Английский путешественник Борчель рассказывает таким образом о встрече его с двумя львами. "День был прекрасный и на небе не было ни одного облака. Около двух миль шли мы по берегу реки, покрытому высоким тростником. Собаки, бывшие с нами, весело бегали и прыгали вокруг нас, осматривая каждый куст, который нам попадался. Вдруг они как будто что-то увидели и громко залаяли. Мы стали осторожно пробираться к тому месту, подозревая, что там скрывается хищный зверь, и точно, вскоре увидели льва и львицу. Львица показалась только на одну минуту; она тотчас побежала вверх по течению реки и скрылась в тростнике. Но лев огромной величины смело выступил и остановившись, смотрел на нас. Опасность была очевидна. Большая часть из нас были пешие и без оружия, а лев стоял в нескольких шагах и собирался по– видимому на нас броситься. Я вынул свои пистолеты и, взведя курки, держал их перед собой. Те из моих товарищей, которые имели ружья или пистолеты, сделали то же. Тогда наши верные собаки кинулись между нами и львом и удержали его своим лаем. Они обступили его со всех сторон, ни мало не робея. Не смотря на то, лев чувствуя собственную силу, оставался совершенно спокойным, обратив голову к нам. Собаки, видя, что глаза его устремлены на нас, близко подошли к нему, но дорого заплатили за свою смелость, потому что лев, не переменяя своего величественного положения, одним ударом лапы поверг двух из них мертвыми на землю".
"Тогда мы выстрелили по нашему неприятелю; одна пуля ранила его, кровь полилась, но он не упал. Мы полагали, что боль побудит его кинуться на нас с большею яростью. Все ружья были вновь заряжены, но к счастью мы ошиблись и вместо того, чтоб напасть на нас, он спокойно удалился. Я однако сожалел, что он ушел от нас живым".
Около двухсот лет тому назад, один Англичанин, по имени Георгий Давис, находясь во Флоренции, пришел смотреть зверей, содержавшихся в садах Великого Герцога Тосканского. В одной клетке, стоявшей в конце сада, находился огромный лев. Показывая его, вожатый говорил, что не было возможности укротить его, хотя он уж находился там три года и хотя с ним всегда хорошо обходились.
Давис подошел к клетке, чтобы лучше рассмотреть этого неукротимого зверя. Но едва он приблизился, как лев бросился к дверям клетки и стал показывать знаки радости, махая хвостом, потряхивая головой и лижа руку его, которую он просунул сквозь решетку. Испуганный смотритель упрашивал Дависа не подвергать свою жизнь опасности, но напрасно, он непременно хотел быть впущенным в львиную клетку. Смотритель должен был согласиться, и дрожа от страха, стал близ клетки, в ожидании, что неосторожный будет растерзан в ту же минуту, но этого не случилось. Лев начал ласкаться к Давису, положил лапы на его плечи, и показывал такую радость, как собака, которая видит своего хозяина после долгой разлуки. Поиграв некоторое время со львом, Давис вышел из зверинца, оставив смотрителя в величайшем недоумении о случившемся.
Должно думать, что он рассказывал этот удивительный случай всем своим знакомым, потому что скоро это дошло до сведения Великого Герцога, который потребовал к себе Дависа, чтоб он объяснил ему, каким чудом этот дикий лев, который не подпускал к себе даже своего смотрителя, дозволил чужому войти в его клетку и играть с собою.
Давис отвечал, что ему будет очень приятно объяснить это удивительное происшествие Великому Герцогу и, явившись к нему, рассказал следующее: "Лев, который находится в садах ваших, был подарен мне, когда он был еще львенком, капитаном одного корабля, который привез его из Варварии. Я воспитывал его точно так, как обыкновенно воспитывают собак. Он везде ходил за мной и чрезвычайно был ко мне привязан. Когда он сделался слишком велик, чтоб оставаться у меня в доме, я поставил для него во дворе клетку и с тех пор он всегда содержался на цепи, исключая, когда его выводили показывать кому– нибудь из моих приятелей. Когда ему минуло пять лет, он сделался очень свиреп, даже в своих играх, и однажды так сильно схватил одного человека за руку, что я стал опасаться, как бы он не сделал какого-нибудь несчастья; поэтому хоть мне и было жаль, но я решился застрелить его.
Будучи однажды в одном обществе, мне случилось упомянуть об этом намерении, и один из бывших тут гостей стал просить меня не убивать льва, а подарить ему, и я согласился. Но я желал бы знать, каким образом мой старый любимец попал в сады Вашего Высочества".
Великий Герцог поблагодарил Дависа за удовлетворение его любопытства и сказал ему, что лев был подарен ему тем же самым человеком, который спас жизнь этому животному.
Другой лев принадлежавший герцогине Гамильтон, также показал удивительную память и силу привязанности. Однажды, после обеда, за которым Герцогиня угощала многочисленное общество, она пригласила гостей своих выйти посмотреть, как будут кормить ее прекрасного льва. Общество забавлялось, кидая в льва палками, чтоб разъярить его. В это время вошел слуга и спросил у герцогини позволения одному сержанту, который вел рекрут, тоже посмотреть льва. Герцогиня, которая была очень добра и ласкова, тотчас приказала допустить их, и они вошли в то самое время, как лев ел свой корм. Сержант приблизился к клетке говоря: "Неро! Неро! Разве ты меня не узнаешь?". Лев тотчас поднял голову, оставил пищу, и помахивая хвостом, подошел к краю клетки. Сержант просунул руку между решеткою и трепал его по голове. Между тем, он рассказывал присутствующим, что этот самый лев был поручен его надзору во время переезда его из Гибралтара в Англию, и прибавил, что он чрезвычайно рад и удивлен, видя, что лев помнит его, после трехлетней разлуки. Лев также был очень рад, что увидел своего прежнего смотрителя. Он ходил взад и вперед близ того места, где стоял сержант, и беспрестанно лизал его руки. Сержант хотел было войти в клетку, но присутствующие того не допустили.
Когда лев разъярен, то он ужасно ревет, и этот рев называется рыканьем. Львиное рыканье так громко, что его можно принять за отдаленный гром. Все прочие лесные животные страшатся его и убегают.
Во время первого Крестового похода, один храбрый рыцарь, по имени Годфрид-де-Латур, находясь в Сирии, ехал однажды верхом по лесу. Вдруг он услышал жалобный крик, похожий на голос человека. Он поспешил в ту сторону, и представьте его удивление, когда вместо человека, увидел льва, вокруг которого обвилась большая змея. Рыцарь одним ударом меча убил змею и освободил льва. С этого времени благодарный зверь никогда не покидал своего избавителя и следовал за ним всюду, как собака.
По окончанию войны, Латур должен был возвратится в Европу. Он желал взять с собою своего верного льва, но капитан корабля не хотел на то согласиться, и он был принужден покинуть его на берегу. Когда лев приметил, что он оставлен своим господином, то начал ужасно рычать, и видя, что корабль удаляется, бросился в воду, и поплыл за ним; но вскоре выбился из сил и утонул.
Весьма опасно подходить близко к клеткам, в которых содержаться львы, и даже смотрители их не всегда приближаются к ним, потому что львы легко приходят в ярость, и тогда трудно бывает укротить их.
В Кассельском зверинце, в Германии, был лев, который очень любил женщину, за ним смотревшую. Эта женщина, для забавы зрителей часто клала голову в пасть этого дикого зверя. Однажды, когда она это сделала, лев вдруг стиснул зубы и раздавил несчастной голову. Вероятно лев не имел намерения причинить ей вреда; но, может быть, ее волосы произвели щекотание в его горле и заставили его чихнуть или кашлянуть, потому что когда лев увидел, что он убил любезную свою смотрительницу, то лег близ ее тела, не позволяя никому до нее дотронуться, не принимал пищи, и наконец умер с печали. Я перескажу вам одно занимательное описание львиной охоты, сделанное г. Прингелем, который, тому около десяти лет, поселился на Мысе Доброй Надежды. "Однажды ночью лев, который прежде утащил у меня несколько овец, съел мою верховую лошадь, стоявшую в конюшне неподалеку от моего дома. Зная, что лев всегда скрывается близко от того места, где он заел свою жертву, я решился убить его на другой день, если это только будет возможно.
Для того я пригласил всех моих соседей, и через час мы собрались большим обществом, все верхом и вооруженные. Желая во-первых узнать, где находился лев, мы послали Готентотов, которые пошли по следам его, с того места, где была им съедена лошадь, до леса, состоявшего из кустарников и хвойных деревьев, на расстоянии около мили. Удостоверившись, что он точно скрывается в том лесу, мы признали за лучшее выгнать его из кустов, чтоб дать себе возможность напасть на него с меньшею опасностью. Обыкновенно это делают, раздражая его собаками, пока он выбежит в открытое поле. Тогда все охотники стреляют поочередно. Но мы не будучи опытны в охоте такого рода, полагали, что собаки не в состоянии разъярить льва, и потому, разделившись на три партии, стали объезжать вокруг кустов, стреляя в то место, где лаяли собаки. Видя, что это ни к чему не ведет, некоторые из моих товарищей решились приблизиться к льву. Он лежал между корнями высокого куста. Подойдя к нему очень близко, они выстрелили и вероятно ранили его, потому что он в ту же минуту, с ужасным ревом, бросился из своего убежища. Охотники обратились в бегство; но лев бежал быстрее, и догнав ближайшего из них, ударом лапы поверг его на землю. Зрелище было ужасно. Лев стоял, наложив лапу на грудь несчастного и посматривал вокруг с уверенностью и гордостью. Мы были в величайшей опасности, и я ежеминутно ожидал, что один или несколько из нас будут растерзаны. Хотя наши ружья были заряжены, но мы не решались стрелять, страшась разъярить еще более зверя или ранить нашего товарища; но лев, смотря на нас внимательно несколько минут, повернулся, и перескочив через куст, в несколько футов вышиною, скрылся в горы".
"Мы скоро подоспели на помощь раненому товарищу и были очень обрадованы, увидев, что у него спина только слегка оцарапана и бока немного помяты. Итак мы решились еще преследовать льва и вскоре нашли его. Он стоял под старым деревом, у берега горного потока. Собаки начали на него лаять, но страшились к нему приблизиться, потому что он ужасно рычал и бил себя хвостом, как будто намереваясь на нас напасть. Готентоты переплыли реку и вошли на вершину крутой горы, над деревом, под которым находился лев. Некоторые из нас стали на другой стороне долины, и таким образом, поставив зверя между двумя огнями, мы начали стрелять в него до тех пор, пока он упал, покрытый ранами".
"Лев этот был уже совершенного возраста, ему было пять или шесть лет. Он имел двенадцать футов от морды до конца хвоста, а верхняя часть его передней ноги была так толста, что я не мог обхватить ее обеими руками".
Лошадь, осел, мул и зебра
Лошади очень драгоценны для человека и приносят ему такую пользу, что без их помощи он не мог бы совершать ни тех путешествий, ни тех трудов, какие он теперь предпринимает.
Из всех четвероногих животных лошадь самое красивое, но чтоб правильно судить о ее красоте и ловкости, должно видеть ее в странах, где она живет в природной свободе, бегая по воле в обширных полях, не зная ни узды, ни бича.
По природе лошади очень кротки и не враждуют ни с одной породой других животных. В домашнем состоянии они могут жить везде, где живут люди, но дикие лошади водятся только в некоторых странах Азии и Африки. Самые же лучшие находятся в Аравии.
В Южной Америке есть обширные степи, называемые пампасами, в которых водятся многочисленные табуны одичалых лошадей. Жители этих степей славные наездники. Дети их приучаются ездить верхом с четырех лет.
В тех местах не путешествуют иначе, как верхом, и когда лошадь, на которой путешественник едет, устанет, он ловит другую из пасущихся вокруг. Это делается посредством аркана или длинного ремня с петлей на конце, которая набрасывается на голову лошади, и затягивается более и более, если она старается освободиться. По– испански такой аркан называется лассо. Лошади, когда их начинают приучать к езде, лягают всякого, кто подойдет к ним. Иногда бывает очень трудно оседлать лошадь. Но когда она уже обучена, то становится смирна и допускает даже детей влезать на себя по хвосту.
Несколько лет тому, Капитан Гед путешествовал по пампасам. Он описывал следующим образом, как там приучают лошадей к верховой езде.
"Когда я прибыл на постоялый двор, где надлежало переменить лошадей, я нашел около двадцати жителей этих степей, называемых гаучосами, собравшихся, чтоб объезжать молодых лошадей. Так как мой экипаж отстал от меня на несколько миль, то я решился посмотреть, как это делается, и сев на лошадь, направился к коралю; так называется обширное поле, окруженное кольями и разделенное на несколько маленьких разгородок, из которых каждая имеет отдельный вход. Кораль был наполнен молодыми лошадьми трех или четырех лет. Капатас, или главный гаучо, сидя на крепком и красивом коне, въехал в кораль, и накинув аркан на голову одной молодой лошади, увлек ее за собою. Сперва ей очень не хотелось оставить своих товарищей, и едва она вышла из кораля, как начала рваться изо всей силы, но ее удерживала петля. Тогда пеоны, или пешие гаучосы, подбежали к ней, накинули ей на ноги аркан, затянули его и дернули за веревку так сильно, что я подумал, что лошадь убьется. В ту же минуту один гаучос сел ей на голову и обрезал всю гриву, между тем как другой обрезал конец хвоста в знак, что она уже объезжена. Потом вложили ей в рот ремень вместо удила и надели крепкую узду на голову. Один из гаучосов в предлинных и острых шпорах, подошел к ней, и пока два человека держали ее за уши и за узду, он положил на нее седло и подтянув его очень туго, захватился за ее гриву и мигом вскочил на нее. Тогда державшие ее подали седоку поводья и отошли. Лошадь начала биться так, что седоку было очень трудно сидеть, но шпоры его заставили ее идти вперед и она пустилась вскачь, делая всевозможные усилия, чтоб сбросить его. Тогда вывели другую лошадь из кораля и сделали с ней то же самое, что и с первою. Все это делалось так быстро, что в полчаса двенадцать гаучосов уже сидели на лошадях".
"Забавно было видеть, что делали лошади. Иные ржали, когда их седлали, иные тотчас ложились и катались по земле, между тем как другие стояли, упершись в землю ногами и опустив вниз голову, с выражением злости и упрямства".
"Занимательно также было смотреть, как гаучосы разъезжали в разных направлениях и старались ввести лошадей назад в кораль, и это было всего труднее, потому что бедные животные были так напуганы, что не хотели возвращаться. Лошади скакали и вертелись вокруг, а гаучосы их хлестали. Наконец они их привели назад совершенно укрощенными. Седла и узды были сняты и молодые лошади вошли в кораль, чтоб присоединиться к своим товарищам. Привели еще лошадей, и так как гаучосы недолго ездили на каждой из них, то при мне объездили таким образом до сорока лошадей, пока прибыл мой экипаж".
Хотя лошади наделены большой силою, но они так кротки и смирны, что редко употребляют ее во вред человека. Напротив того лошадь охотно переносит всякие труды и даже подвергается смерти для пользы тех, которые ласково с нею обходятся.
Несмотря на столь хорошее расположение лошадей, есть примеры их мстительности и злопамятства.
Один Английский Баронет имел прекрасную охотничью лошадь, которая, можно сказать, не знала усталости и доставляла ему много удовольствия быстротою и легкостью своего бега. Вы конечно полагаете, что Баронет чрезвычайно пекся о такой драгоценной лошади, и что он давал ей довольно времени для отдыха, когда возвращался с охоты; напротив того он был так жесток, что захотел испытать, можно ли утомить это прекрасное животное. И так однажды после продолжительной утренней охоты, он тотчас после обеда велел опять оседлать свою лошадь и поскакал на ней по горам Девонширского Графства, где он жил. Когда он возвратился домой, то бедная лошадь, казалось, была чрезвычайно утомлена и с трудом могла дойти до конюшни. Конюх, который очень любил ее и был чувствительнее своего господина, не мог удержаться от слез, видя жалостное состояние своей любимицы; она был покрыта пеной и ноги ее дрожали от усталости.
На другой день Баронет по обыкновению пошел в конюшню. Едва он вошел, как лошадь, сделав страшный прыжок, бросилась на него, и если б конюх не подоспел на помощь, то Баронет дорого бы заплатил за свою жестокость.
Прошедшего года, близ города Отена, во Франции, случилось происшествие, которое я расскажу в доказательство сколько искусства и присутствия духа охотника, столько и ловкости, проворства и отважности его лошади.
Г. М., один из жителей Отена, страстный любитель охоты, имеет свору английских собак, чрезвычайно быстрых и сильных. Они приучены ходить на кабанов, которых в краю том водится довольно много. Завидев добычу, эти собаки пускаются с такою быстротой, что редкая лошадь может за ними следовать. Но у г. М. есть верховая лошадь, которая не только не отстает от собак, но часто их обгоняет, и он обыкновенно на ней выезжает на охоту. Все оружие его состоит при этом случае из одного охотничьего ножа, карабинами вооружены только его прислужники.
Выехав с своею свитою на охоту 12 октября прошедшего года, г. М. напал на след большого кабана.
Несколько собак, которые были спущены прежде других, помчались с такою скоростью, что остальным догнать их было невозможно тем более, что вдруг поднялся очень сильный ветер, который остановил не только собак, но и самих охотников. Один г. М. не был удержан этим препятствием; он поскакал во всю прыть, и перепрыгивая с удивительною быстротою через овраги, тыны и ручьи, вскоре догнал собак, которые уже осадили зверя. Утомленный продолжительным бегом, кабан защищался с яростью; когда г. М. прискакал на место битвы, шесть собак были уже частью убиты, частью изувечены так, что не могли сражаться. Пять остальных храбро дрались посреди поля, на котором кабан остановился. Как скоро он завидел нового неприятеля, то с бешенством на него бросился. Лошадь одним прыжком уклонилась от удара; но охотник, выхватив нож, снова направил ее на кабана, который не показывал ни малейшей боязни. Приблизившись к нему, г. М. стал так, чтоб зверь пришелся у него с правой руки, и в ту минуту, как тот бросился, чтоб ударить его в ногу, он поднял ее, нагнулся, и в один миг до рукояти вонзил нож в ребра кабана. Зверь высоко привскакнул от боли, кинулся в сторону и пустился бежать с ножом в боку. Но прежде того, он в ту минуту, как сам получил рану, успел ударом клыка распороть ногу лошади от колена до ляжки, вершков на восемнадцать.
Между тем кабан бежал все далее. Встретив плетень, он перепрыгнул через него, что удивительно тем более, что кабаны не умея высоко прыгать, обыкновенно пробиваются сквозь изгороди и плетни, хотя б они были и очень плотно сделаны. Лошадь г. М. не отставала он зверя, и несмотря на свою рану, с такою же легкостью как прежде, вслед за ним перескочила через плетень. Дикий вепрь прислонился к нему и в этом выгодном положении отбивался от собак, которых присутствие хозяина еще более ободряло.
Г-ну М. хотелось одержать совершенную победу и окончить бой, столь удачно начатый; но для этого должно было взять назад оружие. Что ж он сделал? Он подъехал вдоль по плетню и когда уже был недалеко от кабана, то вдруг пустился во весь дух, и дав шпоры лошади, перепрыгнул через кабана. В мгновение этого прыжка г. М., придерживаясь за гриву своей лошади, вырвал нож и сделал это так быстро, что кабан не успел его ранить. Потом он вновь вступил в бой и наконец нанес смертельный удар своему противнику.