Вытерев холодный пот с лица, он оглянулся. Нет, в поле никого не было. Сумерки сгущались. Надо было подумать, что делать дальше.
Пересиливая зябкую дрожь, Володя забрал у мёртвого старосты свой пистолет и листовки, потом по очереди оттащил убитых в сторону от дороги и забросал картофельной ботвой. Затем он догнал подводу и повернул лошадь в обратную сторону, а сам, забрав карабин, окольными тропами стал пробираться к деревне.
Карабин спрятал в своём потайном складе оружия, но домой не пошёл, а, добравшись до избы Костиных, условным стуком вызвал на улицу Аню и попросил устроить его на ночь в старой бане.
Перепуганная девушка ввела Володю в баню, засветила фонарь и ахнула - такой необычный вид был у юноши.
- Случилось что-нибудь? Гонятся за тобой?
- Нет… Всё ладно… - прохрипел Володя. - Видно, простудился… жар у меня. Матери не хочу показываться… Ты завтра до Клавы сходи… Есть задание от Седого…
Целую неделю Аня выхаживала своего заболевшего друга, так и не узнав, что с ним случилось в дороге.
И только встав на ноги и встретив Клаву, Володя признался, что он убил двух людей.
- Не людей, нет, - поправила Клава. - Мразь это, чума…
Письмо
Встречаться подпольщикам становилось всё труднее и труднее. За квартирой Клавы Назаровой наблюдала Бородулиха, у швейной мастерской Самариной постоянно торчали полицаи, вечеринки молодёжи с патефоном и танцами тоже начинали вызывать у немецких патрулей подозрение. А совсем недавно Ваня Архипов, который доживал в полиции последние дни - Сашу Бондарина давно уже оттуда выгнали за лень и нерадивость, - строго-настрого предупредил Клаву, чтобы она вела себя как можно осторожнее, так как за ней усиленно следят.
И Клава затаилась. Она почти не выглядывала на улицу и проводила всё время дома или в швейной мастерской Самариной.
Когда же становилось особенно не по себе, Клава подсаживалась к матери и, умоляюще поглядывая на неё, вкрадчиво говорила:
- Совсем ты, мама, воздухом не дышишь. Прошлась бы по городу… знакомых навестила.
- Это каких знакомых?
- Ну там Елену Александровну, тётю Лизу Сушкову, мать Любы Кочетковой, Вари Филатовой.
- И то пройдусь, - понимающе соглашалась Евдокия Фёдоровна и, взяв палку, отправлялась бродить по городу.
Выручали Клаву портниха Мария Степановна с дочкой Раей, частенько посещающие своих заказчиков на дому, и особенно вездесущий Петька Свищёв.
И всё же Клава чувствовала, что без личных встреч с подпольщиками работать очень трудно. Более чем за год своего существования подпольная комсомольская организация значительно увеличилась, распочковалась, обросла активом, пустила корни не только в Острове, но и в пригородных деревнях.
Но об этом догадывались немногие. Порой подпольщикам казалось, что их ничтожная горстка, что они, словно в дремучем лесу, бредут ощупью и никто о их работе ничего не знает.
Клава давно уж поняла, что ребятам необходимо хотя бы на часок собраться вместе. Пусть они поглядят друг на друга, оценят свои усилия, подумают о дальнейшей работе, а главное, ощутят свои силы.
Так возникла мысль о подпольном собрании комсомольского актива. Клава поделилась этой мыслью с членами штаба. Те охотно поддержали предложение своего вожака. Затем возник вопрос, где провести собрание. О городе нечего было и думать: можно выдать себя с головой. Тогда Володя Аржанцев подал мысль собраться в деревне у его родителей. Полицаев там почти нет, староста не очень подхалимничает перед гитлеровцами, к тому же в деревне скоро престольный праздник, и сбор молодёжи ни у кого не вызовет подозрения.
…В один из последних сентябрьских дней молодые люди из Острова потянулись к деревне Рядобжа, где жили родители Володи Аржанцева.
В сумерки в избе Аржанцевых собралось человек двадцать ребят и девушек. На стол было поставлено скромное угощение, гармонист не очень громко играл на гармошке, окна были задёрнуты занавесками.
