"Ах, благородный Гавейн, – обратилась ко мне леди Алина, – вот он – замок моего отца, но нет в нем теперь для меня места".
"Дайте срок, – ответил я ей, – въедете вы в ворота полновластной хозяйкой".
И, не медля более ни минуты, я пришпорил своего жеребца и поскакал к окованным железом воротам. Рукоятью своего меча я гулко ударил в железные створки, но тихо было за стеной. Тогда я отъехал от ворот и крикнул что было сил:
"Я, сэр Гавейн, рыцарь Круглого стола, племянник короля Артура, объявляю всем, кто прячется за стенами этого замка, что хозяин его трус и негодяй, и берусь доказать это любому, кто осмелится биться со мной, все равно – конным или пешим!"
И тогда заскрипели ворота, и выехал ко мне седой рыцарь.
"Привет тебе, сэр Гавейн, – молвил старый боец, – слышал я, что рыцари Круглого стола не сорят словами, а еще говорили мне, что даже лютого врага не оскорбляют они понапрасну. Так неужто болтовня все это и даже родич славного короля Артура бранится, как пьяный повар в кухне?"
Смело и прямо глядел на меня старый рыцарь, так что почудилось мне вдруг, что не могло в этом замке случиться такое страшное предательство. Но тут налетел ветер, и грозно зашумел у меня за спиною лес, где дожидалась своей участи леди Алина. И вдруг почудилось мне, что ее голос, прелестный и звучный, как голос арфы, долетел ко мне с ветром. Но страшные слова нашептал он мне. "Убивай! – послышалось мне. – Убивай не раздумывая!" И от этих слов кровь моя сделалась горяча и тяжела, как расплавленный свинец. Не помню, как вырвал я из ножен добрый свой клинок, не помню, как ударил, – точно чья-то сила овладела мной и делала, не спросясь, свое дело. Вот уже лежит седой боец у копыт своего коня, и седина его в крови, а меч в ножнах. И громче зашумел лес под холодным ветром, а в шуме его страшный хохот почудился мне. Мой конь прянул в сторону и пустился вскачь, так что едва достало мне сил направить его к лесу.
Но вот вышла мне навстречу из лесного сумрака леди Алина, и была она прекрасна, как Божий день, и весела, как майское утро.
"Рыцарь мой, – сказала она, – доблестный Гавейн, отчего ты бледен, отчего конь твой дрожит, точно стая волков гналась за ним? Нынче доброе дело начал ты". И она дунула в ноздри коню, а мой жеребец застыл, словно обратился в камень. "Сэр Гавейн, – продолжала она, – оставь седло, взгляни мне в глаза. Не время жалеть о пролитой крови, новые схватки ждут тебя". И она взяла меня за руку, и послушно, словно малое дитя, я оставил седло. "Загляни же мне в глаза", – проговорила леди Алина. Двумя руками подняла она решетку на моем шлеме, и глаза ее сверкнули, как отточенная сталь, а силы мои умножились многократно, и печаль не теснила более сердца. Одной только битвы хотел я теперь, одной победы.
Снова конь мой вынес меня к тому месту, где уже пролилась кровь. Три статных молодца в доспехах выехали мне навстречу из замка, но не ударили на меня все разом, а, как повелось в благородном рыцарстве, каждый выходил на бой в свой черед. Но сила моя и искусство столь возросли в тот день, что не спасли их ни добрые доспехи, ни окованные железом щиты. Недолгими были наши поединки, и тот же голос отдавался у меня в ушах, как будто кто-то невидимый притаился за спиной и нашептывал: "Убивай не раздумывая, Гавейн!"
Когда же стих лязг мечей и трое рыцарей в изрубленных мною доспехах остались лежать без движения, конь снова понес меня к лесу.
Еще прекраснее показалась мне на этот раз леди Алина. И снова она заглянула мне в глаза и дунула коню в ноздри. Когда же тело мое налилось новой силой, девица Алина подвела меня к огромному валуну.
