А потом сквозь это сияющее марево пробилась новая мысль. Зверь не просто дрался – он следовал какой-то причудливой, почти человеческой тактике: делал ложные выпады, предугадывал движения отца, заманивал его на груды золота, чтобы у него завязли ноги. Отец был сильным и умелым воином, он обращался с мечом так, будто это не тяжеленный кусок железа, а ветка дерева, и если бы он сражался с обычным животным, хоть один его удар давно достиг бы цели. Но чудовище не подпускало его близко, изматывало, ускользало ловко, как змея. До Генри медленно начало доходить: в таком бешеном темпе прошло уже несколько минут драки, и отец начал выдыхаться. А Зверь – нет: он будто нарочно берег силы, тянул время, выжидал подходящий момент для атаки в полную силу. Генри сжал зубы так, что заболела челюсть. Он понял, с той самой внезапной ясностью, про которую говорил ему Эдвард: отец проиграет этот бой. Скоро он пропустит удар, не успеет всего на долю секунды, и Зверь ударит его об стену, подберет выпавший меч, который в огромной лапе будет казаться тонким, как щепка, и вгонит его отцу в грудь.
Генри ничего не знал о любви, до этой минуты он даже всерьез не думал о том, что люди под ней подразумевают, и не был готов к тому, что произошло дальше. Оказалось, у любви есть и обратная сторона, побочное действие, которого он не ожидал. Если тому, кого ты любишь, что-то угрожает, ничто тебя не остановит. Ты можешь сколько угодно говорить себе, что не нужно вмешиваться, – а сам уже мчишься на помощь.
На этот раз огонь ничего ему не нашептывал, не уговаривал поддаться, – просто охватил его, как пламя охватывает сухую траву. И Генри с запоздалым, мимолетным ужасом понял: все, что внутри него так долго сопротивлялось, от этого отчаянного приступа любви вдруг стало мягким и податливым, и огонь вошел в его сердце легко, как нож в мягкую землю. Отец споткнулся и едва успел откатиться от удара лапы, и Генри плавным движением поднялся на ноги. В следующую секунду в нем не осталось ничего – ни любви, ни страха. Только огонь. И когда он шагнул вперед, чувствуя на своем лице чужую улыбку, он знал, что сейчас уничтожит Зверя, заберет его силу, всю, без остатка. Он сделал несколько спокойных, пружинистых шагов, наслаждаясь каждым движением своего тела. Зверь считает себя величайшим хищником? Ну уж нет. Величайшего он сейчас встретит.
Генри прошел полпути и как раз начал снимать перчатки, когда ближайшая куча золота внезапно съехала вниз, сбив его с ног. Он рывком выбрался из-под груды тяжелых монет, но встать не успел – кто-то навалился сверху, вдавливая его обратно в золото. Генри дергался и рычал, хрипло, дико, захлебываясь слюной, но тяжесть со спины сбросить не получалось, мало того – скользкая, пахнущая кровью рука легла ему на затылок, прижав лицом к золотым монетам с такой силой, будто пыталась его в них утопить. Воздух стал горячим и душным, словно раскалился докрасна, и Генри забился, собирая все силы, чтобы перевернуться и уничтожить врага. Он весь был чистой яростью, и до него не сразу дошло: ему очень больно, эта боль вспыхнула в голове так остро и ярко, что он с трудом сообразил, откуда она взялась.
Понимание пробилось к нему медленно, будто вязло в тумане, заполнявшем голову: от соприкосновения с его лицом холодные монеты нагрелись так, что теперь обжигали его самого. Генри в панике попытался вытащить руки, придавленные чужими коленями, но ничего не вышло, – и вдруг к его затылку, рядом с ладонью, топившей его в золоте, прижалось чье-то лицо. Огонь внутри него заметался, сбитый с толку сразу двумя немыслимыми вещами – ощущением ожога и тем, что кто-то не боится прикосновения к раскаленной оболочке, которая защищает его хозяина. Перед тем, кто несет смерть, надо склоняться в страхе, но вместо этого кто-то касался его щекой и что-то говорил, – Генри не разбирал слов, только чувствовал, как двигаются губы, прижатые к его уху. В красной тьме, где он барахтался, не было имен, не было причин и следствий, огонь хотел только убивать, уничтожать, брать чужие силы, ему не было в этом равных, но он не понимал, что происходит, а разбираться в сложных ситуациях без хозяина не умел. Огонь яростно зашипел, как разгоряченный схваткой зверь, которому приходится отступить, и Генри со стоном открыл глаза. Красное марево в его голове вдруг пошло прорехами, и ему показалось, что он падает снова, на этот раз – вверх. Чьи-то слова сливались в далекий гул, но с каждой секундой Генри различал их все лучше, словно они пробивались к нему сквозь туман:
– Тихо, тихо, тихо. Вернись, возвращайся, это не поможет. Я держу тебя, все хорошо, успокойся, я держу.
