже закричать не успел. Мы налетели на какой-то камень, свалились, и я ободрал коленку.
- Восьмёрки нет,- сказал белобрысый про велосипед.
Я сидел на земле и лизал колено. Оно было такое шершавое от пыли и царапин, что я поцарапал язык.
- Ездок! - сказал я.- Лучше б я тебя вёз. Не умеешь - не берись.- Я опять лизнул колено.- Надо мне было пешком пойти.
- Можешь идти, ещё не поздно! - сказал белобрысый.
- Ну и пожалуйста,-сказал я.- Гуд бай.
Белобрысый сел и уехал. Я даже не знал, как его зовут. Я всё-таки не думал, что уедет. Какой обидчивый! Что я такого сказал? Вот с кем дружить, наверно, плохо. Чуть что... Такой и в беде может бросить.
Идти пешком не хотелось, но машины шли редко, и ни одна не остановилась, когда я поднимал руку. Наверно, потому, что здесь автобус ходит. Но в автобус я садиться не стал.
Ох как скучно было идти! Даже думать ни о чём не мог. Вот если б карманный транзистор! Повесил бы на шею - красота! Включил на полную мощность - не то что дома: чуть громче, уже сосед в стенку стучит...
Я, наверно, устал и хотел есть, но главное - мне было скучно. Я пробовал петь, скакать на одной ноге, читать стихи, идти задом - всё было неинтересно. Потом я придумал: пройти четыре шага и повернуться. И опять четыре шага. Раз, два, три, четыре. Кругом... Раз, два, три, четыре. Кругом... Раз, два...
- Смотрите, ребята, псих идёт! - услышал я.
Я остановился. Голова немного кружилась, поэтому я не сразу увидел, кто назвал меня психом. Их было человек шесть на поляне. Они сидели около костра, а над костром... А над костром висел котелок, и когда я перепрыгнул через кювет, то увидел, как в котелке что-то булькает. Я не хотел к ним подходить, но само получилось. Про "психа" я вспоминать не стал, а только сказал просто так:
- Тут разве костёр разрешают?
- "Разрешают - не разрешают"! - сказала девчонка.- Если об этом думать, со скуки умрёшь.
Рядом с костром лежали мешки, палки. А вон палатка. Туристы, значит.
- У нас двухдневный поход,- сказал мальчишка.- По нашему району. Мы из Покровского.
- Сейчас малый привал,-сказал другой.-А большой через два часа.
- Я тоже километров двадцать прошёл,-сказал я.
- Откуда? Я назвал.
- Ну, это и девяти не будет,- сказала вторая девчонка.- У тебя тоже поход?
- Нет,- сказал я.- Важней. Я к матери иду. Ушёл от отца. Он меня бьёт...
И вдруг мне стало так скучно врать про злого отца, а другого ничего придумать не мог, и вообще очень хотелось есть. Котелок булькал всё сильней.
- Суп? - спросил я.
- Каша,-сказала первая девчонка.-Где твоя мать живёт? Не с отцом?
- В городе,-сказал я.-А какая каша?
- Значит, две квартиры. Здорово! - сказал кто-то.
- Чего "здорово"? - сказала девчонка.-Тебя бы лупили, узнал бы, где раки зимуют.
- А знаешь, где они зимуют?
Это он меня, что ли, спрашивает? А раков тоже едят. Ещё как! Мама покупала. Красные такие.
- Они себе норы роют и там спят.
"Кто спит? - подумал я.-Чего он мелет? Лучше бы в костре помешал. Вдруг палка обгорит, и каша бух в огонь". Мальчишка, который сидел ближе всех, засмеялся.
- Колька и Стёпка знаешь что придумали? На спине друг друга нести. По очереди. Так, говорят, меньше устанешь. Хо, меньше! Через полкилометра выдохлись.- Он опять засмеялся.
- Митька-то!.. На ежа сел,- сказала девчонка.
- Ничего не сел! Я рукой об землю опёрся.
"Чего они смеются? - подумал я.- Ну, сел и сел. Что такого?" Я подошёл к кусту, сорвал ягоду и сунул в рот. Хоть что-нибудь пожевать.
- Выплюнь! Ты что?! - закричал Митька.-Это волчья! От двух умрёшь!
