Я выполнил свою работу, удалил плохого человека из бурлящего угара жизни, отправил на свалку - там ему и место. Пусть незапланированно - все равно справедливо и по заслугам, как сказали бы мои коллеги из правоохранительных органов. Коллеги вроде Исраэла Сальгеро, которому теперь не придется трепать Дебору и портить ей карьеру лишь потому, что какой-то лысый идиот поднял шумиху в прессе.
Когда прикончил Дончевича, я прекратил все это безобразие. Я сделал дело Декстера, и сделал хорошо, так что мой крошечный уголок мира стал чуточку лучше. Так я и сидел на стуле, жевал какой-то отвратительный бутерброд, болтал с Чатски и даже один раз сам увидел, как Дебора открыла глаза на целых три секунды. Непонятно, увидела ли она меня рядом, но само зрелище дрогнувших зрачков уже вселяло надежду и я немного начал понимать безумный оптимизм Чатски.
На работу я возвращался, чувствуя себя гораздо лучше. Необдуманно поспешил? Ну что поделаешь - Дончевич получил по заслугам. А теперь, когда Дебора поправляется, без вмешательства отдела внутренних расследований и журналистов жизнь действительно будет налаживаться, войдет в привычную колею, и волноваться больше не о чем.
Как приятно, как чудесно возвращался я с обеда на работу… Приподнятое настроение было у меня ровно до того момента, пока я не вошел в здание и не поднялся к себе, где и встретил поджидавшего детектива Коултера.
- Морган, - сказал он. - Сядь-ка.
Какой молодец, предложил мне присесть на собственный стул!.. Я уселся. Коултер смерил меня долгим-долгим взглядом, пожевал губами зубочистку. Малосимпатичный персонаж с телом как груша, а сейчас, с зубочисткой в углу рта, еще противнее, чем обычно. Умостил свой жирный зад на стул для посетителей у моего стола и теребит бутылку с лимонадом; вон уже весь облился, и несвежая рубашка в пятнах. Его вид, в сочетании с манерой таращиться и молчать, как будто вынуждая удариться в рыдания и в чем-нибудь признаться, ужасно меня бесил. "Бесил" - это еще мягко сказано. Поэтому я подавил порыв расплакаться, достал из ящика стола недавний отчет из лаборатории и стал читать.
Через некоторое время Коултер покашлял.
- Ладно, - сказал он. - Нам про рапорт твой надо поговорить.
- Какой из?.. - уточнил я, оторвавшись от отчета.
- Когда твою сестру пырнули. Кое-что не складывается.
- Давай поговорим, - кивнул я.
Коултер снова откашлялся.
- Э-э… ну… давай сначала расскажи, что ты видел.
- Я сидел в машине, - начал я.
- Как далеко?
- Ну, может, футов пятьдесят.
- Угу… А почему ты с ней не пошел?
- Что ж… - протянул я, хотя его все это вовсе не касалось. - Мне показалось, незачем.
Он еще некоторое время разглядывал меня, потом покачал головой.
- Может быть, ты не дал бы ему за нож схватиться…
- Может быть, - согласился я.
- Ты ведь был у нее за партнера! - Коултера, как видно, до сих пор терзала мысль о священных узах партнерства, так что я прикусил губу и сдержался, несмотря на сильное желание кое-что ему сказать. Через пару секунд он продолжил: - Значит, дверь открылась и… Дончевич ткнул ее ножом?
- Дверь открылась, и Дебора достала свой значок, - поправил я.
- Ты точно видел?
- Да.
- С такого расстояния?
- У меня хорошее зрение, - пояснил я. Неужели все меня будут сегодня бесить?
- Ладно. А потом что?
- Потом… - сказал я, воспроизводя момент в памяти с ужасающей ясностью, как в замедленной съемке, - Дебора упала. Попыталась подняться, но не смогла. Я побежал на помощь.
- И этот хмырь все время был там?
- Нет. Он скрылся в доме, а потом снова вышел, когда я подбежал к Деборе.
- Угу… - пробормотал Коултер. - Сколько времени его не было?
