– Так будь же ты проклят вовеки, рыцарь Ланселот! – вскричала Моргана, когда увидела, что случилось. Ибо улетели мечи ее рыцарей вслед Галахадову белому щиту. Только вздрогнул болотный мох, когда нырнули в него четыре сверкающих клинка. А скованный окаменевшими латами Ланселот хоть и страдал ужасно, но расхохотался и проговорил:
– Конец! Конец твоему колдовству, злобная Моргана! А ты, сын мой Галахад, оставь свой клинок да задай этим молодцам жару кулаками. Уж верно, против кулаков эта леди ничего не успела придумать.
И бился благородный Галахад так, как бьется с обидчиками на улице простой горожанин. А кулаки его в латных рукавицах гремели о чужие доспехи не хуже кузнечных молотов. И шлемы летели на землю, и нагрудники прогибались, так что любо было посмотреть сэру Ланселоту. А черную душу Морганы так переполнили злоба и ярость, что изнемогла она, и ослабели ее заклятия, и дрогнул конь под сэром Ланселотом, и рука его с мечом опустилась. Перекрестился рыцарь, и вовсе разрушилось колдовство злой волшебницы, а сама она рухнула без сил на дорогу. Ланселот же кинулся на помощь сыну, но и он не выхватил меча. Одними кулаками загнали они в топь рыцарей Морганы, и бесчестного Брюса, что охал и кряхтел, пытаясь разжалобить рыцарей, закинули туда же. Одну только Моргану не тронули Ланселот с Галахадом. Так и осталась она на дороге исходить черной злобой и бессильной яростью.
О том, как добрались рыцари до Страны Одного Замка
Много дней прошло, покуда миновали рыцари страшную топь. Ужасные видения поднимались перед ними из трясины. Густой болотный смрад наползал на всадников, и порою мутилось сознание у сэра Ланселота. Но на диво живителен был тот аромат, что вел сэра Галахада. Брался он за уздечку отцовского коня, и добрые лошади уносили их дальше от опасных мест. Наконец остались позади бескрайние болота и дикие равнины, усеянные каменными обломками, и горы, что рассыпались от древности. И так долог был путь, пройденный рыцарями, что казалось им – все земные королевства прошли они.
Но настал день, и неслыханно могучая река легла перед Ланселотом и Галахадом. С утра до вечера скакали рыцари вниз по течению, с вечера до утра мчались они по берегу навстречу воде, но ни брода, ни моста не встретилось им на пути. Когда же вернулись они к началу своих поисков, то воскликнул Галахад изумленно:
– Иисусе! Видно, и в этих диких местах кто-то поджидал нас. Глядите, сэр Ланселот!
Взглянул сэр Ланселот и увидел лодку и плот, что покачивались под берегом в заводи. И такой величины сработал их неизвестный плотник, что как раз по одному всаднику могло разместиться на этих суденышках.
– Сын мой, – проговорил сэр Ланселот, – спускайся в лодку, ибо не пристало опытному рыцарю выбирать себе легкий путь, прятаться за спиной младшего. Не тревожься ни о чем: у сноровистого воина и простое бревно – корабль надежный.
Но юный рыцарь покачал головою и, взявшись за узду, перевел своего коня на плот.
– Плох тот сын, – ответил он сэру Ланселоту, – кто забирает лучшее себе, про отца же забывает. Что же до остального, то плот этот на диво крепок и надежен. – И с этими словами Галахад отвязал веревку от сухой ивы, что намертво вцепилась окаменевшими корнями в берег, и вот уже река несет его, он же ловко правит длинным веслом и поглядывает на отцовскую лодку.
Долго плыли рыцари через широкую реку. Рыбьи спины мелькали в темной глубине, и чешуя на них сверкала подобно рыцарским доспехам. Огромные птицы садились на лодку и на плот, глядели на рыцарей и улетали с жалобными криками. И тогда Ланселот окликал сына, Галахад же отвечал ему, и одиноко звучали человеческие голоса над холодной водой.
