С разбегу, споткнувшись о кинувшегося ему под ноги человека, Алешка полетел на землю. Хотел вскочить, тяжелые, сильные руки придавили его обратно, кто-то сидел на нем верхом.
- Попался, пропагандист чертов, бабий освободитель! - прошипел в ухо голос рыжего парня.
Отчаянно извиваясь, Алешка выскользнул из-под него, но тут же на него навалились еще двое.
- А ну, братва, проучим сознательного! - злорадно шипел рыжий. - Тоньку, Тоньку держите, пусть посмотрит!..
Защищаясь от ударов, Алешка лягался, изворачивался, тоже бил кого-то… Слышал только тяжелое, с перегаром самогона дыхание. Жесткая вонючая ладонь зажала ему рот, он изо всей силы вцепился в нее зубами.
- Кусаться, дьявол? - взвыл рыжий. - В воду его, чтоб очухался! Будет помнить отсталого!..
Те же цепкие руки - несколько рук - повалили, поволокли куда-то по колдобинам вниз. Подняли, раскачали и с силой швырнули на речной лед.
Больно ударило спину. С треском раскололось вокруг. Обжигая, хлынула за ворот, в рукава ледяная вода. Сразу потянул вниз набухающий пиджак…
Ломая тонкий лед, Алешка вынырнул, поплыл к берегу, стал карабкаться, хватая пальцами хрусткую кромку. Кричать он не мог, судорога свела горло… Но рыжий ждал его, и, как только он вылез, пинком сапога спихнул обратно в воду.
На этот раз Алешка ушел под лед с головой, резкая боль сдавила грудь… Рванулся из последних сил, пробил лед теменем, оттолкнулся ногами - и всплыл опять… Слышал еще пронзительный крик, топот улепетывавших по берегу сапог… С горы уже бежал почуявший недоброе Васька, вырвавшаяся от парней девушка звала Петро, еще кого-то.
Кое-как выползшего на берег, промокшего, избитого и заледеневшего Алешку почти на руках они и потащили наверх, в читальню. Он ничего не говорил, только трясся и клацал зубами…
Ночь Алешка пролежал в читальне. "Фершалка" поила его чем-то, Васька тер ноги.
А на следующий день, закутанного в овчину, Васька с Петро, провожаемые половиной деревни, повезли его на телеге к станции, чтобы ехать в Москву. К утру Алешка понес чепуху, стал метаться, ругать кого-то, звал почему-то Дарью Кузьминишну, потом Лену, кричал и уже тихо, беспомощно звал опять Лену.
НЕТ ХУДА БЕЗ ДОБРА
О том, что с Алешкой стряслась беда и он попал в больницу, Дина узнала не скоро. Васька с трудом отыскал ее в мансарде Веры Ефремовны. Рассказал про все, а также кое о чем, касавшемся Ленки и Найле, с которой к тому времени, успел, конечно, повидаться.
Немедленно, прежде всего, Дина, как ветер, понеслась в Алешкину больницу. День был неприемный, да и накануне к Лопухову приходила с завода целая делегация; но Дина так горячо уверяла дежурного врача о необходимости свидания, что ее пропустили. Подхватив полы длинного халата, она ринулась в палату.
Алешку она узнала сразу, хотя он лежал с огромным желто-зеленым синяком во всю щеку и с опухшей скулой. На тумбочке рядом с кроватью возвышалась гора пакетов и банок. Дина почувствовала вдруг, что у нее, как от лука, защипало глаза. Сердито крякнув, подошла и сказала, будто ничего особенного не произошло:
- Алешка, здорово.
Он повернул заплывшую скулу, выпростал из-под одеяла руку и молча сжал ей пальцы. Так посидели минуты две - Дину предупредили: если будет много болтать, выгонят. Потом она нагнулась над Алешкой - опять защипал проклятый лук - и спросила:
- Тебе-то меня слушать можно?
- Ясно, можно! - довольно громко ответил Алешка. - Ты что, вообразила, я помираю? - и тише: - Курить вот хочу до смерти. Папироски нету?
- Нету, нету, потерпишь. Алешка, а ты все-таки балда, что не привлек того негодяя к судебной ответственности. Который тебя искупал!
