6
Возвращаюсь я ближе к полуночи. Чищу зубы, умываюсь. Вытираясь, я слышу звук, который заставляет меня замереть. Высокий, похожий на плач. Поначалу кажется, что мяукает кошка. Я прислушиваюсь, но во второй раз он раздается, лишь когда я выхожу из ванной в коридор. Это не кошка, а человек.
Анна.
Я подхожу к ее комнате и останавливаюсь у двери. Звук становится отчетливым и долгим. Она рыдает. Я стою и слушаю. Я устал, и мне неохота завязывать очередной неловкий разговор, но нельзя же просто так бросить человека, у которого столь очевидное горе.
- Анна? - Я легонько стучу в дверь. - Это я, Тим. Вы в порядке?
Она не отвечает, и плач продолжается.
- Анна, - повторяю я уже громче. - Вам что-нибудь нужно? Я могу помочь?
Девушка не отзывается и не перестает плакать. Я берусь за ручку и уже начинаю ее поворачивать, но тут же передумываю. Она, разумеется, слышала меня и знает, что я здесь. Если бы она хотела, чтобы я вошел, то сказала бы.
- Анна, - говорю я. - Я иду к себе. Я рядом. Если что-то понадобится, если вы захотите поговорить или что-нибудь такое, скажите мне. Я серьезно. Ничего страшного, даже если разбудите. Просто придите и постучите. Если хотите… - я откашливаюсь. - Надеюсь, с вами все в порядке? Я сейчас уйду, но я правда готов помочь. Если что, позовите, ладно? Никаких проблем.
Я возвращаюсь в комнату и ложусь спать. Лежа в постели, по-прежнему слышу отдаленный плач. Тогда я засовываю голову под подушку и засыпаю.
На следующее утро я встаю рано и иду на пляж Мэнли покататься. По пути захожу в ресторан и забираю доску из кладовки. На пляже толпа народу, как я и думал, но волны что надо, и в отличие от иных дней, когда атмосфера бывает изрядно накаленной, сегодня все довольно миролюбивы, не прочь поделиться и готовы подождать. Очень приятно просто сидеть на доске и радоваться жизни. Солнце поднимается все выше, и на поверхности воды пляшут яркие пятна света. Море так блестит, что я щурюсь и улыбаюсь.
На доске я чувствую себя сильным. Как будто нет ничего невозможного и в то же время ничего по-настоящему важного. Я одновременно могуч и ничтожен. Обширное пространство океана и его сила дают мне ощущение свободы, которое я не знаю на суше. Здесь мне не нужна Лилла. Вообще никто не нужен. В эти короткие и прекрасные минуты не существует ничего, кроме меня, моей доски и волн.
Покатавшись, я отношу доску обратно в ресторан и переодеваюсь в сухое. Потом нахожу пустую бутылку и отливаю у отца немного кофе, чтобы прихватить домой. Кофе здесь вкусный. Крепкий и насыщенный. Действует, как положено. Папа знает, что я ворую кофе, и иногда грозится урезать мне зарплату. Но до сих пор он этого не сделал и вряд ли сделает. Со временем я начал считать дармовой кофе чем-то вроде премии.
По пути я захожу в супермаркет, чтобы купить продукты. Яйца, хрустящий хлеб, спелую клубнику, свежие персики, настоящий кленовый сироп и масло. Я подумываю, не приготовить ли завтрак и для Анны, если она дома, а потом вспоминаю, что она, разумеется, дома, потому что никуда не выходит. Вечно в четырех стенах. Эта мысль отрезвляет. "Неудивительно, что она плакала", - думаю я.
Уже почти девять, когда я возвращаюсь. Еду отношу прямо на кухню и выгружаю из пакетов. На кухне чисто, чайник холодный, Анны не видно и не слышно - видимо, она еще не встала. Я открываю один из шкафов и изучаю содержимое. Приятно видеть, что кухня снабжена всем необходимым. Отличные кастрюли, острые ножи, чугунная сковорода на длинной ручке, замысловатая кофеварка. Но еды никакой. Холодильник пуст, не считая пакета молока, куска сыра и вялой моркови. В кладовке - скудный запас разной дряни. Консервированные супы, огромная бутылка с томатным соусом, макароны. Ничего интересного - ни специй, ни приправ, ни хотя бы чеснока и лука.
