- Как это с Анютой придет? Ты чего же не сказал-то? У нас хлеба-то хватит? - засуетилась хозяйка.- Ладно, если что, у соседки займу. А ты тоже хорош, сидишь и молчишь. Слушай, а Миша не заболел? Ничего не говорил?
- Я тебе все сказал,- сдерживаясь изо всех сил, проговорил Николай Филимонович.
Обиженно поджав губы, Мария Власовна вышла из комнаты. Отец, отбросив газеты, подошел к окну и уставился взглядом в сумеречное небо. Жена тем временем вернулась из кухни и начала раскладывать по тарелкам пюре и котлеты.
- А я думаю, что он заболел. Такой обморок бесследно не проходит. Он просто говорить не хочет,- продолжила она мыслить вслух.
- Да что это за наказанье-то такое? Ты чего душу травишь? - понесло хозяина. Мария Власовна почувствовала, что перешагнула порог терпения:
- Ну, все, все, извини, Коля. Давай садись ужинать, не будем их ждать. Достань графинчик и рюмочки.
В коридоре продребезжали два звонка, это звонили им.
- Ребята пришли,- радостно всплеснув руками, воскликнула хозяйка и пошла открывать. Николай Филимонович, задумавшись, повертел в руках рюмку, потом поставил на стол. Плеснув из графина водки, он со словами "прости нас, Иван Терентьевич, вечная тебе память" выпил не закусывая. Услышав шаги, повернулся к двери, но в комнату вошла только одна Мария Власовна. Ее просьба выдать из семейной кассы пятьсот рублей привела его в некоторое замешательство.
- Кому деньги-то понадобились?
- Одной знакомой. Срочно нужны деньги, срочно.
- Ну, человек-то хоть надежный?
- Да, надежный, надежный,- по лицу жены он понял, что вопрос действительно серьезный, однако счел необходимым заметить, что и они откладывают деньги на серьезное дело. Но женщина, не обратила на его замечание никакого внимания, выхватила купюры и быстро вышла из комнаты. Удивленный таким поведением жены, Глебов хмыкнул, выпил еще водки и пододвинул к себе тарелку с котлетой.
- С кем это ты там секретничаешь? Кому деньги-то понадобились? - строго спросил он вернувшуюся жену. Та замялась.
- Коля, ты только не сердись… только что приходила Екатерина Марковна,- тихо и виновато сообщила она. Николай Филимонович отложил вилку в сторону:
- А чего же ты ее к нам не пригласила?
- Коля, я подумала… так будет лучше.
- Слушай, это черт знает что такое! Соседка попала в беду, а моя жена ее даже в дом не удосужилась пригласить. Ты знаешь, как это называется? - возмущению его не было предела.
- Коля, прошу тебя, не так громко,- полушепотом, но со значением в голосе произнесла Мария Власовна.- Ты что, с луны свалился? Забыл, какое отношение сегодня к родственникам врагов народа?
- Да при чем здесь Екатерина Марковна? - продолжал бушевать хозяин, понизив, однако, голос.- Ты уж позволь мне, старому партийцу, решать, кого принимать в своей квартире, а кого нет. Я две партчистки прошел, других чистил и, слава богу, могу отличить…- он поперхнулся, и женщина тут же воспользовалась паузой.
- Ты, старый партиец, не очень-то тут митингуй. Не забывай, что у тебя взрослый сын. Если тебе на себя да на меня наплевать, то ему-то еще жить да жить. Ишь, какой храбрец выискался, Аника-воин. Намедни ты по площади маршировал, а завтра тебя обратным ходом по этапу пошлют, и никакие заслуги не спасут. И не прикидывайся, пожалуйста, что не понимаешь, за что забрали Трубникова… или Войцеховского. За то, что не с теми дружбу водили,- Мария Власовна тяжело опустилась на стул.- А соседка уезжает на Урал к родственникам, вот на первое время деньги ей очень пригодятся.
- Откупились, значит,- горько усмехнулся Николай Филимонович.- Господи, что за время!
- Успокойся, Коля,- устало выдохнула жена.- Пережили гражданскую, голод и эти перегибы переживем.
- Какие перегибы? - снова взорвался старый большевик, но тут же осекся.- А, за что боролись…
Печально махнув рукой, он налил себе водки, потом, глянув на жену, налил и ей. Не говоря ни слова, оба выпили не чокаясь. Мария Власовна дотронулась рукой до мужа:
- Картошка-то, отец, совсем остыла…
Расстроенный Николай Филимонович уже уснул, когда заявились Михаил и Анюта. Мать, торопливо отложив шитье, с которым коротала время в ожидании молодежи, обняла сначала девушку, потом сына, придирчиво вгляделась в его осунувшееся лицо.
