В электротехнический цех послали комиссию. Среди её членов были секретарь ячейки Маша и Гульсум: они интересовались, как относится Аня к своим обязанностям, к рабочим. Другие осматривали мотор, который после того, как из него был вынут якорь, напоминал сруб сгнившего колодца. Блестевшие раньше ролики обгорели, потрескались. От едкого запаха лака и резины многие члены комиссии морщились. Поставив приборы, проверили магнитное поле, осмотрели места соединений, изоляцию. Ничего подозрительного не было. Всё на месте. Мотор собран, как положено, по всем правилам. Тогда отправили в лабораторию лак, которым покрывали катушки. Анализ показал, что лак этот не пригоден для изоляции.
Технику Ане Кузьминой дали строгий выговор. Её же заставили оплатить стоимость ремонта сгоревших моторов.
Через неделю Ваню перевели на своё место - водителем двадцать четвёртого трамвая.
Испытание верности
Пришла весна. Обгоняя друг друга, побежали звонкие ручьи. За неделю снег на улицах почти растаял. На стёклах трамвайных окон появились надписи: "На Волге тронулся лёд!" Горожане толпами, как на сабантуй, устремились к Волге - полюбоваться ледоходом. Трамваи шли на Дальнее Устье переполненными.
Светлана, высадив пассажиров у берега, попросила Ваню задержаться на пять минут. Он укрепил тормоз и тоже вышел из трамвая.
Кого только не было на берегу Волги. Все одеты празднично. Бабушки в ичигах и башмачках, в цветастых платках, повязанных по-татарски, старики в тюбетейках, сосредоточенные, приглаживающие пальцами усы, глядели на ледоход молча. Детишки бегали наперегонки, как молодые жеребята, и трудно было понять, что их больше занимает: лёд на реке или возможность порезвиться. Нарядные длиннокосые девушки из-под опущенных ресниц поглядывали на своих суженых, а парни с расстёгнутыми воротниками, казалось, были готовы сразиться с любым батыром. И все будто чего-то ждали, что должно случиться непременно сейчас, в эту минуту.
Льдины, подталкивая друг друга, плыли вниз по Волге с шумом и грохотом. И не было им конца-края.
Ване стало грустно. Вон рядом - спокойный залив. На островке поблёскивают серебром пушистые серёжки ивы, словно ждут чьего-то прихода. В детстве он не раз заглядывал сюда… Не долго думая, Ваня перепрыгнул с льдины на льдину и, сорвав самую красивую ветку, вернулся к трамваю.
- Тебе, - сказал он Светлане, не глядя ей в глаза.
Она растерялась, щёки покраснели, голубые глаза казались теперь синими.
- Я?.. Мне?.. Спасибо, - улыбнулась она, взяв пушистую ветку, и что-то ещё хотела спросить, но Ваня опередил её:
- По дружбе… За помощь.
Синий огонь в её глазах погас. Она кивнула на трамвай.
- Поехали?
- Да, Света. А то, кажется, задержались.
Подходя к трамваю, она, трогая рукой нежные серёжки ивы, сказала:
- Скорей бы лето, с цветами на лугах, чистым небом.
- Мне тоже надоела холодная погода. Вот пройдёт ледоход, сразу всё переменится…
Действительно, наступившие тёплые дни многое изменили. И прежде всего в самих отношениях Вани и Светы. На работе у них всё вроде оставалось по-прежнему. Двадцать четвёртый график не нарушал, план перевозок пассажиров тоже выполнялся. В свободное время Ваня ходил на лодочную станцию или на стадион - играть в футбол. По вечерам иногда бывал на занятиях спортивного кружка и раз в неделю на стрелковых соревнованиях. Светлана тоже не отставала. Как оказалось, слов на ветер она не бросает: и стреляла не хуже, чем он, и ездила на велосипеде, и занималась гимнастикой…
Яшка всё высматривал, как сыч. Из его намёков было видно: Тамара уже не будет присылать своей подруге писем, потому что ей всё известно. Яшка постарался.
Пришёл сабантуй. Двоюродная сестра Светланы уехала в деревню - там этот праздник проходит всегда интересно и по-своему. Светлана пригласила своих подруг и друзей на выходной в дом сестры. В том числе и Гульсум с Ваней.