Володя познакомил Клаву со своими отцом и матерью.
- А я уже давно с вами знакома… через Володю, - пожимая им руки, сказала Клава. - Спасибо вам! За сына, за поддержку, за всё спасибо.
- Чего там "спасибо", - нахмурился отец Володи. - Это вам спасибо… Отчаянный вы народ, бедовый! С такой силой схватились, не в пример некоторым взрослым!
- Ох, и отчаянный! - подхватила мать Володи. - Вот хотя бы Вовка наш. Провожаю его в лес, и каждый раз у меня сердце обрывается: а вдруг не вернётся, схватят его? - Она подняла на Клаву тоскующие, просящие глаза. - Вы бы подмену ему сыскали… А то мыслимое ли дело - всё в лес да в лес, на страх да на смерть…
- Да ты что, мать моя? - в замешательстве остановил её старший Аржанцев. - Володька, можно сказать, человек обученный, знаток своему делу, а ты про подмену! Какая тебе на войне подмена? - Он отстранил Клаву от жены и подтолкнул её к ребятам. - Делайте своё дело, а мы выйдем пока.
Володя пригласил молодёжь к столу и достал четверть не то с водкой, не то с самогоном.
Кто-то выразительно крякнул и поискал глазами закуску.
- Веселие Руси есть пити…
- Самая обыкновенная аш два о, - засмеялся Володя, разливая по стаканам воду. - Но пить и веселиться для виду придётся! Ничего не попишешь. Гармонист, на линию огня!
Заиграла гармошка, начались танцы. Володя подвёл к Клаве двух парней, похожих друг на друга, словно два близнеца.
- Малов и Востриков, - представил он. - Помнишь, я говорил? Специалисты по тракторному делу. Имеют на текущем счету… Малов, сколько машин ты вывел из строя?
- Три штуки.
- А ты, Востриков?
- Сейчас посчитаю. Разморозил два трактора, засорил цилиндры песком - тоже два, расплавил подшипники - три…
- Ого! - улыбнулась Клава. - Ну, давайте знакомиться!
Володя подозвал гармониста, глазастого юркого паренька с розовым шрамом во всю щёку.
- Мой двоюродный братишка. Сенькой зовут. Первый мастер поджигать хлебные скирды и стога сена. У него и в дождь всё горит и пылает. Может опытом поделиться.
- Да чего там опытом! - Паренёк потупил голову. - Была бы бутылка с бензином да спички.
За столом завязался оживлённый разговор. Подпольщики знакомились друг с другом, рассказывали о своих делах, намечали, что делать дальше.
Клава с интересом наблюдала за ребятами.
- А нас не так уж мало, - вполголоса сказал Федя Сушков, обведя всех глазами. - Ведь здесь только актив. А у каждого есть свои связи, свои помощники, верные люди.
- А знают ли о нас в Красной Армии? А в Москве? - спросил кто-то из ребят. - Вот бы сообщить, как мы тут живём!
- В этом нет ничего невозможного, - сказала Клава. - Попросим партизан переправить наше письмо через линию фронта. Ты, Володя, как думаешь?
- Обязательно переправят, - подхватил Аржанцев. - А если надо, я сам через линию фронта его понесу.
Так родилась мысль написать письмо бойцам и командирам Красной Армии. Ребята достали лист бумаги, пузырёк с фиолетовыми чернилами. Писать письмо посадили Любу Кочеткову, у неё был самый красивый почерк.
- А ты у окна сядь, - кивнул Володя пареньку с гармошкой, мастеру по стогам и скирдам. - Играй да на улицу поглядывай.
Гармонист примостился у окна и негромко заиграл вальс "На сопках Маньчжурии".
Подпольщики окружили Клаву и под звуки гармошки принялись сочинять текст письма.
- А вот если так начать, - заговорила наконец Клава, выслушав все предложения ребят - "Дорогие наши товарищи, бойцы и командиры Красной Армии! Пишут вам комсомольцы из города Острова, в котором сейчас хозяйничают гитлеровские захватчики. Мы дали клятву вести беспощадную борьбу с фашистами и помогать всеми силами советским партизанам и родной Красной Армии. И знайте, товарищи, что мы своё слово держим, сложа руки не сидим и кое-что делаем…" Ну, как, друзья, так пойдёт?