Но вот уже близок берег, вот уже Галахад ступает в мелкую воду, и тянет за собой коня, и торопит отца. Заспешил тут сэр Ланселот, оступился на дощатом влажном дне и всей своей тяжестью рухнул на колени. Захрустели доски, проломилось дно, ударила в лодку вода. Когда же вышел на берег сэр Ланселот, течение мигом подхватило искалеченную лодку, завертело ее, и вот уже нигде не видно ее резного носа и изогнутых бортов.
– Дурной знак, – проговорил сэр Ланселот, стоя рядом с сыном. – Вдвоем мы пришли сюда, но только один из нас вернется в Камелот. Сдается мне, что недалек конец моего пути.
– Сэр Ланселот, отец мой, – сказал Галахад. – Пусть трус дрожит над своими днями, как скряга над золотыми монетами. Доблестными подвигами мерит свою жизнь рыцарь. Оставим же колдунам и прорицателям приметы и предзнаменования.
И с тем рыцари поднялись в седла и пустились в путь. Вскоре нагнали они простолюдина, который трясся в телеге. Завидев рыцарей, простолюдин низко поклонился. Ланселот же спросил его:
– Ответь, мужичина, что это за страна и кто правит ею?
– Страной Одного Замка называется эта земля, благородные сэры, правит же ею герцог Тремендос Единственный.
– Господь да хранит эту страну, – молвил Галахад. – Но отчего у здешнего герцога столь странное прозвание? Разве не правил до него его отец, а сын его – разве не сядет он на престол после его смерти?
И хоть пустынно было кругом, огляделся простолюдин по сторонам и сказал:
– Упаси вас Бог, благородные сэры, спрашивать о таком. Оттого и зовется единственным наш герцог, что не было в этой стране до него других правителей, да, говорят, и не будет никогда. И хоть безжалостен герцог и коварен, но вечно наша земля будет терпеть его, потому что нет на свете такого рыцаря, который одолел бы его в схватке. Оттого-то и зовется наша страна Страной Одного Замка, что, сколько ни было в ней благородных баронов, всех погубил Тремендос и до основания разрушил замки. – И тут замолчал простолюдин и укатил на своей скрипучей телеге.
Галахад же сказал отцу:
– Видно, в этой несчастной земле и ждут нас славные дела, потому что во всем Божьем мире не сыскать такого злодея-владыки. Так попрощаемся же, отец мой сэр Ланселот, ибо сегодня ступили мы на лезвие меча и что нас ждет – неведомо.
И тут рыцари сняли шлемы и расцеловались.
О том, как бился сэр Галахад с Тремендосом Единственным и как достиг он Святого Грааля
Семь дней скакали рыцари по Стране Одного Замка. Но вот наконец завиднелись впереди серые стены и башни под свинцовыми крышами поднялись перед рыцарями. Лепились вокруг замка домишки и хижины, подобно муравьям, копошились люди, но ни одного звука не долетало из города.
– Отец, – проговорил Галахад, – с тех пор как переправились мы через реку, не летит мне навстречу тот дивный аромат, что привел меня сюда, но вместо того чувствую я, как с каждой милей, что проезжаем мы по этой земле, растут мои силы. Когда же встал перед нами этот замок, почудилось мне, что уже не кровь, а легкое горячее пламя разносится от сердца по моим жилам. И чудится, близок тот подвиг, ради которого вышли мы из Камелота.
Перекрестились тут рыцари и по каменистой дороге двинулись к замку. Но стоило им поравняться с первыми домами, как сэр Ланселот подозвал горожанина и спросил его:
– Приятель, отчего это в вашем городе такая тишина, точно дали вы все обет молчания, и в кузницах ваших не куют железа, словно рыцарям вашим не нужны мечи, а землепашцам – мотыги и косы?
И тогда горожанин снял шляпу, поклонился и заговорил так тихо, что едва расслышали его рыцари.
– На что нам ковать клинки, ведь во всей нашей земле один только рыцарь и есть – Тремендос Единственный, и так он могуч и грозен, что никакое войско не в силах одолеть его. Каждые десять дней выезжает он из ворот своего замка и быстрее, чем жена моя испечет хлеб, объезжает границы своей земли. Если же повстречается ему рыцарь или даже целое войско, то немедля вступает он в бой, и крушит, и разит, покуда не останется перед ним ни одной живой души. Но всякий раз возвращается он в свой замок до наступления ночи, ибо там, за высокими стенами, прорыт у него колодец до самых адских рек и сам сатана поит его своей водою. Если же не напьется он этой воды до наступления ночи, то и всей его силе конец.