Было очень весело. Во главе стола посадили Светлану с Ваней, сославшись на то, что вместе, мол, работают. Светлана была так хороша и нарядна, что парень смутился: белокурые волосы уложены колечками, брови подведены, ресницы чёрные. Розовое платье с короткими рукавами, подшитое снизу тонкой лентой, обтягивало стройную фигуру девушки…
После первой рюмки запели под музыку граммофона. Пластинка попалась старая, и игла часто кружила по одному следу, наигрывая: "гм-гм-гм", до тех пор, пока её не подталкивали рукой.
Послушав две такие нестройные песни, Светлана, стуча каблуками, прошла на кухню и вынесла большую сковороду с эчпочмаками. Опустив ресницы, краснея и чуть улыбаясь, она пошутила:
- Кому понравится мой пирог, тому и я понравлюсь!
Девушки и парии пробовали пироги, расхваливая того, кто их стряпал. Когда же Ваня сказал, что и раньше любил эчпочмак с жирной утятиной, но такого вкусного, как сегодня, ещё не пробовал, все вдруг зашумели, требуя поцеловать Светлану.
- Почему же только я? - растерялся Ваня. - Всем пироги её понравились.
- Но ты похвалил их особенно, - сказал один парень. - Так что не отказывайся. Мы ждём…
- Горько! Горько! - подхватили гости в один голос.
Светлана, сверкая глазами, подошла к нему покорная. Когда кто-то воскликнул: "Посмотрите, какая пара!", Ваня, раз этого требовал обычай, поцеловал её в губы…
Затем снова крутили пластинки, плясали. Когда же гости начали расходиться по домам, Светлана задержала Ваню.
Гульсум, наблюдавшая весь вечер молча, посмотрела на Ваню с укором. Перед уходом протянула Светлане письмо, свёрнутое вдвое, и тихо сказала:
- Прочти сейчас. От Тамары.
Светлану словно подменили. Она сразу же насторожилась, будто держала в руках что-то обжигающее, хотела бросить, да не могла этого сделать при Ване. Густо покраснев, она отошла к комоду и, опершись на него, стала читать. Потом круто повернулась, тряхнув белокурыми завитками волос, с улыбкой сказала:
- Ладно!.. Давай теперь выпьем вдвоём. - Налила две длинные рюмки доверху, чокнулась и выпила свою до дна. - Душно. Открой, пожалуйста, окно…
Ваня раскрыл, и в комнату ворвался свежий воздух полуночи.
- Спасибо… Садись вот сюда, - показала Светлана на стул рядом с собой.
Он сел. В такое положение ему ещё никогда не приходилось попадать. Он уже посматривал то в раскрытое окно, то на закрытую дверь, соображая, как бы скорее отсюда вырваться.
Девушка, заметив его беспокойные взгляды, тоже отрезвела.
- Ваня, ты меня… - она остановилась, видимо, не решаясь сказать то, что хотела, и устало произнесла - Ты мне веришь?
- Верю. Ты, Света, хорошая, всё такая же мечтательница…
Она задумчиво повторила: "Хорошая…" - на глаза навернулись слёзы. Потом тихо спросила:
- Разве плохо, когда человек хороший?..
- Нет, конечно… - сказал Ваня каким-то чужим голосом, не зная, что добавить ещё. А сказать что-то нужно.
Светлана опередила его:
- Ты знаешь, скоро приезжает Тамара.
- Ну и что?
- Ты же любишь её.
- Когда-то любил…
- И сейчас любишь.
- Не знаю. Да и не хочу сейчас о ней слышать.
Светлана опустила голову и, смущаясь, сказала:
- Вчера эти слова обрадовали бы меня. И я была бы довольна таким ответом, веря, что остальное придёт со временем. Сегодня я уже другая… Вспомни Гульсум… Она осуждала нас. А твои слова… Надо оправдать их - быть хорошей… - Она помолчала, потом добавила - Знаешь, я решила…
В открытое окно бесшумно влетела ночная бабочка и начала кружить на потолке у лампочки.
- Что решила?