"Близка победа, – говорила она, – но тяжким будет последний бой. Лучших своих витязей вышлет против тебя брат мой Марк. И сам он выйдет в поле. Но я помогу тебе, мой рыцарь". И своей нежной рукой леди Алина коснулась огромного камня. Диковинные письмена покрывали его от верхушки до земли. "Сдвинь его, – сказала леди Алина. – Сдвинь и будешь непобедим".
Однако так велик и тяжел казался валун, что подумалось мне: смеется надо мной моя дама.
"Теперь не время для шуток, – сказал я ей, – да и неразумно рыцарю тратить силы перед битвой".
Но такой гнев сверкнул в глазах леди Алины, что, не споря, подошел я к камню и со всей силою навалился на его замшелый бок. Качнулась тяжкая глыба, вздыбилась и перевернулась. Гул прокатился по лесу, и смолкло и притаилось все, что было в чаще живого. Но едва откатилась в сторону глыба, блеснул из-под нее клинок, что сиял в черной земле, как лунный луч в осеннюю ночь.
"Возьми же его, о рыцарь, – проговорила Алина. – Возьми и ступай в бой. Вот уже растворились ворота замка, и рыцарь Марк со своей дружиной вышел в поле на погибель себе. Слава, небывалая слава ждет тебя, сэр Гавейн!"
Воистину дивный клинок получил я от леди Алины! Проходит он сквозь доспехи, и щиты ему не преграда, рушатся на землю бойцы рыцаря Марка, и чем больше крови струится по клинку, тем ярче сияет он. Наконец последний мой противник выронил меч, упал лицом на шею своего коня, и тихо стало перед замком, но звучал в ушах голос, нашептывал: "Убивай не раздумывая, Гавейн!"
И снова пришпорил я коня, и поскакал он тяжелым скоком к железным воротам, я же, размахнувшись, ударил в них кулаком в железной рукавице, ибо чувствовал в себе непомерную силу. Вопли и плач раздались за воротами, и церковный колокол простонал так, словно просил пощады. Но громче его медного голоса звучало в моих ушах: "Убивай не раздумывая, Гавейн!" И тогда, разъярившись, ударил я в ворота с такой силою, что сорвались засовы и раздвинулись створки. Кто-то с жалобным криком рухнул под копыта моего жеребца, но не придержал я коня. Лишь у запертых церковных ворот остановился он. И снова я разбил запоры, но лишь громче зазвучали слова молитвы, когда встал я на пороге храма. У меня же от ярости помутилось в глазах, и голосом чужим и страшным прокричал я:
"Нет больше рыцаря Марка, и попусту молитесь вы"!
И тогда встал у меня на пути священник.
"Опомнись, рыцарь, – сказал он мне. – Разве мало крови пролил ты нынче? Опомнись и опусти меч, потому что нет и не было в этом замке рыцаря по имени Марк".
И я едва сдержал руку, потому что меч леди Алины, словно по волшебству, сам тянулся поразить священника.
"Довольно выдумывать, – ответил я ему, – немедля ты поплатишься за свою ложь, а леди Алина сегодня же войдет хозяйкой в этот замок". Тут же подхватил я святого отца, посадил его на конский круп у себя за спиною и помчался к лесу, где поджидала меня леди Алина.
Едва остановился мой конь на опушке, как выбежала из-за деревьев леди Алина, и была она веселее и краше прежнего.
"Рыцарь мой! – воскликнула она. – На всей земле нет бойца, равного тебе!" Но оборвался ее нежный голос, ибо увидела она священника, а святой отец спустился с коня и стоял рядом со мною, держась за стремя. И вот уже не нежный голос, а страшный рев вырвался из груди леди Алины. Священник же поднял свой крест и приблизился к ней, молясь. И тогда страшно исказилось прелестное лицо, и легкие белые руки обернулись корявыми лапами, и ударил гром, и колокол в замке отозвался ему, и не стало леди Алины, лишь едкий дым на том месте, где стояла она.
"Велик твой грех, рыцарь, – молвил священник. – Но велика и беда твоя, ведь это сам дьявол владел тобою, и хоть неведомо мне, для чего заставил он тебя пролить невинную кровь, но знай, что тяжелой будет твоя расплата".