Но внезапно горожанин умолк, словно бы подавился своими словами, и другой голос раскатился над головами благородных рыцарей. Витязь, грозный и величественный, в доспехах алых, точно залитых кровью, на закованном в железо коне высился рядом с ними подобно утесу.
– Бессмысленный болтун! – проговорил он, глядя на горожанина. – Видно, мало вас, бездельников и плутов, развешивал я на зубцах крепостных стен. Да знаешь ли ты, что все вы живете лишь до той поры, покуда не наскучило мне глядеть на вашу возню!
Страшен был этот голос! Точно тяжкие глыбы с горного склона падали слова. И на коленях молил о пощаде горожанин. Но видно, и вправду не знал жалости здешний владыка. Вот уже взмыл огромный меч над его головой – и вдруг остановился, встретив на своем пути сталь Галахадова клинка. Брызнули искры, когда ударилась сталь о сталь, и не выдержало сердце Ланселота.
– Отойди, Галахад! – воскликнул он. – Уж если суждено нам сложить здесь головы, так пусть я буду первым! – И он выхватил свой клинок и такой удар нанес Тремендосу, что шлем слетел с его головы. Бешеная злоба вспыхнула в глазах владыки. Поднялся он в стременах и щитом своим, огромным, как крепостные ворота, нанес жесточайший удар сэру Ланселоту, так что рухнул он со своим конем и остался лежать без движения.
– Иисусе! – проговорил сэр Галахад. – Видно, недаром потонула отцовская лодка.
Но не время было убиваться и плакать, ибо уже над головою Галахада взмыл огромный щит.
Словно небо раскололось надвое – такой прокатился гром, когда столкнулись щиты двух витязей. Однако усидел Галахад в седле, и конь его не дрогнул. И тогда отъехал Тремендос на длину копья и проговорил:
– Верно, ты и есть тот боец, что семь дней уже пьет из источника моей силы. Ведь иначе не выдержал бы ты моего удара. Чаша Святого Грааля скрыта за стенами моего замка. Кровь Господа нашего Иисуса питает мою мощь, и нет в мире равного мне, и некому меня судить!
Галахад же ответил ему:
– Разве становится святым захвативший храм разбойник? Глумился он над священником и молящихся пугает своим мечом. Но приходит рыцарь и бьется с ним без долгих разговоров, и гонит прочь, и рубит нещадно. И снова в храме звучит молитва, а имени злодея не помнит никто. Подбери же шлем, герцог Тремендос, ибо не для шуток пришел я сюда.
И сшиблись рыцари и рубились так жестоко, что бежал народ из города. Галахад же теснил Тремендоса, и чем ближе подступали они к воротам замка, тем сильней чувствовал себя сын Ланселота. И когда уже казалось, что вот-вот ворвется Галахад вслед за врагом своим в замок, рухнул Тремендос с коня, словно бы от удара Галахада. Рухнул, и расступилась под ним земля, и пропал он.
Опустил рыцарь меч от изумления, но тотчас понял, что ушел Тремендос подземным ходом. Тогда и Галахад устремился за ним, но уже засыпан был ход, и нельзя было пробиться сквозь завал.
А тем временем низко опустилось солнце, и почувствовал сэр Галахад тяжкую усталость.
Тогда рыцарь опустился на землю у ворот, чтобы не ускользнул до завтра Тремендос Единственный, и молился и горевал о том, что не может исполнить сыновний долг и похоронить своего отца как подобает. И с тем уснул Галахад, и легок был его сон.
Не голос врага и не пение птиц разбудили Галахада. Как соки земли будят весною все, что цветет и зеленеет, так и Галахада разбудила несказанная мощь, что переполнила за ночь его тело. Поднялся рыцарь и хотел уже навалиться на запертые ворота, как вдруг они распахнулись сами, и туча длинных стрел впилась в Галахадов щит.
– Ого! – воскликнул Галахад. – Как видно, я и впрямь разворошил улей, коли встречает меня целый рой.
