Перегородка была готова. Комендант принял ее и ушел. От гордо белевшей новенькой дощатой двери терпко пахло смолой.
Васька, Найле и Алешка сидели втроем на расставленной по свежевымытому полу койке. Вторая койка была еще сложена. За перегородкой притихло; видно, все разбрелись по общежитию кто куда. Незавешенное, тоже чисто вымытое оконное стекло светилось и блестело то ли от заводских вспышек, то ли от всходившей луны. Вася неумело и крепко держал Найле за руку.
- Вы, Леша, теперь к нам чаще приходите, - говорила она.
- Ну да, будет у него с рабфаком время по гостям бегать! - пробасил Васька.
- Нет, я все равно приду.
Алешка встал, подошел к окну. От него по полу стелился косо срезанный желтый квадрат.
- Ты чего это вроде загрустил? - спросил Васька.
- Нет, я не загрустил. Я знаешь о чем думаю? - Алешка приложился лбом к прохладному стеклу. - Отчего это все так получается? Вот росли мы вместе, одинаково, да? А сейчас у каждого свое. Ты встретил Найле, у тебя по-другому пошло. Личное, конечно… Я на рабфак иду. Динка все ищет чего-то, на фабрике не ужилась. Ленка? Не поймешь, какая у нее жизнь… Что это, судьба? Нет! Нету никакой судьбы! Собственная воля? Нет. Что ж тогда? Я считаю, за-ко-но-мерность!..
- Развел философию! - засмеялся Васька. - Тебе бы с Динкой потолковать, она на этот счет горазда.
- Да. - Алешка повернулся от окна. - Найле, скажи, а Динка… она к этим… Стахеевым, ну, в общем, к Ленке, пока ты там жила, часто приходила?
- Нет. - Найле подняла к нему правдивое лицо. - Мало приходила. Не по душе ей у них, так и Еленочке говорила.
- А… Ленка? С кем же она? Ведь Стахеевы старики! Скучно же с ними. Ходили к ней кто помоложе? Ребята, подруги?
- Нет, Леша. Только один к ней ходил, знаете вы кто… - Найле смутилась. - Его Ольга Веньяминовна приваживала.
- А она сама как? - Алешка снова смотрел не отрываясь в озаренную вспышками темноту. - Нравилось ей это?
- Я, Леша, обманывать вас не могу, - грустно и виновато ответила Найле.
ПОДВАЛ ЗА МОСКВОЙ-РЕКОЙ
О том, что Всеволод вернулся из командировки, Лене сообщили две болтливые, кокетливые копировщицы.
Она сидела на своем высоком, обитом клеенкой табурете и старательно водила рейсфедером по голубой кальке. А когда Всеволод вошел в чертежную в необыкновенном полосатом джемпере, посадила на чертеж большую жирную кляксу. Стук арифмометра из конструкторской, шелест ватмана, запах восковки, пляшущие снежинки за окном - все вдруг стало другим… Всеволод издали помахал Лене рукой, улыбнулся. Соседки-копировщицы дружно пронзили завистливым взглядом ее и злорадным - кляксу.
Во время перерыва Всеволод отыскал Лену в очереди за чаем. Сжимая локоть, отвел в сторону. Усатая блондинка, ее учительница по черчению, заметив все, жеманно продекламировала:
Ты не его в нем видишь совершенства,
И не собой тебя пленить он мог…
Лена разозлилась, а Всеволод, как на пустое место - он умел делать это, - посмотрел на блондинку и сказал:
- Леночка, бесконечно рад видеть вас. Я был в гнуснейшем месте. Камвольная фабричонка под Костромой, пыль, вонь и ржавые трубы, представляете? Сегодня я не отпущу вас никуда, мы пойдем развлечься. Согласны?
- Согласна, - громко, в пику блондинке, сказала Лена.
Большой дом в Замоскворечье, куда сразу после работы привел ее Всеволод, был ярко освещен. Минуя подъезд, они прошли двором, спустились в подвал и постучали в обитую рваным войлоком дверь.
- Куда это мы? - удивилась Лена.
- В бывшую дворницкую, где живут теперь бывшие бельэтажники. Социальное перемещение, ничего не попишешь!