- Прояснить наши отношения раз и навсегда. Чтобы каждый пошёл своей дорогой…
- А я не хочу этого, - как-то упрямо сказал Ваня. - Мне с тобой хорошо.
- Но это не самое главное. Ты сейчас пьян…
- Я не пьян, слегка только, чуть-чуть…
- Всё равно. И пусть этот разговор между нами никогда больше не повторится. Мы останемся с тобой просто друзьями…
Ваня перестал улыбаться, молча поднялся.
На столе, упав с потолка, зашуршала бабочка с опалёнными крыльями. Ваня, взяв её бережно пальцами, выпустил в окно:
- Лети, глупая.
Часы на стене пробили двенадцать.
- Начался новый день, - сообщила Светлана. - Нам пора по домам…
Вот это встреча!
Когда Николай, женившись, перебрался на другую квартиру, в доме стало пусто. Ирина Лукинична загрустила.
- Вот растишь, растишь и отпускаешь от себя, - жаловалась она, тяжело вздыхая. - И кто-то чужой забирает сына…
- Жена, мама, не чужая, - доказывал Ваня. - Да и вечно вместе не живут… - Он улыбнулся, пригладил волосы. - Вот скоро мне подойдёт срок семьёй обзаводиться…
- Ну!.. Ты ещё погоди, Ванюша. - Ирина Лукинична внимательно посмотрела на сына - Света, похоже, не плохая девушка…
Шутливое настроение Вани пропало.
- Я погожу ещё, мама, - сказал он. - Время терпит, успею.
- Смотри сам, сынок. А я приняла бы Свету…
Жена Николая оказалась подругой Светланы. Сперва она навещала её, свою подругу, а теперь нет-нет да и наведывалась к Ирине Лукиничне. То воды принесёт, то полы помоет. Придёт Ваня домой, кинет взглядом, и всё ясно становится:
- Опять приходила?
- Да, сынок. А что здесь плохого? Пусть помогает. И ей хорошо, и мне. Девушка-то не плохая, Ваня. Так ведь?
Он соглашался:
- Хорошая…
После вечеринки Ваня всё рассказал Харису. Тот осудил его.
- Мой отец говорит: все девушки красивые, а выбирать надо одну…
Нелёгкое дело, держать в сердце одного человека и думать о другом. Нет, чтобы он ни говорил Светлане, а не забывается Тамара. Кажется, где-то рядом она - смотрит за ним обиженная, притихшая. Какое-то чувство неловкости незаметно воздвигает каменную стену между ним и Светланой.
Ваня слышал не раз, что сердце может заранее предчувствовать встречу с любимым человеком, которого ждёшь - не дождёшься. Именно такое состояние испытывал он в последнее время. И оказалось не зря…
Как-то вдвоём со Светланой были они на плавательной станции. Светлана, поднявшись на верхнюю площадку, стояла на самом краю и любовалась берегом. То и дело вскидывала руки, похожие на крылья, и глубоко, всей грудью, вдыхала воздух. Но прыгать не торопилась. Словно хотела показать себя: смотрите, мол, какая я стройная, красивая. Даже какой-то фотограф, не спрашивая разрешения, навёл в её сторону свой аппарат. Но щёлкнуть не успел: в это время Светлана замахала Ване рукой - звала его к себе, на площадку.
Нехотя, словно шёл одалживать у соседей огня или денег, направился Ваня к вышке. Весь берег усеян загорающими. Под ногами распустились, как цветы на поляне, яркие зонтики. Ребята и девушки в чёрных очках, с белым защитным носом и с ластами на ногах, похожими на растопыренные лапы лягушки.
Чёрные очки да ещё и белый нос так изменяют человека, что не узнаешь и близкого. Вон, например, девушка в синем костюме с белой чайкой на груди. Она уже давно следит за Ваней, да и сейчас провожает его на вышку любопытным взглядом. На её ногах такие же синие "лягушачьи лапы". А рядом с пей лежит на песке резиновая маска с металлической трубкой и с круглым стеклом. Должно быть, умеет глубоко нырять. Вряд ли знакомая. На плавательной станции до сих пор не было девушек с такой маской.
Ваня поднялся на площадку. Светлана улыбнулась ему.