И хоть щит его стал похож на дикобраза, двинулся он бесстрашно вперед, ведь едва вступил он за стены замка, как сила его забушевала, подобно приливу в море. Однако и семи шагов не сделал Галахад по двору, как встал перед ним Тремендос Единственный. Забрало на шлеме герцога было поднято, и немало подивился Галахад тому, как переменилось лицо Единственного. Словно не ночь прошла с той минуты, как разделили их ворота замка, а двадцать лет минуло. Темные морщины рассекли щеки и лоб Тремендоса, выцвели глаза, и седина в черной бороде сверкала, будто первый иней осенним утром. Но по-прежнему крепок был боец, и гремел под его ударами щит Галахада и его доспехи, потому что исчезла волшебная сила белого щита в Стране Одного Замка.
Бьются рыцари, шаг за шагом отступает Тремендос Единственный, и все ближе дверь, что ведет в замок. Вот замешкался на мгновение грозный герцог и забежал за повозку, что брошена была посреди двора. Но нет нынче невозможного для сэра Галахада! Точно пустую корзину, отбросил он со своего пути телегу, занес меч для удара и шагнул вперед. Как вдруг захрустели под ногами Галахада ветки, и повалился он в яму, прикрытую хворостом.
Беда! Беда! Уже спешит Тремендос с занесенным мечом к яме, ревет от ярости герцог, точно не человек он. Но схватил Галахад меч свой за середину лезвия, подпрыгнул, и лег клинок поперек ямы. И подтянулся на нем Галахад, и великой силой своей выбрался из ямы.
Крича от ужаса, кинулся Тремендос в узкий закоулок между замком и разрушенной часовней, но, когда Галахад с поднятым мечом устремился туда же, зазвенела тетива самострела, и черная короткая стрела ударила витязя в плечо. Видно, добрый мастер делал самострел. Могуч был удар, и не устояли доспехи. Опустился на одно колено Галахад, и горячая кровь бежала из-под доспехов струею.
Нет сил держать щит, и защищается Галахад одним мечом, а левая рука повисла, как засохшая ветка. Однако улучил рыцарь мгновение – рыча от боли, вырвал стрелу из тела. Но что это? Унимается кровь, стихает боль – с новой силой крушит Галахад Тремендоса. Вот уже на ступенях замка рубят друг друга бойцы, и, кажется, нет силы, что остановила бы Галахада. Но и тут приготовил ловушку хитроумный Тремендос. Провалилась ступень под ногами Галахада. Скатился он, гремя доспехами, вниз, а Тремендос тем временем исчез за дверью. Хотел было рыцарь выбить дубовые створки, но, как и вчера, сковал его глубокий сон, и до рассвета пролежал он на каменных ступенях.
Однако не кровавые поединки снились Галахаду, и не грохот битвы слышал он всю ночь. Чудилось рыцарю, что высоко над головой в темном небе звучат голоса слаще соловьиного пения. И звезды не холодными белыми искрами летят над землей, а глядят на него и греют, точно горячие угольки.
Поднялся Галахад, когда солнце осветило зубцы крепостных стен и лежала на его доспехах роса. Подошел юный рыцарь к двери и взялся за кольцо. Нынче утром отчего-то не хотелось ему обнажать клинок и крушить все без разбора на своем пути.
И стоило Галахаду потянуть за кольцо, тяжелые двери замка распахнулись, и там во мраке разглядел он скрюченного старика в латах. Тяжкие доспехи давили на худые плечи, и казалось, вот-вот рухнет он на каменный пол.
– Отвечай, старик! – промолвил Галахад. – Неужто Тремендос выслал тебя биться со мною?
И тогда старик распрямился и с трудом шагнул навстречу Галахаду. Солнечный луч из распахнутых дверей упал на его лицо, и ужаснулся Галахад: ведь сам Тремендос Единственный стоял перед ним! Все той же неутолимой злобой горели глаза герцога, но напрасно распухшие пальцы отыскивали рукоять меча – не осталось силы в старческих руках. Лицо же Тремендоса так состарилось за одну ночь, что казалось старше самых древних гор.