Генри обмяк – бешеная сила, заставлявшая его драться, иссякла. Он как будто вернулся из далекого путешествия, но, кажется, прошло не больше минуты – неподалеку по-прежнему раздавался звон меча и тяжелое дыхание чудовища. Генри попытался убрать лицо от раскаленных монет, и на этот раз ему не помешали, наоборот – перевернули на спину.
Несколько секунд Эдвард нависал над ним, подозрительно приглядываясь. Одна щека у него была ярко-красная от ожога.
– Сработало, – пробормотал он так, будто сам не мог в это поверить. – Металл хорошо передает тепло, и я решил, что монеты тебя обожгут, и ты сам…
Поблизости раздался звук падения, и Генри рванулся туда. Атака чудовища все-таки достигла цели – отец упал, выронив меч, и едва увернулся от удара огромного черного кулака. Генри бросился вперед, но Эдвард дернул его за воротник и повалил на себя, крепко обхватив руками и ногами.
– Прекрати, дубина! – выдохнул он и, зачерпнув горсть монет, сунул Генри в ладонь. – Целься в глаз.
Монеты были в крови – видимо, рана все-таки разошлась. Генри тупо уставился на них, едва соображая, чего от него хотят. Он швырнул горсть монет в Зверя, но они отлетели от чешуи, и тот даже не заметил, занес лапу снова, а отец так и не успел встать, и Генри подобрал еще одну монету. Отец учил его, что стрелять надо не туда, где цель сейчас, а туда, где она окажется через секунду. Отец учил его, что для меткого удара нужна холодная сосредоточенность, даже если на тебя несется кабан. Отец научил его всему, и Генри не имел права его подвести. Бросая монету, он уже знал, что не промахнется.
Ждать, что такая тварь ослепнет на один глаз от удара монетой, было бы глупо, но чудовище на секунду отвлеклось, дернуло головой – и этого оказалось достаточно. Отец был лучшим охотником в королевстве, и воспользовался секундой сполна. Не вставая, он дернул к себе меч, сделал молниеносный выпад и проткнул Зверю заднюю лапу.
Раздался такой рев, что вздрогнули стены пещеры. Зверь сделал несколько нетвердых шагов, оставляя за собой кровавый след, и упал на золото. Меч Тиса не подвел: судя по хрипу Зверя, небольшой раны хватило, чтобы его убить. Генри без сил прислонился к какому-то сундуку. До него запоздало дошло, что Эдвард спас его от худшей в жизни ошибки. Забрав силу Зверя, он уже не смог бы остановиться и убивал бы, пока кто-нибудь не убьет его самого.
Генри повернулся к Эдварду – тот улыбался, и это было так странно, что Генри едва его узнал. Отсутствующе-вежливое движение губ, на лице Эдварда обычно означавшее улыбку, вообще не было похоже на то, что Генри видел сейчас: растерянное, счастливое выражение, которого Эдвард будто и сам не замечал. Почувствовав взгляд Генри, он обернулся и вскинул руку, будто приветствовал его.
– Это древний знак победы, – пояснил он, поднимаясь на ноги. – Ты должен стукнуть рукой о мою ладонь. Ай, да не так сильно! Символически стукнуть, а не кости мне ломать.
– Что такое "символически"? – спросил Генри, пока они перебирались через нагромождение сокровищ туда, где рядом с телом Зверя без сил лежал отец.
– Если будешь читать не только руководство "Меткая стрельба для начинающих", узнаешь.
– Нет такого руководства.
– Я шучу, балда, – фыркнул Эдвард и, подойдя к отцу, помог ему встать.