Закрыть дверь кладовки что-то мешает. Я наклоняюсь и обнаруживаю мятый листок бумаги, угодивший между дверью и полом. Я извлекаю его и разглаживаю на столе. Бумажка сплошь исписана именем "Бенджамен", вдоль и поперек. Писавший, похоже, был в отчаянии, ближе к концу ручка продавливает бумагу. Буквы отчетливые, с наклоном влево, уверенные. Наверняка это Анна, хотя трудно представить, чтобы столь хрупкая и замкнутая девушка так писала.
Понятия не имею, кто такой Бенджамен - нынешний или бывший бойфренд, наверное, - но я убеждаюсь, что первоначальное впечатление оказалось верным. Анна многое скрывает. Бесстрастная механическая внешность - своего рода маскировка, защитная броня. А подлинная суть прячется.
Я складываю листок и бросаю его на пол, где он валялся до сих пор - есть вещи, о которых лучше помолчать, если увидишь.
Когда я разбиваю яйца, Анна заходит на кухню. На ней просторная, как ночнушка, футболка, яркая, с пятнистым узором, как у ребенка.
- Доброе утро, - говорю я. - Я готовлю французский тост. Вы голодны? Хотите есть?
- Да, - тихо отвечает она. - Да. Спасибо.
Я взбиваю яйца, нагреваю сковородку, а Анна просто стоит рядом и как будто чего-то ждет. Наконец она спрашивает:
- Помощь нужна?
Я прошу помыть и нарезать клубнику, и несколько минут мы проводим в молчании, которое нарушается лишь шипением поджариваемого в масле хлеба. Ситуация вроде бы располагающая к общению и приятная, но я чувствую, как от Анны исходит нервное напряжение.
- Все в порядке? - спрашиваю я. - В смысле, вы…
- Да, все нормально, - говорит она. - Извините. Просто не обращайте на меня внимания, если можно. Я безнадежна.
- Вовсе нет, - возражаю я. - Не надо так говорить.
Она жмет плечами.
За завтраком я задумываюсь, не упомянуть ли о том, что ночью слышал плач, но не знаю, с чего начать. Решаю коснуться этой темы косвенно, дать Анне возможность заговорить самой, если она захочет.
- Вчера я вернулся домой около полуночи. Спасибо, что оставили свет. Надеюсь, я вас не побеспокоил, когда пришел? Вы крепко спали?
- Да, как убитая, - отвечает она с бесстрастным, непроницаемым лицом. - Вы меня совершенно не потревожили. Я ничего не слышала.
Она настаивает на том, чтобы вымыть посуду после завтрака, поэтому я оставляю ее на кухне, а сам иду в комнату. Некоторое время я провожу в Интернете, устояв перед искушением зайти в "Фейсбук" и посмотреть, чем занята Лилла.
Когда я спускаюсь на кухню, чтобы сделать себе сандвич, в дверь стучат. Я слышу, как Анна идет по коридору и отпирает дверь. Голоса. Шаги.
Через несколько минут Анна появляется на кухне с Фионой, которая тащит сумку с продуктами и оживленно о чем-то говорит. Она останавливается, заметив меня, и здоровается.
- Здравствуйте, Фиона. Очень приятно вас видеть.
- Я тут кое-что принесла, - она ставит сумку на стул. - Молоко, хлеб, кофе.
- Извините, - говорю я, глядя на Анну. - Может быть, мне нужно было сначала спросить? Я уже кое-что купил.
Фиона машет рукой.
- Не беспокойтесь, я просто подумала: вдруг пригодится. Все равно проходила мимо магазина. Это привычка. А теперь вы оба сядьте, я уберу продукты, а потом мы сварим кофе.
Мы с Анной сидим за столом, пока Фиона разбирает покупки. Она предлагает растворимый кофе, и я соглашаюсь, хоть и терпеть его не могу. Не хочу показаться недружелюбным.
Фионе, должно быть, под тридцать или чуть за тридцать - она в любом случае старше меня - и по отношению к Анне она держится покровительственно, с родительской заботой. Она больше похожа на мать или на старшую сестру, чем на подругу.