- Что ж поздно-то так? - спросила она вполголоса, пряча недовольство.- Отец ждал-пождал да и уснул. Кушать будете?
- Чаю попьем,- ответил сын, обменявшись взглядами с подругой. Подняв полотенце, которым были накрыты тарелки, лежащие на столе, он даже причмокнул от радости.- Это никак котлеты? Здорово, я голодный как бобик. Мама, мы сейчас чаю попьем, и я Анюту домой провожу.
Мать решительно запротестовала. Время и впрямь было позднее, а лихих людей в темных переулках не убавлялось, несмотря на все строгости советской власти. Поэтому и порешили, что Анюта останется ночевать у них. Воспользовавшись уходом сына в ванную комнату, мать попыталась разговорить девушку, но та только и знала, что Михаилу на работе стало нехорошо и он обратился в амбулаторию. А тамошний врач порекомендовал ему отдохнуть пару недель за счет отпуска. Вот и все, о чем ей рассказал Михаил. Однако мать не унималась. Теперь ее заинтересовал диагноз, который поставили сыну. Памятуя о наказе Михаила не рассказывать о заседании парткома и о ходатайстве Ярцева перед начальством о предоставлении Глебову краткосрочного внепланового отпуска, она всем своим видом демонстрировала полную неосведомленность. Точку в расспросах поставил Глебов-младший. Он повторил сказанное девушкой и добавил, что Анюте начальство тоже предоставило несколько дней отпуска. Послезавтра они едут в Подмосковье, в большое село, где ее сводный брат работал кузнецом.
Сын хорошо знал мать. Получив, выражаясь военным языком, новую вводную, она немедленно переключилась на обсуждение того, какие продукты они должны взять с собой, чтобы не быть в тягость хозяевам. Участники позднего ужина разговаривали шепотом, стараясь не разбудить отца, спавшего за ширмой. А тот и не спал вовсе - голос вошедшего сына прозвучал для него звонком будильника. Ответы Михаила не убедили Николая Филимоновича, но он решил не вмешиваться. Сын уже взрослый, захочет - сам потом все расскажет. Самое главное - по голосу не чувствовалось, что он взволнован или чем-то расстроен. И когда за столом начался разговор о гостинцах, старший Глебов снова уснул, на этот раз до утра.
Глава восемнадцатая
Примерно в то же самое время, когда Николай Филимонович Глебов вслушивался в то, как его жена допытывается, почему сыну дали неожиданный отпуск, Свиридов и Прохоров, одолев три лестничных пролета, устало подошли к двери квартиры капитана. У обоих в руках было по внушительному пакету. Когда хозяин достал ключ от входной двери, гость тронул его за рукав. "У тебя говорить можно?" - одними губами спросил Николай. Федор Ильич утвердительно кивнул и открыл дверь, пропуская гостя вперед. Уже в комнате - а Свиридов жил в двух комнатах коммунальной квартиры,- увидев, как внимательно товарищ осматривает знакомый интерьер, хозяин поинтересовался:
- Ну, что ты так смотришь, будто на какие-то сюрпризы рассчитываешь? Все как есть, по-старому.
- Что, даже ванная с туалетом там же находятся? - пошутил гость.
- Давай, давай, иди умывайся. Или нет, постой, дай мне сначала туда сбегать, я потом чистыми руками на стол накрывать буду.
Свиридов ушел. Николай подошел к стене, на которой висели несколько фотографий. Взгляд против его воли сразу метнулся в правый нижний угол и остановился на одной из них. Настроение как-то сразу поднялось, даже горло слегка перехватило… на фото были запечатлены они с Федором. Кто-то из приятелей заснял их на дружеской вечеринке несколько лет тому назад. "Значит, по-прежнему веришь мне, Федор Ильич, раз не убрал со стены фотографию",- пронеслось в сознании Прохорова. А ведь совсем недавно, совершенно случайно оказавшись в доме одного своего дальнего родственника и ожидая хозяина, он обратил внимание на то, что из семейного альбома исчезли несколько фотографий, где родственник был сфотографирован с Прохоровым. Присутствовавшая при этом супруга хозяина, поймав красноречивый взгляд Николая, покраснела и путано пояснила, что до мужа дошли слухи об увольнении гостя. Муж не знал, по какой причине уволили Прохорова, но от греха подальше решил альбом-то почистить…
Капитан вернулся в тот момент, когда Прохоров разглядывал книги в книжном шкафу.