– Кажется, я староват для того, чтобы рубиться с таким милым созданием, – прокряхтел отец, поднимаясь на ноги.
– Да вы что! – выпалил Эдвард все с тем же сияющим видом. – Вы герой! Это лучший бой, какой я видел! Мой учитель, королевский оружейник, и близко не умел так драться, как вы! Вы просто… – Эдвард потряс в воздухе кулаком, не в силах выразить свои чувства, и отец снисходительно, добродушно ему кивнул.
Генри видел, как отцу приятно, что его заслуги ценят, и у него вырвалось то, что он раньше никогда не решился бы сказать:
– Молодец, папа.
Отец усмехнулся, вытирая расцарапанное, мокрое от пота лицо.
– Какая дешевая лесть, дитя мое, – весело сказал он, и Генри окончательно понял: все плохое осталось позади.
Теперь они смогут вместе построить что-то новое. Что-то хорошее. Прошлое в прошлом, оно не имеет значения. Отец выглядел измотанным и побитым, но глаза у него улыбались.
– Его высочество был прав: в следующий раз нужно лучше договариваться о том, кто что делает, если план летит в тартарары, – великодушно признал отец и, подобрав с земли меч, шагнул к чудовищу.
Оно лежало на боку, слабо втягивая воздух. Полузакрытые красные глаза неподвижно смотрели в одну точку, но, когда отец занес меч, чтобы для верности перерубить ему шею, Зверь слабо приподнял ладонь и перевел на него тусклый взгляд.
– Не надо, – еле слышно прохрипел он. – Дай хоть умереть со своей головой на плечах. Ты уже убил меня, великий король Освальд.
Чудовище закрыло глаза и вытянулось неподвижно, как груда черной чешуи, и на мгновение Генри обрадовался, что все кончено, а потом услышал, как у Эдварда перехватило дыхание. Генри повернулся к нему и увидел, что улыбка сползает с его губ, медленно, будто он забыл ее на лице.
– Он не… – начал Генри и умолк, не придумав, как закончить.
Эдвард уже все сопоставил, все понял – это было ясно еще до того, как он открыл рот.
– Хорошая библиотека. Старинный дом. Меч, которым можно убить кого угодно. Умение сражаться, как в древние времена. Освальд – твой отец.
– Я не знал, что он… – опять начал Генри, чувствуя себя косноязычным и тупым.
Он повернулся к отцу, надеясь, что тот как-нибудь все исправит. Тот морщился от досады – последние слова Зверя тоже застали его врасплох – но, почувствовав взгляд Генри, взял себя в руки и придал лицу примирительное выражение.
– Не буду оскорблять ваше высочество попытками доказать, что это неправда. Да уж, настало время невероятных признаний. Я Освальд, мне триста сорок лет, и Генри – мой сын. Вам, Эдвард, не за что меня любить, но давайте посмотрим правде в глаза: если бы не моя помощь, ваш героический поход закончился бы тем, что престол наследовать было бы некому. Согласитесь, что мне это было бы выгодно, – не буду кривить душой, захватить трон я бы не отказался. Но вы стоите здесь, живой и невредимый, благодаря мне. Так что давайте заключим сделку: вы никому не расскажете о том, что узнали, а взамен можете в докладе отцу не упоминать о том, что кто-то помог вам одолеть чудовище, и он будет в восторге от ваших успехов. Ну как, по рукам?
Эдвард и не посмотрел на него – кажется, всю эту длинную речь он просто не слышал.
– Ты сам сказал, что Джоанна и Освальд убили моего брата, – без выражения проговорил он, глядя прямо перед собой. – И ты все равно привел меня в его дом.
Он перевел взгляд на Генри, и тот через силу кивнул. Холодное, застывшее лицо Эдварда его пугало.
– Сын простого охотника, да? – тем же глухим голосом продолжал Эдвард. – Ты врал всем о том, кто ты такой. Изображал неграмотного дурачка. Надеюсь, ты хорошо повеселился.
Генри разлепил пересохшие губы и выдавил:
– Он помог нам. Он победил Зверя. Он…
Договорить Генри не успел, потому что Эдвард со всей силы ударил его по лицу – не кулаком, а раскрытой ладонью, будто он не заслужил нормального удара. Генри легко успел бы уклониться, но даже не попытался. А потом Эдвард перевел взгляд на меч в руке отца, и Генри сразу понял, какая мысль мелькнула у него в голове.