Фиона ставит кружки на стол, предлагает нам сахар и молоко, садится между мной и Анной и поворачивается ко мне:
- Как устроились? Нравится дом?
- Да, - я киваю. - Просто супер.
- Не слишком просторно? - продолжает Фиона. - Не заблудились?
- Пока нет, - отвечаю я.
Фиона начинает рассказывать длинную и запутанную историю о какой-то дорожной аварии, которую видела по пути сюда. Мне совсем не интересно, но из вежливости я притворяюсь. Анна даже не старается. Она прихлебывает кофе и смотрит в никуда, как будто совсем не обращая внимания на слова Фионы, которую, похоже, совсем не беспокоит странное поведение подруги. Она говорит и говорит, как будто ситуация абсолютно нормальная. Я задумываюсь: может быть, она так привыкла к скрытности Анны, что перестала ее замечать - или же научилась не обращать на эти странности внимание.
Когда мы допиваем кофе, Фиона ставит пустые кружки в раковину. Она прощается с Анной и наклоняется, чтобы поцеловать ее в макушку. Девушка слабо улыбается.
- Тим, не могли бы вы посмотреть, что такое с моей машиной? - спрашивает Фиона. - Всю дорогу мигал огонек на приборной доске. Может быть, масло закончилось?
- Да, конечно, - я жму плечами. - Сейчас гляну. Правда, механик из меня не особый.
Я иду вслед за ней по коридору и выхожу на крыльцо. Фиона прикрывает дверь.
- Дело не в машине, - тихонько говорит она, оглядываясь и плотно сдвигая брови - густые и темные, которые так идут Маркусу, но на ее лице кажутся мужскими. - Я просто хотела предупредить: если жить в одном доме с Анной вам покажется слишком тяжело и если вы решите съехать, мы с Маркусом не обидимся. Главное, чтобы вы не чувствовали себя обязанным здесь оставаться. Вы вольны уехать в любое время, как только захотите. Просто помните об этом. В любое время.
7
В ресторане вечером нас только трое - я на кухне, Блейк моет посуду, а наша лучшая официантка, Джо, работает в зале. Из всех, кто работает в "Корсо", Джо и Блейк - мои фавориты. Блейк невероятный здоровяк, добродушный гигант. Самое приятное в нем - непоколебимое спокойствие. Безмятежность - полезная штука в жаркой людной кухне. Тарелки могут громоздиться горами, но Блейк спокойно работает, неизменно улыбаясь и оставаясь вежливым.
Джо тоже добродушна, но если Блейк большой и невозмутимый, то она маленькая, изящная, быстрая. У нее темные волосы и яркие глаза. Когда клиентов много, я готов поклясться, что она наполняет весь ресторан своей энергией. А еще у Джо сверхъестественная способность знать, что происходит за каждым столиком.
Мы работаем втроем, дела идут прекрасно, последние посетители уходят, и к десяти уже прибрано.
Устроившись за стойкой, мы с Блейком пьем пиво, Джо - красное вино.
- Хорошие сегодня чаевые? - спрашиваю я.
Она улыбается.
- Двадцать пять баксов.
- Значит, ты нам ставишь выпивку в "Стейне", - говорит Блейк.
- Договорились, - охотно соглашается Джо. - Тим, ты с нами?
- Нет, - отвечаю я. - Пойду домой. Сил совсем нет. Я рано встал, чтобы покататься.
- Неплохо, - замечает Блейк. - Эй, ты все еще в Колларой у своей бывшей? Вечером туда фиг доберешься.
- Я недавно съехал, - говорю я. - Теперь живу неподалеку, в Фэрлайт. Минут десять - пятнадцать ходу отсюда.
- Правда? - он свистит. - В Фэрлайт? Отличное место. Я там подрабатывал маляром. Там есть один красивый старый дом из песчаника. Знаешь, про какой я? Такой, огромный, с шикарным садом. Хозяйка хотела, чтоб я выкрасил столовую в красный цвет, точно помню. Мы боялись, что будет слишком темно, но получилось неплохо.
- Именно там я и живу.
- Ты не шутишь? На Лодердейл-авеню?
Я киваю.
- Дом называется "Фэрвью".
