И тут же остановили они своих коней, а Брузена отвела их подальше в лес и накрепко привязала в чаще. После того забрались дамы в густой кустарник, а когда вышли оттуда, нежные руки их были изодраны в кровь и платья были в лохмотьях. Брузена же сверх того, хоть и жалко ей было Элейну, устроила ее отдохнуть на придорожных камнях, острых и неудобных, сама же уселась рядом и чутко вслушивалась, не застучат ли по дороге копыта. Когда же стук подков послышался вдали, Брузена разбудила Элейну и вывела измученную принцессу на дорогу.
Натянул поводья у своего коня сэр Гарет, и все, кто ехал с ним, тоже остановились. Две благородные дамы, страшно измученные, стояли перед ними на лесной дороге, и воскликнул сэр Гарет:
– Кто вы, благородные дамы? И отчего вы стоите одни на этой глухой дороге? Где ваши рыцари, где ваши кони?
– О рыцарь, – отвечала Брузена, – дочь короля Пелеса Элейна стоит перед вами, что же до наших рыцарей, то была у нас достойная свита, а путь наш лежал в дальний монастырь. Но вчера к ночи налетели на нас разбойники, и рыцари наши, как один, пали в схватке со злодеями. Мы же успели скрыться в чаще, и нет, кажется, такой беды, какая ни выпала бы на нашу долю.
– Что ж, благородные дамы, – молвил тут сэр Гарет, – отныне кончились ваши беды, и ни один негодяй не посмеет более чинить вам обиды. Путь наш лежит в Камелот, и поверьте, среди рыцарей доблестного короля Артура найдется немало таких, кто за честь почтет сопровождать вас, как бы ни был далек ваш путь.
Как нельзя лучше удалась выдумка Брузены, ведь теперь Элейна вступала в Камелот словно бы по воле злого случая, и никто не посмел бы сказать, что она явилась туда как попрошайка.
Гарет же приказал оседлать для дам двух запасных лошадей, а чтобы не грустили они в пути, без устали рассказывал им о славных обычаях Артурова двора. А более всего говорил он о славном Ланселоте.
– Верьте мне, благородные дамы, что доблестный Ланселот служит красоте и кротости королевы Гвиневеры так же верно, как служит меч Эскалибур королю Артуру.
Так говорил добрый Гарет и не ведал, что каждое слово его ранит несчастное сердце Элейны.
– Если же королева повелит Ланселоту сопровождать вас, то пусть хоть все разбойники Британии ополчатся на него -с вашей головы не упадет ни один волос.
Брузена же, видя печаль Элейны, сказала ей потихоньку:
– Не грустите, добрая моя госпожа, с Божьей помощью мы еще все повернем к нашей выгоде.
Скоро прибыли они в Камелот, и все, кто был там, уже знали о славном подвиге сэра Гарета, ибо Красный рыцарь по прозвищу Железный Бок исполнил свою клятву и прискакал ко двору короля Артура и рассказывал всем о неслыханной мощи Гарета-Белоручки.
И тогда славный пир задал король Артур в зале Круглого стола, и велика была радость рыцарей, когда видели они, что еще ярче стало чудное сиянье их доблести, а пламя факелов, что горели по стенам зала, день ото дня тускнеет, как тускнеет пламя костра в солнечном свете.
Семь дней веселились рыцари, не зная усталости, и не было за столом человека веселее сэра Динадана Соломенного.
– О благородные сэры, – говорил сэр Динадан, – весь свет объехали вы в поисках приключений, так скажите же, где бывает, чтобы житель бежал вместе с домом и дом шумел, а житель безмолвствовал?
И одни рыцари смеялись, а другие сердились оттого, что не знали ответа. И только хитроумная Брузена ответила Динадану:
– Эй, рыцарь, видно, ты часто удил рыбу, ведь бегущий дом – это река, рыбы бегут с нею.
– Что скажешь на это, весельчак Динадан? – спросил король Артур. – Приезжая дама расколола твою загадку не хуже, чем добрый рыцарь разбивает вражеский шлем.
