И так жалки, так несчастны были их лица, что повернул Ланселот коня, а десятки рук тянут его за узду, подталкивают к логовищу дракона. Но страшный крик разнесся вдруг над городом, и такой ужас, такое страдание были в нем, что окаменел на миг Ланселот.
– Иисусе! – проговорил он, когда смолк страшный вопль. – Какие же муки должны выпасть человеку, чтобы такой крик вырвать из его груди? И как можете вы толковать о грядущих своих бедах, когда терзается рядом живая душа?
И молча расступилась толпа, а Ланселот поскакал к башне. Вот уже стоит он перед нею с мечом в руке, но нет в башню хода. Ни двери, ни щели – одни только тяжкие глыбы да оконце под самой крышей. И кричит, и стонет за этим оконцем несчастная девица, словно полчище демонов терзает ее. Великая скорбь охватила Ланселота, потому что нет большего страдания для благородного сердца, чем видеть чужие муки и не помочь несчастному. И вот замечает он около башни нищего старика и кидается к нему. Старик же, не дожидаясь речей Ланселота, говорит:
– С тяжкого подвига начал ты свой путь, Ланселот Озерный. Велики страдания Элейны, что мучается в этой башне по воле Морганы, и лишь тот спасет ее и выйдет невредим из башни, для кого чужая боль сильней своей. По тебе ли такой подвиг, Ланселот?
Но слышит Ланселот только крики, что несутся из башни.
– Помоги же мне, старик, если можешь, добраться до окна. Потому что нет у меня сил уйти прочь и нет у меня сил слышать, как мучается Элейна!
И тут запустил старик руку в свою нищенскую суму и вытащил оттуда веревку с острым крюком на конце. Была та веревка с дивным искусством сплетена из сверкающих стальных нитей.
– Да поможет тебе Господь, Ланселот! – молвил старик и бросил веревку так, что влетела она в окно и накрепко засел крюк в каменной кладке.
– Довольно ли для тебя такой лестницы? – спрашивает старик.
Но лишь крики из башни слышит Ланселот и берется за веревку и лезет к окну. Лезет Ланселот, а веревка все горячей и горячей, словно опустили ее конец в очаг и греют, не жалея поленьев. Когда же позади осталась половина пути, раскалились докрасна стальные нити и нестерпимая боль пронзила Ланселота; но снова вырвался крик из-за решетки, и забыл Ланселот про обжигающую сталь. И вот наконец он поднялся к окну, ухватился одной рукою за решетку и вырвал ее так, что раскрошился камень.
Страшным, смертельным жаром дохнула башня через узкое оконце на героя, но миг – и он уже внутри.
Снова оцепенел Ланселот, как тогда, когда услышал крик Элейны, ибо страшное диво предстало ему в башне. Словно огромный цветок терна, колыхалось посреди зала яростное пламя, и в середине этого багрового цветка нагая, как игла, стояла принцесса Элейна. А лепестки пламени то отступали от нее, то вдруг охватывали всю от головы до пят. И бился тогда в башне крик прекрасной девицы. Однако сразу было видно, что не сжигает ее пламя, но лишь терзает несказанно. И почудилось Ланселоту, что не пламя перед ним, а невиданное чудище, ведь раскаленные стебли, что держали Элейну в огне, шевелились, будто змеи, и то сжимали, то отпускали принцессу.
Тут почувствовал Ланселот такую ярость, что набросился с проклятьями на огненного зверя и рубил и разил его беспощадно. А огненные лепестки, что рушились на каменные плиты, остывали понемногу, как обломки железа в кузнице.
Рубит Ланселот, бьется отчаянно, но поднимаются снизу багровые жгучие стебли, охватывают руки бойца. И новые раскаленные лепестки трепещут вокруг него, словно адский сад расцвел на каменных плитах.
Кидается Ланселот вниз по каменным ступеням, а огненные щупальца ползут ему навстречу. И уже раскалились его доспехи, и что ни шаг, то жгучая боль от головы до пят пробегает по телу Ланселота. И меч его раскалился и сверкает в его руке, словно багровая молния.