- А ну его. - Желто-зеленый синяк сморщился. - Ему свои ребята мозги вправят. Лучше скажи, что на свете делается? Я тут совсем закис.
Дина поправила халат. Больные на соседних кроватях лежали, деликатно отвернувшись. Сказать или не сказать?
- Кой-какие новости есть. - Она устроилась у него в ногах. - Тебе Васька ничего еще не говорил? Первая. Ленкиного дядьку вычистили с работы. За какие-то денежные махинации, Найле точно не поняла. Словом, выперли с треском! Представляешь?
- Представляю. Ничего удивительного. Что же он делает?
- Рыщет по городу, как волк, или прячется в свою нору. И ото всех скрывает, учти!
- А… она сама как? - тихо спросил Алешка.
- Кто, Ленка? Фу-у… Она-то при чем? Я к ним не хожу… Работает в своем Отовенте, как и раньше. - Дина гневно раздула ноздри. (Если бы она не получала от Лены того восторженного, нелепого письма!..)
Алешка лежал совершенно спокойно, и Дина решила, что можно продолжать.
- Есть и вторая новость.
- Ну?
- Тебе Васька и про Найле ничего не говорил?
- Ничего! - удивился Алешка, подымаясь с подушки.
Дина мягко, но решительно заставила его лечь обратно.
- Понятно, не хотел тревожить. Одним словом, они с Найле решили расписаться. У Стахеевых ей, факт, больше не жить, да и Васька против.
- Расписаться? Как? Зачем? - Синяк снова полез кверху.
- Ну что ты, маленький, не знаешь? Зарегистрироваться.
- А-а! - Алешка заулыбался.
- Но это еще полбеды. Вопрос в другом: где им жить? У Найлиных родителей негде… Вот в чем загвоздка!
Алешка слушал с громадным интересом. Задумался. Сказал твердо:
- Динка, в общем, есть выход. Чудак Васька, от меня скрыл, я же не барышня… У нас в общежитие и семейных пускают. Ну, отгородят угол и пускают. (Теперь у Дины глаза полезли на лоб.) Только там какая-то вредная санитарная комиссия следит, чтобы лишних коек не понаставили, такие бюрократы… Динка, я, в общем, куда-нибудь смотаюсь, а Васька с Найле пусть отгородятся. Меня же скоро выписывают. Что ты, как на пугало, уставилась? На завод буду ездить, другие же ездят!
- Лежи, пожалуйста, спокойно, тебе нельзя так много говорить, - строго сказала Дина.
- Иди ты, знаешь… Динка, только куда бы мне смотаться?
Динин стремительный мозг заработал на полную мощность.
- Ладно. Ты, Алешка, лежи пока, не волнуйся. Слушайся лечперсонала, пей лекарства (Алешка в рот их не брал), а я буду принимать меры. Словом, действовать. Теперь вот что: я сегодня же позвоню Ленке, проверю, как она там, и велю ей немедленно приехать к тебе… Ты что?
- Нет! - Алешка опять поднялся с подушки, но Дина уже не смогла уложить его. - Я и Ваське говорил и тебя прошу. Ни о чем ей не рассказывай. Что ездил в Лепихово, и вообще… Я тебя очень прошу. Поняла?
- Нет, не поняла. - Дина смотрела на него изучающе.
Но слишком она дорожила Алешкиной дружбой, слишком ревностно готова была исполнить любую его просьбу!
- Хорошо. Согласна. Пока ничего не скажу, хоть это и глупо.
- Нет, не глупо, - упрямо повторил Алешка. - Я не хочу ее видеть.
- Ты?
- Да. И больше не спрашивай меня ни о чем. Не будешь?
- Хорошо. Не буду.
Окаянный лук чуть снова не щипнул глаза. Дина резко провела по ним рукой - к счастью, Алешка не заметил.
Встав, она вытащила из карманов халата купленные сегодня с такой нежностью по дороге в больницу кулек с орехами, пачку "Люкса" - вот тебе и нет папироски! - последний номер "Мира приключений". Сунула все на тумбочку и, крепко тряхнув Алешкину безответную руку, умчалась из палаты так же стремительно, как и появилась.
Алешка пролежал, уткнувшись в стену, довольно долго, больные даже забеспокоились, не стало ли ему хуже… Нет, физически он чувствовал себя хорошо! Просто растревожило все услышанное о Лене.