Тогда я оставил седло и молил святого отца отпустить мне тяжкий грех. Он же приблизился ко мне и велел обнажить клинок. И стоило мне сделать это, он коснулся меча леди Алины крестом. И лопнула сталь, и пламя блеснуло, а я рухнул как подкошенный. И вот – я здесь.
Долго молчали рыцари, дослушав до конца рассказ сэра Гавейна.
– Будь я проклят, – сказал наконец сэр Кэй, – будь я проклят, если и все мы не попались в лапы дьяволу, как сэр Гавейн. И как видно, нашего любителя птичек сэра Галахада и отца его, великолепного сэра Ланселота, ждет та же судьба.
Но тут заговорил сэр Динадан, и был его голос тих и печален.
– Братья-рыцари, – сказал он, – был ли из нас хоть один, кто забыл о своей славе, отправляясь в путь?
И все рыцари, кто был там, подивились такому вопросу, а сэр Кэй сказал, усмехаясь:
– О чем же еще и думать рыцарю, как не о славе, ведь всякому определил Господь свое. Смешно было бы, начни о славе мечтать землепашец, а благородный рыцарь заботиться о пропитании. Такому рыцарю лучше бы сидеть дома за прялкой.
– Оттого-то и попались мы все в дьявольские ловушки, – проговорил Динадан Соломенный. – На корку сыра подманивают мышь, зерно рассыпают в ловушке для перепелов. И только благородных рыцарей ловят на славу. Ах, благородные сэры, видно, не щит и латы – лучшая защита рыцарю, и путь к славе – не самый верный путь в его жизни. Разве не славы хотели вы, благородный Гавейн, когда проливали невинную кровь? А вы, сэр Кэй, разве не славу увидели вы в сверкании королевской короны?
И многим рыцарям весьма не понравилось сказанное сэром Динаданом. И иные бранили его, а иные смеялись над его словами.
Как встретились Ланселот с Галахадом и про бой у страшной топи
Скачет Ланселот, не щадя коня, минует деревни, проскакивает перекрестки, и нет, кажется, конца дорогам, что опутали землю. Кто ни встретится ему, всех спрашивает рыцарь о сыне своем – Галахаде. Но словно сквозь землю провалился сэр Галахад, никто не видел юного рыцаря, никто не слышал о нем. И все дальше скачет сэр Ланселот, забыв об отдыхе и пище. Однако настал час, когда изнемог его конь и остановился. Очнулся рыцарь, расседлал коня, а сам уселся на камень у края огромного болота. Но не долго просидел он так. Громкий голос раздался над топью:
– Защищайся, если в силах еще держать меч!
Поднял Ланселот голову и видит: прямо на него по гиблой топи, словно по твердой земле, скачет рыцарь в черных доспехах. И плащ, что вьется у него за плечами, черен, как ноябрьская ночь, и конь его как грозовая туча, когда мчится она с ветром над землей и сыплет светлые стрелы-молнии. Неслыханно грозен был скачущий по болоту всадник, однако сэр Ланселот и не подумал взяться за меч.
– Придержите коня, сэр! – воскликнул он. – Сдается мне, что ни в поединке, ни на пиру не виделись мы с вами. Так, может, хоть вы ответите, не встречался ли вам юный рыцарь, собою прекрасный и в добрых доспехах, но без щита.
И тогда рыцарь, скачущий по топи, сдержал своего жеребца, и черный плащ опустился на его плечи, как опускается на землю тьма после захода солнца. И расхохотался болотный всадник в ответ на слова Ланселота.
– Многих рыцарей видел я под копытами своего жеребца, и молодых и старых разил я мечом. Что же до рыцаря без щита, то, помнится, Галахадом звали его, и славно бился он, клянусь жизнью, да только не суждено ему было устоять под моими ударами.
И едва не разорвалось сердце Ланселота от горя.
– О Галахад, сын мой, некому было встать рядом с тобой в последней схватке, некому было перевязать твои раны.
А черный всадник сказал Ланселоту:
– Что ж, рыцарь, чем больнее сжимает печаль ваше сердце, тем сильнее будет ваша ярость. Сдается мне, что и конь ваш уже отдохнул.