Этот меч – единственное оружие, которым можно убить бессмертного Освальда. Отец тоже почувствовал, к чему идет дело, и в следующую секунду острие меча уперлось Эдварду в горло.
– Не советую, – сказал отец, и на этот раз от его терпеливого, покровительственного тона ничего не осталось. Это был голос короля Освальда, от которого его враги втягивали головы в плечи. – Ты можешь хоть наизнанку вывернуться, Эдвард, но прошлого не исправишь. Твой брат умер. Повзрослей, смирись и живи дальше. – Отец скупо улыбнулся, убрал измазанный кровью Зверя меч в ножны и бодро прибавил: – Сейчас причин для вражды у нас нет, мы вместе одержали победу, так что давайте-ка приступим к изучению сокровищ.
Несколько секунд Генри казалось, что Эдвард сейчас полезет в драку, и он был не против, ему хотелось, чтобы Эдвард кричал, обвинял, злился. Но тот просто шагнул назад, неловко, как будто разучился ходить.
– Поздравляю, Генри. Тебе отлично удалось всех провести, – сказал он. – Спасибо вам обоим за помощь со Зверем. Никто не видел Лотту? Думаю, нам с ней пора.
То, что Эдвард пытался вести себя достойно и вежливо даже сейчас, выглядело по-настоящему жутко. Генри тоскливо смотрел, как он уходит, и только краем глаза заметил, что освещение вокруг изменилось, будто их всех накрыла огромная тень. Он рассеянно глянул вверх, и воздух застрял у него в горле.
Чудовище, только что лежавшее неподвижно, теперь стояло за спиной у отца, и прежде, чем тот успел повернуть голову, с размаху ударило его лапой. Отец отлетел к стене, чудовище прыгнуло к нему и, сжав, как кроличью тушку, треснуло его о камни. Раздался тошнотворный хруст, но Зверь не останавливался, бил снова и снова, а когда ему надоело, бросил тело на землю и повернулся к Генри. Тот застыл, неподвижно уставившись на заднюю лапу чудовища. Кровь из нее больше не текла, дыра в чешуе заросла, и Генри понял с запоздалой, ненужной ясностью: Зверь притворился мертвым, чтобы у него было время оправиться от раны. Он назвал имя отца, чтобы они отвлеклись и не отрубили ему голову. Значит, мечом Тиса недостаточно задеть, нужно нанести смертельный удар. Отец не двигался – судя по неестественной позе, у него был сломан позвоночник, но Генри все равно ждал, что он встанет, и не хотел верить, что бессмертие не спасает, когда у тебя раздроблена половина костей и переломана шея.
Генри был уверен, что умрет прямо сейчас, но Зверь почему-то прошел мимо, раздался грохот – и, с трудом повернув закостеневшую шею, Генри увидел, что чудовище ударило по преграде из камней, которая перекрывала выход из пещеры. Теперь на том месте, где Зверь недавно убрал камень, чтобы выпустить отца, дыры больше не было, – сплошная гора каменных обломков.
Эдвард лежал на груде золота недалеко от завала. Наверное, он потерял сознание от боли, когда чудовище убило отца, и не представлял сейчас никакой угрозы, – но Зверь все равно остановился рядом и лапой перекатил его на спину. Генри сразу сообразил, зачем, и если бы у него были на это силы, он бы ненавидел себя за то, что так хорошо соображает сейчас и ничего не понял раньше. Вчера Эдвард бросил чудовищу вызов. Он все еще белый рыцарь. Убив его, Зверь больше не будет привязан к логову – таковы правила игры. От Освальда он избавился просто потому, что тот стоял на пути, но смерть Эдварда даст ему свободу.
Зверь аккуратно, будто чистил орех от скорлупы, разорвал когтем воротник куртки и провел толстым пальцем по горлу Эдварда. Его Зверь бить о камни не стал, и все с той же мучительной, невероятной ясностью Генри откуда-то знал почему. В детстве, когда он впервые сам на охоте убил кролика, отец нарисовал ему круг на лбу кровью из тушки и сказал, что это древний обычай посвящения в охотники. Сейчас Зверь хотел омыться кровью врага в знак вступления в полную силу, как делали другие лютые твари, убивая белых рыцарей.