Все ниже прорубает себе дорогу Ланселот в каменных дебрях, и с каждой ступенью сильнее жар. Но слышны ему стоны Элейны, и нет сил остановиться. И вдруг дохнуло из подвала таким жаром, что закипела кровь у Ланселота, и сверкание, как от расплавленного золота, ослепило его. Огромный раскаленный ком лежал перед ним, бился, будто чудовищное сердце, и ползли из него навстречу Ланселоту багровые щупальца. Тогда попрощался он с жизнью и, выставив перед собой меч, кинулся со ступеней в адский жар и пламя.
А когда очнулся Ланселот, то не сразу узнал подвал. Вместо страшного багрового сердца бился перед ним черный обрубок, уродливый, как старый пень, что не догорел в костре, и, будто обугленные корневища, торчали потускневшие мертвые щупальца. Поднялся Ланселот и снова кинулся наверх, туда, где начал он свой страшный бой. Подхватил на руки измученную Элейну, и вдруг – о чудо! Грохот послышался внизу, и солнечный свет хлынул в башню. Там, где упал без памяти Ланселот, рассыпалась каменная стена, и вынес рыцарь прекрасную девицу на Божий свет.
Укутал ее Ланселот в свой широкий плащ и бережно усадил на коня. Девица же, вдохнув вольного воздуха, сказала:
– Хвала тебе, доблестный боец. Немало рыцарей сложили свои головы в этой башне, еще больше отступили. И только ты небывалой доблестью разрушил чары Морганы. Ведь это она решила наказать моими муками отца, короля Пелеса, за то, что не пожелал он взять ее в жены и сделать королевой. И устроила она своим чародейством так, что стоило несчастному королю Пелесу приблизиться к этой башне, как муки мои становились поистине невыносимы, и отступал он в великом горе и смятении.
Тут приблизились к башне горожане, столпились вокруг Ланселота, и сказал один из них:
– Сэр Ланселот, нет в мире, как видно, подвига, который оказался бы тебе не по плечу. Так вспомни же теперь и о несчастных горожанах, ибо близок уже тот день, когда подымется могильный камень и огнедышащий дракон снова явится терзать нас.
Взял Ланселот своего коня за повод и двинулся вместе с Элейной туда, где дожидался своего часа дракон. Народ же шел за ними толпою и не переставал дивиться тому, как чудно преобразились доспехи Ланселота, стоило ему побывать в башне. Ибо, когда прибыл он в город, голубей неба были его латы, но теперь цветом своим стали они подобны закатному небу, и дыхание адского жара исходило от них, так что не у каждого хватало духу приблизиться к Ланселоту.
Пришли наконец горожане с Ланселотом в пустынное место, где не было травы на земле и голые деревья кололи небо обугленными ветвями. Остановился Ланселот у могильного камня, приготовил свой меч и приказал выйти из толпы двум кузнецам со своими молотами. И били кузнецы по камню до тех пор, пока не рассекла его трещина. А когда повалил из этой трещины смрадный дым, испугались они, побросали молоты и бежали прочь. Ланселот же заслонился щитом и приготовился к битве.
Сначала раздался из-под камня страшный рев, а потом разъехались половинки надгробия, и мерзкий огнедышащий дракон выполз на Божий свет.
В ужасе закричал народ, когда огненным вихрем закружилось пламя из драконьих глоток вокруг Ланселота. Но развеялся дым, и огненный поток иссяк, а Ланселот стоял, прикрывшись щитом, и зорко следил за чудищем из-под забрала. И снова дракон разинул свои пасти, но багровые, закаленные в адском огне доспехи Ланселота и тут не поддались. Тогда шагнул вперед Ланселот, и зазвенел его меч о медную драконью чешую. Взметнулись страшные лапы последний раз и прочертили по щиту Ланселота три сверкающие борозды. Но уже ничто не может удержать меч Ланселота, и в самое сердце чудища вонзился он, и ударила струей кровь дракона. И так ядовита была эта кровь, что многие годы спустя не поднимался на этом месте ни один росток.