Открыли дверь, завешенную пыльным ковром, и очутились в прихожей, заставленной старинными вещами. Овальное трюмо с треснутым зеркалом, резной ларь, шаткий столик в виде боба… В прихожей никого не было. Всеволод повесил пальто на сломанные оленьи рога, провел Лену в комнату. Она была тоже заставлена: широченная тахта со множеством мятых подушек, рояль, дубовый стол и высокая лампа под платком с черными розами.
- Севочка, вы? Один?.. С дамой? - пропел из соседней двери низкий женский голос.
И нарядная, как-то странно одетая, большая черноволосая девушка появилась перед Леной. На ней было очень короткое платье с косым вырезом и кусок кисеи на плечах.
- Это же персик, совершенный персик! Севочка, вы преступник, что до сих пор не приводили ее… - Она рассматривала Лену с головы до ног без улыбки. - Прелесть. Но требует доработки.
Кровь прилила Лене к щекам, она оглянулась на Всеволода.
- Вы меня как вещь оцениваете, - сказала громко и все-таки пожала протянутую горячую руку.
- Не смущайтесь, Леночка, у Ирэн такой стиль.
В комнату ввалились сразу несколько юношей и девушек, каждая со своим стилем, Лена заметила сразу. Одна стриженная под мальчишку, другая с распущенными волосами и малиновым бантом. Юноши все в ярких, явно заграничных рубашках, оранжевой, зеленой, серой. Когда Всеволод скинул пиджак, они как знатоки ощупали и оценили его джемпер и новый галстук.
- Друзья, кто что принес, прошу! - заявила высокая девушка - хозяйка.
На столе появились бутылки, черный хлеб, свертки с едой.
- Колбаса "собачья радость"! - провозгласила стриженая девушка.
- О боже, селедка! - воскликнула косматая. - Кто же будет чистить? Ее как-то освобождают от кишок?
- Просто надо разрезать и выпотрошить, - засмеялась Лена.
- Вы умеете? Превосходно!
Ее нарядили в фартук (обмотали мохнатым полотенцем) и тут же на столе, подстелив газету, устроили "рыбный ряд с русалкой", как сострил оранжевый юноша.
Пока Лена отмывала в крошечной, заваленной грязной посудой кухне руки, стол преобразился. Вперемешку с хрустальными бокалами стояли грубые стаканы, бутылки были раскупорены, хлеб и огурцы лежали прямо так, без тарелок, а шоколадные конфеты - их купил по дороге Всеволод - в серебряной, редкой работы вазе.
- Начнем, пожа-алуй! - фальцетом пропел юноша с серым, нездоровым лицом, разливая вино.
Всеволод налил Лене, она сморщилась, замотала головой.
- Ну что вы, это же совсем слабое, уверяю!
От выпитой рюмки голова у нее все-таки закружилась, поплыла куда-то. Немного погодя она встала, пересела на тахту, Всеволод сел рядом, закинув ей за спину руку. И оттого, что его широкое плечо иногда касалось ее плеча, а рука как будто обнимала, Лене было неудобно, жутковато и - хорошо.
- Макс, оживи общество! Прочитай что-нибудь! Просим! - сказали сразу несколько человек.
- Северянина! Гумилева!.. Северянина!..
Кто-то набросил на лампу поверх платка полотенце, в комнате стало почти темно. Бледный круг освещал только клавиши рояля. Черная девушка вышла, вернулась с гитарой. Серый юноша встал под лампой, скрестив на груди руки.
Ананасы в шампанском, ананасы в шампанском -
Удивительно вкусно, искристо, остро…
Весь я в чем-то норвежском, весь я в чем-то испанском,
Вдохновляюсь порывно и берусь за перо…-
сказал юноша покачиваясь, нараспев.
А девушка с гитарой взмахнула тонкой рукой, и стонущий звук пролетел по комнате.
В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грезофарс…Ананасы в шампанском, ананасы в шампанском
Из Москвы в Нагасаки, из Нью-Йорка на Марс,-
подхватили еще двое - косматая девушка и оранжевый.
Лена хотела сказать Всеволоду, что напрасно они так завывают, а гитара уже вовсе ни к чему, но в ту же минуту заметила быстрый, особенный взгляд, которым он обменялся с хозяйкой.
- Выпьем за любовь! - предложил кто-то.
