2
Меньше чем в четверти мили от Брайана Ричардсона, в уединении клуба "Ридо" на Веллингтон-стрит сенатор Ричард Деверо, убивая время до намеченного полета в Ванкувер, тоже прочел обе газеты, затем положил сигару в пепельницу и, улыбнувшись, вырвал страницу с материалом о безбилетнике. В противоположность Ричардсону, горячо надеявшемуся, что это дело не дойдет до правительства, сенатор - председатель партии оппозиции - обрадовался и был уверен, что дойдет.
Сенатор Деверо выдрал материал из газет в читальне клуба "Ридо", в большой квадратной комнате, выходившей на Парламентский холм и охраняемой у двери бронзовым бюстом суровой королевы Виктории. Стареющему сенатору и этот читальный зал, да и сам клуб были издавна знакомы.
Клуб "Ридо" в Оттаве (как часто любят это отмечать его члены) настолько закрыт и элитарен, что даже название его не прочесть за пределами заведения. Люди, проходящие мимо, понятия не имеют о том, что это за место, - с виду это, обычный, даже несколько захудалый особняк.
В клубе, куда вы проходите через вестибюль с колоннами и поднимаетесь по широкой двойной лестнице, царит словно разреженная атмосфера. Никакого правила насчет тишины здесь не существует, тем не менее большую часть дня тут царит гробовое молчание и новички стараются говорить шепотом.
Членами клуба "Ридо", хотя и не принадлежащего ни одной из партий, является главным образом политическая элита Оттавы - министры, судьи, сенаторы, дипломаты, начальники штабов, высшие гражданские чиновники, горстка доверенных журналистов и несколько обычных членов парламента, которым по карману весьма высокие взносы. Однако несмотря на то что это не партийный клуб, в нем решается немало политических дел. Собственно, некоторые серьезные решения, связанные с развитием Канады, принимались за бренди и сигарами завсегдатаями клуба, которые сидели, развалясь, в глубоких креслах, обитых красной кожей, как сидел сейчас сенатор Деверо.
Ричарду Гордону Деверо было далеко за семьдесят, и выглядел он внушительно - высокий, с прямой спиной, ясными глазами и некоторой полнотой, объяснявшейся жизнью, абсолютно лишенной физических упражнений. У него имелся заметный животик, не вызывавший, однако, подтрунивания. Он держался грубовато-добродушно, одновременно любил запугивать, что приводило к определенным результатам, но редко оскорбляло. Он много говорил и, казалось, вовсе не умел слушать, хотя на самом деле мало что упускал. Он обладал престижем, влиянием и огромным состоянием, созданным лесозаготовительной империей в западной Канаде и завещанным ему предком Деверо.
Сейчас, поднявшись с кресла, сенатор прошел с торчащей изо рта сигарой к одному из двух телефонов - прямых линий - в глубине клуба. Ему пришлось набрать два номера, прежде чем он добрался до нужного человека. По второму номеру он связался с достопочтенным Бонаром Дейцем, лидером парламентской оппозиции. Дейц находился в своем кабинете в Центральном блоке.
- Бонар, мальчик мой, я в восторге, - заявил сенатор Деверо, - хоть и несколько удивлен, что в канун Рождества вы усердно трудитесь.
- Я писал письма, - коротко произнес Дейц, - а сейчас уже еду домой.
- Отлично! - прогремел в трубку сенатор. - Не заглянете ли по дороге на минутку в клуб? Возникли кое-какие обстоятельства, и нам надо встретиться. - На другом конце провода послышался было протест, но сенатор тотчас оборвал его: - Вот что, мальчик мой, такая позиция не годится - во всяком случае, если вы хотите, чтобы наша сторона выиграла на выборах и вы стали премьер-министром вместо этого пустозвона Джеймса Хоудена. А вы ведь хотите стать премьер-министром? - В голосе сенатора появились ласковые нотки. - Ну и станете им, мой мальчик Бонар, не волнуйтесь. Теперь уже скоро. Я вас жду.
