- Пожалуй, хватит одного, Рохелио, - решил Чатски. - Придется экономить.
- Разумеется, - отозвался Рохелио, еще несколько раз тюкнул по клавишам и широким жестом выложил на стойку два ключа. - Пожалуйста!
Чатски сгреб ключи и подался вперед.
- Еще такое дело, Рохелио, - начал он, понизив голос. - Мы ждем друга из Канады… по имени Брэндон Вайсс. - Он пододвинул ключи к себе, а на стойке вместо них осталась купюра в двадцать долларов. - Хотим ему сюрприз устроить. В честь дня рождения.
Рохелио шевельнул рукой, и двадцатка исчезла как муха в пасти у ящерицы.
- Разумеется! Я сразу же вам сообщу, как он приедет!
Чатски сказал спасибо и кивком позвал меня за собой.
Я последовал за ним и носильщиком с нашими сумками в дальний конец холла, к лифтам, готовым умчать гостей на самый верх. Там уже стояли несколько человек, одетых по-курортному - изысканно-небрежно; они в ужасе вытаращились на наши миссионерские одеяния. Верный сценарию, я лишь благостно улыбнулся и промолчал, даже из книги "Откровение" не стал цитировать.
Двери лифта открылись, толпа влилась внутрь.
- Езжайте, сэр, я поднимусь к вам через две минуты! - произнес носильщик.
Мы с преподобным Фрини вошли в лифт. Двери закрылись. Я поймал еще несколько обеспокоенных взглядов, но все пассажиры молчали и я тоже, только гадал, почему мы поселились в одном номере. У меня соседей по комнате с колледжа не было. К тому же я точно знал, что Чатски храпит.
Двери снова открылись, и мы вышли из лифта. Я последовал за Чатски влево, мимо еще одной стойки и официанта со стеклянной сервировочной тележкой. Официант кивнул и протянул нам по высокому бокалу.
- Что это? - не понял я.
- Энергетический напиток по-кубински, вроде "Гаторейд", - объяснил Чатски. - Твое здоровье!
Он осушил свой бокал и поставил обратно на тележку; я последовал его примеру. Вкус у напитка был мягкий, сладковатый, немного мятный, в самом деле освежающий, как газировка в жаркий день. Чатски взял с тележки еще один бокал, я тоже.
- Салют!
Мы чокнулись и выпили. Отличная вещь! Я даже позволил себе насладиться напитком, ведь из-за утренней суеты не успел ничего поесть или выпить.
Двери лифта позади нас снова распахнулись, и вылез носильщик с нашим багажом.
- Ну вот! - воскликнул Чатски. - Пойдем посмотрим номер!
Он осушил еще бокал, я тоже, и мы последовали по коридору за носильщиком.
Примерно на полпути я почувствовал себя как-то странно, словно мои ноги вдруг одеревенели.
- Из чего у них эта штука? - спросил я у Чатски.
- В основном из рома. Ты что, раньше никогда не пил мохито?
- Нет… - пробурчал я.
Он коротко фыркнул.
- Привыкнешь! Ты же в Гаване!
Я поплелся за ним, а коридор отчего-то делался все длиннее и ярче. Мне вдруг стало удивительно легко… Каким-то образом я сумел добрести до номера и ввалился внутрь. Носильщик уложил наши сумки на специальную подставку и раздвинул шторы, впуская свет в просторную комнату, со вкусом обставленную в классическом стиле.
- Замечательно, - похвалил Чатски, и носильщик слегка поклонился. - Спасибо. Большое спасибо.
Чатски протянул ему руку с зажатой в пальцах десятидолларовой купюрой.
Носильщик взял деньги, заверил нас, что стоит только позвонить, как он сдвинет горы ради нашего малейшего каприза, и исчез за дверью. Я рухнул ничком на ближайшую к окну кровать, однако солнце так буйно и ярко билось в окно, что мне пришлось закрыть глаза. Нет, комната не закружилась и я не провалился в пьяный сон, просто было на редкость приятно полежать с закрытыми глазами…
- Десять баксов, - ворчал Чатски. - Месячная зарплата у большинства местных! А он - бац, и за пять минут… У него, наверное, и докторская степень по астрофизике имеется… Эй, парень, ты чего?