- За какую? - бойко спросила стриженая.
- Не за братскую, разумеется…
- За нерастраченную! - Хозяйка неискренно улыбнулась Лене. - Вот, за нее!
- Итак, за невинность? - серый юноша поднял стакан. - О-ла-ла! Что ты лягаешься, Всеволод?
- Не вздумай похабничать, - зло бросил тот.
- Помилуй, невинность - и похабство! Боишься, испорчу тебе роль? Или опасаешься за малютку?
- Силанс, господа, спокойно! - крикнул оранжевый. - Пьем за Леночку!
- За Леночку! - загалдели все, передавая бутылки.
- Всеволод, зачем вы меня сюда привели? - тихо сказала Лена; кровь опять хлынула ей к щекам, она отодвинула рюмку.
Он шепнул, сжимая ей руку:
- А, не обращайте внимания. Прошу вас! Обещаете?
- Ладно. Постараюсь.
Все уселись на тахту, девушки - сбросив туфли, с ногами. Запели под гитару хором "В бананово-лимонном Сингапуре в бурю…" (получалось "пуре, пуре…") и "Очи черные, очи жгучие…". Лена успокоилась, рука Всеволода как будто оберегала ее.
- Друзья, чарльстон! - крикнул вдруг оранжевый, садясь за рояль, и забарабанил по клавишам очень громко, отрывисто, пригибаясь и вертясь.
Отодвинули заваленный объедками стол. Юноша в зеленой рубашке, до сих пор не проронивший ни слова, молча вышел на середину комнаты. Стриженая девица вспорхнула с дивана. Встав друг перед другом с совершенно серьезными лицами, они начали выворачивать ногами такие судорожные, немыслимые коленца, что Лена от души расхохоталась. Все здесь было дико, но занятно.
- Вы любите чарльстон? - наклоняясь, спросил Всеволод.
- Да я его первый раз вижу!
Музыка внезапно оборвалась.
- Американская чечетка. Ламци-дрици-опцаца!
Зеленый юноша, опустив плетьми руки, вдруг задергался, как паяц на ниточке, отбивая подошвами такт музыки. Этот номер совсем развеселил Лену, она даже хлопала в ладоши вместе с другими. Так же внезапно музыка перешла на медленную, тягучую.
- Танго! Пойдемте? - поднимаясь, протянул ей руки Всеволод.
- А я не умею.
- Пустяки. Просто слушайтесь меня, и все.
Танцуя, он крепко прижимал к себе Лену. Ей было неудобно, казалось, что все смотрят на них. Черноволосая девушка-хозяйка, сидевшая на диване поджав длинные ноги, вдруг проговорила томно:
- Севочка, в целом я одобряю. Миндаль в цвету или клубничка в сметане, не правда ли? Вы согласны?
- Знаете что, Всеволод? - решительно сказала Лена останавливаясь. - Мне здесь не нравится. Вы как хотите, а я пойду домой.
- Бэби хочет спать, бэби устала! - уже откровенно насмешливо, даже с издевкой протянула черноволосая.
- Да, мне пора, - резко ответила Лена. - Всего хорошего. Спасибо. Вы идете со мной, Всеволод?
…Покачиваясь, он вел ее пустыми и необыкновенно тихими от нападавшего снега переулками. Было, наверное, очень поздно. Отчетливо пробили на Красной площади куранты.
У Лены то и дело слетала с ноги галоша. Всеволод нагибался - от уличного света или от вина по углам рта у него пролегли две грубые морщины, - надевал галошу. Потом ему надоело нагибаться, он пошарил в кармане, не нашел никакой бумажки, чертыхнулся и запихнул в галошу смятую десятирублевку, червонец.
- Ой, это же деньги! - испугалась Лена.
- А-а… - Он сморщился. - Не так уж они велики! Командировка в очередную дыру, авансовый отчет…
Такой жест и слова отрезвили Лену. Жмурясь на свет фонаря, так что от глаз побежали радужные лучики, она спросила:
- А вот та девушка с кисеей на шее, она кто?
- Леночка, маленькая моя королева, ну их всех в болото! - путаясь языком, проговорил Всеволод.
- Нет, уж если я королева, значит, я и повеляю… Фу, повелеваю! Отвечайте немедленно, кто она?