- Точно, он самый. - Блейк качает головой и поглядывает на Джо. - Старик, я его обожаю. В детстве все время ходил мимо. Мне казалось, что это настоящий замок. Я обещал себе, что когда-нибудь накоплю денег и тогда… - Он смеется и смотрит на свою запачканную одежду. - Но, похоже, в обозримом будущем не светит. Лучше скажи, как тебя угораздило там поселиться?
- Я просто снимаю комнату. У девушки по имени Анна, - отвечаю я.
- Анна? Это дочка хозяйки. - Блейк задумывается и припоминает: - Дом большой, а их было всего трое. Анна приносила нам питье. Такая общительная, веселая. - Он ухмыляется.
- Да нет же, - отвечаю я. - Анна страшно застенчивая. Может быть, ты ее с кем-то путаешь? Она блондинка. Худая… - Я не упоминаю, что Анну трудно назвать общительной и уж тем более веселой.
- Точно, блондинка… но застенчивая? Ну нет, - говорит Блейк. - Анну застенчивой не назовешь. Она такая обаяшка, рядом с ней я прямо чувствовал себя особенным. Короче, она из тех, кого все любят.
Вернувшись домой, я замечаю свет в гостиной и слышу какие-то звуки. Анна, в пижаме, лежит, свернувшись клубочком, на кушетке. Она садится, когда я вхожу в комнату, и отрывисто здоровается, прежде чем вновь повернуться к телевизору. Я предлагаю ей пиво, которое принес из ресторана, но она качает головой, даже не глядя на меня. Я открываю банку, сажусь на кушетку напротив и смотрю фильм, пока не начинается реклама.
- Чем вы тут занимались? - спрашиваю я, не задумываясь. Вряд ли у нее, запертой в четырех стенах, много развлечений.
- Ничем особенным, - отвечает она без малейшей иронии.
Я решаю проверить версию Блейка.
- Вы не поверите, но один мой приятель, Блейк, который работает со мной в ресторане, раньше подрабатывал маляром. Представляете, он клянется, что красил здесь столовую несколько лет назад. Утверждает, что знал вас и вашу маму. Вы его случайно не помните? Такой высокий здоровый парень.
- Н-нет, - говорит Анна.
- Вы уверены? Блейк уверяет, что не ошибся. Он сказал, что выкрасил столовую в красный цвет, что вы ему очень понравились, что вы приносили рабочим питье… - Я пытаюсь усмехнуться, но у Анны вид равнодушный и даже скучающий. - Точно не помните?
- Нет, - она отвечает ровно и без всякого интереса, так что мой энтузиазм кажется глупым и неуместным. Анна отворачивается к телевизору, и мы молча смотрим рекламу.
Я досиживаю до конца фильма и допиваю пиво. Мы вежливо и безразлично беседуем во время рекламы, и тень разговора, который так и не состоялся, маячит в комнате, как нежеланный гость.
8
Разумеется, Анна помнит Блейка и других рабочих. Но она не намерена говорить о прошлом.
Такие разговоры внушают ей желание закричать.
А если она начнет кричать, то вряд ли сумеет остановиться.
9
Я просыпаюсь от внезапного испуга. Сердце колотится, как будто приснился кошмар. Я задернул шторы, когда пришел, и теперь почти ничего не вижу. Вглядываюсь в темноту, широко раскрыв глаза, и моргаю. Целую минуту я лежу и сосредоточенно дышу, ожидая, когда сердце перестанет бешено стучать. Успокоившись, я перекатываюсь на бок и поправляю подушку.
И тут я ее вижу.
Чью-то тень.
За мной наблюдают.
В моей комнате кто-то есть.
- Блин!
Я сбрасываю одеяло и от спешки вываливаюсь с кровати на пол, запутавшись ногами в простыне. Когда я поднимаюсь, загадочный незнакомец, кто бы он ни был, исчезает. Я подхожу к двери и включаю свет. Руки дрожат.
Хотя я понимаю, что это маловероятно, даже глупо, я открываю стоящий возле двери шкаф и заглядываю внутрь. Там ничего, кроме одежды.
Я бегом спускаюсь по лестнице, включая по пути свет.
- Эй! Тут кто-нибудь есть?