И, хмыкнув, сенатор направился к креслу в главном зале клуба, уже прокручивая в уме, как использовать прочитанный материал во благо партии оппозиции. Вскоре над его головой возникло облако табачного дыма - занимаясь своим излюбленным делом - упражнением ума, - он курил сигару.
Ричард Деверо никогда не был государственным деятелем - ни в молодости, ни в старости, - не был даже серьезным законодателем. Его полем деятельности стали политические манипуляции, и этим он занимался всю жизнь. Ему нравилось быть полу-анонимной властью. В своей партии он занимал лишь несколько выборных постов (пост председателя-организатора, который он занимал сейчас, был запоздалым исключением), тем не менее в партийных делах он стал таким авторитетом, каким были немногие до него. И тут не было ничего таинственного. Это объяснялось просто двумя обстоятельствами - природной политической проницательностью, благодаря чему в прошлом люди искали его советов, и разумным использованием денег.
В то время, когда Ричард Деверо занимал руководящее место в партии, эти два достоинства принесли ему славную награду, которую получали самые преданные ее члены, - пожизненное пребывание в канадском сенате, о членах которого однажды очень точно выразился один политик, назвав их "высшим классом канадских пенсионеров".
Подобно многим своим пожилым братьям в сенате сенатор Деверо редко посещал дебаты по незначительным вопросам, которые верхняя палата проводила в доказательство своего существования, и только дважды вообще выступал. В первый раз, предложив дополнительный паркинг для сенаторов на Парламентском холме, а второй - с жалобой на то, что вентиляционная система в сенате вызывает сквозняки. Оба его выступления принесли плоды, что, как сухо заметил сенатор Деверо, "было более продуктивно, чем можно сказать о большинстве выступлений в сенате".
Прошло десять минут после телефонного звонка, а лидер оппозиции все не появлялся. Но сенатор Деверо знал, что Бонар Дейц все-таки придет, а пока он закрыл глаза и задремал. И почти тотчас, учитывая возраст и обильный ленч, заснул.
3
В Центральном блоке парламента было пусто и тихо, когда достопочтенный Бонар Дейц закрыл за собой тяжелую дубовую дверь своего кабинета, комнаты номер 407С. Его легкие шаги по мраморному полу гулко отдавались в длинном коридоре - звуки летели вперед и вниз, отскакивая от готических арок и стен из известняка. Он задержался дольше, чем намеревался, - записывал кое-что для себя, а теперь еще больше задержится, так как надо было зайти в клуб "Ридо", чтобы встретиться с сенатором Деверо. Но он полагал, надо узнать, чего хочет старина.
Не дожидаясь лифта, он устремился вниз по широкой мраморной лестнице, которая вела из коридора на первый этаж. Преодолеть надо было всего два марша, и он, высокий и стройный, быстро, рывками спускался, точно заводной игрушечный солдатик. Тонкая изящная рука едва касалась медных перил.
Незнакомец, впервые увидев Бонара Дейца, мог бы принять его за ученого, кем тот, собственно, и был, но не за политического лидера. Лидеры традиционно полноваты и авторитарны, а Дейц с виду не был таким. Его удлиненное худое лицо - один недружелюбно настроенный карикатурист изобразил его однажды с миндалевидной головой на тощем как жердь теле - не отличалось красотой, которая столь привлекает избирателей, что они голосуют за некоторых политиков независимо от их обещаний и реальных дел.
И однако же, у него было поразительное число приверженцев в стране - среди людей специфических, как говорил кое-кто, - людей, сумевших выявить в Дейце чувства более тонкие и глубокие, чем у его главного политического противника Джеймса Макколлума Хоудена. Тем не менее на последних выборах Хоуден и его партия побили Дейца с разгромным счетом.
Когда Дейц вышел в зал Конфедерации, сводчатый вестибюль с колоннами из темного полированного сиенита, служитель в форме беседовал с молодым человеком - на вид совсем подростком - в рыжих брюках и спортивной куртке "Гренфелл". Голоса их были отчетливо слышны.