- Вполне, - одобрил Дима. - Только про "кое-что" надо бы поподробнее написать. Пусть знают, что мы тут не из породы пресмыкающихся.
Клава покачала головой. Как ни велико было искушение рассказать в письме о боевой работе подпольщиков, о храбрости и отваге ребят, но она понимала, что не всё можно доверять бумаге.
- Письмо пойдёт в трудный путь, через линию фронта, - сказала она. - И про "кое-что" пусть лучше устно расскажет тот, кто донесёт его до наших. А ещё вот что можно написать: "Мы дали торжественную клятву, и мы своё слово сдержим до конца. Ни виселица, ни пуля не страшны нам. Мы любим свою Родину и верим, что Красная Армия вернётся и очистит советскую землю от фашистской проказы…"
- А как подпишемся? - спросил Саша Бондарин. - Поимённо или одна Клава за всех?
Тут заговорили все разом. Предлагали подписаться: "Молодые островчане", "Народные мстители", "Боевые подпольщики", "Правнуки великого свободного Пскова".
- А может быть, проще, - заметила Клава, - "Островские комсомольцы"?
Поспорив ещё немного, ребята согласились, что так будет лучше всего.
Поздно вечером, когда все разошлись по домам, Клава осталась с Володей наедине. Вспомнила тоскливые глаза Володиной матери, случай с арестом Володи, и сердце её заныло.
- Послушай, может, тебе подмену найти?
Володя вспыхнул.
- Это что, отставка? Не справился? Не угоден стал?
- Как ты можешь подумать такое? Ну, просто измотался ты… устал. Который раз рядом со смертью ходишь.
- Спасибочко! Я в отпуске пока не нуждаюсь. Говори, какое будет задание?
Клава протянула письмо.
- Слышал пожелание ребят? Письмо надо передать Красной Армии. Доберёшься до партизан - свяжись с Седым…
- Понятно! - кивнул Володя. - Людей к партизанам отправлять будешь?
- Да, двоих. Они красноармейцы. После госпиталя попали на торфяные разработки. Сейчас хотят перебраться к партизанам. Думаем дать им оружие. Доведёшь?
- Постараюсь. Да не забудь послать немецкие газеты. Седой просил.
- Всё готово. Когда думаешь выходить?
- Завтра ночью.
- И Аня с тобой?
- Нет, - запнулся Володя. - Она ногу подвернула. Хромает. Какой уж из неё проводник!
Но, сказать по правде, дело было совсем не в ноге. После того случая, когда Володя чудом спасся от ареста, он, пожалуй, впервые осознал, какая это рискованная работа - быть связным и проводником, и всячески старался удержать Аню дома.
- Вот ей бы подмену найти, Ане, - в замешательстве заговорил Володя. - А то хромает она. И вообще не девчачье это дело - связной быть. Тут парень нужен.
Клава внимательно посмотрела на юношу: она поняла его тревогу.
- Найдём, - пообещала она. - По-моему, Саша Бондарин подойдёт. Или Федя Сушков.
Засада
На другой день поздно вечером Клава встретила на окраине города двух военнопленных - Шошина и Ключникова. С ними Клаву ещё раньше познакомила Зина Бахарева и сказала, что люди они надёжные и давно хотят перебраться к партизанам или за линию фронта.
Клава тогда дотошно расспросила военнопленных, кем они были до войны.
Шошин оказался колхозником из Поволжья, в армии служил вторым номером в пулемётном расчёте; Ключников работал до войны кладовщиком на продовольственном складе, а в армии числился ездовым.
- А чем же вам на торфоразработках не по душе? - спросила Клава. - Пули не свистят… Работка через пень-колоду…
- Харч пустой… Никакого приварка нету, - простодушно пожаловался пожилой бородатый Ключников. - Того гляди, ноги протянешь.
- Да не слушайте вы его! - возмутился Шошин. - На душе у нас лихо… У меня два сына под ружьём. А мы вроде как на неметчине отсиживаемся.
Сейчас, встретив военнопленных у придорожных кустов, Клава спросила, как им удалось выбраться с торфоразработок.