Но и тут не взялся Ланселот за оружие.
– Не знаю я, какие темные силы пустили тебя гулять по свету мне на горе. Быть может, эта топь породила тебя? Или из гущи осеннего тумана вынес тебя твой конь? Знаю только, что не мог ты в честном бою одолеть рыцаря Галахада.
– Так в чем же дело?! – воскликнул на это черный рыцарь. – Разве горе лишило тебя сил и не удержать тебе копья?
И тогда Ланселот поднял с земли два камня и ударил их друг о друга, так что разлетелись они на мелкие осколки.
– Гляди, кровожадный наглец! Еще мне хватит сил, чтобы схватиться с тобой. Да только к чему это? Не встанет с земли мой сын Галахад, даже если всю ее залить твоей холодной кровью.
– Ну что ж, – проговорил болотный всадник и опустил свое копье и закрепил его в седельном упоре, – недостоин жить тот рыцарь, что прощает врага.
И с этими словами он пришпорил своего коня и помчался на Ланселота. Сэру же Ланселоту почудилось, что черное тяжелое облако накрыло его, а страшный удар поднял его в воздух. И словно великая ночь без звука и света окружила рыцаря.
Но прошло время, и зазвучал голос:
– Сэр Ланселот, отзовитесь, если живы.
И сэр Ланселот раскрыл глаза, и весь Божий свет, яркий и прекрасный, засверкал перед ним. Почувствовал он, как чьи-то могучие руки помогают ему встать, обернулся, и – о диво! – сын его, сэр Галахад, стоял перед ним, и кони их паслись рядом, и та же топь тянулась до горизонта. Спешит Ланселот оглядеть Галахада – не видно на рыцаре ран, целы его доспехи. И сам Ланселот невредим, точно и не было того страшного удара, и не скакал на него всадник, вышедший из болота.
– Хвала Господу! – произнес Ланселот, и он рассказал сэру Галахаду о черном рыцаре, что явился из топи и похвалялся своей победой над Галахадом. – Оттого и радуется мое сердце, что сын мой Галахад жив и что привела его судьба к этой топи.
– Дивные приключения ожидают нас, отец, – молвил рыцарь Галахад, – ведь не встречался мне этот рыцарь ни в замке, ни в поле, и откуда он знает меня, неведомо мне. Да и вы, сэр, чудным образом явились мне у этих болот: огромный клуб черного тумана увидел я на этом месте, и ваш голос звучал оттуда, словно звал меня. Одно теперь запомню я твердо: только вместе доберемся мы до Святого Грааля.
И стояли они рядом – такие могучие и прекрасные, будто досталась им вся сила и доблесть рыцарей Круглого стола.
Но вот снова поднялись Ланселот с Галахадом в седла и бок о бок, уперев свои ясеневые копья в стремена, скачут по дороге между топей, и спрашивает у Галахада Ланселот:
– Видно, известен тебе путь к Святому Граалю, сын? Недаром же ты твердой рукой направляешь коня и, не раздумывая, выбираешь дорогу на перекрестках и развилках.
И тогда рассказал сэр Галахад отцу, что с тех пор, как двинулся он в путь, легкий ветерок дует ему навстречу, и так чудесен аромат, который несет он с собой, что кажется, во всем Божьем мире нет ничего лучше той страны, откуда летит он.
– Ни дорог, ни тропинок не выбираю я, но иду по ветру, точно по берегу чистого ручья, и нет, кажется, такой силы, что остановила бы меня.
Долго после этого молчали рыцари, и вправо и влево поворачивался в седле сэр Ланселот и подставлял лицо всякому ветру, откуда бы тот ни налетал. Даже шлем снял рыцарь, да только не почувствовал он аромата, о котором толковал Галахад. Но не легла ему на сердце черная досада, и дружно стучали копытами по пустынной дороге рыцарские кони.
Только вдруг далеким эхом отозвался стук лошадиных копыт. Проехали рыцари еще немного, и показались у горизонта всадники.
– Сын мой Галахад, – проговорил Ланселот, – опустим забрала да проверим, легко ли вынимаются из ножен наши клинки, ибо кто знает, что за люди поспешают нам навстречу. – И они перетянули свои щиты из-за спины на грудь и опустили забрала.