- Моя бывшая знакомая.
- Бывшая? Как это?
- Поверьте, это все в прошлом, в прошлом…
Оба помолчали.
- А… оранжевый? - спросила Лена.
- Бездельник и пьяница, но, в общем, свой парень. Настройщик роялей, у него аб-со-лютный слух. Сын крупнейшего в свое время мецената.
- Я не знаю, что это такое.
- Меценат - покровитель искусств. Впрочем, он одновременно был фабрикантом.
- Фабрикантом? А… серый и мрачный, будто кого убил?
- Этот ловкач! Недавно пролез в комсомол, теперь выдвиженец в начальство на каком-то строительстве.
- Как - пролез? Зачем? Не понимаю.
- Леночка, ваша наивность очаровательна! Неужели ваш всемогущий дядюшка до сих пор не просветил вас? Никогда бы не подумал, что вы росли в приюте!
- Во-первых, не в приюте, а в детдоме. Значит, серый - инженер, как и вы?
- Ну, положим, я не совсем…
- А эта косматая, вроде привидения?
- Боже, какая настойчивость! Вяжет где-то кофточки…
- Они что, ваши друзья? Или просто так? Они вам нравятся?
- А вам?
- Вот уж нисколько!
- Леночка, но почему?
- Какие-то неживые. Плетут чепуху, а воображают, что умное. И все время притворяются.
- Ого, вы, оказывается, строго судите людей! А я тоже мертвый?
- Н-не знаю.
Он вдруг остановился, сказал изменившимся, глухим голосом:
- Лена, милая светлая девушка, мы же осколки разбитого вдребезги! Ничего не успели взять от прошлого, вычеркнуты из настоящего… Неужели вы считаете это жизнью? Сиди от и до в набитой тупицами конструкторской, вентилируй вонючие фабрики…
- Так ведь это же нужно! И разве все тупицы? А по-моему, так интересно - работать!
- Я бы предпочел делать то, что мне нравится.
- А что?
- Я бы хотел бродить по саду с томиком Уайльда, с собакой…
- Ой, скука какая - с томиком бродить! Лучше сесть да почитать. А еще что?
- Я бы хотел, чтобы рядом со мной были вы, моя прелестная юная подруга.
Лена стиснула пальцы.
За углом прогремел пустой трамвай. Всеволод подхватил ее, они успели вскочить на подножку.
В переулке дома Стахеевых они шли молча. Милиционер на перекрестке хлопал рукавицами, дворник мел мостовую. Тротуары были белые и чистые, крыши тоже. Пахло снегом, а окна в домах спали.
Всеволод ввел Лену в подъезд, по лестнице. Проговорил вкрадчиво:
- Вы моя чистая радость, долгожданная награда! Дайте же руку.
Нагнулся, взял ее стиснутые пальцы, разжал и приник сильными губами к ладони. Лена не смогла отнять руки, закрыла глаза. Когда открыла, по лестнице стучали шаги. Вниз, потом вдруг обратно наверх.
- Прошу прощения, совершенно забыл… - голос у Всеволода был хриплый. - Может не хватить на таксо… и прочее… - Он наклонился к ее ноге.
- Ах да! Да! - она сама скинула галошу, он взял смятый червонец, помахал им.
Шаги застучали вниз.
Перед тем, как отворить дверь, пришлось подождать минуты две - в голове все звенело. Когда наконец отворила, в передней с зажженной свечой стояла Ольга Веньяминовна.
- Я же просила, просила… - нервно и раздраженно сказала она. - Где ты изволила пропадать? У нас погасло электричество…
- Мы ходили с Рогожиным, - выговорила Лена.
- С Рогожиным? Ты ничего ему не рассказывала? - облегченно вздохнула Ольга Веньяминовна. - Вы были в ресторане? В баре?
- Нет, - сдержанно ответила Лена. - Спокойной ночи.
ВЕТЕР
А еще через несколько дней к вечеру в квартире Стахеевых раздался телефонный звонок.
На все звонки подходила теперь сама Ольга Веньяминовна. Сейчас она только недовольно и отрывисто сказала:
- Да. Пришла. Дома, - и почти бросила трубку подбежавшей Лене.