- Лучше всех… - пробормотал я. - Сейчас, только посплю две минуты…
Глава 31
Я проснулся. В номере было темно и тихо. Я пошарил на тумбочке у кровати, нащупал лампу и включил свет. При свете обнаружилось, что Чатски задернул в комнате шторы, а сам куда-то делся. Также возле лампы обнаружилась бутылка питьевой воды; я жадно схватил ее, сорвал крышку и с благодарностью заглотил едва ли не полбутылки разом.
Тело после сна ничком слегка одеревенело, в остальном же я чувствовал себя на удивление хорошо и вдобавок проголодался. Я подошел к окну и раздвинул шторы.
На улице по-прежнему был день-деньской, но солнце чуть сместилось вбок, жара немного спала. Я постоял у окна, разглядывая порт и широкую набережную, запруженную людьми. Люди не спеша прогуливались, собираясь тут и там группками, болтали друг с другом, что-то пели и, как мне показалось по некоторым признакам, давали советы влюбленным.
На водах гавани покачивалась большая автомобильная покрышка, в которой сидел человек с удочкой. Еще дальше, почти на горизонте, плыли три больших корабля.
В небе кружили птицы, в волнах бликовало солнце, и все это было невероятно красиво… а я вдруг вспомнил, что мне совершенно нечего поесть, нашел свой ключ на столике у кровати и спустился в холл.
В противоположной стороне от лифтов, ближе к стойке консьержа, я отыскал очень большой и нарядный ресторан, а рядом с ним, в уголке, примостился бар, отделанный панелями темного дерева. И бар, и ресторан были вполне симпатичные, но хотелось другого. Бармен на превосходном английском подсказал, что в цокольном этаже гостиницы имеется небольшая закусочная: вниз по лестнице, во-он в той стороне холла. Я его поблагодарил (тоже на превосходном английском) и пошел к лестнице.
Кафе было стилизовано под кинотеатр, и мне даже поплохело в первый момент, пока я не увидел меню, - по счастью, тут кормили не только попкорном. Я заказал сандвич по-кубински и местный же напиток и уселся за стол, с некоторой горечью размышляя о софитах, камерах и съемках. Вайсс был где-то рядом или вот-вот должен появиться, а он обещал сделать из Декстера настоящую звезду. Беда в том, что мне не хотелось быть звездой. Мне гораздо больше нравилось работать в безвестной тьме и тихо, не привлекая особого внимания, добиваться безупречности в своем деле. Вскоре это станет совершенно невозможно, если только мне не удастся остановить Вайсса, что представлялось маловероятным, поскольку я не очень-то понимал, как это сделать. Зато сандвич оказался вкусный.
Я поел, поднялся по ступенькам и по наитию вышел на улицу. Вдоль тротуара выстроились древние "шевроле" и "бьюики", и даже один "хадсон" (я б такую модель без шильдика и не опознал). У машин околачивались очень довольные на вид люди, и все они были готовы меня прокатить, но я с улыбкой прошел мимо них и направился к видневшемуся вдалеке парадному входу. За ним сгрудились какие-то раздолбанные повозки вроде гольф-каров под яркими пластиковыми крышами. Водители этих колымаг были молодые и не такие лощеные, но они точно так же жаждали не дать мне воспользоваться собственными ногами. Впрочем, я сумел пройти и мимо них.
Кривая улочка вела вдаль, к какому-то бару или клубу. Справа от меня шоссе спускалось вниз, к набережной, а слева виднелись лавчонки и нечто вроде кинотеатра. Пока я все это разглядывал и размышлял, в какую сторону пойти, возле меня затормозило такси, стекло опустилось, и из машины меня настойчиво окликнул Чатски.
- Внутрь! - позвал он. - Давай быстрее, парень! Садись!
Понятия не имею, зачем это было нужно, однако я забрался в такси и машина повезла нас обратно к гостинице, свернула направо и въехала на парковку у крыла здания.
- Нельзя тебе болтаться возле входа! - заявил мне Чатски. - Если он тебя заметит, игра окончена.