И тогда поднялся Динадан из-за стола, и столь несчастное лицо сделал он, что захохотали рыцари Круглого стола, а Динадан проговорил:
Один-одинешенек
В битве безумной,
Железом изжален,
Клинками исколот,
Устал я от сечи -
Только и вижу,
Что смерть и страданья.
Не жду я пощады -
И сам я погибну:
Иль в бешеной брани,
Иль в пламени жарком.
Скажи мое имя!
И не нашлась Брузена что ответить, Динадан же уселся на свое место, торжествуя. Тогда поднялся Ланселот и так сказал довольному Динадану:
– Нет, Динадан Соломенный, не для дам такие загадки. Твой сирота – добрый щит, а вот тебе мое слово:
Видел ты женщину
с носом железным?
Видел летящую
с телом сосновым?
Слышал ли посвист ее
оперенья?
Смерть за собою
носит повсюду -
спутница воина.
Скажи ее имя!
– Упаси меня Господь от встречи с такой ведьмой! – сказал Динадан. – Что же до имени ее, тебе, сэр Ланселот, виднее, ты, как видно, хорошо знаком с нею.
И много было тут смеху, потому что не отгадал Динадан загадку о стреле.
Когда же отшумело застолье, королева Гвиневера подвела к Ланселоту прекрасную Элейну и рассказала ему о том приключении, что так ловко придумала Брузена. Ланселот же хоть и смотрел издали на Элейну, но сам не мог решиться подойти к ней, ибо помнил, как грозил ей, и весьма стыдился своих угроз. Но не знала ничего этого королева Гвиневера и повелела Ланселоту сопровождать Элейну и Брузену, а до отъезда из Камелота служить дамам и угождать, как подобает рыцарю. С тем и ушла Гвиневера, но хитроумная Брузена успела отрезать от ее платья малый лоскуток.
– О принцесса, – сказала она Элейне, – видела я, как велика власть Гвиневеры над Ланселотом, и, куда бы ни поехал он с нами, отовсюду вернется он в Камелот к своей королеве. Однако если будет на то ваша воля, то сделаю я так, чтобы пришлось ему остаться с вами навечно.
А тем временем рыцари и дамы разошлись по своим покоям, и в тишине одна только стража постукивала алебардами на стенах и во дворе. Накрепко затворила Брузена двери. Из ларца, что возила она с собой, всыпала в кубок колдовские зелья, плеснула туда вина и поставила этот кубок в очаг, где еще тлели угли и синие огоньки порхали, как бабочки. И покуда пенилось зелье, взяла она лоскут из наряда Гвиневеры и искусно втачала в платье Элейны. Когда же настала полночь, велела она своей госпоже надеть это платье, и принцесса, не прекословя, сделала это. Потом колдунья уколола крохотным кинжалом палец Элейны и выдавила каплю крови в кипящую в кубке смесь. И в ту же минуту поднялось над кубком светящееся облако и окутало Элейну с головы до ног. Когда же растаяло облако, то чудно изменившейся предстала Элейна перед Брузеной, так что даже сама колдунья на миг решила, что стоит перед ней королева Гвиневера.
– Настал ваш час, принцесса Элейна. Ступайте же к Ланселоту и слово в слово скажите ему то, что надумали мы с вами. Я же велю оседлать коней и выведу их за ворота Камелота.
Говорят, что великие несчастья принесла Элейна Ланселоту, что безжалостно обманула она рыцаря, но не за тем шла принцесса в покой к Ланселоту. Последний раз взглянуть на рыцаря, коснуться его руки, уйти и никогда больше не видеть его – вот как решила Элейна. Но, как видно, несказанно сильна была любовь, что даровал Элейне Господь, ибо едва увидела она спящего Ланселота, как тут же забыла обо всем, кроме наставлений Брузены.
– Вставай, о Ланселот, – шепчет она рыцарю и кладет горячую ладонь на его лоб.
Поднимается со своего ложа Ланселот, и видится ему, что стоит в его покое королева Гвиневера.
– Поднимайся, мой рыцарь, – говорит она ему, – ибо грянула беда и стоят враги у ворот замка. Порублена стража, заколот король, один ты защитишь свою королеву.