- Ленка, это говорю я, здравствуй, - услышала та знакомый деловитый Динкин басок. - Приходи сейчас к Политехническому музею, надеюсь, знаешь, где он? (Лена крикнула: "Знаю!") Будут выступать различные поэты, и вообще надо повидаться. Придешь?
Лена крикнула:
- Приду!
Она так обрадовалась! Пусть Ольга Веньяминовна не велит никуда ходить, с Динкой-то уж можно! У Стахеевых было по-прежнему тоскливо. Николай Николаевич куда-то пропал надолго, видимо уехал. Ольга Веньяминовна замкнулась в себе. С тех пор как Николай Николаевич остался без работы, а особенно после того прихода членов жилтоварищества, она резко переменилась к Лене. Иногда подолгу не отвечала на вопросы или же удивленно смотрела, точно возмущаясь, по какому праву Лена торчит в той же заставленной мебелью комнате и откуда вообще взялась? А когда Лена однажды все-таки решила поговорить с теткой о Николае Николаевиче - сама она думала о нем с отчуждением, недоверием и все же интересом, - та резко оборвала ее:
- Ах, оставь нас, пожалуйста, в покое!
Лена не обиделась. Просто поняла - ее сочувствие правда никому не нужно. Только о Всеволоде Ольга Веньяминовна иногда расспрашивала: видаются ли, о чем говорят, и несколько раз подчеркнула "общность их положений", но что это значит, не объяснила.
В Отовенте тоже было мрачновато: главный инженер разнес главного конструктора, тот - чертежниц, те - копировщиц, и все зашептались про какую-то чистку.
Лена лихорадочно оделась в своей комнате. Проскочила столовую - у Ольги Веньяминовны сидели две подруги непонятного возраста, - взяла свой ключ (хорошо, что квартира стала коммунальной!) и убежала.
На улице шел мокрый снег. Прохожие в макинтошах, с зонтиками шлепали по тротуарам. По фонарям косо стегали желтые струи… А Лена бежала к трамваю повеселевшая, с бьющимся сердцем.
У громадного, залепленного афишами здания Политехнического музея в огромной луже толклись веселые, шумные юноши и прыткие, моложавые старички. Лена издали увидела Дину. Та стояла в своей порядком стершейся кожанке, заложив руки в нагрудные карманы, по щиколотку в воде. Заметив Лену, кивнула на дверь, сказала негромко:
- Проходи и говори "сзади"…
- Что - сзади?
- Как будто билеты. У меня один.
Уловка удалась, девочки разделись. Лена отряхнула мокрый беретик на лохматого юношу, он огрызнулся.
- Динка, - сияя, сказала Лена, - я по тебе ужас, просто ужас как соскучилась!
- Очень приятно. - Дина осклабилась, они уже пробирались среди толпы по гулкому коридору в зал. - Ты, между прочим, свинья. Или нет, бело-розовый поросенок…
- А знаешь, что у нас было?
- Я знаю все. Это ты ничего не знаешь.
- Про Ваську с Найле? А вот знаю! Мне сама Найле рассказала!
- Про это-то ты знаешь. А что Алешка больше недели лежал в больнице?
- Алешка?
Лена так всплеснула руками, что ударила локтем того же лохматого юношу, видно, тоже безбилетника, так как он лез за ними на верхотуру.
- Динка, я не могу, сейчас же скажи, как, отчего?
- Ничего я говорить не буду. Успокой свои нежные нервы, он уже здоров как бык. Живет теперь у Марьи Антоновны, поступил, кроме завода, на рабфак. И не очень-то в тебе нуждается, да-с.
- Не нуждается?
- Помолчи, начинают.
Большой, с уходящими амфитеатром рядами, зал гудел, шевелился и вдруг разом стих. На эстраду крупными, медленными шагами вышел высокий, черноволосый человек в яркой рубашке навыпуск. Заложив руки за спину, зычно и просто, точно не с эстрады, а у себя дома, обратился в зал:
- Что, товарищи, не поломать ли нам сегодня привычный уклад? Вместо основного докладчика, обычно многословного и скучного, начнем-ка сразу… ну, скажем, с боевых петухов?
- Правильно, давай! Пусть сама молодежь слово скажет! - загудели в зале.
Высокий вскинул руку: