То, что он сказал Маргарет, было абсолютной правдой. В его кабинет действительно поступала масса почты, и этот журнал был лишь крошечной ее частицей. Конечно, многие газеты и журналы никогда не попадали к нему, разве что там была какая-то ссылка на него или его фотография. Но вот уже многие годы Милли Фридман складывала в маленькую стопку такие журналы. Он не помнил, чтобы когда-либо просил ее об этом, но и не возражал. Он предполагал, что Милли автоматически возобновляла подписку, когда она кончалась.
Все это - астрология, оккультные науки и весь фокус-покус - было сущей ерундой, но все-таки интересно увидеть, насколько подвержены такому влиянию другие. Только с такой точки зрения это его и интересовало, хотя почему-то это было трудно объяснить Маргарет.
Интерес его возник много лет назад в Медисин-Хэт, когда он уже утвердился в юриспруденции и только начинал карьеру политика. Он принял в производство дело бесплатной клиентки, каких было много в те дни, - подсудимая, седая мамаша, обвинялась в воровстве из магазине. Она была столь явно виновата и имела такой длинный список аналогичных проступков, что, казалось, ничего тут не поделаешь - надо признавать факты и просить о снисхождении. Но пожилая женщина, некая миссис Ада Зидер, поступила иначе - ее больше всего заботило, чтобы судебные слушания перенесли на неделю. Хоуден спросил ее, зачем ей это надо.
Она сказала: "Да затем, что судья не обвинит меня тогда, глупый ты человек. - И поскольку он нажимал на нее, пояснила: - Я родилась под знаком Стрельца, дорогуша. А будущая неделя очень благоприятна для всех, кто родился под знаком Стрельца. Понял теперь?"
Не желая огорчать пожилую женщину, он добился того, что слушание было отложено, а потом подал просьбу не считать ее виновной. К его величайшему изумлению, после весьма неубедительной защиты обычно жесткий судья прекратил дело.
После того дня в суде Хоуден никогда больше не видел старенькую миссис Зидер, а она до самой своей смерти регулярно писала ему, давая советы, как строить свою карьеру исходя из того, что он, как она обнаружила, тоже родился под знаком Стрельца. Он прочитывал ее письма, но мало обращал на них внимания - они просто забавляли его, за исключением одного или двух случаев, когда ее предсказания вроде сбылись. А еще позже пожилая женщина подписала его на астрологический журнал, и когда ее письма перестали приходить, журнал продолжал у него появляться.
Сейчас он открыл номер на разделе, озаглавленном: "Ваш личный гороскоп - с 15 по 30 декабря". На протяжении двух недель каждый день был отмечен советом тем, кто помнит, когда родился. Перейдя к разделу, посвященному завтрашнему дню, то есть двадцать четвертому, Хоуден прочел:
"Важный день для принятия решений и хорошая возможность обратить события в свою пользу. Ваше умение убеждать особо проявится, и, следовательно, продвижение вперед, которого можно теперь достигнуть, не следует откладывать. Время для встреч. Но остерегайтесь маленького облачка, не больше человеческой руки".
"Нелепое совпадение, - сказал он себе, - а кроме того, если посмотреть разумно, то все сказано весьма туманно и может быть применено в любых условиях". Но ему действительно надо принимать решение, и он опять действительно думал о созыве Комитета по обороне на завтра, и ему действительно придется убеждать людей. Он поразмыслил над тем, что понимать облачком не больше человеческой руки. Возможно, это про Харви Уоррендера. Тут он заставил себя остановиться. Какая нелепица! И он положил на стол журнал, не желая больше к нему обращаться.
Правда, это напомнило ему об одном - о Комитете по обороне. Пожалуй, заседание, в конце концов, следует провести завтра, хотя это и канун Рождества. Сообщение насчет Вашингтона будет опубликовано, и ему необходимо добиться поддержки кабинета министров, убедив их разделить его мнение. И он начал намечать, что сказать комитету. Мысли побежали.
Хоуден лег в постель лишь через два часа. Маргарет уже спала; он разделся, не разбудив ее, и поставил маленький будильник на шесть утра.
Сначала он крепко спал, но к утру его растревожил странный, неизменно возвращавшийся сон - облака, поднимавшиеся из крошечной руки в мрачное, грозящее бурей небо.
Глава третья
Моторное судно "Вастервик"
1
К западному берегу Канады - в 2300 милях от Оттавы, если считать по курсу самолета, - в промежутке между двумя ливнями 23 декабря пристало судно "Вастервик".
Ветер в гавани Ванкувера дул холодный и порывистый. Местный лоцман, севший на судно полчаса назад, велел выбросить три мотка якорной цепи, и теперь "Вастервик" медленно покачивался, а его большой якорь бороздил, словно тормоз, покрытое илом, лишенное камней дно гавани. Буксир, шедший впереди, издал короткий гудок, и к берегу протянулся бросательный конец, а следом за ним и другие.
Через десять минут, в три часа дня по местному времени, судно было притаранено, якорь поднят.
Пирс Ла-Пуэнт, к которому пришвартовалось судно, был одним из многих, тянувшихся словно пальцы от шумного, плотно застроенного берега. Вокруг новоприбывшего и у соседних пирсов стояли, разгружаясь или загружаясь, другие суда. Грузоподъемники быстро работали, поднимаясь и опускаясь. Товарные вагоны деловито шныряли по проложенным в доке рельсам, а автопогрузчики мчались от кораблей на склады и обратно. Неподалеку грузовое судно отошло от причала и направилось в открытое море, ведомое буксиром и сопровождаемое линейным судном.
К "Вастервику" деловито подошли трое. Они шагали в ряд, умело обходя препятствия и работающих. Двое из них были в форме. Один - таможенник, другой - из канадской Иммиграционной службы. Третий мужчина был в гражданской одежде.
- А, черт! - произнес таможенник. - Снова пошел дождь.
- Зайди к нам на корабль, - сказал гражданский с улыбкой. Он был агентом пароходной компании. - Там посуше.
- Я бы на это не рассчитывал, - произнес чиновник Иммиграционной службы. У него было суровое лицо, и он говорил без улыбки. - На некоторых ваших судах более мокро, чем на улице. Не могу понять, как вы умудряетесь держать их на воде.
С "Вастервика" спустили заржавевшую железную лестницу.
Взглянув на судно, агент пароходной компании произнес:
- Я и сам иногда удивляюсь. Ну а этот, думаю, выдержит еще три поездки. - И он полез вверх по лесенке; остальные - за ним.
2
Капитан Сигурд Яаабек, крупный крепкий мужчина с обветренным лицом моряка, собирал в каюте непосредственно под капитанским мостиком бумаги, требующиеся для получения разрешения на груз и команду. Перед тем как пристать, капитан сменил свой обычный свитер и бумажные брюки на двубортный костюм, но допотопные ковровые шлепанцы, которые он большей частью носил на корабле, оставил.
Хорошо, подумал капитан Яаабек, что они пристали днем и вечером смогут поесть на берегу. Так приятно избежать запаха удобрений. И капитан поморщился, чувствуя этот всепроникающий запах, напоминающий смесь мокрой серы и гниющей капусты. Вот уже несколько дней этот запах шел от груза в трюме номер три и распространялся по всему судну через систему вентиляции. Как хорошо, подумал Яаабек, что в следующий раз "Вастервик" будет перевозить свежесрубленный канадский лес.
С документами в руке он направился на верхнюю палубу.
В помещениях для команды, находившихся на корме, Стабби Гейтс, крепкий моряк, прошел враскачку по маленькой квадратной столовой, которая днем служила комнатой отдыха. Он подошел к человеку, стоявшему молча и смотревшему в иллюминатор.
Гейтс был из лондонских кокни. Его отличало исполосованное шрамами лицо борца, мощная фигура, а длинные руки делали его похожим на обезьяну. Он был самым сильным на корабле и, если его не провоцировали, - самым мягким.
Второй мужчина был молодой и невысокого роста с круглым резко очерченным лицом, глубоко посаженными глазами и черными, чересчур длинными волосами. С виду он казался мальчишкой.
Стабби Гейтс спросил:
- О чем это ты задумался, Анри?
С минуту тот продолжал смотреть в иллюминатор, будто и не слышал. Лицо его было странно печально, глаза словно впились в очертания города с видневшимися за доками высокими зданиями. Шум транспорта долетал по воде из порта. Внезапно молодой человек передернул плечами и обернулся.
- Да ни о чем. - Он произнес это с сильным гортанным акцентом, который, однако, нельзя было назвать неприятным. Он явно с трудом говорил по-английски.
- Мы будем стоять в порту неделю, - сообщил Стабби Гейтс. - Ты раньше был когда-нибудь в Ванкувере?
Молодой человек, которого звали Анри Дюваль, отрицательно покачал головой.
- А вот я был тут уже три раза, - сказал Гейтс. - И тут есть местечки поприятнее нашего корабля. Да и жратва хорошая, и всегда можно быстро подцепить девчонку. - Он бросил косой взгляд на Дюваля. - Как думаешь, дадут тебе на этот раз сойти на берег, приятель?
Молодой человек что-то пробурчал недовольным тоном. Слова было трудно разобрать, но Стабби Гейтс все-таки уловил смысл.
- Иногда я думаю, - сказал Анри Дюваль, - что никогда больше не сойду на берег.
3
Капитан Яаабек встретил трех мужчин, когда они поднялись на борт. Он обменялся рукопожатием с агентом компании, и тот представил таможенника и сотрудника Иммиграционной службы. Оба чиновника, став сразу деловитыми, вежливо кивнули капитану, но рук для пожатия не подали.
- Ваша команда собрана на перекличку, капитан? - спросил чиновник Иммиграционной службы.
Капитан Яаабек кивнул.
- Следуйте, пожалуйста, за мной.
Ритуал был знаком, и никаких инструкций для того, чтобы команда подошла к офицерской столовой в середине корабля, не требовалось. Они выстроились у входа, а офицеры ждали внутри.
Стабби Гейтс ткнул Анри Дюваля в бок, когда начальство во главе с капитаном прошло мимо.
- Эти мужики - правительственные чиновники, - тихо произнес Гейтс. - Они скажут, можешь ли ты сойти на берег.
Анри Дюваль повернулся к старшему по возрасту.
- Я ведь очень стараюсь, - тихо произнес Дюваль. Он произнес это с сильным акцентом и чисто юношеским пылом - звучавшее раньше в его голосе уныние исчезло. - Я стараюсь работать. Может, разрешат остаться.
- Вот это правильно, Анри, - весело произнес Стабби Гейтс. - Никогда не говори "умираю"!
В столовой для чиновника Иммиграционной службы поставили столик и стул. Он сел и начал изучать напечатанный список команды, который вручил ему капитан. А на другой стороне комнаты таможенник листал декларацию судового груза.
- Тридцать офицеров и матросов и один безбилетник, - провозгласил чиновник Иммиграционной службы. - Это так, капитан?
- Да. - И капитан Яаабек кивнул.
- Где вы взяли безбилетника?
- В Бейруте. Его фамилия Дюваль, - сказал капитан. - Он с нами уже давно. Даже слишком давно.
На лице чиновника Иммиграционной службы не отразилось ничего.
- Я начну с офицеров. - И он поманил первого офицера - тот подошел и подал шведский паспорт.
После офицеров потянулась команда. Разговор с каждым был короткий. Фамилия, национальность, место рождения, два-три поверхностных вопроса. Затем каждый пересекал комнату и подходил к таможеннику, задававшему свои вопросы.
Дюваль был последним. Его чиновник Иммиграционной службы расспрашивал не поверхностно. И он старательно отвечал на неуверенном английском. Несколько моряков, в том числе Стабби Гейтс, задержались, чтобы послушать.
Да, его зовут Анри Дюваль. Да, он едет без билета. Да, его посадили в Ливане, в Бейруте. Нет, он не гражданин Ливана. Нет, у него нет паспорта. И никогда не было. Как и свидетельства о рождении. Никакого документа. Да, он знает, где он родился. Это было во Французском Сомали. Его мать - француженка, отец - англичанин. Мать умерла, отца же он никогда не знал. Нет, у него нет возможности доказать, что он сказал правду. Да, ему было отказано во въезде во Французское Сомали. Нет, тамошние чиновники не поверили ему. Да, ему отказывали в разрешении сойти на берег в других портах. А таких портов было много. Он не помнит все. Да, он уверен, что у него не было никаких бумаг. Никаких.
Все повторялось, как и в других местах, где его расспрашивали. По мере того как шел допрос, надежда, которая ненадолго озарила лицо молодого человека, сменилась отчаянием. Тем не менее в конце он снова предпринял попытку.
- Я ведь работает, - взмолился он, пытаясь найти в лице чиновника Иммиграционной службы хотя бы тень отклика. - Пожалуйста… Я работает хорошо. Работает в Канада. - Он произнес последнее слово как-то странно, словно выучил его, но не знал хорошо.
Чиновник Иммиграционной службы отрицательно покачал головой.
- Нет, здесь на берег ты не сойдешь. - И, обращаясь к капитану Яаабеку, добавил: - Я издам приказ о задержании безбилетника, капитан. И вы будете отвечать, если он не сойдет на берег.
- Мы позаботимся об этом, - сказал агент пароходной компании.
Чиновник Иммиграционной службы кивнул.
- Вся остальная команда проверена.
Из столовой начали выходить люди, и тут Стабби Гейтс произнес:
- Можно вас на одно слово, мистер?
Удивленный чиновник сказал:
- Да.
Те, кто уже выходил, задержались в дверях, а человека два вернулись.
- Я насчет этого самого Анри.
- А в чем дело? - В голосе чиновника Иммиграционной службы прозвучало раздражение.
- Ну, словом, ведь через пару деньков Рождество и мы будем в этом порту, и вот некоторые из нас подумали, что, может, мы могли бы взять с собой Анри на берег - на один только вечер.
Чиновник резко произнес:
- Я только что сказал, что он не должен покидать судно.
Голос Стабби Гейца загремел:
- Да знаю я это, но хоть на пять чертовых минут неужели вы не можете забыть вашу чертову бюрократию? - Он не намеревался давать волю гневу, но презирал, как все моряки, чиновников, служащих на берегу.
- Хватит! - резко произнес чиновник, сверкая глазами.
Тут вышел вперед капитан Яаабек. Находившиеся в комнате моряки замерли.
- Вам, может, и хватит, упрямый вы осел! - произнес Стаб-би Гейтс. - Но когда малый почти два года не сходил на берег, а на пороге Рождество…
- Гейтс, - спокойно произнес капитан. - Закончим на этом.
Воцарилась тишина. Чиновник Иммиграционной службы покраснел, потом успокоился. Теперь уже он засомневался и посмотрел на Стабби Гейтса.
- Вы что, утверждаете, - сказал он, - что этот человек по имени Дюваль два года не был на берегу?
- Ну не совсем два года, - спокойно вмешался капитан Яаабек. Он хорошо говорил по-английски, лишь с легким налетом своего родного норвежского. - С тех пор как этот молодой человек сел безбилетником на мое судно двадцать месяцев назад, ни одна страна не разрешила ему сойти на берег. В каждом порту мне говорили одно и то же: "У него нет паспорта, нет никаких документов. Значит, он не может покинуть вас. Он - ваш". - Капитан поднял свои крупные руки моряка и в вопросительном жесте расставил пальцы. - Так что же мне с ним делать - отдать его рыбам на съедение, потому что ни одна страна не впускает его?
Напряжение рассосалось. Стабби Гейтс молча отошел в знак уважения к капитану.
Чиновник Иммиграционной службы - уже совсем не резко - с сомнением произнес:
- Он утверждает, что он француз, так как родился во Французском Сомали.
- Это правда, - сказал капитан. - К сожалению, французы тоже требуют документы, а у этого человека их нет. Он клянется мне, что у него никогда не было бумаг, и я ему верю. Он честный и хороший работник. Это можно понять за двадцать-то месяцев.
Анри Дюваль следил за обменом репликами, переводя с надеждой взгляд с одного лица на другое. Теперь он посмотрел на чиновника.
- Мне очень жаль. В Канаде он не может сойти на берег. - Чиновник был явно смущен. Несмотря на внешнюю суровость, он не был жестоким человеком и порой хотел, чтобы правила на его работе были более гибкими. И чуть ли не извиняющимся тоном он добавил: - Боюсь, я ничего не могу тут сделать, капитан.
- Даже ни одной ночи на берегу? - не отступался Стабби Гейтс со свойственным кокни упорством.
- Даже ни одной ночи. - Ответ прозвучал непреклонно. - Я сейчас составлю соответствующий приказ.
С тех пор как судно стало у причала, прошел час, и начали спускаться сумерки.
4
В две-три минуты двенадцатого по времени Ванкувера, приблизительно через два часа после того, как премьер-министр в Оттаве лег в постель, у темного пустынного входа на пирс Ла-Пуэнт остановилось под проливным дождем такси.
Из него вышли двое мужчин. Один был репортер, другой - фотограф из ванкуверской газеты "Пост".
Репортер Дэн Орлифф, крупный мужчина около сорока лет, со своим красным широким лицом и раскованными манерами больше походил на добродушного фермера, чем на преуспевающего и порой беспощадного газетчика. В противоположность ему фотограф Уолли де Вере был высокий, худощавый, со стремительными движениями и налетом вечного пессимизма.
Такси отъехало, а Дэн Орлифф, зажав рукой воротник пальто, чтобы защититься от дождя и ветра, стал осматриваться. Сначала, когда вдруг исчезли фары такси, трудно было что-либо увидеть. Вокруг них были какие-то неясные призрачные формы и пятна черноты, а впереди - плеск воды. Тихие опустевшие здания смутно вырисовывались - их очертания расплывались во мраке. Затем постепенно, по мере того как глаза привыкали к темноте, ближайшие тени обрели форму, и Дэн Орлифф увидел, что они стоят на широком цементном причале параллельно берегу.
Позади них, на дороге, по которой их привезло такси, возвышались цилиндры элеватора и темные сараи доков. Неподалеку на причале высились горы судовых грузов, накрытые брезентом, и от причала уходили вдаль два дока, словно руки на воде. У каждого дока с обеих сторон стояли пришвартованные суда, и несколько огней, горевших в тумане, указывали на то, что судов всего пять. Но нигде не было ни людей, ни какого-либо движения.
Де Вере, взвалив на плечи камеру и оборудование, указал на суда:
- Которое из них?
Дэн Орлифф с помощью карманного фонарика посмотрел на записку, которую ночной редактор дал ему полчаса назад, получив наводку по телефону.
- Нам нужен "Вастервик", - сказал он. - Это, наверное, один из них.
Он повернул направо, и фотограф последовал за ним. Уже через минуту после того, как они вылезли из машины, по плащам их ручьями текла вода. Дэн почувствовал, что и брюки у него промокли, а за воротником по спине побежала струйка.
- Не мешало бы им, - заметил де Вере, - иметь тут информационную будку с куколкой. - Они осторожно пробирались по разбитым ящикам и сплющенным канистрам от масла. - А кто все-таки этот тип, которого мы ищем?