И чудится Ланселоту гром битвы у стен замка, и стоны рыцарей отдаются в ушах его. Облачился Ланселот в доспехи, кинулся в тот зал, где в драгоценном ковчеге хранился Эскалибур короля Артура.
– Держитесь, братья, – повторяет Ланселот на ходу, – ибо пал король и в беде королева.
Вот остановился он перед ковчегом, откинул тяжелую крышку, и сверкнул ему в глаза Эскалибур, точно застывшая молния. Протянул Ланселот руку, и вот уже вспыхнул над его головою королевский меч. Но недаром наделен был чудной силой Эскалибур – затрепетал клинок в руке околдованного рыцаря, и отозвались колокола на колокольнях Камелота, а головни в очаге вспыхнули так ярко, что залило светом весь зал. И послышались шаги, и двери распахнулись, и стража, гремя оружием, вбежала. Пошатнулась тут напуганная Элейна, и подхватил ее Ланселот.
– Не тревожьтесь, моя королева, – проговорил он, – ибо с этим клинком воистину непобедим я, и пусть хоть весь мир восстанет на нас – не дрогнет моя рука.
Входит тут в зал король Артур и не может понять, отчего это Ланселот зовет королевой Элейну. Ведь только для Ланселота облик ее изменился столь чудесно.
– Сэр Ланселот, – говорит он, – разве нет у вас своего меча, разве всякому рыцарю впору королевский меч?
Но в колдовском тумане не узнает Ланселот короля Артура.
– Измена! – кричит он. – Измена в Камелоте! Нет более короля в Англии! – И свистит Эскалибур в его руке, и летит от клинка ветер, точно сама смерть дует в лицо королю и страже. Еще шаг – и прольется кровь в Камелоте. Но бесстрашно стоит перед ним Артур.
– Эй, Ланселот, – говорит он. – Полно тебе говорить об измене. Не тот ли затевает предательство, кто поднимает меч на своего короля? Берегись, о рыцарь!
Поняла тут Элейна, что задумала Брузена. Ведь еще немного – и прольет Ланселот кровь короля Артура, а уж тогда только и останется ему что вечное изгнание да позор. И хочет она остановить Ланселота, но не по силам ей это. Тут вошла в зал Гвиневера. Застыла королева в изумлении, и громкий крик вырвался у нее из груди. Повернулся сэр Ланселот на голос – и что же? Вторую королеву видит он. Разжались пальцы рыцаря, выронил он Эскалибур. Беззвучно шевелятся губы рыцаря – то ли молитву шепчет он, то ли имя королевы. Но вот страшный крик испустил Ланселот и выбежал прочь. И будь там хоть целое войско, никто бы не задержал его.
– Храни нас Господь, – вымолвил Артур, – видно, неспроста появилась в Камелоте принцесса Элейна, ибо не поверю я, чтобы благородный Ланселот доброй волею пошел против своего короля. Не желаю я знать, в чем тут секрет, но приказываю и повелеваю, чтобы госпожа Элейна с Брузеною покинули Камелот.
И в великой печали вышла Элейна, Артур же отрядил добрых рыцарей, чтобы проводили они дам до владений короля Пелеса, чтобы не было им в пути никакой обиды.
Когда же улеглось смятение, послала Гвиневера разузнать, где Ланселот, что сталось с рыцарем? И пришел тогда стражник от ворот.
– Госпожа моя королева, – сказал он, – нынче ночью покинул замок сэр Ланселот. Был он без оружия и пеш, однако разметал стражников голыми руками и убежал как безумный.
И тогда заплакала королева от великой жалости к Ланселоту, и король опечалился, ибо не знал он другого такого рыцаря как сэр Ланселот.
– Ах, – сокрушался король Артур, – видно, велики грехи наши перед Господом, если даже Ланселот поднялся на короля. И будет нам великое несчастье, раз бежал из Камелота столь славный боец.
Гвиневера же так сказала:
– О государь мой, думается мне, что злые чары помутили рассудок Ланселота, и причиной тому была великая любовь принцессы Элейны. Недаром же с ней была Брузена, о которой давно идет молва, что не много найдется равных ей в чародействе.