- Секунд десять максимум, - прикинул я. - Какая разница?
Коултер вытащил изо рта зубочистку и уставился на жеваный кончик. Очевидно, зрелище было ужасное; он с минуту подумал и швырнул зубочистку в корзину для мусора. Разумеется, промахнулся.
- В этом-то и сложность… Отпечатки на ноже - чужие.
Где-то с год назад мне удаляли зуб в стоматологии, под наркозом. Теперь я на секунду вновь почувствовал то неприятное головокружение.
- От… кхм… отпечатки?..
- Ага, - ответил Винс, прихлебывая лимонад. - Мы взяли его "пальчики" при аресте. Естественно. - Он утерся рукавом рубашки. - И сравнили с теми, что на рукоятке… Представь, не те! Вот я и думаю, какого дьявола… понимаешь?
- Естественно, - поддакнул я.
- Вот я и думаю… а если их двое было? Потому что по-другому не получается, верно? - Он пожал плечами и, к несчастью для всех нас, вытащил из кармана рубашки еще одну зубочистку и снова принялся ее жевать.
Мне даже пришлось прикрыть глаза, чтобы все обдумать без помех. Я снова проиграл всю сцену в памяти: Дебора ждет у двери, дверь открывается. Дебора показывает свой значок и внезапно падает… Нет, ничего такого не помню, лишь силуэт мужчины, без подробностей.
Дверь открывается, Дебора показывает свой значок, мужской силуэт… Больше ничего. Темные волосы и светлая рубашка - по таким приметам кто угодно подойдет, включая Дончевича, которого я и треснул по башке мгновение спустя.
- По-моему, никакого второго человека не было. - В конце концов Коултер - представитель (хоть и уродливый, но представитель) правды, справедливости и "Американского образа жизни". - Хотя, честно говоря, на сто процентов не уверен. Все произошло слишком быстро.
Коултер прикусил зубочистку и пожевал губами, словно забыл, как говорить.
- Если их было двое… - в конце концов выдавил он.
- Не исключено, - признал я.
- Один ударил - и давай бежать, типа, ааа, что я сделал! А второй бежит к дверям посмотреть, и тут ты ему вмазал.
- Возможно, - согласился я.
- Их было двое, - повторил он.
Я молча сидел и наблюдал, как дергается зубочистка. Оказывается, прежний мой внутренний дискомфорт - это еще цветочки по сравнению с нарастающим во мне тревожным водоворотом. Если отпечатков Дончевича на ноже не оказалось, значит, Дебору ранил не он - это элементарно, мой Дорогой Декстер. А если Дебору ранил не он, значит - он невиновен, а я совершил очень большую ошибку.
С другой стороны, мне-то какое дело? Декстер делает что должно с теми, кто вполне этого заслуживает, и по одной-единственной причине: благодаря обучению у Гарри. А уж Темному Пассажиру вообще все равно с кем - он согласен на кого угодно. Наш Путь - всего лишь ледяная логика ножа, которой научил меня Гарри.
Однако от мысли о возможной невиновности Дончевича просто голова шла кругом.
Коултер снова бросил жеваную зубочистку в мусор.
И снова промахнулся.
- А где тогда второй? - спросил он.
- Не знаю, - ответил я. И я действительно не знал. Но ужасно хотел это выяснить.
Глава 16
Мои коллеги часто жалуются на хандру, а я всегда считал себя счастливчиком, благословляя собственную неспособность дать приют какой-то хвори со столь неаппетитным названием. Однако сегодня последние несколько часов рабочего дня нельзя было охарактеризовать никак иначе. Декстер - Рыцарь Сияющего Ножа, Декстер - Демон Ночи, Декстер Доблестный, Догадливый, Бездушный - хандрил. Я сидел за столом и гонял туда-сюда скрепки. Ох если бы только с такой же легкостью удалось выкинуть картинки из памяти: Дебора падает; я бью ногой в затылок Дончевича; взмах ножа - вверх; пила опускается - вниз…
Хандра. Как глупо и стыдно.
Ладно, строго говоря, Дончевич как бы невиновен.