А тем временем поспешил навстречу Ланселоту отец Элейны, благородный король Пелес, и ввел его в свой замок, и приветствовал как избавителя. И в самый разгар пира сказал Пелес Ланселоту:
– Сэр Ланселот, года, что я прожил, унесли мою силу, а несчастья истерзали мой дух, и недолго осталось мне ходить по земле. Господь не дал мне сына, но если ты согласен взять в жены Элейну, то все мое королевство будет ее приданым.
Ланселот же ответил так:
– Благородный Пелес, велика честь занять ваш трон, что же до принцессы Элейны, то не встречал я девицы прекрасней, чем она. Однако другая судьба назначена мне. И покуда гнетут людей злоба и несправедливость, останусь я в седле.
Не знал Пелес, что возразить на это, ведь и сам король видел, каким славным рыцарем станет Ланселот, а потому и не уговаривал его более променять рыцарский меч на королевскую корону. Однако великую хитрость задумал Пелес, и, когда кончился пир, призвал к себе король придворную даму Брузену. И была эта Брузена весьма сведуща в колдовстве.
Она выслушала Пелеса и ответила так:
– Благородный король, если вы хотите, чтобы своей волей пошел Ланселот под венец с Элейной, без колдовства не обойтись. И вот что сделаю я: пусть завтра, перед тем как Элейна выйдет в зал, где будете вы беседовать с Ланселотом, поднесут ему кубок с питьем, что приготовлю я этой ночью.
И тогда вместо Элейны почудится ему образ королевы Гвиневеры, супруги короля Артура и хозяйки Круглого стола. А всякому ведомо, что такой прелестью наделил Господь образ Гвиневеры, что нет в христианском мире рыцаря, который, увидев ее, не был бы готов служить Гвиневере и отдать свою жизнь по первому ее слову. И когда в глазах Ланселота затеплится любовь, пусть Элейна разумными речами и нежной лаской укрепит ее. С великой охотой последует за ней юный рыцарь. И тогда, о король, все будет по-вашему.
Не создал Господь такой клинок, что поразил бы коварство, и мужество – ненадежная защита от хитрости. Вот уже пенится доброе вино в кубке у короля, и Ланселоту подносят высокий бокал.
Славное зелье сварила Брузена! Показалось Ланселоту на одно мгновенье, что снова коснулось его пламя из башни, и гул далеких колоколов послышался ему за окнами замка. Послышался и пропал, потому что растворились высокие двери и, окруженная придворными, вошла в зал дама столь нежная и прекрасная, что остановилось на миг сердце Ланселота. И в первый раз дрогнула его рука, и разлетелся высокий бокал по каменным плитам острыми осколками.
Торжествуй, король Пелес! Славного наследника отыскал ты. Радуйся, Элейна! Нет в мире рыцаря прекрасней Ланселота. И уже не далекие колокола слышатся им – все церкви в округе звонят во славу новобрачных.
Ничего не пожалел король Пелес для свадьбы дочери. День за днем пируют бароны в королевском замке, и не сводит глаз с Ланселота счастливая Элейна. Только сам Ланселот нет-нет да и задумается, словно что-то вспомнить хочет и не может. Но отшумела свадьба, и довольные бароны разъехались по своим замкам.
Бредет из зала в зал Ланселот, переходит из комнаты в комнату, будто ищет потерянное. И дивятся королевские слуги, что нет радости на его лице.
Но вот вошел Ланселот в тот покой, где встретили его, когда дважды победителем вошел он в замок Пелеса. Вошел и остановился в изумлении: славные доспехи лежали в углу, и сталь их была багряной, как небо на закате. "Видно, великий мастер ковал эти латы", – подумал Ланселот, подошел поближе и коснулся стального нагрудника. И тут же, будто пламенем, обожгло ему руку, и кончилось наваждение от колдовского снадобья, узнал Ланселот свои доспехи. Кинулся он к себе в покои, увидел Элейну и понял наконец, как жестоко его обманули.
– Позор мне! – воскликнул сэр Ланселот. – На спокойное житье, на мягкие перины променял я грядущую славу и рыцарскую честь. Ты виной тому! – И он выхватил свой меч и занес его над головою Элейны. Но не стала Элейна звать на помощь. Покорно опустилась она на колени перед Ланселотом.
– Казни меня, рыцарь, потому что с великим коварством обманули тебя здесь, но не было у моей любви иного способа задержать тебя в замке. И если казнят нынче за любовь, то крепче держи свой меч.
И опустила Элейна голову так, что рассыпались ее волосы и обнажили шею. А Ланселот устыдился своей ярости и отбросил клинок.
– Да простит меня Господь, – молвил Ланселот, – ибо великий это позор угрожать даме, вдвойне же позорно угрожать той, что любит тебя. Простите меня, леди Элейна.
И с тем сэр Ланселот надел свои доспехи, поднялся в седло и пустился в путь не откладывая.
Хоть и не медлил в пути Ланселот, слава о нем достигла Камелота раньше, чем увидел он стены Артурова замка. По всей Англии расходились рассказы о рыцаре в багровых доспехах и с тремя сверкающими бороздами на щите. Вот потому-то и узнали его дозорные, что стояли на стенах Камелота.
Все бароны, кому случилось тогда быть при дворе, вышли навстречу Ланселоту, и сам Артур был с ними. Ланселот же дивился столь торжественной встрече и в толк не мог взять, отчего с таким почетом помогают ему спуститься из седла и коня его ведут по двору так, словно это не боевой конь, а королевский наследник.
– Благородные сэры! – говорит Ланселот. – По заслугам ли мне от вас такой почет? Да и не за почестями прибыл я в Камелот, но лишь для того, чтобы служить по мере сил благородному Артуру.
Не слушают рыцари Ланселота. Вот уже ведут его в замок, через залы и распахивают перед ним огромные двери. И торжественно и безмолвно идет впереди король Артур. Лишь у последней двери остановился король. Остановился и обернулся к Ланселоту.
– Входи же, рыцарь! Здесь отныне твое место.
И тогда Ланселот толкнул дверь и замер, потому что стоял перед ним Круглый стол и ярко горели факелы на стенах зала.
– О государь! – воскликнул Ланселот. – Лишь о том и мечтаю я, чтобы нашлось за этим столом место и для меня. Но ведь даже в рыцари не посвящен я доныне.
Артур же дал знак сэру Кэю, и сэр Кэй выдвинул одно из сидений, на которых с самого начала не было надписей. И сверкнули золотые буквы, и прочел Ланселот на спинке сиденья свое имя. Тогда спросил его Артур:
– Сколько дней минуло с тех пор, как прибыли вы, сэр, ко двору короля Пелеса?
И ответил Ланселот, а все, кто ни был вокруг стола, смотрели на него в изумлении. Тогда сэр Кэй подвел Ланселота к его сиденью, и увидел Ланселот, что дивный свет струится от факела, висящего на стене в этом месте, но на самом факеле пламени нет.
– Ваша доблесть, сэр, зажгла этот свет в тот день, как приехали вы во владения короля Пелеса. Теперь же займите свое место за Круглым столом и поведайте нам обо всем, что приключилось с вами в тех краях.
Поведал Ланселот о башне, рассказал он о драконе, но не стал говорить о том обмане, что учинил ему король Пелес, потому что не было в его сердце злобы. А когда кончился рассказ, молвил Артур:
– Дивную силу вложил Господь в твои руки, о Ланселот, но сильнее доблесть, которую наш Владыка зажег в твоем сердце. Так что же, благородные сэры, ждать нам еще или нынче же по всем законам нашего братства посвятить сэра Ланселота в рыцарское достоинство?
И поднялись из-за стола три старейших рыцаря, чтобы не откладывая совершить все, что полагается. А когда миновала ночь и зажегся рассвет следующего дня, вышел Ланселот из королевской часовни, где молился не смыкая глаз, и старые рыцари встретили его у порога. Белую полотняную рубаху до пят набросили они на плечи Ланселота, и был это знак новой жизни, в которую вступал он. И перевязь с мечом надели на него, и ввели в церковь. Епископ же благословил меч Ланселота и читал ему рыцарские законы, и гулко отдавались его слова под высоким куполом. Когда же перевернулась последняя страница в старой книге, раздался в церкви голос Ланселота:
– В присутствии Господа моего и государя обещаю и клянусь, что будет мой щит прибежищем слабого и угнетенного и не поднимется мой меч за неправду. И прибыли не стану искать я, и со слабым не вступлю в бой.