– А все любовь, – произнес тут сэр Динадан. Ведь он тоже явился в зал и стоял подле королевы. – Дивлюсь я, сколько из-за этой самой любви пропало благородных рыцарей, и не сосчитать благородных дам, что выплакали себе глаза из-за нее.
– Как так? – спросила Гвиневера. – Разве вы, странствующий рыцарь, не влюблены? Клянусь, это стыдно. Ведь тот не заслуживает славы настоящего рыцаря, кто не бьется на поединке ради дамы.
– Боже меня упаси от любви, – отвечал Динадан. – Правду сказать, мы с сэром Ланселотом вступались за благородных дам и многим отбили охоту разбойничать и чинить обиды тому, кто слабее. Но что до любви, то уж лучше получить добрый удар копьем. Латы заделает оружейник, а рана зарастет, любовь же томит день и ночь, и нет от нее никакого снадобья. Вот и приезжие дамы – разве не от великой любви учинили они такое над Ланселотом?
И хоть печально было в тот день в Камелоте, многих развеселил сэр Динадан Соломенный.
Однако миновало несколько дней, а вестей от сэра Ланселота не было. И тогда собрались рыцари в зале Круглого стола и порешили, что отправится на поиски Ланселота племянник Артура – Гавейн. И сэр Динадан Соломенный объявил, что и он не останется в Камелоте, пока не отыщет сэра Ланселота, живого или мертвого.
О том, как явился в Камелот рыцарь Мархальт и как сыскался сэр Ланселот
Вот собрались уже в дорогу Гавейн с Динаданом, и все, кто ни был тогда в Камелоте, горячо молились об их удаче, как вдруг является во дворец рыцарь, могучий и грозный, и требует, чтобы провели его к королю Артуру. Предстал он перед Артуром, оглядел его рыцарей, усмехнулся и так сказал:
– Благородный король и вы, сэры, прислал меня к вам король Ирландии Ангвисанс. Мархальт Неукротимый зовусь я, и повелел мне мой король биться с Артуровыми рыцарями до той поры, пока не согласится король Артур признать себя данником ирландского короля. И если сыщется среди вас такой смельчак, то жду я его завтра у своего шатра за стенами Камелота.
И ушел Мархальт Неукротимый, рыцари же Артура весьма опечалились, ибо не было среди них Ланселота. Мархальт же казался им несокрушимым.
Однако, когда настало утро, вышел из Камелота боец к шатру Мархальта и ударил рукояткою меча в щит, что висел у входа. И отозвался Мархальт.
Вышел ирландский рыцарь из шатра, и не было у него ни щита, ни меча. Одну только секиру держал на плече грозный боец. Вот сошлись рыцари, и взвилась секира, и рассек Мархальт несчастного рыцаря на две половины, словно не из стали на нем были доспехи, а из хлебных корок.
Ужас охватил рыцарей короля Артура, потому что не случалось им видеть такие удары и не дано смертному человеку устоять перед таким противником. Однако и назавтра нашелся в Камелоте рыцарь, что сложил голову под страшным топором. А сэр Мархальт расхаживал у своего шатра и похвалялся, что повырубит Артуровых рыцарей всех до единого.
И тогда явился к королю Артуру сэр Гавейн, королевский племянник.
– О благородный король, – молвил он, – может ли такое случиться, чтобы лучшие рыцари христианского мира один за другим пали от руки ирландского богатыря, словно они не искусные бойцы, а мальчики, что вышли позабавиться на дворе? Сдается мне, что не обошлось здесь без колдовства, а потому, государь мой, выйду я завтра на поединок и вот что сделаю…
И долго говорил король Артур со своим племянником, а когда настало утро, подошел Гавейн к шатру Мархальта.
Но едва вышел ирландский рыцарь из своего шатра, едва взмахнул секирою, как опустился на колени сэр Гавейн, воткнул перед собою меч наподобие креста и начал молиться. Едва произнес он первое слово, как у Мархальта руки и опустились, словно от непосильной тяжести. Отступил Мархальт, собрался с силою, но молится сэр Гавейн – и снова опускаются руки у ирландского рыцаря. Что ни слово, то тяжелей кажется ему секира, и вот наконец падает страшный топор и уходит в землю, как в морскую пучину.