Я совершил одну дурацкую ошибку. Большое дело! Никто не идеален! К чему притворяться? Неужто я стану изображать раскаяние в том, что оборвал невинную жизнь? Нелепо. Да и, коли уж на то пошло, разве такую невинную? Дончевич развлекался с мертвыми телами, причинил городскому бюджету и туристической отрасли нашего штата убытков на миллионы долларов. Полным-полно других людей в Майами с удовольствием прикончили бы этого типа, лишь бы только все прекратить.
Я ведь никогда не притворялся, будто обладаю хоть какой-то истинной человечностью, и, уж конечно, никогда не уговаривал себя, что делаю все правильно, лишь на том основании, что мои приятели по играм вылеплены из того же теста. Я всегда подозревал, что в мире без меня жилось бы много лучше. Обратите внимание, я, собственно, и не надеялся улучшить мир. Мне хотелось удержаться здесь как можно дольше, потому что после смерти либо все навсегда исчезнет, либо… Декстера ждет теплый сюрприз. Даже и не знаю, что тут выбрать.
В общем, не было у меня иллюзий относительно самооценки.
Я делал свое дело и не ждал благодарностей. Однако с самого первого раза действовал по правилам, которые установил Святой Гарри, мой практически идеальный приемный отец. А в этот раз я правила нарушил и, по непонятным мне самому причинам, почувствовал, что заслуживаю поимки и наказания. И все никак не получалось убедить себя, что эти ощущения нормальны и полезны.
В общем, я боролся с хандрой до конца рабочего дня, а после, так и не дождавшись прилива сил, поехал в больницу. В пробках настроение мое тоже не улучшилось. Машины двигались слишком… механически, без истинной, убийственной ярости. Какая-то тетка меня подрезала и кинула в мое лобовое стекло половинкой апельсина, потом мужик на фургоне пытался оттереть меня в кювет, но делали они все это машинально, как бы без души.
Когда я вошел в палату к Деборе, Чатски спал на стуле и храпел так громко, что аж стекла дребезжали. Так что я посидел немного один, наблюдая, как у Деборы вздрагивают веки. Может, это хороший признак, свидетельствующий о том, что пациентка пошла на поправку? Интересно, как Дебора воспримет мою незначительную ошибку, когда придет в себя? Учитывая, как она себя вела со мной до ранения, вряд ли стоит ждать особого понимания. В конце концов, сестра сама, совсем как я, всю жизнь жила под Тенью Гарри; раз уж даже она едва выносит то, что Гарри полностью одобрил, то уж нечто, хоть чуть-чуть выбивающееся за тщательно им самим выставленные рамки, ни за что не потерпит.
Может, Дебс и не узнает, что я сделал? Чего там, ведь до недавних пор мне удавалось скрывать вообще все-все. Хотя сейчас мне почему-то было все равно не легче. В конце концов, я старался ради нее, помимо всего прочего… я впервые действовал из благородных побуждений, а вышло плохо. Из моей сестры получился неважнецкий Темный Пассажир.
Дебс шевельнула рукой, чуть заметно. И вдруг распахнула глаза, чуть приоткрыла рот и на секунду в самом деле сосредоточила взгляд на мне. Я склонился над сестрой, и она на меня посмотрела, а потом ее веки снова медленно опустились. Ей постепенно делалось лучше, она обязательно поправится. Может, на выздоровление уйдут не дни, а недели, но рано или поздно Дебора встанет с этой жуткой больничной кровати, вернется к работе. И тогда… как она поступит со мной?
Я уже заранее предчувствовал неладное для нас обоих - ведь, как я понял, оба мы до сих пор существовали под взглядом Гарри; уж кто-кто, а я наверняка знал, что сказал бы мне в этой ситуации сам Гарри.
Гарри сказал бы, что так нельзя, неправильно, что он не так устроил жизнь для Декстера.
Гарри всегда возвращался домой после работы со счастливым лицом. Вряд ли он, конечно, был по-настоящему счастлив, но всегда показывал радость, и это стало для меня одним из первых, очень важных отцовских уроков: "держи лицо" соответственно ситуации. Казалось бы, такая очевидная мелочь, однако жизненно необходимый навык для подрастающего чудовища, постепенно понимающего свою непохожесть на других людей.