А когда отзвучала клятва, подвели рыцари Ланселота к Артуру, и опустился Ланселот на колени. Артур же вынул свой меч и ударил Ланселота по плечу Эскалибуром плашмя. Потом вложил в ножны свой меч, поднял Ланселота с колен и расцеловал его. И возрадовались все рыцари, глядя на это. Артур же сказал:
– Ланселот! Пусть отныне все видят, что по праву вошел ты в братство Круглого стола. Прими же золотые шпоры от королевы Гвиневеры.
И подошла Гвиневера, а Ланселот опустился на одно колено и принял золотые рыцарские шпоры. Но не видел он ни блеска шпор, ни того, как дивно сработал их королевский оружейник, потому что стояла перед ним та, чей образ уже являлся ему в замке Пелеса через великое колдовское искусство Брузены. Однако не было теперь в облике Гвиневеры ни колдовства, ни обмана, и светлая радость охватила Ланселота.
Как прибыл ко двору короля Артура молодец на паршивой лошаденке
Надобно сказать, что ничего так не любил король Артур на своих пирах, как слушать о диковинных приключениях и славных подвигах. Когда же приключалось какое-нибудь диво в Камелоте, то почитали рыцари это за праздник и долго вспоминали его.
И вот в один прекрасный день, когда король и бароны собирались уже садиться за обед, вбежал в зал Круглого стола оруженосец и сказал королю Артуру:
– Сэр, взгляните в окно. Поистине удивительные люди поспешают к воротам замка. Клянусь чем угодно – не бывало таких в Камелоте.
И тогда взглянул Артур в окно и увидел, как скачет к замку молодец на паршивой лошаденке. Нет у него ни стремян, ни седла, и трясется он на своей кляче так, точно вот-вот свалится на дорогу. А за ним несутся во всю прыть два карлика и пылят своими кривыми ногами нещадно.
– Вот так рыцари! – захохотал сэр Кэй. – Поистине будет диво, если он не плюхнется на землю у ворот замка. – И захохотали тут все, кто был в зале.
Однако доскакал молодец на своей лошаденке до ворот и сполз кое-как на землю. Тут же подбежали карлики, взгромоздились на несчастную клячонку и умчались прочь. Молодец же принялся стучать в ворота.
– Что за стук! – подивился сэр Кэй. – Что за гром! Видно, могучий боец прибыл в Камелот. Не иначе как придется нам потесниться у Круглого стола.
И от этих слов Кэя снова началось за столом веселье, и веселились рыцари, покуда не распахнулась дверь зала и не шагнул этот молодец через порог. Тут и увидели все, что был он высок и крепок, в плечах широк, лицом хорош, а руки имел такие большие и красивые, что залюбовались гости. Юноша же учтиво поклонился Артуру и сказал так:
– О благороднейший из королей король Артур! Я приехал к вам молить о милости, просить вас выполнить мои три желания. Первую же милость прошу я сейчас, другие две – через год.
Любопытно стало королю Артуру, о чем попросит он.
– Будь по-твоему, – согласился Артур.
– Сэр, – говорит диковинный гость, – велите кормить и поить меня весь год, а как минет он, скажу я и другие два желания.
– Невелика твоя просьба, – произнес Артур, – ни другу, ни врагу не отказываю я в еде и питье. Но я хочу знать твое имя.
Тут подошел к диковинному гостю сэр Кэй, оглядел его насмешливо и сказал, смеясь:
– Что за нужда нам в его имени? Будет с него и прозвища. Белоручка – вот как станут звать тебя! Недаром же у тебя такие красивые руки. А что до пищи, то определю я его на кухню, там каждый день найдется для него жирная похлебка. Слышишь, Белоручка! Тебе не придется жаловаться на наших поваров – через год ты будешь жирен, как боров в закуте!
И так насмехался он над приезжим и издевался, пока не остановил его Ланселот:
– Головой могу ручаться, он еще покажет себя рыцарем славным и доблестным, и не пристало вам, сэр Кэй, глумиться над ним.