- Ты что сегодня такой хмурый? - спросила она, как ни в чём не бывало. - Смотри, смотри, - тронула его плечо рукой, - фотограф вон щёлкнул! Давай прыгнем - пусть на лету снимет…
Слегка подскочив, Светлана вытянула руки по бокам и красиво нырнула в воду. Ваня, сделав мёртвую петлю, нырнул следом, только в другую сторону.
- Айда, закажем фотографу карточки! - предложила Светлана, когда Ваня показался из воды.
Он кивнул головой и сажёнками поплыл к берегу.
Фотограф оказался бывалым человеком. Быстро поняв, чего от него хотят, тут же повернул аппарат в их сторону:
- Сколько сделаем?
- По две, - сказала Светлана.
Фотограф метался туда-сюда по берегу, выбирая место, не раз приседал, пока наконец не щёлкнул затвором.
- Готово! Скажите ваш адрес…
Вдруг рядом, не показываясь на поверхности, что-то скользнуло, и на воде появились пузыри. Ещё, ещё. Они будто всплывали со дна роями, устремляясь вдаль.
- Погляди, кто это так забавляется, - кивнула Светлана.
Ваня тотчас нырнул в ту сторону. Широко раскрыв глаза под водой, осмотрелся. Здесь неглубоко, солнечные лучи сделали воду ярко-зелёной. А вон что-то синее. Только удивительное дело: шевелится еле-еле, как раненая рыба, и медленно плывёт на середину озера.
Ваня, поднявшись наверх, вдохнул побольше воздуха и снова нырнул. Тёмная тень, кажется, почувствовала, что её преследуют: собрав последние силы, она попыталась ускользнуть. Однако Ваня поймал её за "лягушачью лапу", затем перехватил рукой повыше и, оттолкнувшись ногами, поднял чьё-то гибкое тело на поверхность.
Это была та девушка в синем костюме с белой чайкой на груди.
Светлана, размахивая руками, что-то кричала фотографу - и тот уже направил аппарат на спасителя и спасённую.
Девушка в маске оттолкнула Ваню руками.
- Глупая, - сказал он. - Ты же чуть не захлебнулась!
- А тебе какое дело?! - возмутилась девушка. - Зачем ты меня преследовал?
Голос её был каким-то шипящим, словно простуженным.
- Извините, - растерялся Ваня. - Я подумал: вам плохо…
- Зато тебе хорошо, - усмехнулась она, сказав это уже другим голосом.
Ваня вздрогнул. Он заглянул в стекло, покрытое сверкающими каплями, но девушка тут же отвернулась и, разгребая руками воду, пошла к берегу.
- Снимите их, пожалуйста, ещё разок снимите, вот они выходят из воды, - умоляла Светлана фотографа.
- Постойте! - крикнул Ваня.
Догнав девушку, он решил взглянуть на её лицо. Набрался смелости и потянулся к маске.
- Не смей! - сказала девушка и сама сдвинула стекло на лоб.
- Тамара! - воскликнул он. - Зачем же так разыгрывать?
Она молча смотрела на него злыми глазами.
- Какая ты стала!
- Такая уж…
- Да нет… Выросла, похорошела…
Она смутилась, потом усмехнулась:
- Говорить ты всегда был мастер… Наверное, и ей пел то же самое, - кивнула она на Светлану.
- Светлане? Так это же твоя подруга.
- Была когда-то…
- Зачем ты так: она не виновата. Сама-то сколько времени пропадала. Ни адреса, ни привета.
- Тот, кто хотел, нашёл.
- Яшка?
- Не только.
Ваня взял Тамару за руку:
- Бежим отсюда.
Пошёл мелкий тёплый дождь, словно процеженный сквозь тонкое сито. За ботаническим садом по мосту мчался пассажирский поезд, окутанный дымом. А в небе над мостом и поездом появилась еле заметная радуга.
Боевое крещение
После того, как прислали повестку явиться на комиссию, Кабушкин почувствовал себя красноармейцем. Конечно же, его признали годным. А вместе с ним - Хариса и Яшку.
- Явиться послезавтра, - сказали в военкомате обрадовавшимся парням.
Итак, впереди полная романтики и отваги армейская жизнь, знакомство с настоящим боевым оружием, командирами, стать которыми они не раз мечтали сами.