- Извините, сынок, - говорил служитель. - Не я устанавливаю правила.
- Это понятно, но не могли бы вы сделать одно исключение? - Парень говорил с американским акцентом - если не с далекого юга, то откуда-то из тех мест. - У меня всего два дня. Мои родители возвращаются…
Бонар Дейц невольно остановился. К нему это не имело никакого отношения, но что-то в этом парне… И он спросил:
- В чем проблема?
- Молодой человек хочет посмотреть парламент, мистер Дейц, - сказал служитель. - Я объяснил, что это невозможно - ведь праздники…
- Я из Чаттануги, штат Юта, сэр, - сказал юноша. - Заканчиваю университет по истории конституций. И я подумал, что, раз уж я здесь…
Дейц взглянул на свои часы.
- Я могу провести вас по зданию, если только быстро. Пойдемте. - И, кивнув служителю, он повернул назад.
- Ух ты, вот это лихо! - Высокий студент последнего курса шел рядом с ним, меряя пространство длинными шагами. - В самом деле здорово!
- Если вы изучаете историю конституций, то понимаете разницу между нашей, канадской, системой правления и вашей.
Юноша кивнул:
- Думаю, что понимаю - в основном. Главное различие в том, что мы выбираем президента, а ваш премьер-министр не избирается.
- Он не избирается в качестве премьер-министра, - сказал Дейц. - Однако чтобы быть членом палаты общин, он должен быть избран в парламент, как и все другие члены. После выборов лидер партии большинства становится премьер-министром и затем создает кабинет министров из своих сторонников.
Канадская система правления, - продолжал он, - это парламентарная монархия с единой линией власти, которая идет от обычного избирателя вверх - через правительство к короне. А при вашей системе власть разделена - одни полномочия имеет президент, другие - конгресс.
- Проверяй и уравновешивай, - заметил юноша. - Только иногда так много проверок, что ничего не делается.
Бонар Дейц улыбнулся:
- Не стану это комментировать. А то мы можем нанести вред внешнеполитическим связям.
Они подошли к вестибюлю палаты общин. Бонар Дейц открыл одну из тяжелых двойных дверей и провел своего спутника в помещение. Они остановились, окруженные глубокой тишиной, которую почувствовали кожей. Горело всего несколько светильников, и там, куда не доставал их свет, галереи и стены тонули в темноте.
- Когда идет заседание, здесь куда оживленнее, - сухо заметил Дейц.
- А я рад, что увидел ее такой, - тихо произнес юноша. - Это… это выглядит своего рода святыней.
Дейц улыбнулся:
- У нашего парламента очень старые традиции. - Они двинулись вперед, и он рассказал, как премьер-министр и лидер оппозиции - он сам - изо дня вдень сидят друг против друга в разных концах зала. - Видите ли, мы считаем, что такое противостояние имеет немало преимуществ. При нашей системе правления исполнительная власть отчитывается перед парламентом сразу за все свои действия.
Юноша с любопытством посмотрел на своего гида.
- Значит, если бы ваша партия получила больше мест, сэр, вы были бы премьер-министром, а не лидером оппозиции.
Бонар Дейц кивнул:
- Да, был бы.
И с обезоруживающей наивностью юноша спросил:
- А вы думаете, что когда-нибудь сумеете этого добиться?
- Время от времени, - сделанной улыбкой произнес Дейц, - я сам задаюсь этим вопросом.
Он намеревался посвятить юноше всего несколько минут, но парнишка понравился ему, и когда они закончили разговор, прошло уже довольно много времени. Вот опять, подумал Дейц, он позволил себе отвлечься. Это случалось с ним часто. Он даже думал иногда, не это ли реальная причина того, что он не так преуспел в политике. Другие известные ему люди - Джеймс Хоуден в частности - наметили для себя прямую линию и не отступают от нее. А у Дейца никогда так не получалось - ни в политике, ни в чем-либо другом.
В клуб "Ридо" он явился на час позже, чем предполагал. Вешая пальто, он покаянно вспомнил, что обещал жене провести большую часть времени дома.
В верхней комнате отдыха, слегка похрапывая, все еще спал сенатор Деверо.
- Сенатор! - тихо окликнул его Бонар Дейц. - Сенатор!
Старик открыл глаза и некоторое время пытался сфокусировать взгляд.
- О Господи! - Он выпрямился в глубоком кресле. - Похоже, я задремал.
- Я полагаю, вы решили, что сидите в сенате, - сказал Бонар Дейц. И неуклюже - словно сломавшаяся жердь - опустился в соседнее кресло.
- Если бы это было так, - хмыкнув, произнес сенатор Деверо, - вы меня столь легко не разбудили бы. - Он повернулся, сунул руку в карман и вытащил оторванный кусок газеты. - Прочтите-ка вот это, мальчик мой.
Дейц надел очки без оправы и внимательно прочел. А сена-юр гем временем обрезал новую сигару и закурил.
Подняв на него глаза, Дейц произнес:
- У меня два вопроса, сенатор.
- Спрашивайте, мой мальчик.
- Первый вопрос: поскольку мне уже стукнуло шестьдесят два года, как вы думаете, могли бы вы перестать называть меня "мой мальчик"?
Сенатор усмехнулся:
- В этом ваша беда, молодежь: вы хотите прежде времени состариться. Не волнуйтесь - старость подойдет достаточно скоро. А теперь, мой мальчик, какой ваш второй вопрос?
Бонар Дейц вздохнул. Он понимал, что лучше не спорить со стариком, который, как он подозревал, просто издевался. Дейц закурил и спросил:
- Как насчет этого малого в Ванкувере - Анри Дюваля? Вы что-нибудь об этом знаете?
Сенатор Деверо повел сигарой, как бы отметая вопрос.
- Я совсем ничего не знаю. Когда услышал об этом несчастном молодом человеке и его оставленной без внимания просьбе сойти на берег в нашей стране, я сказал себе: вот это возможность разворошить навозную кучу и поставить в сложное положение наших оппонентов.
Несколько человек вошли в зал и, проходя мимо Дейца и сенатора Деверо, поздоровались с ними. Сенатор заговорщически понизил голос.
- Вы слышали, что произошло прошлым вечером в Доме правительства? Драка! Среди членов кабинета!
Бонар Дейц кивнул.
- Заметьте: под самым носом у должным образом назначенного представителя нашей милостивой королевы.
- Такое случается, - сказал Дейц. - Я помню, как однажды, когда наши люди устроили вечеринку с танцами…
- Прошу вас! - Сенатор Деверо выглядел шокированным. - Вы совершаете кардинальное преступление как политик, мой мальчик. Пытаетесь быть справедливым!
- Послушайте, - сказал Бонар Дейц, - я обещал жене…
- Я буду краток. - Передвинув сигару в левый угол рта, сенатор сложил руки и стал загибать толстые пальцы. - Пункт первый: мы знаем, что среди наших оппонентов царит разлад, о чем свидетельствует эта случившаяся прошлым вечером некрасивая история. Пункт второй: по сообщениям моих информаторов, искрой, от которой произошел взрыв, был вопрос об иммиграции и Харви Уоррендере - этом яйце с тухлым желтком. Вы следите за ходом моих мыслей?
Бонар Дейц кивнул:
- Я вас слушаю.
- Отлично. Пункт третий, по вопросу об иммиграции: случаи, дошедшие в последнее время до внимания публики - мы могли бы назвать их сентиментальными случаями, - были рассмотрены с поразительным пренебрежением… поразительным, по мнению наших оппонентов, конечно, а не по нашему мнению… с поразительным пренебрежением политической практикой и влиянием подобных дел на сознание общественности. Вы согласны?
Снова кивок.
- Согласен.
- Великолепно! - просиял сенатор Деверо. - Теперь мы подходим к пункту четвертому. Представляется вполне вероятным, что наш никудышный министр по делам иммиграции поступит с этим несчастным молодым Дювалем так же неуклюже и глупо, как и с предыдущими. Во всяком случае, будем на это надеяться.
Бонар Дейц улыбнулся.
- Поэтому, - сенатор по-прежнему говорил, понизив голос, - поэтому, говорю я, возьмем-ка мы - партия оппозиции - на себя решение судьбы этого молодого человека. Давайте превратим эту историю в публичное дело и нанесем удар по неподатливому правительству Хоудена. Давайте…
- Я понял, - сказал Бонар Дейц. - И прибавим себе на этом несколько голосов. Неплохая идея.
Лидер оппозиции задумчиво смотрел на сенатора Деверо сквозь очки. "Сенатор, - говорил он себе, - стал в некоторых отношениях маразматиком, и тем не менее, если не обращать внимания на его утомительный микоберизм, старик все еще обладает замечательным политическим чутьем". Вслух же Дейц сказал:
- Меня куда больше заботит появившееся сегодня утром сообщение об этой встрече Хоудена с президентом США в Вашингтоне. Сказано, что речь пойдет о торговле, но у меня такое чувство, что тут замешано нечто куда более крупное. Я считаю, что надо потребовать более полного объяснения, что именно они собираются обсуждать.
- Я прошу вас этого не делать. - Сенатор Деверо строго потряс головой. - Это ничего нам не даст в глазах публики, а вы можете показаться кому-нибудь вздорным. Зачем завидовать даже Хоудену, что ему выпал ерундовый случай коснуться ребра на капители Белого дома? Это одна из привилегий его поста. Настанет день, когда и вы будете этим заниматься.
- Если речь действительно пойдет о торговле, - медленно произнес Бонар Дейц, - почему именно в это время? Никаких срочных проблем нет, ничего нового не обсуждается.
- Совершенно верно! - Голос сенатора зазвучал победно. - Какое же время может быть лучше для Хоудена - когда все в своем курятнике тихо, - чтобы о нем заговорили газеты и появились фотографии в более знатной компании? Нет, мой мальчик, ничего хорошего не получится, если вы поведете атаку с этих позиций. А кроме того, если они собираются говорить о торговле, кого это может волновать, кроме нескольких импортеров и экспортеров?
- Меня, - сказал Бонар Дейц, - и всех должно волновать.
- А-а, но что люди должны делать и что делают - это разные вещи. Нам же следует думать о средних избирателях, а они ничего не понимают во внешней торговле и - более того - не хотят понимать. Их волнуют ясные им проблемы, имеющие отношение к человеческим судьбам, им хочется поплакать или порадоваться, - нечто вроде истории этого одинокого молодого парня Анри Дюваля, которому так нужен друг. Вы готовы быть его другом, мой мальчик?
- Что ж, - задумчиво произнес Бонар Дейц, - возможно, тут что-то есть.
И умолк, размышляя. Старик Деверо был прав в одном: оппозиции необходимо какое-то весомое популярное дело, которое позволит нанести удар по правительству, - в последнее время у них не было ничего подобного.
Бонар Дейц остро сознавал, что в последнее время среди тех, кто его поддерживал, появляется все больше критиканов. Он был слишком мягок как лидер оппозиции в своих нападках на правительство, говорили они. Что ж, возможно, его критики были правы: ему случалось проявлять мягкость, - он полагал, что это следствие его понимания точки зрения противника. В политике, когда удары наносятся с плеча, такое умонастроение может быть недостатком.
Но проблема, связанная с правами человека, - если это действительно так, а похоже, что так, - что ж, это другое дело. Он может затеять жесткую борьбу и нанести правительству удар в болезненное место и таким образом, пожалуй, снивелировать свои недочеты. Более того: это будет такая борьба, которую подхватят газеты и публика и будут ей аплодировать.