- Ох… - пробормотал я, чувствуя себя дурак-дураком. Конечно, Чатски прав - так непривычно было начинать охоту днем, что это соображение попросту не пришло мне в голову.
- Идем! - Чатски вылез из такси с новеньким кожаным портфелем в руках, расплатился с водителем и провел меня через боковой вход, мимо магазинчиков, прямо к лифтам. Мы молча поднялись в номер. Чатски кинул портфель на кровать, сам плюхнулся в кресло и объявил:
- Отлично, время у нас есть, и лучше убивать его здесь, в номере. - Посмотрел на меня как на слабоумного ребенка и добавил: - Чтобы нас не обнаружили.
Он смерил меня взглядом, как бы проверяя, понял ли я, затем, очевидно, удовлетворившись увиденным, вытащил из кармана потрепанную брошюрку и карандаш и принялся разгадывать кроссворд судоку.
- Что у тебя в портфеле? - спросил я с некоторым раздражением.
Чатски улыбнулся, подтащил портфель к себе и проворно раскрыл. Внутри была кипа дешевеньких сувениров - ударных музыкальных инструментов со штампом "Cuba".
- Зачем? - удивился я.
Он ответил все с той же улыбкой:
- Никогда не знаешь, что и где понадобится!
И снова уткнулся в кроссворд.
Предоставленный самому себе, я подтащил кресло к телевизору и принялся смотреть кубинские сериалы.
Так мы мирно просидели в номере до самых сумерек. Наконец Чатски взглянул на часы и объявил:
- Идем, парень, пора!
- Куда пора? - спросил я.
Он подмигнул мне:
- На встречу с другом.
Не добавив больше ни слова, он подхватил свой новенький портфель и направился к выходу. Хоть мне и не слишком понравились эти его перемигивания, выбора у меня в обгцем-то не было - я покорно потащился следом, прочь из номера, снова через боковой выход из гостиницы, к ожидающему нас такси.
В сумерках движение в Гаване сделалось еще хаотичнее.
Я приоткрыл окно в машине, чтобы видеть, слышать и обонять город, и был вознагражден изменчивыми, но не смолкающими всплесками музыки, раздававшейся из каждой двери и каждого окна на нашем пути и подхваченной множеством уличных музыкантов.
Музыка звучала то громче, то тише, по всему городу, и всякий раз докатывалась до наших ушей патриотичным мотивом "Гуантанамеры".
Такси ехало по каким-то кочкам, по грубо вымощенной улице, сквозь толпы людей, неумолчно поющих, чем-то торгующих и, как ни странно, играющих в бейсбол. Я очень быстро запутался в кривых переулках, и к тому моменту, когда такси остановилось у заграждения из массивных железных шаров поперек дороги, давно уже забыл, откуда мы приехали. Чатски повел меня через площадь к перекрестку, у которого стоял… как будто бы отель. Здание сияло ярко-оранжевым в свете заходящего солнца. Я проследовал за Чатски внутрь, через бар с пианино и мимо нескольких портретов Эрнеста Хемингуэя, стилизованных под детские рисунки.
В дальнем конце фойе была шахта старинного лифта; мы прошли туда, и Чатски позвонил в звонок. Сбоку стояли какие-то шкафы с сувенирами; в витринах красовались пепельницы, кружки и другие предметы с изображениями Эрнеста Хемингуэя, более умело выполненными, чем детские рисунки в фойе.
Приехал лифт; мрачный старик оператор сдвинул массивную металлическую решетку. Мы с Чатски вошли. Вслед за нами втиснулись еще несколько человек, оператор вернул решетку на место и перевел внушительную рукоять в положение "Вверх". Клеть лифта дернулась и медленно поползла на пятый этаж. Здесь оператор снова повернул рукоять, и кабина рывком остановилась.
- Комната Хемингуэя! - объявил старик, открыл кабину, и остальные пассажиры высыпали наружу.
Я вопросительно взглянул на Чатски, но он помотал головой и жестом показал наверх, так что я остался в лифте. Кабина рывками поднялась еще на два этажа вверх. Лифт замер. Старик открыл металлическую дверь, и мы наконец-то вышли в небольшую комнатку. Откуда-то поблизости доносилась музыка. Чатски взмахом руки пригласил меня на крышу и повел на звук.
Трио музыкантов исполняло песню про ojos verdes; мы их увидели, когда зашли за перегородку, - трех мужчин в белых штанах и традиционных рубахах навыпуск - гуаяберах. Позади них, у стены, располагался бар, а с двух других сторон внизу под нами распростерся город - Гавана в оранжевом свете заката.
Чатски подвел меня к низкому столику в окружении мягких кресел, и мы присели.
- Ничего видок, а?
- Очень красиво, - согласился я. - Мы сюда окрестностями пришли любоваться?
- Нет, я же тебе сказал. У нас тут встреча с другом.
Не знаю, шутил он или нет; Чатски явно не собирался продолжать разговор. Во всяком случае, в этот момент у нашего столика появился официант.
- Два мохито, - заказал Чатски.
- Вообще-то я, пожалуй, лучше пива выпью, - произнес я, припомнив, как уже заснул сегодня днем после мохито.
Чатски пожал плечами.
- Попробуй местный "Кристал", вполне терпимо.
Я кивнул официанту; уж выбор пива Чатски точно можно доверить. Официант кивнул мне в ответ и направился к бару за напитками, а музыкальное трио завело "Гуантанамеру".
Мы едва успели сделать по глотку, как к нашему столику подошел довольно низенький человек в коричневых слаксах и лимонно-зеленой гуаябере, с портфелем в руках.
Чатски вскочил с места и протянул руку.
- Ии-ваан! - вскричал он, и я даже не сразу понял, что это не внезапный приступ синдрома Туретта, а просто имя незнакомца на кубинский манер - Иван.
Ии-ваан тоже протянул руку, а потом они с Чатски обнялись.
- Кам-Бейл! - воскликнул человечек, и я опять не сразу вспомнил, что Чатски нынче зовут преподобным Кемпбеллом Фрини.
Пока в мозгах у меня закипало, Иван уже вопросительно обернулся ко мне.
- Ах да! - встрял Чатски. - Это Дэвид Чарси. Дэвид, это Иван Эчеверрия.
- Mucho gusto, - отозвался Иван, пожимая мне руку.
- Приятно познакомиться, - ответил я по-английски, потому что не знал, говорит ли "Дэвид" хоть сколько-нибудь по-испански.
- Ну, садись! - предложил Чатски своему гостю и махнул официанту. Тот поспешил к нашему столику и принял у Ивана заказ: мохито.
Потом Чатски и Иван принялись потягивать коктейли и весело болтать на стремительном кубинском диалекте испанского. Я бы мог, наверное, ухватить нить разговора, если бы постарался и вслушался, но стоит ли таких усилий обычная дружеская беседа, приятные воспоминания о былых деньках… Да и, честно говоря, даже если бы они обсуждали что-нибудь поинтересней, чем "помнишь, как мы?..", я бы все равно отключился - ведь уже совсем стемнело и из-за крыш поднималась огромная, красновато-желтая, раздутая, самодовольная и жаждущая крови луна, от одного только появления которой каждый дюйм моей кожи покрылся ледяным ковром мурашек, каждый волосок у меня на загривке и предплечьях вздыбился и завыл, и по всем закоулкам Замка Декстер побежал крошечный темный лакей с наказом Рыцарю Ночи: "Пора! Вперед!"
Увы, ничему такому сбыться не суждено. Этой ночью выпустить "себя" было нельзя; этой ночью требовалось, к сожалению, залечь на дно. Этой ночью полагалось прихлебывать теплое пиво и притворяться, что наслаждаешься музыкой; этой ночью нужно было вежливо улыбаться Ивану и ждать, когда все закончится. Эту ночь следовало перетерпеть и надеяться, что однажды, совсем скоро, я схвачу нож в одну руку, а Вайсса - в другую.
А до той поры - лишь глубоко дышать, потягивать пиво и любоваться восхитительным видом. Тренируй улыбку, Декстер!
Способен оскаливаться? Очень хорошо. А теперь спрячь клыки. Можешь растянуть губы, чтобы было похоже на улыбку, а не гримасу страшной боли?
- Эй, парень, ты чего? - окликнул меня Чатски.
Кажется, я случайно изобразил не ту гримасу.
- Все нормально. Просто… да нет, все нормально.
- Вот как? - недоверчиво пробормотал он. - Пожалуй, нужно отвезти тебя в отель.
Они с Иваном встали и обменялись рукопожатиями, потом Иван вновь уселся, а Чатски подхватил свой портфель, и мы пошли к лифту.
Обернувшись, я увидел, как Иван заказывает себе еще коктейль, и вопросительно посмотрел на Чатски.
- А, - понял он. - Мы не хотели вместе выходить. Ну, понимаешь, одновременно.
Что ж, наверное, в этом был какой-то смысл, поскольку мы теперь явно играли в шпионов, как в кино, так что по пути вниз я внимательно осматривал других людей, чтобы не упустить агентов какой-нибудь Корпорации Зла. Очевидно, в лифте никого из врагов не было, поскольку мы без происшествий спустились с крыши и вышли на улицу. Потом стали осматриваться в поисках такси и случайно прошли мимо повозки с лошадью… совершенно напрасно! Как же это я не заметил, я ведь никогда животным не нравился!.. Вот и эта лошадь вздыбилась, хотя коняга была замученная, старая, стояла и что-то меланхолично жевала, пока мы не приблизились. Маневр вышел не особо впечатляющий, на кадр из вестерна никак не тянул, но кобыле по крайней мере удалось взбрыкнуть обоими передними копытами и фыркнуть в мою сторону, перепугав собственного возницу ничуть не меньше, чем меня самого. Я поспешил прочь, и в итоге нам удалось сесть в такси, избежав нападения летучих мышей или чего-нибудь подобного.
Назад в гостиницу мы ехали молча. Прижав к себе портфель, Чатски смотрел в окно, а я пытался не внимать жирной, сокрушительной луне. Вот только получалось у меня не очень-то - луна была на каждой улице, по которой мы проезжали, на всех открыточных видах Гаваны, такая яркая, такая вожделенная, навевающая восхитительные мысли… И отчего же мне нельзя сегодня поиграть? Но нет, нельзя. Оставалось только улыбаться ей в ответ и повторять: "Я скоро! Очень скоро!"
Как только отыщу Вайсса.
Глава 32
В номер мы вернулись без происшествий, по дороге едва ли перемолвившись друг с другом дюжиной слов. Неразговорчивость оказалась невероятно привлекательной чертой характера Чатски, поскольку чем меньше он говорил, тем меньше интереса к его рассказам мне приходилось изображать и лицевые мышцы не напрягались. Причем то немногое, что он таки говорил, было настолько приятно и увлекательно, что я был практически готов испытывать к Чатски симпатию.
- Давай-ка занесем это в номер, - сказал он, взмахнув портфелем, - а потом, наверное, и о желудке подумаем.
Мудрое и своевременное предложение; уж коли мне не суждено порезвиться сегодня ночью, в чудной лунной темноте, то хотя бы прилично поужинаю.
Мы поднялись на лифте и пошли в свой номер. Чатски аккуратно уложил портфель на кровать, а сам присел рядом. А ведь он его таскал с собою в бар на крыше, безо всякой ведомой мне причины, да и теперь вот с ним нянчится… Поскольку любопытство входит в число моих недостатков, я решил ему поддаться.
- Что такого особенного в этих твоих маракасах?
Он улыбнулся:
- Ничего. Абсолютно ничего такого.
- Так зачем ты их таскаешь за собой по всей Гаване?
Чатски крюком уложил портфель на бок и здоровой рукой открыл.
- Потому что… это больше никакие не маракасы. - Тут он запустил руку в портфель и выудил оттуда очень серьезный на вид автоматический пистолет. - Смотри!
Я вспомнил, что Чатски потащил свой портфель через весь город, на встречу с Иваном, а тот пришел с таким же точно портфелем, и оба запихнули их под стол, пока мы сидели в баре и слушали "Гуантанамеру".
- Вы поменялись! - догадался я.
- Точно.