Кончил тут молиться сэр Гавейн и зычно крикнул собравшимся посмотреть на поединок:
– Живо принесите сэру Мархальту меч из его шатра, а коли нет у него доброго клинка, каким подобает рубиться христианскому рыцарю, пусть принесут ему меч из Камелота, ибо не пристало Артурову рыцарю биться с безоружным.
Однако и шага никто не успел сделать, а уже скрылся Мархальт в своем шатре и вышел оттуда с мечом, на диво прекрасным.
– Так-то лучше! – воскликнул Гавейн.
И они заслонились щитами и стали рубиться дико и неустрашимо. Так они рубились, покуда руки им не отказали и не стало больше у них сил взмахивать мечами. И тогда перестали они сечь сплеча, а принялись разить и колоть друг друга в грудь сквозь панцирь и в лицо сквозь забрало. И ни один не мог одолеть другого. Бросили они в великой ярости на землю свои мечи и сошлись врукопашную, точно два матерых тура, но, сколько ни силились опрокинуть друг друга на землю, оба стояли, как утесы. Тогда снова взялись рыцари за мечи и скоро так жестоко были изранены, что горячая кровь бежала по ногам их на землю. И все тут приметили, что чем дольше рубились бойцы, тем меньше оставалось сил у Мархальта, у Гавейна же, напротив, все прибывало силы и духа. И вот королевский племянник с такой силою обрушил свой меч на шлем Мархальта, что глядевшим на это почудилось, будто молния небесная ударила ирландцу в голову. Прошел меч Гавейна сквозь высокий гребень на шлеме и сквозь стальной наглавник, и обломился, так что засел у Мархальта в черепе обломок клинка.
Упал на колени сэр Мархальт и стонал горестно, а кровь бежала у него ручьем сквозь забрало. И те, кто был с ним, подняли его и увели в шатер, чтобы унять кровь и облегчить его страдания.
В тот же день направились они к Лондону, где дожидались обильной дани ирландские корабли. Сэра же Мархальта везли на широком полотнище меж двух коней, и мучился он от своей раны несказанно.
Когда же прибыл Мархальт в Ирландию, искусные лекари извлекли у него из головы обломок меча Гавейна, но не держалась более жизнь в измученном теле Мархальта, и умер он. А осколок от меча сохранил у себя его отец.
– Что же, – сказал, узнав об этом, король Артур, – кажется мне, что сполна рассчитались мы с королем Ирландии. Что же до ран сэра Гавейна, то отыщутся в Камелоте и бальзамы, и настои, чтобы уврачевать их. Да и не пристало рыцарю подолгу лечиться.
Прошел, однако, день, минул другой, и вот уже месяц не встает Гавейн, и раны его сочатся гноем. Нет, кажется, такого средства, чтобы облегчить его страдания.
Наконец явилась ко двору одна колдунья, поглядела на раны Гавейна и сказала так:
– Не в добрый час вышел ты, о рыцарь, на поединок. Страшным ядом был смазан тот меч, что изранил тебя, и нет в здешних краях противоядия. Только в Ирландии могут сварить то зелье, что спасет тебя от погибели.
Тут же повелел король снарядить корабль для Гавейна, и отправились они с Динаданом в Ирландию.
И вот настал день, когда поднялись над морем берега Ирландии. Динадан опустил парус, а Гавейн сказал ему:
– Сдается мне, сэр Динадан, что лучше бы нам здесь не открывать своих имен, да и про Камелот лучше не заикаться.
– Что до меня, – ответил сэр Динадан, управляясь с парусом, – то я лучше собственным языком подавлюсь, чем выболтаю что-нибудь такое.
Когда же причалил корабль к ирландскому берегу и посланные от короля Ангвисанса люди поднялись на борт, рассказал им сэр Гавейн, что напали на них морские разбойники и что в жестокой схватке уцелели лишь они двое. Динадан же, когда увидел ирландцев, поспешно опустил забрало да так и не поднимал больше, чтобы кто-нибудь из бывших в Камелоте с Мархальтом не признал его. Ирландцы же немало тому дивились и прозвали Динадана Рыцарь с Железным Лицом.