"Даже чудовища нашего королевства соблюдают традиции, это так мило, – прошептал огонь. – Ну как, дашь этой твари разорвать принцу артерию или начнем драться?" Но Генри только закрыл глаза, чтобы не смотреть. Ему казалось, что он постарел на сотню лет, и даже если случится чудо и он переживет все это, его дряхлое, изношенное сердце просто остановится само по себе.
Звук, который он услышал, был таким неожиданным и диким в этой наглухо замурованной пещере, что Генри вздрогнул. Это было беспорядочное хлопанье птичьих крыльев.
Сверху, через какие-то незаметные щели под сводами, в пещеру влетали сойки, воробьи, голуби – и бросались на чудовище. Такие крохи не могли ему повредить, но они лезли в глаза, в уши, в рот, и Зверь отшатнулся от Эдварда, раздраженно шипя и отмахиваясь. Генри разом вышел из оцепенения, кинулся к Эдварду и волоком потянул за собой. Затащив его за первый попавшийся сундук, Генри огляделся в поисках более надежного убежища и увидел Лотту.
Она стояла на переливающейся груде цветных камней, твердо, как человек, который занял свое место и больше с него не сойдет. Генри не вспоминал про нее с тех пор, как она спряталась, и сейчас даже не мог сообразить, когда она успела так измениться. Дело было не в стриженых волосах, а в выражении ее робкого, вечно бледного лица – сейчас оно горело решимостью, упрямством и силой. Еще несколько секунд Лотта смотрела на облепивших чудовище птиц, как генерал на храбрых солдат, а потом съехала по камням и, рухнув рядом с Генри, сжала его руку.
– Все дело в этом месте, в самом этом месте! – выпалила она. – Я смогла вызвать птиц!
Генри рассеянно кивнул. Он не понимал, что в этом особенного, она ведь делала это и раньше. Куда больше его волновало то, что чудовище перестало бессмысленно отгонять птиц и начало прицельно их убивать, по своему обыкновению расплющивая лапой о камни. Новые птицы не прибывали – видимо, Лотта уже позвала всех, кого могла. Скоро передышка закончится, и что они тогда будут делать? К счастью, Эдвард хотя бы пришел в себя и кое-как сел. Взгляд, который он бросил на Генри, ясно говорил, что надеяться на прощение нечего, но в данный момент это волновало Генри не так сильно, как злобное и совершенно живое чудовище.
– Нам нужен план, – лихорадочно пробормотал Генри и выглянул из-за сундука.
Тело отца лежало у дальней стены, и Генри велел себе не думать, ни за что не думать о том, что они никогда больше не смогут поговорить. Отец учил его не сдаваться, и сейчас Генри не мог его подвести. Меч все еще висел у отца на поясе, добраться до него будет нелегко, еще труднее – нанести твари смертельный удар, но даже прикидывать, как это сделать, было лучше, чем сидеть и ждать смерти.
– Что бы ты ни придумал, я помогу, – прошептала Лотта, свирепо глядя на чудовище, и Генри сильнее стиснул ее пальцы.
Эдвард смотрел на Генри так, будто желал ему провалиться сквозь землю, но, кажется, жить ему все-таки хотелось больше, чем ненавидеть.
– Командуй, – буркнул он.
– Эдвард, ты хоть как-то умеешь обращаться с мечом, – зашептал Генри. – Попытайся воткнуть его Зверю в сердце, а мы с Лоттой сделаем все, чтобы Зверь не добрался до тебя первым.
– Звучит как тройное самоубийство, – прошипел Эдвард, выглядывая из-за крышки сундука.
Чудовище перекрывало им путь к мечу и уже прикончило большинство птиц. Генри видел, как сосредоточенно хмурится Лотта, пытаясь вызвать подмогу, но ничего не получалось. И тогда Генри вспомнил Сияющий лес. Вспомнил бабочек и то, что Эдвард потом сказал ему.
– Рой, – выдохнул он. – Если животным или их земле что-то угрожает, они…
Лотта кивнула. Она поняла сразу – наверное, про это была какая-нибудь легенда, пережившая триста лет без волшебства.