- Неправда твоя, Федор Ильич,- многозначительно заметил он хозяину.- Кое-что изменилось,- и он кивнул на полупустую полку шкафа. Когда-то на этом месте довольно долгое время гордо стояли несколько томов из собрания сочинений Ленина, как было указано, под редакцией Каменева… того самого Каменева, который с Зиновьевым. Прохоров, по правде сказать, не проявлял интереса к ленинским трудам, но изредка читал отдельные работы для занятий в системе партучебы. А эти несколько томов ему запомнились только потому, что несколько лет назад, будучи здесь в гостях, он с разрешения хозяина взял полистать один из них. Именно тогда Федор Ильич обратил его внимание на фамилию Каменева, которого уже вовсю склоняли за принадлежность к антипартийному блоку. Намекнул, что если события будут и дальше так развиваться, то, возможно, в скором времени с этими книжками надо будет что-то делать. А еще он показал Николаю одну из статей в этом томе. В статье вождь мирового пролетариата защищал от меньшевиков некоего депутата Государственной Думы - рабочего Малиновского. Захлопнув книгу, Свиридов, понизив голос, сообщил товарищу, что после революции Малиновский был разоблачен как агент царской охранки. Так получилось, что Николай услышал об этом факте впервые и был просто ошарашен. "Как же так? - подумалось тогда ему. - Как могли Ленин и его соратники не разглядеть провокатора в своих рядах?" Годы прошли, но фамилия эта осталась в памяти накрепко, и нет-нет да и вспоминал чекист Прохоров сей неприятный сюжет из истории партии большевиков. Сегодня этих томов на месте не оказалось, а их хозяин, бросив взгляд на полку, изобразил на лице гримасу, как бы говоря: "Я же тебя предупреждал", а вслух сказал:
- Поторопись, пока ванная свободна.
Они сидели в комнате за столом, молча пили водку и закусывали тем, что Свиридов принес из буфета управления. После третьей рюмки в горле Николая снова запершило. "К чему это тебя так часто на сантименты тянет? К старости, что ли? - спросил он себя со всей большевистской прямотой и тут же ответил: - Видно, чует ретивое, закончится этот сюжет с литовским гостем, и неизвестно, когда снова посидишь ты вот так, душевно с Федором за рюмкой… Ведь если разобраться, один-одинешенек остался ты в этой жизни, все хорошее ушло куда-то в прошлое. И единственный надежный мостик в это прошлое сидит напротив тебя и, похоже, думает в том же направлении. Постой, ты же хотел Федора о чем-то спросить… а, вспомнил".
- Скажи мне, Федор Ильич, ты вот при серьезной должности, уже заслуги и награды имеешь, а жилищные условия у тебя не ахти…
- Ты это серьезно или так… для разговорцу? - в глазах капитана читалось удивление вперемешку с любопытством.
- Ну, ты же меня знаешь?
- Знал,- неожиданно резко ответил хозяин и потянулся за бутылкой.- Люди, Коля, имеют обыкновение меняться в соответствии с меняющимся временем и обстоятельствами. Но вот к тебе пригляделся,- кажись, тем же нормальным мужиком остался. Твое здоровье!
Закусив шпротиной, Свиридов продолжил:
- Ты знаешь, предложили в прошлом году квартиру. То да се, узнаю, что жил там один очень видный военный. Его, как врага народа, судили и сразу расстреляли, а родственников, как членов семьи изменника Родины, выслали. Вот жилплощадь-то и освободилась. И ты знаешь, что-то мне не по себе стало. В общем, отказался я в пользу одного многодетного сотрудника.
- Какие-то вы, товарищ Свиридов, слова странные употребляете… Вам, да и мне, грешному, подобные слова уже несколько лет назад забыть велено. Чекисты - это чернорабочие партии. И такие слова, как говорила моя бабушка, не к нам сказаны,- Прохоров вдруг обратил внимание, как вытянулось лицо друга.- Ну, да я тоже недалеко от тебя ушел. Ты думаешь, чего я уволился? Больной, что ли? Я же мог подлечиться или просто скрыть болячки. Не поверишь: подумал, может, отсижусь, пережду все это… А вот дудки! Сколько еще это будет продолжаться, никто не ведает. А я не могу без этой работы, я же сыщик, разведчик. Тянет, спасу нет. Так что откровенность за откровенность, извини меня, а то ты вроде как насторожился. Налей лучше.
Свиридов, наполнив рюмки и подложив на тарелку Николая закуски, задумчиво покачал головой:
- Вот тебе и раз… не думал, что у тебя это так серьезно.
- Уверен, не у меня одного. Не верю, что у тебя сердце кровью не заходит: что же это мы, люди, делаем-то друг с другом? - глаза Прохорова подозрительно повлажнели.
- Ты же грамотный, Коля: паны дерутся, а у холопов чубы трещат.
- А вы… извини, мы-то где в этой драке?
- Мы-то? - капитан тяжело вздохнул.- В говне мы, по самые уши.
- И что же, ни у кого нет желания из него выбраться?
- Ишь, как круто забираете, товарищ Прохоров. Ты, что ли, один такой шустрый? Вот давай выпьем, и расскажу я тебе одну историю.