На другой день утром Кабушкин с приподнятым настроением зашагал в трампарк. Слесари электротехнического цеха и рабочие депо наперебой поздравляли его. Особенно девушки смотрели с восхищением.
Прямо в депо, под открытым небом, собрались на митинг. Ваню, Хариса и Яшку пригласили в центр круга, как на сабантуе. Сказали напутственное слово, вручили подарки…
Потом домой зашёл дядя Сафиулла, за чаем вспомнил первую свою встречу с Кабушкиными в 1914 году, вздыхал об ушедшей молодости. На прощание сказал:
- Служи, Имамжан, Родине нашей честно. Будь храбрым солдатом! Ты можешь не вернуться, но имя твоё всё равно возвратится к нам. Не забудь этого, сынок!..
Вечером перед расставанием Тамара подарила ему вышитый платочек и, целуя и плача, дала клятву ждать его.
Кончилась вольная жизнь. Новобранцев поместили в "Журавлёвской мельнице", что в Адмиралтейской слободе. С одной стороны Волга, с другой - железная дорога. По Волге, издавая протяжные гудки, день и ночь плывут пароходы. Про железную дорогу и говорить нечего - ежечасно со свистом проходят поезда…
Ваню пока никуда не выпускают. Рядом с ним Харис и Яшка. Оказывается, тут уже служит Гумер Вафин, Яшка его встречал. Говорит, передавал привет. По словам Яшки, всех должны оставить под Казанью. Где-то есть местечко под названием "Архиерейская роща". Там, дескать, формируется восемьдесят шестая имени Верховного Совета Татарстана стрелковая дивизия. Вернее, дивизия давно уж сформирована. Только называлась раньше отдельной мусульманской, а её командиром был очень отважный человек - Якуб Чанышев. Дивизия в гражданскую войну сражалась против белогвардейцев. Теперь она переформирована. Красноармейцев, набранных в этом году, как уверял Яшка, будут учить на шофёров и трактористов.
Действительно, вскоре новобранцев направили в "Архиерейскую рощу". Тут жили в палатках. Каждое утро будил голосистый сигнал горна. Команды: "Шагом марш!", "Бегом!", "Ложись!" - так надоели Ване, что слышались ему даже во сне. Вдобавок он один остался в 169 полку, другие ребята попали в соседний - 330 полк.
Ваню зачислили на интендантскую службу. Командир его, капитан Кадерметов, лишнего не требовал, голоса не повышал. Но всё равно Кабушкина будто подменили. Не стало весёлого, жизнерадостного парня. Всё из рук валилось. Похудел, нос заострился, уши торчали, как у кролика, - скучал по родным, особенно по Тамаре. В письмах просил её прийти к лагерю. И несмотря на строгий запрет, ухитрялся проскользнуть к ограде, перекинуться с Тамарой взглядом, поговорить. Однако тоска не убывала. К счастью, Ваню перевели в другое подразделение, затем отправили на Дальний Восток. Там он попросился на границу. Начальник пограничной заставы лейтенант Иван Терешкин, присмотревшись к новичку, решил: пусть послужит в отделении бывшего шахтёра Гильфана Батыршина. Тут Ваня принял первое боевое крещение, которое заставило его забыть всё личное.
Случилось это в сенокосную пору. Пограничники спустились в низину, в четырёх-пяти километрах от заставы, косить высокие травы. Не зная усталости, работали до полудня. Кабушкина подозвал командир отделения. Заметив на покосе, что коса его то и дело утыкается в землю, он показал как надо её держать в руках, размахиваться и подсекать густую траву под корень. Попутно расспросил о делах, о семье, о родине.
Вместе легли отдохнуть на копне. По левую сторону пасутся нерассёдланные кони. Каждая лошадь безостановочно качает головой, отмахивается гривой и хвостом от оводов, мошек. Неожиданно между сопками показался на узкой тропинке скачущий во всю прыть всадник. Он закричал ещё издали: "Тревога! Японские самураи нарушили границу!"
- К оружию! - скомандовал Батыршин.
Все вскочили на коней и поскакали выполнять приказ, переданный связным, в район озера Хасан. Переправились через глубокий залив.