- Я одну взял,- сказал я, после того как выплюнул. Девчонки вынули из мешка хлеб и стали его разламывать.
- Интересно,- сказала одна из них,- кто изобрёл мороженое?
- Александр Македонский,- сказал я.
- Ври,-сказал мальчишка.
Но на этот раз я не врал. Я читал где-то, что после самых жарких боёв он любил смешивать снег с мёдом и с фруктами.
- Ребята,- сказал я,- есть очень хочется.
- Чего ж молчал? - сказал Петька.-Давай бери... Тонька, кинь ему ложку.
Ух, и наелся! Я бы с ними и в поход пошёл - они меня звали,- если у меня хотя бы одеяло или мешок были. А так, что же - только им помешаю. Уж лучше домой пойду.
Теперь было не так скучно идти. Я даже подумал, что хорошо бы вернуться к Генке, но до станции ведь гораздо ближе. Когда я поднялся на платформу, начало смеркаться. Минут через двадцать подошёл поезд, и я сел. Без билета, конечно. А на что я куплю? Да и контролёры вечером, наверно, не ходят. У них ведь тоже рабочий день.
Кто-то хлопнул меня по плечу... Что ещё надо? Я повернул голову.
- Ваши билеты,-сказал дяденька. Я молчал:
- Ты что, немой? - спросил он.
- Да,- сказал я.- То есть нет. Билета нет.
- Сейчас на остановке выйдешь,- сказал контролёр.
- Мне домой надо, - сказал я.
- Стыдно,- сказал контролёр.- Большой уже... Ваши билеты.
Я думал, он забыл, но на первой станции он меня вывел из вагона. Электричка загудела, прямо как будто засмеялась, и ушла. Дурак, я не сообразил в другой вагон сесть. Теперь жди следующего поезда. Вечером они редко ходят.
Я прочёл всё пригородное расписание, узнал, почём билет на собаку, сосчитал, сколько шагов от одного конца платформы до другого, пропустил три товарных и два дальних поезда - и только тогда подошла электричка. В вагонах уже горел свет.
Я сел и стал глядеть в окно, но за ним было темно, и я видел только своё отражение.
"Зачем я еду? - подумал я.- Играл бы сейчас с Генкой в шашки или книгу читал - у него много интересных, хоть он на два класса младше. А папа-то беспокоится... Надо, как приеду, сразу телеграмму дать. Телеграф ночью работает. Только я уж не пойду, пусть мама..."
Я отвернулся от своего отражения и увидел, что в конце вагона проверяют билеты. Я посмотрел на другую дверь - в неё тоже входил контролёр. Но тут поезд стал останавливаться, я вскочил и пошёл к выходу.
- Ваши...- сказал контролёр.
- Мне домой,- сказал я.
- Ну, домой, так беги, пока не догнал.
Я вышел и решил пройти вагона на два вперёд - там уж не проверяют. Когда я подошёл к двери, она зашипела и захлопнулась. Электричка опять противно гуднула и уехала. Я чуть не заплакал: сегодня все, как нарочно, как будто сговорились - и Генка со своим дурацким спором, и этот белобрысый на велосипеде, и папа... и контролёры.
На перроне было почти темно - так что, если б я и плакал, всё равно не видно.
Сколько я прождал, не знаю. Наверно, я заснул на скамейке и проснулся оттого, что на меня кто-то светил. Это был прожектор электрички. Он приближался, и казалось, что фонари на перроне постепенно тускнеют и тухнут, как свет в зрительном зале. Но электричка пришла из города, и, когда она уехала, я опять заснул. Может, я пропустил несколько поездов - не знаю, но один раз проснулся и увидел, что передо мной стоит поезд. Я вскочил в него до того, как двери зашипели, прошёл в вагон и сел. Спать уже расхотелось. Я глядел в окно на самого себя и думал, что, если опять придёт контролёр, пусть делает что хочет - ни за какие деньги не выйду. Хоть на пол лягу! Но всё равно сидеть было неспокойно - хуже, чем когда ждёшь, что к доске вызовут. В город мы приехали в четверть двенадцатого. А мне ещё ехать на другой конец. Двумя автобусами.