Помню, как-то раз сидел я на огромном баньяне у нас во дворе (потому что, честно говоря, все наши соседские дети просиживали на деревьях, даже вырастая из того возраста, который можно было бы считать оптимальным для древолазания). Отличное, удобнейшее дерево баньян - с широкими горизонтальными ветвями, этакий клуб для любого человека, не достигшего восемнадцати лет.
Итак, сидел я на дереве, пытаясь сойти за нормального человека в глазах соседей. Я был в том возрасте, когда все начинает меняться, и уже успел заметить, что меняюсь совсем иначе, чем другие. С одной стороны, меня в отличие от остальных мальчишек не поглощали целиком и полностью попытки заглянуть под юбку к Бобби Гелбер, когда та карабкалась на дерево. А с другой…
Когда Темный Пассажир принялся нашептывать мне свои черные мысли, я осознал, что эта сущность присутствовала во мне всегда, только до сих пор не разговаривала. Теперь, когда мои сверстники начинали тайком почитывать порнушку, эта сущность наполняла мои сны картинками совсем другого плана, в стиле ежемесячника "Вивисекция". Хотя образы, являвшиеся мне, поначалу тревожили и пугали, со временем они начинали казаться все более и более нормальными, неизбежными, желанными и, наконец, необходимыми. Другой же голос, не менее громкий, твердил мне, что это неправильно, дико, очень опасно. И по большей части между голосами наступала ничья, а я ничего не делал, лишь мечтал, как все мальчишки моего возраста.
В одну чудесную ночь две мои шепчущие армии сошлись вместе: я тогда заметил, что собака Гелберов по кличке Бадди мешает маме спать непрерывным лаем. Плохо. Мама умирала от неизлечимой таинственной хвори, которая называлась "лимфома"; ей требовался крепкий сон. Мне пришло в голову, что помочь маме, дать ей поспать было бы очень хорошо, и оба голоса согласились, что это так (один, впрочем, не слишком охотно, зато второй, более темный, с такой готовностью, что даже закружилась голова).
Получилось, что на Путь Декстера вывела брехливая псина Бадди. Конечно, вышло неуклюже и гораздо более грязно, чем я рассчитывал, но вместе с тем… ах, как же хорошо, и правильно, и необходимо!
В последующие месяцы я проделал еще несколько небольших экспериментов: тщательно планируя место, более аккуратно выбирая себе друзей для новой игры, ведь даже в жаркую пору самопознания я понимал, что, если бы исчезли все домашние питомцы в округе, кто-нибудь неизбежно начал бы задавать вопросы. Впрочем, тут бездомная животина, там велосипедная экскурсия в другой район… каким-то образом юному Люку Вейдеру все сходило с рук; я мало-помалу научался счастью быть собой. Кстати, поскольку я чувствовал сильную привязанность к этим скромным экспериментам, то закапывал их результаты поблизости, за кустиками на заднем дворе.
В то время все казалось мне таким невинным и чудесным, и мне так хотелось иногда вернуться, посмотреть на куст и согреться теплым отблеском воспоминаний… Но первую свою ошибку я уже допустил.
В тот беспечный день я сидел на баньяне и наблюдал за Гарри. Отец припарковал машину, вышел и остановился. Лицо у него было "рабочее", этакая гримаса "я все перевидал, и мне тут мало что понравилось". Гарри надолго застыл у машины, с закрытыми глазами, и так стоял, не делая вообще ничего, только вдыхая и выдыхая.
А когда открыл глаза, на лице у него сделалось выражение "я дома и очень этому рад". Тогда я соскочил с дерева и подбежал к нему.
- Декстер! - обрадовался он. - Как дела в школе?
Конечно, ничего особенного в школе не было, все как всегда, но я уже научился отвечать как положено.
- Хорошо. Изучаем коммунизм.
Гарри кивнул:
- Это важно знать. Столица России?
- Москва. А раньше был Санкт-Петербург.