Ее дядьку выгнали за темные дела. Ну и… поделом. Динка права, Лена тут совершенно ни при чем. Но ее жизнь, конечно, теперь тоже изменится! Что она думает, что делает сейчас, с кем встречается? Как это странно - такая близкая и так далеко!
Алешка сказал Динке "нет"? Он не хотел, чтобы Лена пришла, вдруг оказалась здесь, положила на лоб прохладную маленькую ладонь? Ложь, он так этого хотел! Разве мало передумал, перевспоминал о ней за длинные больничные дни и ночи?
Лена, Лена, сероглазая глупая девчонка! Ну чем ты приворожила бедного парня? Стихи свои нежные и неумелые посвящал тебе еще в детдоме разве не он? Не он подстерегал в коридоре или в саду, чтобы больно дернуть за косу и отойти с независимым видом? Не он чуть не в кровь избил мальчишку, похваставшегося, что ты на него "особенно" посмотрела? А после, когда разлетелись в разные стороны, не он ли чинил эту чертову тарахтелку, мотоцикл твоего пучеглазого дядьки, чтобы лишний раз взглянуть на тебя? Не он ли бежал в тот вечер, спрятав у сердца билеты, прыгая как белка с трамвая на трамвай, чтобы успеть пригласить тебя в этот постылый цирк, куда ты ушла с надменным пижоном, закружившим твою пустую голову?
Эх, Лена, Ленка…
Ведь никто и никогда не будет любить тебя преданнее и беззаветнее, чем Алешка! Ни у кого так не забьется сердце от одного вида твоей вздернутой губы, растрепанных волос, твоей, как у уточки, переваливающейся походки вовсе не таких стройных и изящных ножек (плевать ему на их изящество или изящность, как там надо говорить…)!
- Эх, Ленка…
Ладно. Хватит тосковать, канючить, заниматься переживаниями. Алешка резко повернулся на бок и попросил у вошедшей санитарки пить.
Ну, а Дина?
Та была уже далеко от больницы, но мысли и чувства ее оставались в хаосе. Алешка выздоравливает, ему надо куда-то смотаться, потому что Васька собирается жениться… тьфу, регистрироваться со своей Найле, потому что ее хозяина выгнали, то есть вычистили, а это же и Ленкин дядька. Как она будет теперь?.. Да и Алешка не желает ее видеть… Было от чего растеряться даже Дине, пока она утрясала в сознании эти разнородные, свалившиеся в один день известия.
Утрясла она их довольно скоро и в тот же вечер сидела в комнате Марьи Антоновны с Кузьминишной, выкладывая им все, безбожно привирая, так что обомлевшая Кузьминишна только и могла шептать:
- С нами крестная сила… Леночка… Алешенька… Вася…
Марья Антоновна была серьезна. Известие о Ленином дяде она приняла спокойно. Постаралась успокоить и Кузьминишну, сказав:
- Мама, прошу без паники. Поймите, к делам своего дяди Лена не имеет никакого отношения! Я сама побываю у нее и все выясню.
А вот про Алешку с Васей… Не так давно, после рассказа Кузьминишны о заводском общежитии, Марья Антоновна, посоветовавшись с Андреем Николаевичем, решила все же, что ребятам полезно жить самостоятельно… А теперь вот как сложились дела!
Опять позвала Марья Антоновна своего верного старшего друга и советчика Андрея Николаевича, опять прильнула к родному плечу Кузьминишны, без слов спрашивая, что-то подскажет ей мать. И Дина уехала к Вере Ефремовне торжествующая. Решено было: Алеша прямо из больницы переедет домой, то есть к Кузьминишне под бок, а жить будет в комнате у Андрея Николаевича; Васенька пусть забирает Лешину койку и отгораживается со своей Найле; девка, видать, скромная, работящая, счастье нельзя упускать. Рановато, конечно, семью заводить, ну, да в старое время и того раньше женили. Лену Марья Антоновна днями проведает, а за то, что сама не приходит, дать ей хорошую вздрючку.