- Охрана, она на шнапс дюже налегает, - объяснил Шошин. - Утрамбовались так, что до завтрашнего полдня не хватятся.
Клава покосилась на Ключникова, на спине которого громоздился туго набитый вещевой мешок.
- Чем это вы нагрузились?
- Да так, шурум-бурум всякий… Не оставлять же в бараке…
- Напрасно! Мешать будет. Переход вам предстоит большой. Придётся ещё взять оружие.
Шошин метнул на приятеля сердитый взгляд.
- Говорил тебе, не связывайся с барахлом, не на побывку к жене идёшь. - И он обратился к Клаве: - Я его порастрясу в дороге. Уж на меня положитесь. Вы только вызвольте нас, Клава Ивановна. Проводите до своих…
"Откуда они знают моё имя?!" - неприятно кольнуло Клаву, и она сухо оборвала Шошина:
- Ошибаетесь! Меня зовут не Клава, а Маша. Медсестра Маша.
- Может, оно и так… - согласился Шошин. - А только в народе вас всё Клавой да Клавой кличут. И будто вы все дорожки до партизан знаете…
Не заходя в город, Клава провела военнопленных пустынным полем к реке. В кустах, как было условлено с Володей Аржанцевым, стояла лодка. За вёслами сидела Аня Костина.
Девушка перевезла всех на противоположный берег Великой и провела в избу к Аржанцевым. Здесь Клава познакомила Шошина и Ключникова с Володей и его родителями.
- Входите, располагайтесь пока, отдыхайте перед дорогой, - пригласил Володя военнопленных. Сам он сидел в чистом белье, разомлевший: только что помылся в жаркой бане, которую ему в этот вечер приготовила мать.
Увидев грязных, помятых, заросших волосами военнопленных, сердобольная Володина мать не выдержала и позвала их мыться.
У Шошина от предвкушения даже загорелись глаза.
- Эх, и ладно бы!
- Ну, мать моя, что это ты за банный день затеяла? - упрекнул её старший Аржанцев, поглядывая в окно. - Им же в путь пора…
- Ничего, успеется. Да и примета добрая… - заторопился Шошин, доставая из мешка смену белья. - Солдат на дело всегда в чистой рубахе идёт. А у нас в пути тоже всякое может случиться…
Пока военнопленные мылись в бане, Володя и Аня сидели за ситцевой занавеской.
- Почему ты один идёшь? - шёпотом допытывалась девушка. - Мы ведь почти никогда не расставались.
- У тебя же нога болит.
- Уже легче стало.
- Всё равно не дойти. Но я же вернусь. Ты ведь знаешь.
- А вдруг тебя к Красной Армии пошлют, за линию фронта? А оттуда, может, нельзя обратно. И останешься…
- Ну что ты, Аня… Я же объясню, что мне в Остров надо. Там поймут. Я обязательно вернусь, вот увидишь. Через неделю жди меня.
- Что-то на душе у меня тоскливо. Сосёт вот… Будто я тебя и не увижу больше, - пожаловалась Аня, припадая к груди юноши.
После бани военнопленных напоили чаем, накормили, и глубоко за полночь они вместе с Володей тронулись в путь.
* * *
Шли долго, всю ночь и утро. Густой промозглый туман спустился на землю. Трава была мокрая, с деревьев капало, раскисшая земля чавкала под ногами.
В тумане всё казалось прозрачным, зыбким, ненастоящим. Вот совсем неожиданно проступило дерево, и будто это не то дерево, что неделю назад. Но нет, это оно, только совсем голое, без листьев, всё в бисеринках влаги.
Или вот угол старой лесной избушки. Ей, казалось бы, нужно стоять правее, а она почему-то прилепилась на краю оврага. Да и овраг ведёт куда-то не туда, не к лесу, а в поле, к жилым постройкам.
Володя с трудом угадывал хоженые-перехоженые места. Он часто останавливался, приседал к земле, прислушивался, а иногда, сделав Шошину и Ключникову знак рукой, чтобы они затаились, уходил вперёд один и потом, вернувшись, вёл спутников дальше.
- С пути, что ли, сбился? - вполголоса спросил его Ключников, с трудом волоча ноги, сгибаясь под тяжестью мешка. - Идёшь, словно впотьмах шаришь!