Хорошо, что они без кондуктора. И то мне водитель один раз сказал: "Вошедший мальчик, заплати за проезд или сойди". И даже дверь открыл, чтобы я сошёл. Но я на другом доехал - где народу больше. В общем, дома я был после того, как гимн сыграли. Дверь мне открыл папа. Когда он успел приехать?! Папа не сказал ни слова, только ходил из угла в угол. И мама молчала.
На следующий день было то же самое: папа и мама со мной не разговаривали. Потом мама простила и даже несколько раз опять назвала меня "Пушистый", но папа еще дня два молчал. А если и открывал рот, то только для того, чтобы сказать, что я эгоист, самолюбивый, обидчивый, думаю только о себе...
На третий день папа спросил: не приходило мне в голову, что было бы, если б они с мамой обиделись на меня и взяли да ушли из дому? Суток так на двое... Без предупреждения... Как бы мне это понравилось?..
Когда из лагеря вернулся Костя Бронников, я сразу рассказал ему про мой марафон. А он говорит: какой это марафон, это спортивная ходьба! Вот если б я бежал всю дорогу, тогда был бы марафон.
"КАП, ИДИ СЮДА!"
Самое тихое место
В то утро папа очень торопил Вову. Нужно было прийти к дяде Тиграну ровно в девять, чтобы ехать купаться. Дядя Тигран любит точность: сказано в девять-значит, в девять, а не в десять или там в одиннадцать. Если опоздаешь, дядя Тигран начнёт ворчать и испортит настроение и себе, и другим. Так говорила мама, пока собирала их в дорогу. Мама не ехала купаться: у неё, она сказала, дела поважнее - надо шить купальный костюм.
Ровно в половине десятого они были у дяди Тиграна. Он ещё лежал в постели, а на нём сидел Ашот. Ашот - его сын, ему года три, но он уже всё понимает.
Ашот сказал:
- Мы едем масине...
У дяди Тиграна есть машина, и тётя Тася часто говорит, что лучше, если у них была бы лошадь. Меньше лошадиных сил, но зато хлопот тоже меньше.
Дядя Тигран сказал:
- Вовремя прийти никак не можете. Из-за вас решил ещё поваляться.
Как ни отказывались, а пришлось им второй раз позавтракать. Ашот всё время мешал: то схватит со стола ложку и бросит на пол, то влезет к дяде Тиграну на колени и разольёт кофе из стакана, то дёрнет Вову за штаны. Тётя Тася только и знала, что говорить: "Ашотик, не мажь дядю Мишу маслом!", "Не коли дядю Мишу вилкой, пожалуйста, мама тебя просит".
Поэтому они выехали только в одиннадцать.
- Думаю, лучше всего поехать на озеро в Щедринку,- сказал дядя Тигран.- Это и недалеко, и народу там бывает немного даже в воскресенье. Самое тихое место.
Никто не стал возражать - в Щедринку так в Щедринку.
За городом дядя Тигран вспомнил вдруг, что у него нет сигарет, и они остановились возле ларька на горе. Внизу был мост через какую-то заболоченную речушку.
Когда папа и дядя Тигран вышли из машины, тётя Тася передвинулась к рулю, на место водителя, Ашот сидел у неё на коленях.
- Ашотик, мама тебя просит, не трогай это... Это тоже нельзя трогать, Ашотик, мама тебя просит...
Вова прямо чуть не заснул на заднем сиденье под эти разговоры, как вдруг что-то щёлкнуло и машина тихо тронулась с места. Дорога шла под уклон, поэтому они сразу набрали скорость. А внизу мост, речка, и навстречу ехали машины, и фары у них торчали, как глаза стрекозы.
- Что... мы, кажется, едем, Вова? - сказала тётя Тася. Вова уже понял, что дело плохо.
- Нажмите там... внизу...-сказал он, сам не зная точно, что надо нажать.
Но вместо того чтобы найти тормоз, тётя Тася почему-то крепко обхватила Ашота, а машина продолжала с ужасной, как Вове казалось, быстротой катиться вниз.
Послышался крик:
- Смотрите! Чья машина? Скорей, там дети!