Всеми соответствующими репликами заключала общую беседу, конечно, Кузьминишна. Она не проливала слез, боясь сделать это невпопад. Надо ли за Лену, еще неизвестно. За Васеньку грех - женится. За Алешу поздно и тоже грех - уже поправляется… И бога помянула только однажды, сраженная тем, что Алешка пострадал от рук хулиганов, потому что ездил учить жителей Лепихова против него и за женскую свободу.
На безбожную тему у Кузьминишны с Диной позже произошел следующий разговор.
- Динушка, ну скажи ты мне, неученой, отчего это наша родная Советская власть бога, как черт ладана, чурается?
- Она не чурается. Она старается разъяснить одурманенным массам вред. От этого бога.
- Что ж, и Алешенька разъяснять ездил? Он же, поди, сам крещеный?
- Какое это имеет значение? Алешу крестили, когда он был в зачаточном состоянии. Религия - это же опиум для народа, вы понимаете, Дарья Кузьминишна?
- Нет, не понимаю. - Кузьминишна подперла ладонью подбородок.
- Ну, дурман. Его напустили разные попы и священники, чтобы лучше обманывать темные массы и выжимать из них соки.
- Соки? Я, Динушка, насчет попов с тобой спорить не буду, сама их недолюбливаю. Что греха таить, есть такие - последнюю рубаху сымут, покойника отпевая или ребеночка когда крестят.
- Ага, видите! - обрадовалась Дина.
- Да с одними попами не лиха беда управиться. А вот зачем трудящих людей от веры отучают? Вера, она же всему подмога! И в горе, и в радости, и в работе, и в отдыхе. Она - как песня…
- Уж это вы, бабушка, загнули. - Дина иногда называла ее Дарья Кузьминишна, иногда, по детской привычке, бабушка. - Какая там вера подмога?
- Э, нет, не скажи. Если человек в добро и зло верит, от этого польза для жизни большая.
- От религии один вред и обман, - твердо повторила Дина. - А человек должен быть сам себе хозяин.
- Это-то верно, - согласилась Кузьминишна. - На бога надейся, а сам не плошай. Только я, Динушка, в толк не возьму: какой же вред будет, ежли, скажем, в правду верить? В добро?
Дина помолчала, потом важно ответила:
- Вред такой, что и добро разное бывает. Для одного оно добро, а для другого - зло. В общем, я вам, бабушка, советую: у нас в Страстном монастыре недавно открылся антирелигиозный музей. Вы туда сходите и проконсультируйтесь.
- Чего, чего? Я и слова-то такого не слыхивала!.. - испугалась старушка.
- Ну, попросите, чтобы вам дали исчерпывающий ответ по вопросу о борьбе с религиозными предрассудками. Видите ли, Дарья Кузьминишна, материалистическое учение, например, считает и наука это доказывает, что человек произошел от обезьяны, - не очень-то к месту сообщила Дина. - Религия же утверждает, забивая подобной ерундой головы, будто мужчина создан богом, а женщина - из его ребра.
- Мало ли что она еще там утверждает! Мужик, мол, от бога, а баба из ребра?.. Дудки это! Слыхали.
- Конечно, дудки, - заключила Дина, даже вспотевшая от такого длительного напряжения. - И вообще чепуха.
На последнее Кузьминишна не ответила, а ловко перевела разговор снова на Лешеньку с Васей и, конечно же, на Лену.
Привезенное Диной известие о Стахееве сильно поразило ее. Не ошиблась ли она, советуя отдать Лену нашедшимся родственникам? Не дала ли рюху, убоявшись неведомой заводской жизни, польстившись на обещанные "приличный дом" и "семью"?
СКВОЗНЯК
Лена не прибегала к Кузьминишне с Марьей Антоновной потому, что тетка день за днем находила предлоги не отпускать ее никуда по вечерам. Больше того, потребовала честного слова: Лена нигде и никому не обмолвится, что Николая Николаевича, как она выразилась, временно отстранили от службы. Никому. Даже Всеволоду Рогожину. А ему Лена и не могла бы сказать - уехал куда-то в командировку, не видела его уже больше недели! Но думала о нем часто.
Самого Николая Николаевича теперь почти не бывало дома. Исчезал иногда на целые сутки, возвращался к ночи, весь взъерошенный, злобный, потом сидел, запершись в кабинете, и что-то строчил. Уныло и томительно стало у Стахеевых.