- Да нет, идём правильно. Туман вот чёртов… Хуже, чем ночью, - оправдывался Володя.
- Ты гляди, парень, не напорись на что…
- А зачем тебе оружие дали? - Аржанцев окинул пыхтящего Ключникова неприязненным взглядом: уже с первых минут он чем-то пришёлся ему не по душе. - Напоремся - отпор дадим.
- Ну уж нет, - резонно заявил Ключников, - нам с этими немецкими харями встречаться особой охоты нет. Нагляделись мы на них. Тебе доверено нас довести в аккуратности - вот и старайся.
- Да будет вам, ещё поцапаетесь, - остановил их Шошин. - И не бубните так, потише надо.
Пошагали молча. Туман немного рассеялся, и Аржанцев заметил сквозь редкий лесок большое село Демкино. Здесь всегда было полно полицаев и немецких солдат, и Володя с Аней обычно забирали от этого села в сторону.
Так Володя поступил и в этот раз. К полудню сделали небольшой привал, пожевали хлеба, переобулись и пошли дальше.
Туман вновь начал густеть. Путники пересекли какую-то речушку и попали на заболоченную луговину.
Ключников почти по пояс провалился в вязкую грязь и, выбираясь на сухое место, зло и хрипло выругался. Неожиданно послышался собачий лай, потом невнятные голоса людей и, наконец, громкий окрик:
- Кто идёт?
"Засада! Нарвались всё-таки", - встревоженно подумал Володя и, подавшись в сторону, дал знак своим спутникам двигаться за ним следом.
Собаки залаяли ближе, вновь раздался резкий окрик, затем из тумана грохнули выстрелы.
Володя упал на землю и выпустил из автомата ответную очередь.
- К бою! - приказал он залёгшим рядом Шошину и Ключникову.
Шошин довольно быстро изготовился к стрельбе, а Ключников всё ещё развязывал вещевой мешок, куда был засунут его автомат.
- Слушай, Егор, да пошевеливайся ты, ради бога, - поторопил его Шошин.
- Э, да какой там бой, - отмахнулся Ключников. - Попали, как рыба в мотню. Отползать надо…
В тумане, за кустами, замелькали фигуры немецких солдат, собаки с хриплым тявканьем заходили уже откуда-то сзади.
Володя оглянулся на военнопленных. Шошин, втиснувшись в сырую землю, вёл огонь, а Ключников с перекошенным от страха лицом, оставив автомат, отползал назад.
- Живым не сдаваться! Огонь! - хрипло выкрикнул Володя и, выпустив последнюю очередь из автомата, выхватил из кармана гранату. Привстал на колено и метнул за кусты, в туман, где мелькали фигуры немецких солдат. Затем туда полетела вторая граната, третья…
И в этот же миг очередь из автомата прошила ему чистую рубаху на груди. В горле у юноши заклокотало, и он повалился на мокрую землю, лицом вниз.
Падая, Володя ещё раз что-то крикнул. Может, он всё ещё рвался в бой, может, проклинал струсившего Ключникова, а может, прощался с товарищами, с дорогой ему девушкой Аней, которую ему не суждено было больше увидеть…
Горестный день
Ещё в полутьме Клава услышала, что где-то вдали играет музыка.
"Вот и хорошо, оркестранты уже в сборе, - шевельнулась сонная мысль. - Пора и на демонстрацию. Вот если бы ещё и подморозило…"
Так с ощущением праздника в душе Клава и проснулась. Вскочила с постели и подбежала к окну. И верно, было уже утро. Солнце, наконец-то прорвавшее пасмурное осеннее небо, светило вовсю, на мостовой и на улице лежала сизая изморозь. А где-то за стеной действительно играл духовой оркестр.
Клава горько усмехнулась. Всё то же и не то. Хотя сегодня и Седьмое ноября, но нет на улице ни празднично одетых людей, ни красных флагов, ни гулко поющих серебряных репродукторов на столбах. И оркестр совсем не тот, что был прежде - школьный, певучий, так и манящий на улицу, а какой-то угрюмый, издающий утробные бухающие звуки: наверное, это немецкие музыканты готовятся к сегодняшнему концерту в офицерском клубе.