– Слушай меня, рыцарь Галахад, – проговорил Единственный, задыхаясь, – вчера еще ты бился со мной на мечах, нынче же одного удара твоего кулака довольно, чтобы убить меня. Да только не смерти боюсь я, ибо устал жить, а боюсь я, что станешь ты гордиться, что победил меня, Тремендоса Единственного. – И тут герцог зашатался, и шагнул было Галахад, чтобы поддержать его. – Ни шагу, дерзкий юнец, – прошипел Тремендос со злобой и со страшным усилием вытащил до половины свой меч из ножен. – Ни один человек не похвалится тем, что поддержал обессилевшего Тремендоса. И уж если не хватит мне сил встретить тебя добрым ударом, то свою-то глотку я сумею перерезать. – И снова замолчал старик, чтобы отдышаться, а потом сказал: – Запомни, сын Ланселота, сотни лет прошли с тех пор, как укрыл я от всех в этом замке чашу с кровью Господа нашего Иисуса. Безмерной мощью наполняла меня его святая сила, один выходил я против любой рати, и никто не мог устоять передо мной. Ни добра, ни зла не было для меня – пусть слабый выбирает, сильному все по плечу. Только об одном жалел я – каждый вечер должен был стоять я перед потайной комнатой, где от всех на свете укрыт Святой Грааль, чтобы снова наполнила меня его сила. Не будь этого, я покорил бы весь мир!
– Так что же теперь с тобою, несчастный старик? Где твоя мощь?
– Ты! – закричал старик с такой силой, что вздрогнуло пламя факела, освещавшего его лицо. – Ты отнял мою силу! Не ведаю отчего, но с того дня, как ступил твой конь на мою землю, чаша с Христовой кровью не подкрепляет моей силы и попусту стою я перед потайной комнатой.
– Что ж, – промолвил Галахад, – если выбрала река новое русло, никому не вернуть ее на старый путь.
– Да! Да! – прошипел старик. – Только не надейся, что справедливость и добро придут с тобою. Могущество – тяжкая ноша, никому не по силам остаться добрым, когда некого бояться. И не ты победишь меня, а эта проклятая святая чаша одолеет и добро и зло в твоей душе!
Но едва раздались эти слова, рухнул старик на каменный пол, страшно почернело лицо его, и испустил он дух. Галахад же стоял в смущении, покуда не донеслась до него тихая музыка. И так прекрасна была эта мелодия, точно из сновидения донеслась она к Галахаду.
По узкой лестнице двинулся сэр Галахад туда, куда звала его дивная музыка. Порою казалось рыцарю, что сильная рука ведет его по запутанным переходам замка. Спрятанные в укромных местах самострелы выбрасывали свои упругие жала, распахивались в полах бездонные ловушки, и остро отточенные клинки обрушивались с потолка на Галахада. Но ни стрел, ни ловушек не замечал Галахад, одну только музыку слышал он, а незримая рука твердо вела рыцаря. Пролетали мимо и ломались о камни выпущенные стрелы, ударялись в пол брошенные из-под потолка клинки, а ненасытные ловушки раскрывали свои пасти не раньше, чем рыцарь перешагивал их.
Но вот оборвалась музыка, и последний звук растаял под высокими сводами. Словно бы очнулся Галахад от чудесного наваждения. И тогда огляделся рыцарь и увидел, что стоит он в небогатых покоях с крохотными оконцами под самым потолком. И хоть едва пробивался солнечный свет сквозь эти оконца, но было в зале светло, и слаще ароматов майского сада был воздух, что вдыхал рыцарь. Вспомнился Галахаду Камелот и сияние над Круглым столом, но в этом зале не было факелов по стенам. Огляделся в недоумении Галахад и увидел невысокую дверь, и такой шел от этой двери свет, как от железного бруска, когда выхватывает его кузнец из горячих углей. Но не было нестерпимого жара, и не резал этот свет глаза, напротив – так прекрасно показалось Галахаду это сияние, что сами собой шагнули ноги навстречу золотому лучу. Шагнул рыцарь – и едва не упал, потому что страшно тяжелым показался ему его меч. Немедля расстегнул Галахад пряжку на поясе, сбросил меч на каменные плиты и вошел в этот луч, как в золотую реку.