Марья Антоновна пришла к ним нежданно-негаданно. Николай Николаевич отсутствовал, Ольга Веньяминовна раскладывала у себя в спальне пасьянс. Дверь открыла Лена.
- Ой, это вы? Вы! - сказала испуганно-радостно. - Здравствуйте!
- Здравствуй. Вот, пришла проведать, как ты тут. - Марья Антоновна внимательно и ласково смотрела на девочку.
- Пойдемте! Пойдемте! - Лена помогла ей раздеться, тянула в свою комнату.
Но на пороге появилась тетка, представительная, спокойная, как бывало, с радушной непроницаемой улыбкой:
- Пожалуйста, всегда рады, прошу в столовую.
Они прошли, сели за стол. Лена заметила сразу - обе исподволь изучают друг друга. Тетка была чрезвычайно любезна, Марья Антоновна сдержанна, спокойна. Лена не видела ее давно. Со смешанным чувством радости и смущения разглядывала все: знакомую гладкую прическу, насмешливые, в знакомых морщинках глаза, блузку с галстуком… Ольга Веньяминовна живо говорила что-то о погоде, рыночных ценах. Найле внесла самовар.
- А, вот ты какая… - улыбнулась ей Марья Антоновна. - Много слышала о тебе!
Найле заалела, опустив темные ресницы, шепнула: "Спасибо!" - исчезла. Ольга Веньяминовна сделала вид, что ничего не заметила, только бровью дернула.
- А тебя, Лена, говорят, уже перевели из учениц? - Марья Антоновна, видно, хотела втянуть в разговор и ее, но Ольга Веньяминовна ответила быстро:
- Как же, Леночка делает такие успехи! Муж при всей занятости находит время привить ей интерес к технике.
- Ну, раньше-то она никогда не увлекалась ею! - добродушно засмеялась Марья Антоновна. - Кем же Лена станет, если будет работать хорошо?
- Ах, право, для меня техника та же китайская грамота! - Тетка очаровательно улыбнулась. - Абсолютно ничего в этом не смыслю.
- Могу стать чертежницей, после конструктором, - громко сказала Лена. - Сейчас копировщица.
- Значит, вы довольны своей питомицей? - Марья Антоновна прямо смотрела на Ольгу Веньяминовну. - Не жалуетесь на нее?
- Что вы, что вы. И это взаимно, не правда ли, Леночка? А в наше время люди, к сожалению, редко понимают друг друга… - Она непритворно вздохнула.
- Да, это так.
- Леночка ни в чем не нуждается. У нее отличный гардероб… - Тетка озабоченно встала. - Можете сами убедится.
- Что вы, зачем! - Марья Антоновна жестом удержала ее. - И не удивляйтесь, пожалуйста, что я всем интересуюсь. Мы же растили Лену… - Странная грусть была в ее голосе.
- Еще бы, прекрасно понимаю вас!
Между ними и правда было как будто взаимопонимание. Но Лена чувствовала - это не так, не так. И наверное, потому упорно молчала.
- У тебя появились новые друзья? Кто же? - спросила Марья Антоновна.
- Мы познакомили Лену с одним вполне достойным юношей, - опять поспешно ответила за нее тетка. - Он из очень хорошей семьи, с будущим.
- Вот как? Что ж, это неплохо.
- Вы понимаете, в ее годы дурное влияние…
- Да, конечно. Лена много читает?
- Разумеется. И театр, концерты… Впрочем, она стала последнее время домоседкой… - Ольга Веньяминовна смешалась, но тут же оправилась. - Прошу вас, чашку чая! Попробуйте домашнего варенья.
От чая Марья Антоновна не отказалась, но извинилась, что уйдет сразу же после него - урок на рабфаке. Лену так взволновал ее приход, она и чай-то пить не могла.
Тетка так и не дала им поговорить наедине. И только в передней, вернее, на лестнице Марья Антоновна, вдруг притянув к себе Лену, спросила:
- А сама-то ты как? Тебе правда хорошо живется?
Смутившись, с внезапной решимостью Лена ответила порывисто:
- Нет! То есть мне, конечно, ничего… Я не знаю… Передайте привет нянечке, Андрею Николаевичу!