Мой голос эхом отражается от стен, неестественно громко звучит в безмолвной ночи, и гулкая тишина пугает еще сильней. Дом внезапно кажется слишком большим, слишком пустым, слишком мрачным. Я чувствую себя одиноким и беззащитным, одним на целом свете. Добравшись до прихожей, я проверяю входную дверь. Она заперта. Заглядываю в гостиную и столовую, потом в бальную залу. Никого. Никаких знаков постороннего присутствия. Вообще ничего.
Внезапно мне приходит в голову, что нужно побеспокоиться и об Анне. Может быть, незваный гость пошел в другую сторону - к ее комнате. Не исключено, что она в опасности. Я бегу наверх и барабаню в дверь.
- Анна, вы в порядке?
Не дождавшись ответа, врываюсь и ищу выключатель. Анна сидит и протирает глаза.
- Тим, что вы делаете? Что за шум? - раздраженно спрашивает она. - Что случилось?
- Я кого-то видел.
- В смысле?
- В моей комнате, - настойчиво говорю я. - Кто-то стоял на пороге и наблюдал за мной.
Она отбрасывает одеяло и встает.
- Вы уверены? О Господи. Вы… вы посмотрели внизу?
- Дверь заперта.
- Обе двери?
- Не знаю. Блин. Я проверил только одну.
Мы идем вниз. Анна опасливо кутается в халат.
- Вы видели человека? - уточняет она. - И что он делал?
- Не знаю, - отвечаю я. - Было слишком темно, я не разглядел. Там просто кто-то стоял.
Задняя дверь заперта, на кухне тихо и спокойно. Ничего не пропало и не сдвинуто с места.
- Другие комнаты внизу я уже осмотрел, - говорю я. - Там никого. Это очень странно. В смысле, разве можно проникнуть в дом, не разбив окно, например?
- Вы правы, так не бывает, - отвечает Анна.
Она больше не кажется испуганной, только усталой и слегка раздраженной. Но она избегает моего взгляда, и я гадаю: это ее нормальное состояние или она что-то скрывает?
А вдруг именно Анна за мной наблюдала? Если так, то зачем? Может быть, она не просто смотрела, а пришла поговорить, спросить о чем-нибудь? Или просто хотела убедиться, что я дома. Наверное, я напугал девушку, когда закричал. Но почему бы просто не сказать прямо? Зачем лгать?
Другой вариант - что в дом пробрался посторонний человек - гораздо неприятнее. Но какой смысл? Если преступник вломился в дом, почему он ничего не взял?
Я не делюсь мыслями с Анной. Ясно, что говорить она не хочет: девушка держит голову опущенной и крепко обхватывает себя руками. Мы гасим свет и возвращаемся наверх. Дойдя до спальни, я желаю спокойной ночи, и в ответ Анна издает какой-то неопределенный звук.
Сердце у меня еще колотится, я чувствую горьковатый привкус адреналина. Мысленно я до сих пор вижу человека, стоящего в дверях, и знаю, что это был не сон. Воспоминание слишком отчетливое, ясное, оно не меркнет в отличие от сна. Я пытаюсь внушить себе, что мне померещилось от усталости и от выпитого пива. Но я не в силах изгнать зловещее ощущение, что в Анне Лондон и ее пустом старом доме есть нечто очень странное.
Я ложусь в постель, но следующие несколько часов ворочаюсь и вздрагиваю при каждом внезапном шорохе. Я слишком испуган, чтобы спать. Наконец, в начале пятого, удается вздремнуть, но через три часа раздается звонок мобильника.
- Блин. - Я сажусь и ищу телефон, намереваясь его выключить, но замечаю, что пришло сообщение от Лиллы.
"Вставай, соня, я возле дома. Открой дверь. У меня всего 20 минут".
Шагая по лестнице, я размышляю над тем, что произошло ночью. Темная фигура в дверях… Теперь случившееся кажется таким далеким. Недавние яркие воспоминания стали размытыми и смутными при ярком, привычном свете дня.
Я открываю дверь и вижу, что на крыльце стоит Лилла, как всегда в черном, уперев руки в бока. На ней мини-юбка, обнажающая безупречные ноги. Короткие волосы растрепаны, губы ярко накрашены. Она встряхивает головой и быстро входит в дом.