- Неужели? - удивился отец. - А зачем поменяли?
Я пожал плечами:
- Они теперь атеисты. Им не положено иметь Санкт-что-нибудь, поскольку ни в каких святых они больше не верят.
Гарри приобнял меня за плечи, и мы пошли к дому.
- Невесело, должно быть, - заметил он.
- А ты разве не… гхм… боролся с коммунистами? - спросил я, не решаясь произнести желанное "убивал". - На флоте?
Гарри кивнул:
- Верно. Коммунизм - это угроза нашему образу жизни. Поэтому важно его победить.
Мы подошли к двери, и отец легонько подтолкнул меня внутрь, к аромату свежего кофе, которым Дорис, моя приемная мама, непременно встречала Гарри с работы. Дорис еще была не так больна и ждала его в кухне.
Дальше они проделали свой ежедневный ритуал, состоявший из кофепития и негромкой беседы, - картинка совершеннейшей семейной идиллии, которую я бы сразу же позабыл, если бы не кое-что еще в тот вечер.
Дорис легла. В последнее время она стала ложиться спать все раньше и раньше, по мере того как рак прогрессировал и ей требовалось принимать все больше обезболивающих лекарств. Мы с Гарри и Деборой, как обычно, устроились перед телевизором. Смотрели какую-то комедию, не помню точно. Их тогда много всяких показывали, все однотипные, из серии про "Смешные нацменьшинства" или "Белого человека". Казалось, единственная цель этих передач заключалась в том, чтобы показать нам, какие мы на самом деле похожие, несмотря на наши незначительные отличия.
Я все ждал хоть намека и на мою причастность к остальным, но ни Фредди Принс, ни Редд Фокс никогда не бросались с ножом на соседей. Впрочем, остальным, похоже, передача нравилась. Дебора хохотала, у Гарри на лице играла довольная улыбка, а я усиленно старался держаться незаметно среди всего этого веселья.
Во время финальной сцены развязки, когда нам вот-вот предстояло узнать, насколько мы все похожи, и пасть друг к другу в объятия, в дверь позвонили. Гарри слегка нахмурился, но поднялся с дивана и пошел открывать, одним глазом посматривая в телик. Поскольку я уже догадался, чем закончится кино, а нарочитые объятия меня особенно не трогали, я стал наблюдать за Гарри. Он включил уличное освещение, посмотрел в глазок и распахнул дверь.
- Гус? - удивленно сказал он. - Входи!
Гус Ригби был старейшим другом Гарри на службе. Они были свидетелями друг у друга на свадьбах, потом Гарри стал крестным отцом у дочери Гуса, Бетси. После развода Гус по праздникам частенько гостил у нас в доме (хотя теперь пореже, с тех пор как Дорис заболела) и всегда приносил йогуртовый пирог с лаймом.
Но сейчас вид у него был не особенно праздничный, и никаких гостинцев он не принес. Он был злой и измотанный и сказал только:
- Поговорить надо.
- О чем? - спросил Гарри, держа дверь нараспашку.
Гус рявкнул:
- Отто Вальдес на свободе!
Гарри уставился на друга:
- Как он умудрился выйти?
- А, все его адвокат, - объяснил Гус. - Твердит про превышение полномочий.
Гарри кивнул:
- Ты его знатно потрепал, Гус.
- Он детей насиловал! - возмутился Гус. - Что мне, с ним целоваться?
- Ладно, - произнес Гарри, закрыл дверь и запер на замок. - О чем ты хочешь говорить?
- Он теперь за мной охотится. Телефон звонит - и молчат, лишь дышат в трубку. Но я знаю, он это! И мне под дверь записку сунули…
- Что лейтенант сказал?
Гус покачал головой:
- Я сам хочу все сделать. Частным порядком. Хочу, чтобы ты помог.
Такие удивительные совпадения бывают только в настоящей жизни: кино закончилось взрывом хохота с экрана буквально в тот самый момент, когда Гус договорил свои слова. Дебора тоже рассмеялась и наконец повернулась взглянуть, кто пришел.
- Привет, дядя Гус! - сказала она.