Все ближе и ближе стучат по дороге конские копыта, видно уже, как пропылились плащи на неизвестных рыцарях. И тут поднял сэр Ланселот забрало, вгляделся в рыцаря, что скакал впереди, и воскликнул так, что гул прокатился над топью:
– Осади коня, подлый наемник! Или думаешь, не узнать мне тебя за железной решеткой? Славный нынче для меня день, потому что пришло время свершиться суду Господню, и либо выпущу я в эту топь твою подлую кровь, сэр Брюс Безжалостный, либо сам останусь лежать на этой дороге. – И с этими словами закрепил сэр Ланселот свое копье в упоре и так ударил Брюса Безжалостного, что вылетел тот из седла и, словно жук в блестящем панцире, покатился по дороге.
– Будь ты проклят, сэр Ланселот Озерный! – раздалось вдруг из-за спин рыцарей. – Снова ты, рыцарь, встал на моем пути. Так пеняй же на себя! – И хоть кипели в этом голосе небывалая ярость и злоба, узнал его рыцарь Ланселот.
– Держись, Галахад, – проговорил он. – Стой крепко, сын, нынче тяжелый бой ожидает нас, потому что сама фея Моргана вышла на дорогу со своими рыцарями. – И снова пришпорил своего коня сэр Ланселот, и еще одного рыцаря Морганы вышиб из седла. Но протянула Моргана руки к Ланселоту, хриплым голосом прокричала древние заклятия, и застыл без движения Ланселот, и конь его замер как вкопанный. Словно каменная скорлупа стали Ланселотовы доспехи от чародейства Морганы. Не сдвинуться рыцарю с места, и меч его застыл в руке.
– Убивайте, убивайте второго! – прокричала фея Моргана своим бойцам – еще пятеро оставалось их в седлах. – Чего ждете вы? Или не клинки у вас в руках, или кони под вами заснули?
И ударили все пятеро разом на Галахада, да, видно, не в добрый час вывела их на разбой фея Моргана. Копьем встретил Галахад первого, и вот еще один загремел латами в пыли.
– Славный удар! – проговорил сэр Ланселот. – Клянусь честью, и я не ударил бы лучше.
И сэр Ланселот так напряг свое могучее тело, чтобы сломать колдовскую скорлупу, что даже застонала фея Моргана. Видно, тяжко было ей держать скованным славного рыцаря. И тогда закричала она:
– Нет, не рыцарей взяла я нынче с собой. Пасти овец – вот на что годитесь вы, закованные в железо бездельники!
И бросились рыцари снова на сэра Галахада. Он же, помня о чудесном мече, не тронул поводьев своего жеребца, но лишь заслонился белым щитом и так встретил всех четверых. Великую силу дает людям Господь, когда служат они любви и добру, но беда тому, кто подумает, что зло бессильно.
Воистину чудесным оказался щит Галахада. Взметнулись над его головою четыре меча и, кажется, вот-вот обрушатся на шлем Ланселотова сына, но нет – с грохотом ударили все четыре клинка по белому с красным крестом щиту Галахада. Закружились рыцари Морганы – кто из-за спины, кто сбоку норовит достать своими мечами Галахада, да только без толку – гремят они о щит, точно тянет их волшебная сила к красному кресту. Но и меч Галахада кромсает без толку воздух, и не падают доспехи с плеч рыцарей Морганы. Сильны ее чары.
И прокричала Моргана сэру Ланселоту:
– Гляди же, рыцарь, не одолеть вам нынче моего колдовства!
Сэр же Ланселот видит, что как ни могуч Галахад, но не выстоять ему против заколдованных рыцарей Морганы, ибо меч его не разит, а усталость велика, и теснят его бойцы Морганы к топи. И тогда прокричал сэр Ланселот сыну:
– Эй, Галахад, брось щит и грудью тесни негодяев, а иначе – быть тебе в болоте!
Галахад же, услышав отцовский голос, весьма ободрился и, сорвав с руки щит, бросил его за спину.