Потом Вова оглянулся и увидел, что дядя Тигран и папа огромными скачками, как кенгуру, мчатся к ним. И ещё он запомнил, как из пакета в руках у дяди Тиграна по одной выскакивали баранки. Тигран, папа и ещё несколько мужчин забежали спереди и сзади и руками остановили машину на полпути к мосту.
Все были какие-то очень бледные, и только один Вова очень красный. Он всегда краснеет и даже потеет, когда волнуется.
- Тысячу раз говорил! - кричал дядя Тигран так, что дребезжало ветровое стекло.- Твой метод упрашивания до добра не доведёт! Он сегодня Мишу вилкой, а ты ему - "пожалуйста, мама тебя просит!..".
По рукам надо бить!
- Нужно было на скорость поставить,- сказал папа.
- Он и со скорости бы снял, не только с тормоза. Что я, не знаю его! - ответил дядя Тигран, и в его голосе прозвучала гордость.
- Я уже не хочу купаться,- сказала тётя Тася дрожащим голосом.
- Наоборот,- бодро ответил дядя Тигран,- выкупаться сейчас полезно, как никогда. Здесь чудное место, тихое, спокойное, вот увидишь. Мне говорили.
Они уже свернули с шоссе и ехали по просёлочной дороге, среди кустарника. Ветви хлестали по машине, просовывались в окна, и одна из них больно ударила Вову по щеке.
Кустарник кончился, выехали на поляну. Вот и озеро.
Весь берег усеян людьми. В промежутках между людьми стоят автомашины, мотоциклы, лежат на боку велосипеды. Шум такой, как на уроке рисования в Вовином классе.
- Н-да,-сказал папа.-Укромный уголок.
- Не знаю просто, что такое сегодня,- проговорил дядя Тигран, не глядя на тётю Тасю.-Меня уверяли, что это лучшее место - близко и тихо...
- Твой метод принимать на веру всё, что говорят, тоже, как видишь, до добра не доводит! - сказала тётя Тася.- Пойдём лучше в лес.
Дядя Тигран запер машину на четыре замка - два в дверце и два на руле (не считая секретных гаек на колёсах, их можно увидеть, если снять колпаки),- и все пошли в лес на другую сторону озера.
Вова хочет псарню
В лесу было в самом деле тихо, если не слушать, как папа и дядя Тигран спорят о рифмах. Папа кричал, что рифму "пять" и "опять" не променяет ни на какие другие, а дядя Тигран кричал, что за рифму: "речки-черешни" отдаст все "грозы" и "морозы", вместе взятые. А тетя Тася говорила: "Ашотик, мама тебя просит, не снимай сандалии", "Ашо-тик, не бей дядю Мишу веткой, мама тебя просит".
Вове опять сделалось скучно, и он пожалел, что они не остались на берегу, где много народу. И в этот момент из-за кустов показался какой-то чёрный клубок и покатился прямо на них.
- Назад, Каро! - раздался голос, и они увидели высокого мужчину с бритой головой. В руке у него была бутылка пива.
- Смотри, Ашотик, какой хороший пудель,- сказала тётя Тася про чёрный клубок.
- Этот пудель называется спаниель,- сказал высокий мужчина.- Ко мне, Каро! Познакомься с товарищами.
Ашот протянул Каро ветку, но тот брезгливо отвернулся.
- Возьми,- сказал хозяин, и собака осторожно взяла ветку в пасть. Вова погладил Каро, но пёс не обратил на него никакого внимания.
Это обидело Вову. Потому что он очень любил собак - даже, наверно, раза в два больше, чем кошек,- и всю жизнь собирался завести щенка. Но дома и слышать не хотели. Ни о собаках, ни о кошках. Даже о черепахах.
- Ходите с ним? - спросил Вовин папа у хозяина собаки.
Папа спрашивал про охоту. Это он от дяди Семь научился так говорить.
- А как же,- ответил хозяин.
- Хорошо работает? - спросил дядя Тигран.
- Имеет "отлично" по всем видам. Он у меня медалист.
- Слышишь? - сказал папа Вове.- Отличник. По всем предметам.
А Вова спросил:
- Он больше не вырастет?
- У него и так самая большая высота для спаниелей,- ответил хозяин.- В холке - сорок пять сантиметров. Понятно?