Занюхав водку черным хлебом, Свиридов откинулся на спинку стула и рассказал другу о том, как весной тридцать седьмого года на союзном совещании начальников управлений НКВД краев и областей начальник управления по Омской области, старый чекист, работавший еще с Дзержинским, выступил прилюдно против всяких разнарядок на врагов народа. И о том, как арестовали того чекиста через три месяца и расстреляли через две недели после ареста, тоже рассказал.
- И никто его не поддержал? - задал риторический вопрос Николай.
- Ты, брат, недолго поработал при Ежове и даже не представляешь всего того, что сейчас творится.
Прохоров хотел сказать, что ему достаточно газетной информации, но вместо этого только обреченно махнул рукой. Тоскливый у них случился разговор, но другим он и не мог быть. То, что происходило в стране, так или иначе обсуждалось везде, на всех уровнях общества. Но обсуждалось либо тихо, вполголоса, либо с использованием двусмысленных намеков и разнообразных фигур умолчания. Но по большей части каждый размышлял об этом в одиночку, не доверяя свои соображения посторонним ушам. Кто его знает, как могут быть использованы неосторожно озвученные мысли… Обществом правил инстинкт самосохранения.
А Федор Ильич тем временем рассказывал еще одну леденящую душу историю, как раз на эту тему. Про то, как два высокопоставленных чекиста в здравом уме и доброй памяти на совещании с руководящим составом НКВД, где Ежов объявил бывшего наркома внутренних дел Ягоду и его ближайших помощников шпионами империалистических разведок, поочередно выходили на трибуну и вываливали друг на друга обвинения - одно смехотворнее другого, и оттого еще более страшные для окружающих.
- Жить-то, Коля, любому хочется, хоть дворнику, хоть комиссару госбезопасности,- невесело подытожил Свиридов.
- Вот потому-то над нами эти риммеровские учителя и смеются,- давясь словами, пробормотал Николай.- Правы они на все сто, что тут скажешь.
- Вот им хрен,- Свиридов для убедительности показал, какого размера.- Мы-то еще остались. И этого литовского засланца мы с тобой используем на полную катушку, понял?
- Товарищ капитан, разрешите последний вопрос? - Прохоров поднял руку, как первоклассник.- Вы мне когда-то рассказывали о соратнике Ленина рабочем Малиновском. Ведь как замаскировался, мерзавец, даже сам Ильич не разглядел в нем агента охранки. Так, может, и Ягода...
За окном явственно начинало светать. Хозяин решительно рубанул рукой по воздуху:
- На этом торжественная часть вечера, посвященная чудесному появлению отшельника отца Николая, закончена. Вопросы прошу направлять в письменном виде, с приложением справки о состоянии здоровья. А сейчас по последней… и на танцы под духовой оркестр.
Глава девятнадцатая
День обещал быть жарким. Солнце в этот ранний час еще только пробовало на ощупь дома, деревья, автомобили, спешащих на работу москвичей. Но уже по этим робким, пока нежным прикосновениям все живое и неживое ощущало нарождающуюся летнюю мощь небесного светила. Вот и мужчины, подъехавшие в легковушке к центральному почтамту, оценив боевой задор майского солнышка, благоразумно остановились на теневой стороне улицы среди немногих таких же автомашин, скромно прижавшихся к обочине. Сидящий на переднем сиденье пожилой мужчина с кошелкой в руках обернулся к двум другим, помоложе:
- Значит, еще раз повторяю: сидеть тихо и ждать, когда выйду за тем, кто возьмет телеграмму. Условный знак - застегну пальто на верхнюю пуговицу,- старший или не сориентировался с утра в температуре окружающей среды, или, с учетом многих прожитых лет, в любую погоду старался одеться теплее.- Кучей тут не сидите, кто-нибудь пусть все время гуляет поблизости. Как увидите нас, один выходит и идет по другой стороне за нами. Не спешите, убедитесь, что не в вашу сторону идем. Ясно?
Услышав разнобойное "так точно, товарищ сержант", старший, удовлетворенно кивнув, взялся за ручку двери.
- Петрович, а может, я сегодня к почтамтским девкам чай пойду пить? - поинтересовался парень с заднего сиденья.- Не сомневайся, справлюсь в лучшем виде,- остальные, как по команде, весело фыркнули.
Петрович, однако, отреагировал по-деловому:
- Отставить разговоры. Во-первых, вам нельзя светиться, а во-вторых, начнете там тары-бары, и к бабке не ходи - про дело забудете. Знаю, сам такой был.
- А теперя, значитца, укатали Сивку крутые горки? - не отставал молодой.
Старший неторопливо открыл дверь, вышел, аккуратно без стука закрыл ее и наклонился к окну: