7
После того как посадили картошку, можно было уже не торопиться особенно: главное сделано. Однако ребята понимали: весенний день год кормит, - и после занятий, пообедав, тянулись на поле. Теперь надо было садить горох, бобы.
День за днем май шел на убыль. Глядь - и занятия кончились. Впереди лето! Но сначала было собрание около школы. На бричке приехала из Кочева важная тетя в очках. Ребята ходили по домам, собирали лавки, несли их к школе, ставили на полянке перед нею. Вечером на них сели те, кому предстояло получать табели. И родители сидели тут же, и еще набралось много народу из деревни - большинство лягаевских жителей приходилось родней друг другу. Вообще далекие коми-пермяцкие села не богаты событиями, жизнь здесь течет в каждодневном труде и житейских заботах, иногда люди подолгу не собираются вместе, занятые своими делами, поэтому выпуск в школе, хоть и четырехклассной, - событие, да еще какое! А тут сельская молодежь разнесла весть, что вечером у школы будет даваться представление, пектакль. "Что же это за такая чепуховина?" - подумали сельчане. И пришли почти все, даже древние старухи.
Важная тетя произнесла речь о пользе учения и стала выдавать табели. Трое будущих четвероклассников получили похвальные грамоты; Олёнка Минина, Артёмко Дегтянников и Иванко Тетерлев. Они возвращались на свои места радостные, пунцовые от гордости: Иванко с Артёмком к своим родителям, Олёна - к бабушке Окуле. Мать с отчимом так и не приехали с выселка, хоть и обещались загодя. Обидно, конечно, да что тут сделаешь!
Те, кому предстояло в этом году оставить школу, поглядывали на младших хоть и снисходительно, но и с некоторой завистью: у них небось все позади, а у четвероклассников впереди целых два экзамена, да каких сложных - по письму и по арифметике.
Трофимко Дегтянннков, после того как Артёмков табель посмотрели довольные родители, взял его, повертел перед глазами и показал Тявке. Она клацнула зубами, закрутилась между ног зрителей и - понеслась по поляне с квадратиком серой бумаги. Трофимко завизжал, и вся дегтянниковская семья, сорвавшись с места, кинулась ловить пакостливую собачонку.
Церемония вручения табелей тем временем продолжалась. Когда же она кончилась и важная тетя поздравила учеников и родителей с окончанием учебного года, вышла взволнованная Муся Жилочкина и сказала, что силами деревенской молодежи сейчас будет дан концерт. Три девушки в коми-пермяцких национальных нарядах запели народные песни. Им подыгрывали плотник Ониська - на балалайке, и Тимофей Кучевасов - на гармошке-двухрядке. Девушки попели, чинно удалились, и тут снова явилась на сцену Муся - встрепанная, будто бы испуганная.
- Сейчас будет исполнена сцена из спектакля Шекспира "Отелло"! - объявила она.
Из-за угла школы степенно вышел Ониська - в обычном своем одеянии, в лаптях, только с вымазанными сажей лицом и руками. Появление его было встречено удивленными возгласами:
- Вот так Ониська! Чистый стал лешак!
- Хо-хо-хо! Вот такого-то его выпустить на Гришку Распуту - живо у него все разбежатся!
- Идем, Ониська, ко мне трубу чистить, все равно ведь тебе, грязному!
Ониська упрямо, бодливо повертел головой, встал в позу и заговорил деревянным голосом:
- Таков мой долг. Таков мой долг. Стыжусь
Назвать пред вами, девственные звезды,
Ее вину…
Муся Жилочкина сидела рядом с ним на табуреточке.
- Дай эту ночь прожить! Отсрочь на сутки! -
пищала она.
- Сопротивляться-а? -
рычал Ониська.
После того как ревнивый Отелло задушил жену, среди крестьян наступило молчание. Только когда Ониська и поднявшаяся с предусмотрительно положенного на землю половика Муся поклонились зрителям, те зашевелились.
- Ой, страсти! Даже помолиться бабе не дал перед смертынькой.
- Так вас, вертихвосток, ягиное племя!
- Это где же живут такие чернущие страхилаты?
- Поди-ко, в Кудымкаре.
- Нет, в Кудымкаре не живут. В Перми, поди-ко, живут.
Довольная общим шумом, бегала Тявка, вся в клочках изорванного табеля.
8
Утром Олёнке улыбнулось счастье: приехали мамка с отчимом.
- Мамка, мамка, как там моя Светлушечка живет?
- Светлуша телочку, дочка, принесла нам, такую славную! Пуськой назвали ее.
- Ой, мамка, как хорошо! Ужо я с ней поиграю. Пимко-то, Пимко без меня - разбаловался, поди?
- Куда ему баловать, старому толстяку! Знай молочко лакает да муркает. Иной раз так тоскливо поглядит - видно, по тебе, дочка, скучает.
- Ой, мамка…
Аким особенно радовался Олёнкиной похвальной грамоте; читать не умея, он вертел ее и так и сяк. Ты подумай-ко! - твердая красивая бумага, с настоящей печатью, подписями - все чин по чину. Поди, Олёнка теперь важная птица!
- Приедем с тобой домой, Олёна, - сказал он, - и сразу ее на стену. Тово-тово… Вот, мол, какая ты у нас девка! Зимой-то и поглядим на нее с Оксиньей, бывало, когда тебя не будет.
- Не могу я, тятька Аким, домой ехать. Я здешнему школьному колхозу председательница.
Взвились тут Оксинья с Акимом! Особенно Аким забушевал:
- Какой еще колхоз? Опомнись, Олёна! А ты, Окся, гляди, какие они, колхозники-те: ребят отнимают, не дают им с тятьками-мамками побыть-порадоваться… Тово-тово…
Оксинье такие разговоры - ножом по сердцу. Побежала к председателю колхоза Мелехину, заголосила. Тот еле-еле уразумел, чего ревет баба, а уразумев, отправился домой к бабке Окуле. И застал там саму Олёнку горько плачущей.
- Ты чего ревешь, Олёнка-девка?
- Мне… дядя Иван… Мне домой охота, на выселок… Там телушка, Пимко… И без мамки с Акимом я соскучилась.
Выслушал ее Иван Николаевич, погладил девочку по голове:
- Езжай давай, Олёнка. Мы тут без тебя как-нибудь уж. Бригадиров только своих собери, договорись насчет замены. Артём там у тебя шибко деловой мужик.
9
Олёнка уехала с матерью и отчимом на выселок, и председателем пионерского колхоза стал Артёмко Детянников.
Тяжело собрать летом всех ребят! У них ведь, кроме колхозных, свои дела: помочь по дому, потаскать пескариков в речке Сепульке, искупаться в ней, сбегать в лес, да и вообще мало ли… Но все-таки их тянуло на свое поле, и не было дня, пожалуй, чтобы они не собрались около школы. Обсуждали новости, а потом отправлялись работать.
Всем находилось занятие. Хоть и разъехались на каникулы учительницы, некому было понукать, заставлять, собирать, а дело все равно шло.
Шло оно и у кролиководов - так, что лучше некуда. Иванко Тетерлев держал своих подчиненных в строгости, следил за питанием кроликов, за чистотой в их клетках. Что потяжелее - делал сам, иногда один, иногда с приятелем Василком Давыдовым.
Василко был сирота, мирской сын деревни Лягаево. Раньше у него были и отец, и мать и жил он в дальнем лесном селе. Но вот однажды нагрянул туда со своей бандой Гришка Распута и застрелил Василкиного отца, председателя сельсовета. Мать же после того сошла с ума и утопилась в глубоком омуте студеной таежной речушки. Василко остался один.
А в те времена в коми-пермяцких больших деревнях существовал обычай: брать на мирское воспитание детей, оставшихся без родителей. Собирался сход, на нем принимали решение взять сироту, определяли, какое участие в его прокорме должен принимать каждый крестьянский двор. Выбирали семью, в которой он будет жить, и обязательно старались, чтобы люди в ней были подобрее.
Василко жил у бездетных стариков Москалевых, Прокопия и Манефы. Они любили приемыша, считали своим наследником, но были уже старенькие, и большая часть работы по хозяйству ложилась на Василка. Мальчик не роптал на судьбу, все делал старательно, только иногда садился куда-нибудь в уголок и долго плакал: по тятьке, по мамке, по родному дому в дальней лесной сторонушке…
Характером Василко был немногословный, работящий, хозяйственный и скуповатый. Примерно такой же, как Иванко. Поэтому они и сдружились. Василко хоть и считался в полевой бригаде и исправно там работал, но находил время помогать Тетерлеву. Да еще всякие дела по дому. Он и не любил, по правде сказать, праздной жизни, того, что другие называли отдыхом. Что еще за такой отдых! Так и возились они с кроликами, он да Иванко, ведя между собой серьезные, только им понятные разговоры.
10
Иногда взрослые задавали пионерам такие вопросы:
- Что это у вас за колхоз? Ерунда, а не колхоз. Ни трудодней у вас нету, ни учетчика. Как работу-то меж собой делите?
Сначала ребята затруднялись, не знали, как отвечать, но однажды, поговорив на общем собрании, решили, что ответ должен быть такой:
- Мы работаем на общий погреб. Работаем все вместе и вместе смотрим, чтобы никто не ленился. А если все-таки кто-нибудь поленится, пускай ему потом стыдно будет нашу картошку, горох или мясо есть!
В середине июня пионерская полоска опустела: председатель Иван Николаевич Мелехин позвал ребят на прополку колхозных полей.
С раннего утра, пока еще не палило сильное солнышко, уходили все школьники на поля и возвращались домой к обеду с исколотыми, изрезанными злым сорняком и прочей лишней травой руками. Вечером шли снова и снова пололи. Зато уж поля после них оставались чистыми-чистыми.
Мелехин хвалил ребят перед колхозниками:
- Вот уж они у нас молодцы!! Вот уж они помощники! Куда бы мы без них!
Два раза - утром и вечером - школьникам возили на поле молоко и хлеб. А когда наработаешься, да съешь краюшку, посыпанную крупной солью, да запьешь кружечкой прохладного молока, да поваляешься на куче выполотых сорняков - беда как славно станет! Уставали, некоторые ног под собой не чуяли, возвращаясь домой. Только Иванко Тетерлев и утром, перед работой, и днем, и вечером обязательно находил время заглянуть на школьный крольчатник, поглядеть, как идут дела. Там у него дежурили каждый день двое второклассников, и он им не давал сидеть сложа руки: рви траву! Чисти клетки! Или еще что-нибудь делай! У него, надо сказать, не лентяйничали: ребятишки видели, какой он сердитый и старательный, и сами старались, и делали все добросовестно.
Кончилась прополка, можно было бы, кажется, отдохнуть как следует, а впереди - новая забота: поднимается картошка, надо окучивать ее, рыхлить землю, убирать сорную траву. Не сошли еще с рук волдыри и порезы от прополки, а уж пора брать в руки тяпку. И родители дома шумят: ты-де сначала на своем огороде помоги, а потом уж беги на другой, школьный. А там небось картошка тоже ждать не будет, ее тоже окучивать надо.
Измаялся Артёмко Дегтянников: днем дома тяпает, торопится, а вечером бегает по своей деревеньке Тюиково да по Лягаеву - хочет собрать ребят, чтобы идти на пионерское поле. Он и председатель, и бригадирских обязанностей с него не снимали. Но никто даже на улицу не выходит - так устают за день, что и до ужина редкий дотянет - валятся спать.
Все-таки, что ни говори, на домашнем огороде лучше, там семья, потяпают все вместе пару дней от души, глядишь - и окучена картошка.
А если поле твое - пионерское, колхозное - кто поможет?
Солнце между тем палит, земля сохнет, сорняки лезут из земли, глушат картошку.
И вот кончилась домашняя страда. Артёмко с бригадиром третьеклассников Максимком Мелехиным вечером обежали всех, предупредили строго: чтобы с утра всем быть на поле! Со своими тяпками. Артёмко навестил последнего своего подчиненного, на самой окраине Лягаева, сел отдохнуть на лавку перед избой. Глянул вдруг на идущую в деревеньку со стороны лесов дорогу и - подпрыгнул, глазам своим не поверил. Отер глаза рукой, проморгался, смотрит снова - нет, вроде не блазнит ему: топает по дороге Олёнка Минина, Олёнка-председательница!
- Эй, Олёна!
Подошла, упала рядом на лавку. Вся в пыли, дышит тяжело.
- Ох, ноженьки мои! Ох, спинушка моя! Как бы дойти до бабушки Окули, маленько хоть водицы испить.
Артёмко сбегал в избу, принес ей воды в ковшике.
- Ты откуда?
- Из дому, с выселка. Тридцать, почитай-ко, верст за день отшагала.
- Зачем?
- Ой, Артёмко! Хорошо дома, да только сердце все ноет, спасу нет. Как тут живете-то без меня? Поле-то наше пионерское хоть окучивали, пололи?
- Завтра начинаем. Все по домам возились, тяпали. Гли, какие у меня мозоли. Хоть тряпкой руки завтра оборачивай.
- Ой, справимся ли, Артёмко! Какая на этой окучке работа тяжелая! Я тоже дома все ладоши ссадила.
- Ничего, Олёнка. Нас ведь много.
11
Много-то много - так ведь и земля сухая, ее разбить надо. Еще подсечь и вытащить липучий, цепляющийся за одежду вьюнок или колючий репейник, оборвать мелкую траву. Очистить, взрыхлить, подгрести землю к каждому гнездышку.
Работать начали рано; потом, переждав по домам самую сильную жару, снова собрались на поле и взялись за тяпки. Ребята устали, саднили руки, болели мышцы, и настроение к вечеру было уже неважное. Казалось, работали, работали, а полю еще не было видно ни конца ни краю. Олёна с Артёмком, тоже усталые, еще бодрились, пытались пошучивать, хоть и тяжело было на душе: видно ведь, что ребята выдыхаются, и неизвестно, хватит ли сил у них еще и на завтра, и на следующие дни. Особенно тяжко было смотреть на третьеклассников, Максимкову бригаду. А с каждым днем работать будет все хуже: картошка-то растет, обрабатывать ее становится труднее; растет и сорняк.
По Артёмковой команде потянулись отдыхать; бухнулись в кучу сорной травы, и Олёнка сказала унылым голосом:
- Вот тебе и колхоз. Понадеялись на себя, а много ли силы-то?
В это время маленький Трофимко - он тоже был тут, рвал траву и тоже устал, - крикнул, показывая на деревню:
- А я кого-то вижу! Ивана Николаевича вижу! Еще много народа вижу. Гли-ко, Артёмко, и наши тятька с мамкой идут. И бабушка Окуля. Тявка, куси их! Усь, усь!
Ничтожная собачонка бросилась к идущим людям, но кусать никого не стала, наоборот, заизвивалась, завалялась в траве перед лаптями шествующего впереди председателя. А народу за ним шло много, почитай, все взрослые колхозники, мужики и бабы. Парни с девками пели песни под балалайку. И четвероклассники-выпускники солидно вышагивали сзади всех, гордые своим старшинством перед пионерами-колхозниками.
- Здорово, пионерия! - сказал Иван Николаевич. - Много ли вас, не надо ли нас? Заработались, воробьиные носы? Сидите, сидите, отдыхайте. Ну-ко, бери у них тяпки! Да пошли-поехали!
Недоумевающим же ребятам объяснил так:
- Вы нам помогаете, и мы вам должны тоже помогать.
А взрослые уже рассыпались по полю, затукали по земле, перекликаясь:
- Это кто тут куст надсек? Не мой ли Филиппко-озорник?
- Трофимко, Трофимко, экой куст попался, иди, помогай матери!
- Клонись ниже, Ониська, тяпай почаще да поглубже, это тебе не черного мужика представлять.
Повеселело у ребят на душе, а Олёнка так даже заплакала, отчего лицо ее стало совсем чумазым. Не думали, не ждали, а как хорошо обернулось дело!
Малолетний Трофимко Дегтянников сидел на куче травы, рядом с бабушкой Окулей, и толковал ей:
- Я, бабушка, когда вырасту большой, заведу себе сапоги. Как намажу их дегтем да как пойду-у!
- Ой, хвастуша. Сапоги-то ведь мало иметь. Вот жил такой старый Опонь, всю жизнь ходил в лаптях, копил деньги на сапоги. Изработался весь, старый стал совсем, а накопил. Купил на ярмарке, принес домой: "Ну, старуха, теперь держись, буду в сапогах ходить". - "А как надеть-то их, знаешь ли?" Думал Опонь, думал, как сапоги надеть на ноги, потом поставил сапоги возле лавки да и прыг в них сверху! Не попал, только ушибся. Встал, ругается на старуху: "Почему ты, старая, не можешь мне подсказать, как правильно сделать!" - "Ой, Опонь, мужик мой, поди-ко, правильно будет в них в голбец прыгать". Поставили сапоги вниз, в голбец, а Опонь сверху в них опять - прыг! Ушибся еще пуще прежнего. Вот и ты так-то, Трофимко, не станешь ли?
- Мне сапоги в армии дадут. Я в армию пойду. Меня там научат их надевать. У нас в деревне Герасим в сапогах из армии пришел, так каждый праздник в них ходит, а иной раз и в воскресенье наденет. Или в гости. Я люблю слушать, как он про армию сказывает. Я тоже в армию пойду. И Тявку с собой возьму. Науськаю ее на врагов и выпущу. А сам их из ружья всех застрелю.
- Ой, какой храброй! А ну как иной из них в тебя захочет стрельнуть?
- А я от него убегу.
